Впусти меня

             Если кто-то спросит, Дженни с уверенностью скажет, что чувствует себя счастливой — у неё есть всё, ради чего стоит жить: любящая семья, хороший друг, мечта и дело всей жизни.       Если её спросят была ли она счастлива всегда, Дженни ответит «нет». Причин этому будет не так много, но в подростковом возрасте они казались своевольной Дженни оправданием её плохому аппетиту и настроению. Она никогда не была депрессивным ребёнком, но лучше других умела закрываться в себе. По натуре своей наблюдательная и рассудительная девочка предпочитала отделаться одним ёмким словом на неумело подобранные тридцать. Она не преследовала цели избавиться от собеседника или прослыть невеждой, мало она говорила скорее из желания слушать и узнавать.       Ещё в детстве она заметила, что рыжеволосой девочке, с которой она играла на детской площадке по выходным, не очень нравились велосипеды и распущенные волосы, она предпочитала ярким цветам ничем непримечательные кактусы, которые она однажды увидела в поездке по Техасу. Лесли, так звали девочку, не видела смысла ухаживать за цветами в саду, если ей больше нравится играть в своей комнате, она не так много времени проводит на заднем дворе, чтобы обустраивать его по своему вкусу. А Дженни, недолго думая, согласилась с ней. А ещё был тот мальчик, который больше любил играть с девочками в кукольный домик, пока остальные мальчишки гонялись по полю с футбольным мячом. Им было весело вместе: Лесли и Сэм играли фигурками человечков, укладывая их спать или отправляя прибраться в комнате, а Дженни сидела рядом на мягком газоне и думала, что глупо было построить ванную прямо над кухней-студией.       — Им хватит денег, чтобы сделать ремонт? — спросила тогда темноволосая, указывая пальчиком на уложенные спать игрушки, — им нужно сделать перестройку, видите? Как вода из их ванной уйдёт на улицу?       — На улицу? Вода никогда не утекает на улицу, — не понял светловолосый мальчик.       — А куда она, по-твоему, девается?       — Утекает в слив, — Сэм неловко наклонился, чтобы получше разглядеть маленькое джакузи.       — Именно! А оттуда она попадает в канализацию!       — А что не так? Она может утекать через кухню, — задумчиво тянет Лесли и Дженни не знает как объяснить друзьям.       — Каждый раз когда они нажимают на кнопку унитаза в кухне наверняка шумят трубы, — кореянка для большего эффекта проводит пальцем по стене кухни, изображая те самые трубы.       — Там наверное воняет, — буркает мальчик и шестилетняя Дженни закатывает глаза. Всё-таки мальчики остаются мальчиками.       — И это тоже, Сэм, — снисходительно соглашается она.       Лесли быстро вернулась из своей комнаты с ножницами для подделок и они прямо на улице разрезали бумажный домик на части, чтобы собрать его заново. Вот только собрать ракету из деталей для велосипеда никогда не было возможным — стенки не подходили друг к другу по размеру, а большинство комнат и вовсе остались без третьей стены. Они лепили и резали, клеили и отклеивали до тех пор, пока тонкая бумага в детских руках не обмякла и не испортилась окончательно. Лесли сильно плакала, не понимая зачем согласилась на эту глупую идею, а Сэм переживал о Барби и Кене, что в тот вечер остались бездомными. Дженни было стыдно перед Лесли, даже после того как мама подруги, напуганная шумом детского плача, выбежала из дома и выдохнула с облегчением, увидев, что с детьми всё в порядке. Женщина с тёмно-рыжими волосами не ругала их за самодеятельность, только гладила по растрёпанным волосам, убеждая, что ничего страшного не произошло.       — Это всё Дженни! — не прекращала заливаться слезами Лесли, — это было её идеей!       — Мне очень жаль!       До этого крепко сжимавшая покрасневшие губы Ким покачала головой, чувствуя как горячие слёзы катятся по щекам. Она из последних сил держалась, чтобы не плакать — ей было очень совестно, и признав свою вину, она хотела вынести её с достоинством. Но она тоже ребёнок, поэтому виновато опускает голову, быстро стирает испачканными руками мокрые дорожки, размазывая по правой щеке немного клея и пыли. Миссис Кларк тяжело вздыхает то ли от подступающей к горлу паники, навеянной тремя неконтролируемо грустными детьми, то ли неприятному любой матери зрелищу.       — Ничего страшного не произошло, девочки! — она притягивает плачущую Дженни ближе, чтобы обнять её вместе с дочерью, — этот кукольный домик действительно нуждался в перестройке, мне не нравились обои в гостиной.       Она ещё долго объясняет плачущим детям, что не нужно так переживать из-за игрушки за двадцать долларов. Дженни, кажется, пришлось по душе, что миссис Кларк разделяет её мнение о той ужасной конструкции, а Лесли перестаёт плакать позже, когда мама показывает, что из этого картона более устойчивыми получались самолётики, чем дома.       — Нет ничего плохого в том, что ты попробовала что-то изменить, Дженни, — женщина гладит всё ещё грустную девочку по волосам, — это будет нам уроком: перед тем как что-то разрушить мы должны быть уверены, что построим лучше, верно?       — Или хотя бы не хуже, — подаёт наконец голос молчаливый Сэм.       — Правильно, Сэми, — хвалит мальчика женщина, — не плачь, детка. Мама будет переживать, если увидит, что ты плакала.       На следующий день, крепко сжимая ручкой пальцы мамы, Дженни приходит в гости к Лесли. Второй рукой она кое-как тащит огромную коробку с новым кукольным домиком, очевидно намного более тяжёлым, чем прошлый. От помощи она категорично отказывается и Джин не настаивает, она всю дорогу гордо улыбается, уверенная, что дочь этого не видит. Дженни сама дарит подруге коробку и предлагает поиграть вместе, если рыжеволосая всё ещё хочет с ней дружить. Лесли же счастливо улыбается кореянке и обещает, что в этот раз мама поможет им с клеем-пистолетом, если им вдруг покажется, что Барби и Кену понадобится ремонт.       Может это был пережитый в тот день стыд или тепло голоса миссис Кларк, Дженни точно не уверена, но она запомнила тот урок навсегда.              Ей было восемь, когда она посетила свой первый урок в художественной школе. Это было немного странно, но в целом очень весело и интересно. До этого она занималась в кружке по рисованию в своей школе, но этого казалось недостаточно — ей хотелось больше времени проводить за мольбертом, научиться очень хорошо рисовать, а что для этого подойдёт больше, чем специализированная школа?       Преподавал им мужчина с таким большим животом, что там наверняка мог поместиться огромный спелый арбуз. У него совсем не было волос на голове и на любопытный вопрос одной девочки (по мнению Дженни, очень нетактичной) он однажды рассказал, что волосы его выпали, потому что в молодости он много гулял под ярким палящим солнцем. На следующий день практически все пришли на занятие в головных уборах.       Его звали Степан, но детям он разрешал называть себя Стефаном. Мало кто тогда понимал насколько велика Россия, но каждый ребёнок хотел хотя бы раз увидеть буйную зиму, о которой с такой радостью рассказывал им мужчина родом из маленького городка, спрятанного между лесами на другом континенте. Ей нравилось то как быстро летело время в стенах их небольшой, но милой мастерской. В начале каждого занятия Стефан помогал детям установить мольберт на нужной высоте и предлагал им нарисовать то, что им очень нравится. Её смешило лицо мужчины каждый раз, когда он разглядывал яркие пятна на листах детей и с умным видом кивал на их воодушевлённые рассказы о супергероях, чьих имён никогда не слышал.       Сказки закончились, когда перед ними выставили композицию, сказав нарисовать её. Чаша и пара яблок — ничего сложного, думала Ким, срисовывая посуду. Позже оказалось, что всё не так легко, как кажется на первый взгляд. На памяти Дженни она десятки раз рисовала любимую вазу Стефана под разным освещением, чередовала посуду с цветами и горстью фруктов. Но хорошие, по мнению детей, рисунки мужчина не торопился хвалить, лишь кружил за их спинами, внимательно разглядывая холсты и композиции.       Ну, Дженни, если честно, не всегда его понимала:       Какое-то у тебя яблочко невкусное.       Ваза грустная, развесели вазу.       Нет характера у этой разетки.       Подобные его комментарии заставляли некоторых хихикать, а других смущали и сбивали с толку. Это происходило каждый раз, когда Дженни с облегчением выдыхала, отодвигаясь на стуле, чтобы взглянуть на почти законченную работу:       Нужно больше объёма.       Больше рефлексов и движения.       Сдвинь всё немного вправо.       Это больше не казалось смешным. Дженни непонимающе смотрела на мужчину, но тот уже был занят критикой других работ. Ей не оставалось ничего, кроме как переделать всё с учётом поправок.       Куб успокой.       Он задыхается, Дженни, добавь винограду воздуха, он еле живой.       Слишком молодой цилиндр.       Это начинало злить, ведь она понятия не имела что всё это должно значить. Как вообще можно добавить воздуха? Как удостовериться, что тарелка достаточно весёлая и ничего не беспокоит её день?       Шар почему-то не играет, заставь его играть прямо на работе.       Прекрати мочить бумагу слезами и смотреть на тесак!              Не путай белила с белым!       У тебя травка не вкусная.       — Я вам эту травку скоро курить начну, — Дженни услышала рядом с собой бормотание девочки из старшей группы.       Если бы Дженни была чуть старше, то была бы не против увязаться за ней. Со временем опыт копился, а нервных клеток становилось меньше. Но ей всё равно нравилось, она не хотела откладывать кисти и карандаши, поэтому продолжала учёбу. Иногда ей казалось, что она провела в мастерской большую часть своей жизни это вовсе не беспокоило шатенку — как бы сложно не было стать лучшей, девушка намеревалась удерживать этот статус до самого конца.       Больше всего ей нравилось изучать историю искусств, даже если никто из учеников её мнения не разделял. Её восхищала одна лишь идея того как далеко человек шагнул в своём видении и возможностях. Бывали дни, когда она могла на секунду отвлечься от лекции, а к её концу обнаружить в своей тетради в точности перерисованные с учебника статуи Венеры и Дискобола. Но больше всего ей нравилась архитектура и тот факт, что это один из самых видимых следов величайших из величайших. Ей нравилось рассуждать об архитектуре и проводить большую часть своего времени, проектируя новые здания и посещая национальные памятники. Архитектурное искусство позволяет ей по-другому смотреть на окружающее пространство: она понимает время, стиль, и причины, замечает детали и обращает внимание на материал, рисуя в голове конструкции.       Она была одной из тех, кто мог остановиться среди переполненного людьми тротуара, чтобы наклонить голову на бок и влюблённо осмотреть очередной собор. Дженни думала о том какого это — оставить свой след в этом мире, построить что-то, что простоит века, а ещё через много-много лет люди будут смотреть на один из памятников архитектуры и всё так же восхищаться его красоте.       Она проводила в художественной школе пятнадцать часов в неделю на протяжении семи лет.       Желание учиться, любопытство и спокойный нрав стали её спутниками на протяжении всего обучения. «Мисс Ким целеустремлена и эрудированна, она прекрасный стратег, что играет ей на руку в дороге к её мечте», — говорил о ней Стефан во время вручения её красного диплома. Девушка как никогда была рада, первая ступень к свершению её мечты была пройдена.       Дженни не любила мелочиться, она была из тех, кто сразу целится в десятку, перескакивая предыдущие уровни. Поступления в один из лучших университетов с нужным ей факультетом требовало от неё сдачи выпускных и вступительных экзаменов на высший бал, но она больше переживала о том, какое большое значение имеют творческие экзамены: рисунок и черчение. Она не привыкла сомневаться в своих силах, но всё равно переживала, осторожно растушёвывала тени на капители. На черчении от неё требовалось выполнить аксонометрию и она могла справиться с заданием намного быстрее, но предпочла использовать всё данное ей время, продолжая чертить фасад, вид сбоку и план сверху объемной детали.       Она проверяла свою электронную почту чуть ли не каждый час, надеясь получить заветную весточку. Но корзина продолжала пополняться рекламой и надоедливыми рассылками из социальных сетей до самого августа. В первые дни она даже не закрывала страничку, боясь, что может не заметить входящего письма. Мама тактично молчала, не желая ещё сильнее расстраивать дочь. Практически всё лето Дженни провела в своей комнате, только дважды в день выходила, чтобы утолить голод. Джин сочувственно гладила шатенку по мягким волосам, когда та заворачивалась в самое огромное одеяло и устраивалась на диване, часами напролёт пересматривая любимые фильмы. Она даже перестала включать канал, посвящённый удивительным строениям по всему миру, и это не на шутку пугало женщину.       День получения письма о зачислении на полную стипендию стал одним из самых счастливых в их жизни. Джин тогда плакала, сжимая счастливую дочь в крепчайших объятиях. Она вспомнила день, когда впервые услышала голос плачущей дочери: Дженни была настолько очаровательно маленькой, что женщина на секунду побоялась взять её из рук врачей. В то зимнее утро она плакала этими же кристально чистыми слезами, укладывая новорождённую Дженни на свою грудь. Прошло восемнадцать лет и Дженни в её руках наклоняет голову, прижимается ухом к груди и закрывает глаза, сдерживая слёзы радости.       Размеренное сердцебиение матери всегда было для Дженни лучшим успокоительным. Она плакала у мамы на груди в четыре года, когда обожгла руку о раскалённую сковороду, в десять прижималась к маме, когда получила свой первое «неудовлетворительно» по истории, обнимала Джин, когда стеснялась рассказать о своей влюблённости в одноклассника, устраивалась головой над стуком сердца в особо тревожные ночи, со слезами на глазах засыпала на её груди после того как узнала, что мужчина, называющийся её отцом, на самом деле никогда не хотел детей.       Джин познакомилась с Джихёком в восемнадцать, они встретились на концерте местной поп-исполнительницы. Она была одета в новую джинсовку, которую родители привезли в подарок из Америки, короткие тёмные пряди закручены в мелкие кудри. Она была олицетворением женской красоты, а он был тем, за чьё внимание наверняка поборолось бы большинство. Но девушке было совершенно всё равно, она была увлечена понравившейся песней и смешными комментариями лучшей подруги, когда почувствовала прикосновение к своему плечу. Она чуть не столкнулась носом с нежными лепестками голубой розы, когда повернулась назад.       — Она подходит к вашему образу, — осторожно улыбнулся высокий молодой человек, разглядывая синие тени на веках Джин.       Синие розы стали спутниками её любви. Джин не знала какое качество Джихёка выделить первым, когда подруги с хитрыми улыбками расспрашивали об их свиданиях. Он действительно был очень интересным и вежливым, знал толк в искусстве и хорошей еде, не казался предвзятым или загадочным. Парень всегда был для неё открытой книгой и она это ценила. Они быстро нашли общий язык и начали встречаться: цветы, прогулки под луной, разговоры до поздней ночи и ничем необъяснимое притяжение.       Ей все завидовали и Джин это нравилось. Она чувствовала себя любящей и любимой, и пусть она никогда не была мягкотелой, высокому брюнету удалось растопить девичье сердце.       Молодая пара практически не ссорилась, редкие перепалки возникали лишь на почве ревности — оба были молодыми и очень привлекательными, им не редко приходилось отказывать кому-то в знакомстве и со временем это начинало раздражать. Поэтому одним вечером Джихёк бросал нервные взгляды на родителей Джин, что начало её тревожить.       — Я хочу попросить руку вашей дочери, — сказал он, приподнимаясь на стуле, — прошу, благословите наши отношения.       Джин была шокирована таким поворотом событий — они никогда не обсуждали брак и создание семьи, но тот факт, что Джихёк решил, что готов навсегда связать свою жизнь с ней стал прямым выстрелом в самое сердце. После импровизированного праздничного ужина они вели расслабленную беседу о плюсах семейной жизни, не рискуя шутить об их минусах. В ту ночь Джин засыпала невестой, разглядывая сияние золотого кольца в лунном свете.       Молодые настаивали на скромной свадьбе, родители этого не понимали, но всё равно поддержали желание детей. И если Джин уже не могла спать от переполняющего её счастья, то Джихёк был удивительно спокоен перед самым важным событием в их жизни (как всегда им говорили). В браке их отношения практически не изменились, Джин была счастлива отметить, что теперь уже муж стал ещё более внимательным. Они съехались и жили вместе, делая все эти вещи, над которыми она всегда смеялась в кино. Девушка просыпалась, чтобы приготовить мужу завтрак и собрать обед на работу, он продолжал радовать её подарками без причины, по вечерам они выбирались на прогулки или мило устраивались на диване, засыпая вместе.       Джин боялась сглазить, но она чувствовала себя самой счастливой девушкой на планете. Рядом с ним она чувствовала себя действительно красивой и достойной, он любил каждый сантиметр её тела так, словно она была сделана из золота. Нежности его поцелуев не было предела, красивые бледные руки гладили разгорячённую кожу женского тела и она забывала обо всём на свете. Им было хорошо вместе, оба поддерживали возлюбленного в его начинаниях и праздновали его победу как свою. Джин была вне себя от радости, когда муж рассказал ей о своём повышении, а через несколько месяцев они праздновали её рекомендательное письмо, которое позволило девушке перевестись во второй по главенству отдел компании. Молодые, красивые, успешные.        — Я думаю, у нас был бы красивый сын, — сказала она, разглядывая детские фотографии Джихёка, — он был бы похож на тебя.       — Ох, может быть, — вздохнул он, забирая из рук девушки альбом, — я всегда мечтал о дочери.       У неё звёздочки в глазах кружились от напряжения, когда они решили, что готовы к детям. Джин отнеслась к этому очень серьёзно, заранее села на овощную диету, чтобы полностью очистить организм от токсинов. Джихёк же улыбался ей, уверяя, что всё в порядке и ей не нужно консультироваться с гинекологом. «Это не так сложно, знаешь», — посмеялся он, целуя темноволосую.       Все три теста оказались отрицательными. Она сидела на крышке унитаза, хмуро глядя на маленькую красную полосу. Она знала, что в этом нет ничего странного, не каждой паре удаётся зачать ребёнка с первого раза, нередко отрицательные тесты могут быть более частыми. Поэтому она выбрасывает их, отправляясь готовить ужин.       Они пробуют снова, но ничего не выходит. На следующее утро все заранее купленные тесты показывают отрицательный результат.       — Тебе не о чем переживать, Джин.       Джихёк в то время был очень внимательным к ней, поддерживая и успокаивая жену. Он предлагает ей отложить задуманное на неделю, позволить им отдохнуть и восстановиться после тяжёлых рабочих недель. Он даже отвозит её в хороший ресторан, надеясь, что это поможет ей развеяться. Джин правда становится легче, она думает, что слишком зациклена на результате, поэтому у них ничего не получается. Такое часто бывает, ведь так?       — Тебе не кажется, что я набрала вес? — она обнажена перед зеркалом, разглядывая свои бёдра и руки, — я никогда так не выглядела.       — Тебе кажется, Джин, ничего не изменилось, — он лежит на кровати, разглядывая её красивую спину и голые бёдра, — ты красивая.       И она снова ему верит, возвращаясь в горячую постель.                     Ей кажется, что она сходит с ума: это уже седьмой тест за последние четыре дня, но ни на одном из них нет заветной второй полоски. Ей кажется, что что-то не так, не может быть, чтобы она не могла забеременеть. У неё никогда не было проблем, она тщательно следила за своим здоровьем и старалась вести правильный образ жизни. Поэтому она плачет от безысходности и позволяет обнять себя приехавшему с работы Джихёку. Он гладит её по спине, обещая, что всё у них будет хорошо, а она продолжает плакать, потому что боится, что она не сможет. Не станет хорошей женой, не сможет забеременеть и выносить ребёнка, не сможет осчастливить Джихёка и подарить ему маленькую принцессу.       Он обещает ей отправиться в больницу и пройти обследования. Мужчина не хочет, чтобы она винила себя, если вдруг окажется, что проблема в нём.       — Что значит, что ты не можешь иметь детей? — её голос дрожит, она не сводит глаз с бледного лица возлюбленного, мысленно умоляет его рассмеяться, сказать, что это розыгрыш.              — Шансы ничтожны, — на его глазах появляются слёзы и она тут же бросается к нему, крепко обнимая и целуя в растрёпанные волосы. Она обещает ему, что всё будет хорошо.       Больше эту тему они не поднимали. Джин боялась задеть мужа, расковырять его рану в груди, если предложит ему попробовать снова. Они не спят вместе почти месяц, стараясь оправиться от удара каждый по своему. Он берёт дополнительные часы на работе, а она просто плачет, закрывая дверь своего кабинета на замок. Возвращаясь домой с работы они обнимают друг друга, вдыхая родной запах и не разговаривают, бессмысленно глядя в экран маленького квадратного телевизора.       Несмотря на отговоры Джихёка вместо офиса она едет в больницу. Она консультируется со своим врачом и сдаёт ряд анализов, чтобы точно быть уверенной, что проблема на самом деле не в ней. Джин так поглощена своими переживаниями, что не позволяет Джихёку даже разуться, когда набрасывается на него у входной двери в квартиру. Мужчина сначала теряется и выглядит неуверенным, но её всё же сдаётся под её напором. Они едва доходят до спальни, когда обнажившаяся спина девушки покрывается мурашками от холодных рук мужа.       Следующий месяц жизни молодой, красивой и амбициозной Джин Ким превращается в сущий ад. Её обдаёт холодным потом от одного только непонимающего взгляда доктора. Женщина лет сорока внимательно вчитывается в результаты её анализов, а потом поднимает сочувствующий взгляд на дрожащую пациентку. Госпожа Пак приносит ей стакан холодной воды и сидит рядом на маленьком диване в кабинете до тех пор, пока Джин не успокоится.       — Вы ведь не знали, что принимаете экстренную контрацепцию? — Джин не сдерживает всхлипа. Пальцы до побелевших костяшек сжимают стеклянный стакан, она опускает голову, скрывая покрасневшее от слёз лицо за тёмными копнами волос, словно стыдится взглянуть в глаза доктора. Но на самом деле ей кажется, что её сердце разорвётся на части, если она ещё хоть секунду продолжит притворяться сильной, — мне очень жаль, госпожа Ким.       Обратно она возвращалась как в тумане: мокрые дорожки не успевали высыхать на раскрасневшихся щеках, телефон разрывался от входящих звонков Джихёка, а водитель такси продолжал бросать на неё беспокойные взгляды через зеркало заднего вида. Пожилой мужчина даже предложил проводить её до входной двери, чтобы убедиться, что с ней всё будет в порядке, но девушка вежливо отказалась, стирая слёзы уже сырыми рукавами кофты. Место, которое ей нравилось называть домом теперь кажется чуждым, противным, омерзительным. Уже у дверей её встречает встревоженный Джихёк, он налетает на сломленную девушку с бесконечными расспросами и попытками успокоить, но тут же шокировано замирает, прижимая руку к воспламенившейся от звонкой пощёчины челюсти. Ей до последнего не хотелось верить в то, что её любимый человек на протяжении недель в тайне кормил её таблетками, разрушившими её веру в себя. Но в глазах его она видит неподдельный страх и осознание, что окончательно её ломает.       — Я ненавижу тебя, не подходи! — кричит она в истерике, отбиваясь от его рук.       — Я люблю тебя, Джин! — умоляет мужчина, хватая её за руки, в надежде, что она бросит судорожно паковать сумки. Она уже позвонила папе, чтобы тот как можно скорее приехал и забрал её домой, — остановись.       — Не трогай меня! — визжит она в панике, ударяя его по крепкой груди, — исчезни! Уйди!       — Я не был готов, Джин! — продолжает он оправдываться.       — Ты обманул меня! Всё это время! Я ненавидела себя за то что не могла подарить тебе дочь, которую ты, оказывается, не хотел! — Кричит она, — Моё сердце обливалось кровью, когда ты, мразь, плакал, сидя на том чёртовом диване! — она плачет и давится словами, но отравленная боль, что скопилась в девичьей груди больше не может оставаться там навсегда, — всё время, что я молилась о тебе и твоём выздоровлении, ты собственными руками травил меня этим дерьмом! Как долго ты ещё планировал разыгрывать этот спектакль? — она бросает в него почти пустой коробкой лекарств, которую она нашла в одном из его ящиков с бельём.       — Боже, Джин, я люблю тебя, — хнычет он, — послушай…       — Нет, закрой свой рот, — взрывается она, услышав подъехавшую к их дому машину, — мы могли просто поговорить, долбанный ты псих, но не теперь! Я приеду сюда через два дня и чтобы тут и следа от тебя не осталось!              — Ну уж нет, — хмурится он, складывая руки под грудью, и выглядит таким уверенным в своей правоте, что она хочет ударить его сковородой, — мы женаты, Джин. Я твой муж, а ты моя жена и ты останешься здесь, пока мы всё не обсудим.       — Спасибо, что напомнил — мой адвокат пришлёт тебе документы на развод и удостоверься, что правильно их подписал.       — Стой, — он снова хватает её за локоть, не пуская к выходу из дома.       — Поговорим в судье, Джихёк, — плюёт она на последок, — или ты думал, что подобное сойдёт тебе с рук? Я не оставлю это просто так, придурок.       Всю дорогу до родительского дома она плачет, игнорируя безумное беспокойство стремительно седеющего папы. Она плачет, сидя рядом с мамой с успокаивающим чаем в руках. Ночью она не спит, не может поверить, что всё это произошло именно с ней. На утро голова раскалывается, но она всё ещё винит себя за то, что всё это время так глупо игнорировала побочные эффекты противозачаточных: скачки веса, гормональные сбои, тошноту и головные боли.       Чёртова дура.       А ещё через два дня Ким Юна, мама Джин, с замершим сердцем бежит в ванную комнату на неразборчивые крики дочери, боится, что убитая горем дочь сделала с собой что-то глупое. Но она останавливается в дверях, чтобы столкнуться с обескураженным взглядом Джин. В руках у неё один из тестов, которые она всегда носила с собой в сумочке до того, как узнала от Джихёка новость о его «бесплодности».       Они плачут, сидя на полу ванной, Юна осторожно забирает положительный тест из рук дочери, чтобы крепко обнять её, прижать к груди, успокоить. И единственное, что нужно знать главе семейства, чтобы не сойти с ума при виде обнимающихся на кафельном полу жены и дочки, это то, что слёзы Джин без слов выражают её счастье и облегчение. С ней всё хорошо. Она здорова, она может иметь детей.                            Семилетняя Дженни не знает откуда на стене в её комнате очаровательно маленькая высушенная голубая роза, но ей она очень сильно нравится.