Сентябрь 13, 2021. Понедельник
Наверное, это до невероятного глупо — признавать, что ты по-настоящему влюбился в кого-то, когда тебе всего-навсего семнадцать лет, но Гарри это не волнует. Да и почему должно? Он альфа, альфам позволительно испытывать влечение в любом возрасте, он школьный секс-символ, ему позволительно влюбиться в какого-то юного омежку. Ему позволительно. Но это не значит, что его друзья не станут смеяться над ним, признайся он им и даже себе в том, что он действительно по уши втрескался в омегу; что уж говорить о самом объекте обожания?.. Именно поэтому Гарри молчит о своей любви уже несколько месяцев, позволяя омегам крутиться вокруг себя, а себе — бесконечно флиртовать с этим непрекращающимся потоком ароматов и голосов, порой не самых приятных обонянию и слуху. Но он всё равно продолжает пристально следить за омегой-вдохновением, за омегой-мечтой, за омегой, который не покидает его сны. И всё же это мучительно — находиться на расстоянии от того, к кому хочется прикасаться, от того, с кем хочется говорить часами напролёт, да даже молчать! Просто быть рядом настолько, насколько это возможно. Но это ему не позволительно. Поэтому это так мучительно больно. Но всё-таки, к огромному счастью Стайлса, они с Луи живут рядом, поэтому Гарри может хоть немного побыть с ним, пока они идут по домам. Не всегда наедине, конечно же, потому что друзья кудрявого часто ходят к нему, но даже в компании у него получается поговорить с омегой. Значительно меньше, чем если бы они были одни, но это уже хоть что-то. Этого хватает, чтобы заставить сердце альфы забиться в разы чаще, а душу — кричать от радости. Этого хватает, чтобы Гарри влюбился в Луи ещё сильнее. Почему именно в него? Да потому что Томлинсон… он не «фанатеет» от Гарри, не пытается как-то выделиться из толпы визжащих омег, не пытается строить из себя кого-то, кем никогда не являлся. И кудрявый знает это, потому что он знает Луи с начальной школы! Они всегда жили рядом, всегда общались, всегда были самими собой. Но после перехода в старшие классы всё конкретно изменилось, потому что… давайте говорить на чистоту, в первую очередь изменились внешность и голос Стайлса. Он стал более мужественным для своих лет, подкачался, стал ухаживать за своими кудрями так, как никогда раньше, да и с кожей ему повезло: если и появлялись какие-либо воспаления, то очень быстро проходили. И, конечно, его внешность в первую очередь сыграла огромную роль в том, что Гарри стал популярным среди омег, а это позже привело к тому, что он оказался в кругу таких же популярных альф. А Луи… Луи остался прежним, остался таким же добрым, весёлым и немного пакостливым омегой, который своим острым язычком порой ставит на место не только сверстников, но и учителей (скорее вгоняет в краску или вводит в тупик). Луи не относится к Гарри так, как все остальные омеги, он не вешается на него, он всё тот же Луи Томлинсон, с которым Стайлс был знаком всю свою школьную жизнь, если не больше. И всё же… почему именно он? Да потому что сложно не полюбить омегу, который идёт против системы, нарушая все писанные и неписанные, гласные и негласные правила и обязанности омег. Сложно не влюбиться в омегу, который порой залезает в твою комнату через окно, потому что одна из младших сестёр заняла ванную комнату, а ему срочно нужно помыться; влюбиться в омегу, который беспардонно перебивает тебя, когда ты абсолютно точно не прав в чём-то, в чём он разбирается намного лучше какого-то школьного секс-символа! Влюбиться в того, кто порой забирается ночью в твою постель, чтобы просто поговорить о том, как его всё заколебало, о том, как он хочет уехать куда-нибудь далеко, повидать мир или просто уйти в глушь и побыть наедине с самим собой… влюбиться в того, кто никогда не плачет на людях, но порой плачет ночью в твоих объятиях, в твоей постели… Вот, почему. Вот, почему Гарри влюблён в Луи. И вот, почему он прямо сейчас хватает какого-то альфу за грудки после школы, вот, почему запугивает его до того, что парень даже стоять на дрожащих ногах не может. — Ещё раз ты хотя бы пальцем его тронешь, я тебе яйца оторву и запихну прямо в глотку, чтобы ты задохнулся ими, ты меня понял, ублюдок?! — рычит Стайлс, пока его друзья стоят на стрёме, следя за тем, чтобы никто из преподавателей не увидел происходящего. — Я спрашиваю, ты меня понял?! — сильно сжимая мошонку и горло визави, переспрашивает Гарри. — Д-да, д-да, я п-понял! — заливаясь слезами от боли и страха, хрипит парень, прижимаясь к стене, чтобы избежать ощущений. — Вот и хорошо, а теперь собери остатки своего мозга и извинись перед ним за то, что сделал, ты меня понял? В ином случае… — он приближается к его уху, тихо шепча: — придётся озираться по сторонам в тёмное время суток. И для большей вероятности того, что альфа поймёт его правильно, Гарри немного отстраняется и сильно бьёт коленом в промежность, вызывая громкий вскрик и скулёж. Жестоко?.. Да, и вправду жестоко… Стайлс понимает это лишь после того, как он с друзьями выходит за территорию школы, уже более осознающий произошедшее. Когда кто-то обижает Луи, у кудрявого буквально крышу сносит, но он умело скрывает это до того момента, пока не выдаётся случай вправить мозги альфачам, решившим, что Томмо — какая-то давалка только из-за того, что он омега; что можно облапать его и остаться безнаказанным. Гарри вымораживает такое отношение к кому угодно, но к Томлинсону — особенно. — Ты точно в порядке? Тот парень едва штаны не обмочил, — немного взволнованно подмечает Лиам, поглядывая на кудрявого друга. — Я в порядке. Просто нужно было преподать этому ублюдку урок, чтобы не слишком брызгался тестостероном, — отвечает Гарри, поправляя портфель, свисающий с плеча. — И кого же ты пытался защитить, интересно? — усмехается Найл, вытащив Чупа-чупс изо рта. — Гарольд влюбился в какую-то сладкую омежку, м? Издеваются. Нахмурившись, Гарри раздражённо смотрит на друга, шипя: — Моё имя Гарри, оно не видоизменяется, запомни это наконец, Ниэль. — Воу-воу-воу, полегче! — смеётся Хоран, и Пейн поддерживает его. — Кажется, единственный, кто здесь «брызгается тестостероном» — это ты, Гарри. Серьёзно, что тот парень мог такого натворить, что ты крышей поехал? Из-за омеги? Правда? — Что плохого в том, чтобы защитить честь омеги? — тихо недоумевает Стайлс, пребывая уже в более адекватном состоянии. Чёртовы гормоны, ну, правда! Лиам и Найл удивлённо переглядываются, пожимая друг другу плечами. К омегам относятся как к вещам; омег воспитывают и обучают совершенно отлично от альф или бет; омегам не позволяется носить то, что они хотят носить, если это открывает плечи, спину, ноги… омегам многое запрещают, и Гарри не понимает, почему. Омег учат ублажать альф, быть идеальными в постели, учат содержать дом… Гарри не устраивает мир, где любить омегу и защищать её или его от других альф только из-за любви, а не из-за чувства собственности, — странно. Но что он может сделать в свои семнадцать, в скором восемнадцать, лет? Ничего он не может. Ничего, кроме того, чтобы оберегать Луи, ничего, кроме того, чтобы любить его.. . .
Гарри почти заканчивает с уроками, когда окно открывается, поэтому он невольно вздрагивает, выключая песню Арианы Гранде и смотря на Луи, забирающегося в его комнату в одной лишь пижаме и кроссовках. Выпрямившись, омега уверенно преодолевает расстояние в пару шагов и толкает кудрявого в плечо, шипя: — Какого чёрта?! — «Какого чёрта» что? — не понимает альфа, удивлённо пялясь на взъерошенного, словно ёж, парня. — Ты избил Чеда, вот что! — напоминает ему Луи, складывая руки на груди и выглядя крайне злым. — Он зажимал тебя у шкафчиков и лапал на глазах у всей школы! — также напоминает ему Гарри. — А тебе-то какое до этого дело?! Может, будешь поддерживать образ бунтаря как-нибудь не за мой счёт? — предлагает Томлинсон, и эти слова бьют Стайлса прямо под дых. — Постой, что? Образ бунтаря? — смеётся кудрявый. — Вот, что я, по-твоему, делаю? А ты не подумал, что я пытался вступиться за тебя, потому что ты мой самый близкий друг, нет? Или до твоей очаровательной светлой головушки такое не дошло? Через несколько долгих, невероятно долгих, секунд лицо Луи смягчается, а затем он выглядит немного растерянным, потому что… порой из-за всех этих альф в школе Томмо забывает о том, кто такой Гарри Стайлс, о том, почему он может спокойно спать в его постели и не бояться. — Прости, мне не стоило так злиться на тебя из-за этого. Просто я устал быть предметом сексуализации и объективизации. Не хочу в один прекрасный день понять, что ты делаешь всё это только потому, что считаешь меня своей собственностью. Вздохнув, Гарри поднимается из-за стола и аккуратно берёт его за руку, притягивая к себе и крепко обнимая. Он счастлив, что может обнимать Луи, и ни для одного из них это не покажется странным, сколько бы они так ни стояли. Ответив взаимностью, Томлинсон утыкается носом в изгиб между шеей и плечом Гарри, думая лишь о том, как ему повезло быть другом Гарри. — Я никогда не считал тебя своей собственностью, Луи. Ты многое значишь для меня, и я хочу лишь лучшего для тебя. Ты заслуживаешь личного пространства, заслуживаешь быть любимым, услышанным и… ты заслуживаешь всего, чего ты только хочешь. Усмехнувшись, омега невольно вдыхает приятный аромат смолы, исходящий от альфы, и он отстраняется, уточняя: — Это значит, что я заслуживаю принять душ в твоей ванной комнате? — Конечно, — стеснительно улыбнувшись, отвечает Гарри. Каждый раз, когда Луи принимает душ в ванной, смежной с его спальней, Стайлс немного сходит с ума, потому что полотенца, которые он одалживает ему, пахнут маршмеллоу. Нельзя сказать, что парень прямо-таки нюхает их, этого не происходит, но даже на расстоянии запах ощущается. А то, что происходит, когда Луи остаётся на ночь, а он чаще всего остаётся после душа, — не выразить словами. Гарри просто хочет его, хочет вдыхать его аромат, метить его своим собственным, хочет бесконечно целовать губы омеги… Но это непозволительная роскошь, которой Стайлс определённо точно недостоин. Её достоин тот, кого Луи посчитает таковым. И это не Гарри, потому что иначе Томлинсон сам бы сказал о своих чувствах, потому что… хотя, нет, наверное, всё-таки бы не сказал. — Но, знаешь, — произносит альфа, доставая из шкафа чистое полотенце, — если тебе нравится, когда до тебя домогаются, то ты мог бы сказать мне, я бы не стал бить Чика. — Чеда. — Да плевать. — Мне не нравится, когда до меня домогаются. Если бы нравилось, я бы не находился сейчас здесь — в комнате самого безобидного альфы в мире, — отвечает Луи, присаживаясь на край стола и рассматривая почерк парня в тетради, которую он не закрыл. Красивый. — Так вот, какого ты обо мне мнения? — усмехается Гарри. — Я, по-твоему, безобидный? — Ну, ты не пытаешься трахнуть меня прямо сейчас. — А я должен? — недоумевает Стайлс, обернувшись на парня и протянув ему полотенце. — Это ты мне скажи… у меня скоро течка. Взгляд кудрявого становится недоверчивым, а брови сдвигаются к переносице из-за мыслей, проносящихся в его голове: «Течка? Он так спокойно пришёл сюда, зная, что у него скоро течка?» И Луи на это очень натянуто улыбается, едко проговаривая: — Ты даже не заметил изменений в моём запахе? Вау! — это звучит не просто едко, это звучит обиженно, Томлинсон бросает в альфу его же полотенце и собирается отвернуться к окну, как Гарри ловит его за запястье, отбрасывая полотенце на свою постель. — Отпусти меня… — Постой, Лу… всё не так, — тихо пытается объяснить Гарри. — Я на блокаторах, я не чувствую сильных запахов, только в пределах нормы. — Серьёзно? — удивляется Луи, смотря на альфу так же недоверчиво, как тот — на него. — Почему ты на блокаторах? — Сам подумай, омеги окружают меня весь учебный день, трутся о меня, возбуждаются, метят меня запахом, пытаются как-то манипулировать мной с помощью своего запаха… Это мера безопасности как для меня, так и для них, — всё-таки поясняет кудрявый, всё ещё держа омегу за руку. — Но если ты этого не знал, зачем пришёл? Отчитать за Чака? — Чеда, ты же знаешь, как его зовут, — вздыхает Луи. — Мне плевать, как его зовут, если он ещё раз обидит тебя, я самолично сотру его в порошок. А сейчас я хочу знать, зачем ты пришёл перед течкой. Только не ври, потому что я не хочу, чтобы ты лгал мне. И не говори, что ты теперь среди этих визжащих прилипал. — Нет, Боже упаси! — тихо смеётся Томлинсон, а затем стеснительно говорит: — Я просто хотел узнать, как ты отнесёшься к моему запаху перед течкой. Хотел проверить, правда ли ты относишься ко мне так, как говоришь. Но тот факт, что ты даже ничего не заметил, расстроил меня, потому что… Гарри, я боюсь остаться один, понимаешь? — Почему? — Потому что почти никто не чувствует моего запаха, пока не приближается течка, все видят лишь мою внешность, и им этого достаточно, а я хочу, чтобы моего альфу привлекал мой запах, мой характер! И… блять, неужели ты правда никогда не чувствовал моего запаха? Какой он? Он приятный? — Да! Боже, конечно, он приятный, Луи! — спешит поддержать его Гарри и берёт за вторую руку. — У тебя один из самых приятных ароматов, которые я только встречал, ты очень хорошо пахнешь, и я просто с ума схожу от этого аромата! Глаза омеги округляются от удивления, и Стайлс резко отпускает его, отступая на шаг назад, растерянно ловя воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Он не планировал признаваться в этом! Он не планировал признаваться вообще ни в чём, пока не будет уверен в том, что Луи влечёт к нему также сильно. И, блять, Гарри только что всё испортил. Луи больше не придёт к нему в комнату, больше не позволит прикасаться к себе так, как раньше, не позволит быть рядом… — Я вовсе не это имел в виду, — оправдывается альфа, испуганно смотря на омегу. — Ч-чем я пахну для тебя? — неловко тупя взгляд в пол, спрашивает Томмо. — Маршмеллоу, — сознаётся Стайлс, понимая, что и без того выкопал себе глубокую могилу. — Но я никогда не воспринимал тебя как секс-игрушку или мальчика для утех… Я никогда не!.. — Заткнись, Гарри, — приблизившись к нему, произносит омега и обхватывает алые щёки ладонями, прильнув к его покрасневшим от смущения губам. Ошарашенно замерев на месте, альфа просто смотрит на то, как красиво подрагивают ресницы на закрытых глазках омеги, чувствует столь желанные губы прямо на своих губах… Он мечтал об этом несколько мучительных месяцев! Но через несколько мгновений Луи отстраняется, растерянно глядя на Гарри. — Прости, я не должен был. Чёрт, нужно было дослушать… прости, если я… — Теперь ты заткнись, Луи, — набравшись уверенности, перебивает его Стайлс и запускает пальцы в его волосы, убирая руки от своего лица и припадая к губкам парня так, как всегда мечтал. Он целует его мягко, уверенно, растягивая удовольствие, обнимая за талию, поглаживая спину, массируя кожу головы и наслаждаясь шелковистостью волос. Запах Луи постепенно становится ощутимей, но Гарри понимает это не сразу, лишь когда омега толкается в него бёдрами, издавая тихий нуждающийся стон. — Это течка? — уточняет Стайлс, глядя вниз — на то, как Томмо потирается о его бедро. Раньше Гарри никогда не сталкивался с подобным, хотя вокруг него и его друзей всегда вертятся различные омеги, желающие стать «королевами школы», начав встречаться или хотя бы спать с одним, а то и несколькими популярными альфами школы. И, возможно, кто-то когда-то и приходил в школу во время течки и пытался привлечь этим внимание Гарри, но он никогда не замечал этого, потому что стал принимать ежедневные блокаторы сразу, как омеги начали цепляться за него, словно капустные листы за кочерыжку. И тот факт, что блокаторы постепенно перестают действовать, а аромат Луи приятно ласкает кончик носа альфы, немного поражает Гарри, потому что это совершенно по-новому для него. Он раньше не чувствовал такого сильного аромата от Луи или кого-либо другого. Это нечто невероятное! А то, как течка влияет на самого Томмо, — это ещё невероятнее, потому что Луи выглядит таким нуждающимся… Это сводит с ума. — Да, прости, — шепчет Томлинсон, цепляясь пальцами за его футболку. — Мне не стоило приходить, но… ах, ты так хорошо пахнешь, Хаз… — Я рад, что тебе нравится, но у тебя есть подавители? Тебе нужно вернуться домой, чтобы не жалеть ни о чём… Гарри немного отстраняется от парня, чтобы тот перестал создавать трение между ними, но Луи дерзко притягивает его обратно к себе, говоря: — Я никогда ни о чём не жалею, когда речь заходит о тебе. Я больше года хочу, чтобы ты стал моим первым, Гарри… Позаботься обо мне, прошу, покажи мне, каким заботливым альфой ты можешь быть, прошу… — Луи, подавители?.. — едва ли не стонет Стайлс, боясь навредить омеге. — Нет, нет, никаких подавителей, только ты… — шепчет парень, потянувшись к домашним штанам альфы. — Так, — едва успев перехватить его руку, Гарри нервно смеётся. — Мы не можем заняться сексом, Лу. У меня нет презервативов, мои родители и сестра дома. И завтра я должен быть в школе. Желательно без запаха течной омеги. — Мы можем сделать это тихо… мы будем осторожны, я уверен, что ты успеешь вытащить… — ничего не соображая, бормочет Луи, потираясь носом о его шею. — Прошу… — Ладно, хорошо, — решив схитрить, отвечает Стайлс. — Я только схожу за стаканом воды, а ты пока… располагайся. Нехотя отстранившись, омега направляется к постели, а Гарри — к своей сестре, которая никогда не осуждает его за Луи, ночующего у него в комнате время от времени. Хотя она, конечно же, волнуется за брата, и все эти тайные посиделки не внушают ей доверия. — Мне нужна помощь, — врывается в её комнату альфа. — У меня в комнате течный Луи, и он хочет, чтобы я занялся с ним сексом! Удивлённо уставившись на брата, девушка замирает с карандашом в зубах. Но она быстро приходит в себя и достаёт из стола пачку подавителей. — Я думала, что ты во френдзоне. — Я тоже так думал… Усмехнувшись, Джемма закатывает глаза и продолжает работать над курсовой, мысленно поражаясь тому, что за её братцем правда бегают омеги. Поблагодарив сестру за таблетки, кудрявый удаляется на кухню.. . .
Вернувшись в комнату, Гарри старается вести себя непринуждённо, в его руке стакан воды с размешанной в нём парой таблеток. Он протягивает его Луи, предлагая немного освежиться, и омега соглашается, ничего не подозревая. К сожалению, подавители действуют лишь через какое-то время, поэтому Стайлсу приходится потянуть время, не заходя дальше поцелуев в губы и лёгких поглаживаний. Но вскоре Луи отвечает на ласки не так рьяно, как ранее, поэтому Гарри отстраняется от его алых влажных губ и, смотря в глаза, заботливо уточняет: — Полегчало? — Мне так стыдно, — со слезами произносит Томлинсон, опуская взгляд. — Я не должен был делать этого, ты и так устаёшь от подобного… Я не должен был приходить… — Не стыдись, Лу. Всё хорошо, я рад, что ты пришёл. Я всегда рад видеть тебя, — признаётся Гарри, неосознанно вновь поглаживая бедро парня. — Но ты можешь сказать честно, что ты чувствуешь ко мне? — Я… я не хотел усложнять, — тихо произносит Луи. — Ты один из самых популярных парней в школе, я не хочу быть парнем местной знаменитости… Не хочу всех этих взглядов и обсуждений… Мне хватает того, что между нами есть… Эти тайные встречи и… — Я спросил не об этом, — настойчиво напоминает Стайлс. — Ты влюблён в меня? Болезненно улыбнувшись, Луи отстраняется от него и смотрит в потолок, усыпанный люминесцентными светящимися звёздами разных оттенков. Ему не хочется думать о том, что он правда запал на альфу, потому что это слишком по-омежьи — бегать за каким-то альфачом из-за тупых инстинктов и прочей биосоциальной ереси. Ему не хочется думать, что он «расцвёл», что он вот-вот станет чьей-то вещью, чьим-то сувениром, трофеем, очередной игрушкой, которой будут манипулировать и… Луи никогда не нравилось думать, что однажды в его жизни появится альфа, который будет принимать за него решения и удовлетворять свои потребности за счёт тела, предназначенного именно для этого, чем Луи и является, если верить обществу. Но с Гарри всё всегда было по-другому! И поэтому ему больно вдвойне, потому что «А что, если я ошибаюсь на его счёт?», и это мучительно. — Да. Конечно, да, но… — всхлипнув и тут же вытерев слёзы с лица, отвечает Томлинсон, а затем смотрит на Стайлса: — а ты? — Да, я люблю тебя. И я не собираюсь как-то заставлять тебя открыто проявлять чувства в школе или где-то ещё. Если ты хочешь, чтобы мы всегда были наедине друг с другом — так тому и быть. Но я, конечно, хотел ходить с тобой на вечеринки, свидания… хотел бы познакомить тебя с моими друзьями, родителями, сестрой… Хотел бы открыто флиртовать только с тобой, целовать тебя у всех на глазах и называть настоящую причину того, за что я отпиздил того или иного альфу. Но это нормально, если ты этого не хочешь. — Я не «не хочу», я скорее просто боюсь, что все воспримут наши отношения в штыки, потому что ты выше меня по социальному статусу, если так можно сказать, а я жалкий омега. — Прекрати, ты знаешь, что ты не жалкий, — спорит Гарри, прижимаясь к нему. — Тебе всегда было чхать на чужое мнение, почему сейчас — нет? Разве тот факт, что мы любим друг друга, тот факт, что ты сейчас здесь, а не в своей спальне, не важнее того, что скажет кто-то из школы? Мы закончим её, и никто из тех, кто нас может осудить, не будет иметь значение, так почему бы просто не отдаться тому, что мы чувствуем друг к другу? — Потому что я боюсь, что всё испорчу. Вот мы объявим об отношениях, а потом ты поймёшь насколько я всё-таки непутёвый омега, бросишь меня, и все будут смеяться надо мной, потому что я поверил, что кто-то может полюбить меня, а не хотеть отыметь и бросить, как последнюю потаскуху. — Не смей так говорить, Лу. Ты знаешь меня, ты знаешь, что я никогда бы так не поступил с тобой или с кем бы то ни было другим. Ты знаешь, что я не отношусь к тебе так, как ты сказал. Если бы я хотел, я бы не стал давать тебе подавители, потому что так или иначе, будем откровенны, ты возбуждаешь меня, и я хочу тебя, но я забочусь о тебе, поэтому не хочу, чтобы ты жалел о чём-либо. Потому что я знаю тебя. Я знаю, как ты относишься к сексу, как ты относишься к альфам; я знаю это, поэтому я бы не стал пользоваться ситуацией, наплевав на твои чувства и мировоззрение. — говорит Гарри, смотря омеге в глаза и поправляя его волосы, поглаживая большим пальцем влажные от слёз румяные щёчки. — Ты думаешь, что ты один боишься вступать в отношения? Я никогда не строил с кем-то что-то серьёзное, ты единственный, с кем я этого хочу. И я тоже очень боюсь всё испортить. Боюсь, что ты не вынесешь всех этих омег вокруг меня, будешь ревновать и переживать… — Прости меня за всё то, что я наговорил. Я вовсе не отношусь к тебе плохо, но ты альфа, и ты слишком хороший, поэтому это выбивает меня из колеи. Это то же самое, что находиться среди похотливых омег, а потом встретить нормального омегу, и я понимаю, каково тебе. Поэтому ты тоже должен понимать, каково мне, хотя я вовсе не популярен. На меня тоже периодически вешаются, и мне это противно. Поэтому мне так хорошо с тобой — ты адекватный, спокойный… безобидный, понимающий и… ты так прекрасно пахнешь, чёрт возьми! С тобой я чувствую себя собой, чувствую себя спокойно… — Луи замолкает ненадолго, просто разглядывая лицо альфы и наслаждаясь его ладонью на своей груди, спускающейся на животик. — Хорошо, мы скажем всем, но пообещай, что прекратишь флиртовать с омегами, а то я случайно пну футбольный мяч прямо им в лица, — игриво произносит Луи, приобнимая альфу ногой и чувствуя, как смазка пачкает его бельё. — Чёрт… мне нужно домой. — Ты можешь остаться до утра, если хочешь, — предлагает Гарри, осознав, что не хочет, чтобы Томлинсон уходил. — Я могу одолжить тебе свою одежду. — Не стоит, мне всё-таки стоит пойти домой, чтобы ты мог выспаться перед завтрашним днём. И спасибо за подавители, а то я бы правда сгорел со стыда за такой первый раз, — признаётся омега, тихо посмеиваясь и слезая с постели, чтобы обуться. — Не за что, я должен был помочь, — тихо отвечает Стайлс, а затем указывает большим пальцем в сторону двери: — Может быть, выйдешь через дверь? — Ну нет уж, через окно безопаснее. Меньше риска встретить твоих родителей, — с этими словами Луи заканчивает с кроссовками и тянется губами к альфе, оставляя поцелуй на его щеке: — Встретимся завтра в школе. Поймав за руку уходящего парня, Гарри чувственно целует его, обнимая за талию, а затем отстраняется и говорит: — Ты теперь мой парень, Луи Уильям Томлинсон. — А ты теперь мой, Гарри Эдвард Стайлс, — с улыбкой тихо произносит Луи. — Я рад, что мы наконец-то обсудили всё это, а то я бы не пережил ещё один год молчания. — Я тоже, Лу, — соглашается кудрявый. — Спокойной ночи, Хаз. — Спокойной ночи…