Гайлардия

Май 2025 года, мировой тур окончен. POV Дамиано Мутная красно-серая ленточка слюны лениво скользит из уголка рта и, на секунду свесившись, падает в раковину. Я рассматриваю своё отражение в осколке зеркала, висящем на стене — запёкшаяся кровь на верхней губе соперничает с длинной царапиной, перечёркивающей переносицу, и бордово-синим синяком под глазом. Как там строчили писаки лет 5 назад? «Римский профиль небожителя»? Ха-ха-ха. Косуха Баленсиага безнадёжно испорчена и вымазана в крови и грязи. Придётся выкинуть. Из-под чёрного заострённого воротника вытекает сине-малиновый кровоподтёк. Ссадина на локте ноет, стоит только пошевелить рукой. Каблук ботинка сломан. Ты пересчитал 136 ступеней Испанской лестницы, шутка ли. Скатился вниз, как мешок с песком, от самой Тринита-деи-Монти. Представляю завтрашние заголовки — звезда Дамиано Давида закатилась. Сняв куртку, я нервно хохотнул и потряс её, чтобы достать нехитрое содержимое карманов: пачку Мальборо, маленькую фляжку, смятый билет на поезд Рим-Венеция годовалой давности и сломанную барабанную палочку. Проебал зажигалку. Чертыхаясь и путаясь в полах концертного, расшитого блёстками халата, я вывалился из туалета прямо в клокочущее море людей, заполонивших крошечный бар на улице Виколло Селлини. Вот блин. Я особенно ценил «The Jerry Thomas» всего за одну вещь — просто так с улицы сюда не попасть. Привалившись к барной стойке и что было силы сдавив виски большими пальцами, я затравленно оглянулся. Чтобывывсепровалились.       — Налить чего? — бармен чуть старше меня вдруг материализовался за стойкой, и по его участливым глазам, поблёскивающим за стёклами очков, я сразу понял — профи выслушивать потерянных поэтов и алкоголиков. Психотерапия для рок-идолов. Первый сеанс бесплатно.       — Виски. Двойной. Зажигалки не найдётся? — без единого слова бармен чиркнул над моей сигаретой старинной керосиновой зажигалкой с выгравированным на ней цветком.       — Гайлардия, цветок индейцев, — заметив мимолётный взгляд, он протянул мне почти игрушечную зажигалку, — Индейские женщины украшают ими свои причёски. «Отвали, не прикасайся ко мне». «Ты меня не понял? Повторить ещё раз?» Слова, буквы, звуки эхом отдаются в голове и завязываются в тугой узел, пока я кубарем качусь вниз. Гласные и согласные, глухие, звонкие. Виски обжигает. Небо, язык, горло. Один, три, шесть… Один, три, шесть… Цифры на двери твоего номера. Один, три, шесть… Твой рот. Твой язык. Горло перехватывает, и я закашливаюсь, роняя сигарету в стакан с виски.       — Неудачный день? — отплёвываясь и вытирая рот рукавом, размазываю по лицу кровь и грязь. Насрать. Неудачный день? Да у меня неудачный год, чтоб тебя. Пошарив по карманам, понимаю, что при себе у меня ни цента.       — Запиши на мой счёт. Приятная особенность баров спикизи (не считая 800 видов алкоголя и фейсконтроль) — тут прощают твои долги. Буквально выкатываюсь на улицу. Римские ночи в мае — врагу не пожелаешь. Стаскиваю косуху и выкидываю в ближайший мусорный бак. Запишите на мой счёт. Мимо, натужно позвякивая, ползёт последний трамвай. Чтобы разбежаться и запрыгнуть на подножку, уходит полминуты. Помню, мы вчетвером любили вытворять такое после первых европейских концертов. Кажется, прошла тысяча лет с тех пор. Первым запрыгивал Томас, за ним, захлёбываясь смехом, Вик. Я, сгребая их двоих в охапку, отвешивал самопальные шутки, и мы хохотали до колик. «Ты такая дива, Дамиано, боже мой!» Ты никогда не смеялся над моими шутками, даже тогда, в юности. Сдержанно пыхтел своей сигаретой, лишь кончик рта подёргивался в попытке улыбнуться. Знали ли мы тогда, как всё будет? Я потер саднящую грудную клетку, и повиснув на одной руке, отклонил голову назад. Подаю тебе руку, помогаю подтянуться до поручня.       — Порядок?       — Полный. Спрыгиваю на асфальт, окончательно оторванный каблук кладу в карман. Такая дива. Даже сейчас.