***
На открытой местности гулял зловещий ветер. Он несся сломя голову по лабиринту из могильных плит, порываясь сбить с ног редких живых посетителей. Он старался пробраться внутрь, до самых костей, чтобы вызывать мурашки и дать понять, каково умершим лежать в земле. Им очевидно холодно, однако вряд ли это их вообще волновало. Гнившие тела не жаловалась на мороз, смиренно разлагаясь в почве и наслаждаясь вечным покоем. Жизнь у них протекала значительно лучше, по сравнению с ходячими мертвецами на улицах города. Иначе бы они так не улыбались на фотографиях, что были навсегда запечатлены в граните. Данной мыслью Фушигуро тешил себя, разглядывая анфас знакомой женщины. Она казалась молодой и счастливой. Слишком счастливой для той, кого много лет назад погребли на городском кладбище. Будто к ней до сих пор не пришло осознание собственной кончины, и та тянула широкую улыбку, желая выглядеть как можно живее. — Давно не виделись, мама. В его руке лежал пышный букет белых пионов. Обернутый крафтовой бумагой и перевязанный светлой лентой, он выглядел весьма торжественно. На этом зачем-то решила акцентировать внимание флористка. Однако получив после неуместного вопроса ответ про кладбище, девушка сразу же притихла. Ей уже не сильно хотелось узнать, кто же эта счастливая обладательница столь шикарного и дорогого букета. Видимо, среди ее покупателей принято было делиться лишь радостными событиями. Памятник не выглядел заброшенным. Камень не успел зарасти мхом или же сорной травой, а место вокруг было тщательно прибрано, словно кто-то совсем недавно проводил тут тщательную уборку. Думать было не на кого, ведь родственников у Мегуми не было, да и сам он узнал о местонахождении могилы матери лишь из письма отца. Тоджи прописал его мелким шрифтом, советуя прийти сюда, когда сын наберется духа. И вот он здесь. С букетом любимых мамой белых пионов и в черном костюме, купленном специально для этого случая. Фушигуро ведь так и не пожелал ей спокойного сна тогда, десять лет назад. Рядом с плитой уже покоился один букет. Он был небольшим и значительно уступал по размерам тому, что парень держал в ладони. Однако цветы еще не завяли на холоде, будто их принесли сюда не так уж и давно. Кто бы это мог быть, у Мегуми не укладывалось в голове. Юноша ничуть не удивился бы внезапному старому знакомому, который когда-то давно был весьма близок с его матерью, или же дальнему родственнику, о котором в их семье не было принято говорить. Фушигуро мог предположить все, что угодно, так как выяснилось, что ему неизвестно совершенно ничего о прошлом своих родителей. Даже Тоджи, с кем сын прожил много лет, в конце концов, оказался самой настоящей загадкой. Мегуми интуитивно чувствовал, что отец изложил в письме далеко не все, о чем знал, однако возможности спросить начистоту так и не нашлось. Тоджи пропал около месяца назад. Ушел от дока, бесследно исчезнув из жизни сына и приятелей. И, по всей видимости, возвращаться он уже не собирался, навсегда покинув родной дом. Это было, пожалуй, самым толстым намеком, мол, Мегуми, дальше ты как-нибудь сам. Лишнего толкования такому поступку не требовалось. — Твои любимые, — тихо произнес Фушигуро. — Раньше ты их любила. Парень положил на промерзлую землю букет и всмотрелся в фото на камне. Мама много чего любила: белые пионы, книги в твердой обложке, дождливую погоду, синий цвет, картины с изображением моря, переспелые абрикосы и, конечно же, проводить время на детской площадке до самого вечера. В последнем Мегуми чуть сомневался, но четко помнил, что на его просьбу остаться там еще на полчаса, она никогда не говорила «нет». Значит, и правда любила, как синий цвет и мягкие абрикосы. Он готов был купить ей их целый пакет, если бы сейчас это что-то поменяло. Услышать «спасибо» юноша уже не мог, сколько бы абрикосов и книг ни купил. — Как ты? — сиплым голосом прошептал Фушигуро. — У меня все отлично. Парень не врал. Разве что глубоко-глубоко в душе, чтобы не расстраивать маму. Пусть она и дальше улыбается, глядя на сына. Он значительно подрос с их последней встречи, возмужал и стал суровее. Жизнь, к сожалению, внесла свои коррективы. Однако Мегуми оставался тем же ребенком, которым его запомнила мать. Отважным и смелым. Не боящимся преград. И идущим к поставленной цели. Он был все тем же Мегуми, пусть на теле появилось больше шрамов, а душа была разорвана на мелкие кусочки. Мама склеит, поможет заживить кровоточащие раны и укроет в теплых объятиях от всех бед. Фушигуро хотел бы спрятаться в ее руках: из-за дыры в груди он никак не мог свыкся с холодом. Мегуми мерз. Постоянно. До дрожи зубов и трясущихся рук, которые никак не желали согреваться в карманах зимней куртки, наброшенной на костюм. — Папа ушел из дома, — прошептал Фушигуро, прикусив посиневшую губу. —Наверно, он больше не вернется. Но я и сам могу. Правда. Для убедительности юноша тянул улыбку, сильнее сжимая челюсти. Мама расстроилась бы, увидев его слезы. Потому Мегуми предпочел не давать лишних поводов для тревоги, свято уверяя в том, что его жизнь не скатилась в беспросветную бездну. Нельзя было волновать маму по пустякам, иначе она перестанет улыбаться. А этого сын ни в коем случае не хотел допустить. Потому ниже клонил голову, чтобы незаметно вытереть подступавшие слезы. Потому говорил медленно и растянуто, чтобы не выдать в голосе плохо скрываемую дрожь. Фушигуро спихивал это на порывы ветра, как будто из-за них в глаз случайно залетал мелкий мусор, а шмыганья носом сваливал на простуду. Он ведь ничуть не был расстроен. У него была вполне хорошая жизнь. Просто ветер и легкий насморк, из-за которых Мегуми выглядел так, словно вот-вот заплачет. Не волнуйся, мама. Тебе показалось. Не стал же бы сын вот так вот врать в лицо собственной матери после стольких лет разлуки. Разве что совсем чуть-чуть — ради ее же блага. И улыбки, что еще казалась живой.***
Покидать кладбище было непросто. Ноги отказывались подчиняться, так и норовя развернуть парня и вернуть к памятнику. Он промерз до самого нутра, его плечи ходили ходуном, а пальцы на ногах уже не чувствовались, но Мегуми готов был простоять у могилы матеры до глубокой ночи. Ему стольким хотелось с ней поделиться, рассказать о последних годах своей жизни, о брошенной школе и о новых приятелях. Даже об отце, к которому с недавних пор Фушигуро стал относиться немного иначе. Бессознательно. Невольно. Но все-таки в груди родилось некое совершенно незнакомое чувство, что поначалу приводило мальчишку в ступор. Из-за него броскими речами и колкими фразами в адрес Тоджи кидаться выходило труднее, а некоторые из них и вовсе застревали в горле, наотрез отказываясь быть озвученными. Мегуми находил этому лишь одно объяснение: теперь в них не было абсолютно никакого смысла. Отца больше не существовало в его жизни, он пропал неожиданно и бесследно, без и единого намека на возвращение. Потому искать причину такому поступку было так же глупо, как и надеяться на скорую встречу. Это ведь Фушигуро Тоджи, отбитый наглухо головорез, у которого на уме бог знает что. И даже тысячи писем не помогли бы и на шаг приблизиться к разгадке этой тайны. Отец явно дал понять, что скрывать от посторонних лишнее, являлось его неоспоримым мастерством, будь то заказчик или же собственный сын. А много ли знала сама мама? Было ли ей известно обо всей подноготной Тоджи, или она также жила с тем, что мужчина позволял о себе узнать? Слишком много вопросов рождались в голове с каждый шагом, отдалявшим парнишку от центральных ворот кладбища. Он мог думать сколько угодно, однако все мысли сводились к тому, что ответа на них ему никогда не получить. Следовало опуститься на землю и перестать витать в облаках, разбивая всякие надежды на правду. Это было тяжело признавать, но необходимо. Иначе дальше будет больнее. Мегуми был уже прекрасно об этом осведомлен: не следует ничего тянуть до конца. Он знал это, вдоволь ощутив на себе. Парень усмехнулся, ловя себя на мысли о том, что считать Итадори идиотом было крайне глупо. Среди них был кое-кто понаивнее. Настолько, что от встречи с жестокой реальностью у него на память осталась лишь сквозная дыра в груди и вечно гуляющий через нее холодный ветер. Фушигуро передернуло. Внутри неприятно защемило, лишний раз напоминая о собственном ребячестве, которым Мегуми тешил себя на протяжении нескольких месяцев. Верил. Надеялся. И заливался смехом, когда воздушные замки рухнули в одночасье. Падать с них на землю было крайне больно. Интересно, в какой момент он вообще начал их строить? Фушигуро с мазохистским восторгом хотел бы узнать, когда стал относиться к жизни с непривычным ему доверием, закрывая глаза на ее обыденную мразотную сущность. Подлость, которую сейчас она проявляла во всей своей красе, когда парень остановился напротив невысокого квартирного дома. Незнакомого и вызывавшего некий страх. Мегуми решил спихнуть учащенное сердцебиение на долгую пешую прогулку, а ладони тряслись уже по привычке, нежели из-за каких-то внутренних переживаний. Наоя над этим постарался. Весь путь до нужного адреса парень повторял в голове название улицы и номер дома. Он старался его не забыть с тех пор, как услышал на вокзале ранним утром. Цифры въелись в разум вместе с ненароком брошенной напоследок просьбой. Хотя, скорей всего, Фушигуро назвал бы это компромиссом, к которому им двоим пришлось прийти. Поэтому юноша держал в кармане тот злосчастный сверток с деньгами, что изначально должен был остаться у Юджи. Этот идиот оказался чересчур настойчив, чтобы суметь от них отказаться, а времени его переубедить у Мегуми не оставалось, да и сил тоже. Ситуация вынуждала согласиться на поставленные Итадори условия, скрипя зубами. Старый подъезд не был заперт на электронный замок, и парень проскользнул внутрь. В подобных домах все жильцы обычно знали друг друга, потому мелькать перед ними желания не возникало. Фушигуро понимал, что выглядел крайне подозрительно, а повязка на глазу и черная одежда могла навести соседей на определенные мысли. Впрочем, они бы недалеко ушли от правды, но подтверждать их опасения в планы не входило. Парень поднялся на нужный этаж, обводя взглядом площадку. Искал нужную квартиру. Вот она, крайняя слева. Робкий звонок в дверь. Надо было придумать, с чего начать разговор. Идеальным решением было бы просто-напросто закинуть сверток в почтовый ящик, однако такую сумму оставлять на волю случая без присмотра мог разве что полный кретин. Да и Мегуми, как бы его внутри не трясло от волнения, хотел увидеться с одним человеком. С тем, о котором он не знал совершенно ничего, но из-за кого и состоялось их знакомство с Юджи. Дверь не открывали. Фушигуро позвонил еще пару раз, а затем прислонился ухом к поверхности. За ней были слышны тихие шаги. Странно. Настойчивость в таком случае решала многое, так что парень продолжал давить на кнопку, четко обозначая, что не уйдет, пока ему не откроют. — Кто вы? — донеслось из-за двери. Голос явно принадлежал девушке, отчего Мегуми на секунду смутился и посмотрел на номер квартиры. Ошибки быть не должно. Итадори говорил именно про этот адрес. Только вот о женских голосах не предупреждал. — Это… — Фушигуро запнулся, не зная, как ответить на такой, казалось бы, легкий вопрос. А кто он, собственно? И кем он приходился Юджи? Что их могло связывать, кроме пережитого ужаса и прощания в пять утра? — Это знакомый Итадори. Я пришел кое-что передать. По ту сторону воцарилось молчание. Оно напрягало, словно Мегуми сказал нечто запрещенное, и девушка, стараясь не шуметь, набирала телефон полиции, чтобы сдать злостного преступника. Юноша уже вдохнул воздуха, чтобы на ходу начать выдумывать более-менее приличную историю их первой встречи, однако этого не потребовалось. Замок резко повернули, и дверь с размахом открылась. На пороге стояла невысокая светловолосая девушка. Ее стеклянные глаза ошеломленно уставились на незнакомца, будто яростно пытались что-то разузнать, зацепиться хоть за нечто ценное. Но ничего, видимо, не получилось, и блеск в ее зрачках заметно потух. Они не виделись раньше. Фушигуро бы точно запомнил этот девичий взгляд, в котором читался испуг вперемешку с желанием добиться истины. — Меня зовут Мегуми, — представился юноша, только потом понимая, что его имя ничего не даст. Вряд ли Итадори направо и налево болтал о подробностях своих похождений, которые редко заканчивались чем-то хорошим. И тем более, о людях, напрямую причастных к случившемуся. Если Фушигуро был неправ, то в следующий момент на него должны были наброситься и разорвать на мелкие кусочки. Это было наименьшее, чем мог расплатиться парень за обернувшееся с Юджи. Девушка, замершая в прихожей, не могла подобрать слов. Было видно, как она пыталась что-то сказать, но все ее попытки застревали где-то в горле, а с подрагивавших губ слетали только неразборчивые звуки. Ее словно в одночасье захлестнуло эмоциями, и девушка терялась в их избытке, позабыв про человеческую речь. Говорили лишь ее глаза, широко раскрытые и напуганные. Они желали о чем-то спросить, однако Мегуми не мог различить, чего же именно жаждали услышать. Ему было известно слишком многое, чтобы однозначно ответить на волнующий вопрос. — Нита, кто там? — громко раздалось из недр квартиры. Незнакомка машинально обернулась, намереваясь дать ответ, который никак не получалось озвучить. Ее парализовало то ли от сильного страха, то ли от волнения. Фушигуро не мог распознать природу подобного поведения, и все же был рад, что девушка дома была не одна. Возможно, кто-то другой был бы посговорчивее. — Ч-Чосо… Юджи, он… Мгновение. Всего одно мгновение. Мегуми не успел даже моргнуть, как перед ним вырос высокий силуэт. Его бешеные глаза впились юноше в лицо, считывая с него малейшие детали. Прошло не более пары секунд, после чего мужчина уже не так яро пронизывал взглядом, однако отводить его не собирался. Буря в зрачках сменилась непониманием и смятением. Казалось, он ожидал увидеть кого-то другого. И Фушигуро догадывался, кто должен был быть на его месте. — Ты кто такой? Голос низкий, с неприкрытой агрессией. Человек сразу давал понять, лучше с ним не шутить. Его лицо выглядело серьезно, а пересекавшая переносицу татуировка добавляла суровости. Мегуми был знаком подобный взгляд, но он никак не ожидал встретиться с ним сейчас. Таких людей привычнее было увидеть в «Приюте» или же в гостях у приближенных к сильным мира сего. Они могли одним лишь внешним видом показать, что приближаться к ним опасно. И тому была весомая причина, однако здесь у Фушигуро ничего не сходилось. Мужчина был ему не знаком, но выглядел он так, что в подпольных кругах его бы приняли за своего. От него веяло злобой: начиная от убийственного взгляда и заканчивая сжатыми челюстями. И Мегуми это определенно напрягало. Ему следовало бы тщательнее подбирать слова, если он не хотел нарваться на чужой кулак. — Это знакомый Юджи, — наконец отрезвев, ответила девушка. Видимо, присутствие мужчины придало ей уверенности. — Он так сказал. — Я таких не знаю, — сухо бросил Чосо. Так, по крайней мере, назвала его незнакомка. Ни о каком дружелюбии в его тоне и речи не шло. — Откуда ты вообще взялся, и что тебе надо? У Фушигуро дернулся краешек губ. В этот момент хотелось безумно поблагодарить Итадори за его молчаливость, иначе бы, как он и предполагал, его бы сразу порвали на британский флаг. Сейчас же у него был хотя бы шанс объясниться. Впрочем, совсем не факт, что после разговора парня не четвертуют на месте. Милосердием тут и не пахло. Удивительно, как Юджи поначалу оказался таким сопляком, если его брат выглядел столь устрашающе. — Меня попросили передать. Без лишних слов Мегуми протянул мужчине конверт. Тот с недоверием открыл его, не надеясь найти там стоящее внимания, однако блики в его радужке дернулись, а глаза словно почернели. Он с силой сжал сверток бумаги. Не к добру это. — Кто? — кратко сказал Чосо, переводя взгляд на мальчишку. Фушигуро хотелось провалиться под землю, бросить эту чертову затею и убежать отсюда куда подальше, только бы его не прожигали эти два бездонных глаза. В них таилась опасность, готовая выпрыгнуть в любое мгновение, без разницы, что бы ответил юноша. Но обратной дороги не было, и Мегуми, сглотнув волнение, тихо произнес: — Юджи. Боль в спине вспыхнула слишком резко, отчего у парня перехватило дыхание. Прижатый к стене в прихожей, он непроизвольно открыл рот, намереваясь что-либо сказать, только вот слушать его никто не собирался. Удар прилетел в голову сбоку. Точный. Мощный. Фушигуро давненько такого не получал, потому заблокировать не успел сообразить. Зрение сразу поплыло, а очертание лица мужчины виднелось мутным. — Так, значит, это из-за тебя Юджи во все это ввязался? — схватив за шиворот паренька, кричал Чосо. — Отвечай! — он вновь впечатал приподнятое тело в стену. — Чосо, хватит! — завопила стоявшая позади Нита, но тот даже не обратил внимание на ее слова. Мужчина до белых костяшек сжимал воротник белой рубашки, вбивая не сопротивлявшегося паренька в стену, чтобы добиться ответа. Бесполезно. Мегуми не мог даже сообразить, что от него требовали. Все внимание было направлено на чужие ладони, которые держали его за шиворот и которые он пытался скинуть с себя. Фушигуро пришел сюда не за дракой. Его задача была совсем иной, поэтому приходилось сдерживаться и не вступать в бой. — Прекрати, — девушка вцепилась в одну из рук Чосо, стараясь оттянуть. К сожалению, ее силенок хватало разве что на то, чтобы чуть ослабить хватку, которая продолжала сковывать шею Мегуми. — Говори, где он! — Я… не знаю. — Врешь. — Да даже если бы я захотел узнать, то все равно бы не смог! — отчаянно захрипел Фушигуро. Внезапно оковы спали, и парень едва не рухнул, заходясь в кашле. Согнувшись, он исподлобья наблюдал за возвышавшимся над ним мужчиной, не желая упускать его из виду. Это могло обернуться весьма плачевно. Стоявший рядом Чосо протянул руку с небольшим листком, на котором виднелась надпись «Теперь моя очередь, брат». Почерк был знаком. Чтоб тебя, Юджи. — Я нашел это утром на столе в тот день, когда он пропал. Юджи не выходит на связь, полиция даже не шевелится, чтобы организовать нормальные поиски. И тут заявляешься ты, представляясь его приятелем, но ничего не знаешь? Да только идиот поверит в эту хрень. А если это так, и ты действительно без понятия, где он, то каким волшебным образом деньги от Юджи оказались у тебя? — на конце фразы мужчина снова сорвался на крик и намеревался схватить юнца за загривок, но ему помешала Нита, вовремя перехватив запястье. — Довольно уже, — она пыталась звучать строго и твердо, однако в ее голосе легко читался страх. И непонятно, чего девушка боялась больше: реакции Чосо или же несостоявшейся драки в целом. — Ты в порядке? Мимолетное желание съязвить Фушигуро засунул глубоко в задницу. Время для острот подобрано было не очень хорошее. Вместо того парень быстро закивал, потирая шею. — Говори давай, — не унимался мужчина, скрестив руки на груди. — Это… правда, — отдышавшись, просипел Мегуми, выпрямившись в полный рост. Глаза напротив готовы были сжечь его дотла. Останавливало их разве что желание узнать хоть что-то о пропавшем брате, потому юноша не спешил выкладывать все карты на стол. Следовало начать с малого, чтобы Чосо поутих и не сорвался опять его ударить. —Мы правда виделись с ним, но это было месяц назад. Юджи попросил меня тогда отдать конверт по этому адресу. Он сказал, что вам они нужнее, чем ему. Боковым зрением парень заметил, как в одночасье поменялось выражение лица Ниты. Ее будто окатило ледяной водой, настолько она выглядела ошарашенной. Однако взглянув на мужчину, Фушигуро приметил, как и его пелена злости оказалась лишь маской, которая дала трещину. Через эту узкую щель проглядывалось настоящее, глубинное, в нем Мегуми находил что-то знакомое, что резало по сердцу. И кажется, Чосо чувствовал то же самое. — Я виноват во всем. Я втянул Юджи в это, из-за меня он пропадал по ночам и едва не погиб. Все его побои тоже по моей вине. И это из-за меня он решил уехать, а я не смог его остановить, — Фушигуро бормотал без умолку, то повторяясь, то добавляя новые детали, выпаливая все, что крутилось в его голове хаотичным роем. Вопреки раннему плану, он выдавал все как на духу, что-то рассказывая в подробностях, что-то — в общих деталях, однако не переставал из раз в раза говорить о том, что все случившееся лишь его рук дело. Не заговори Мегуми тогда с незнакомым пареньком в «Приюте», не дай ему надежду на лучшее, ничего бы не произошло. Ни драк, ни заданий, ни шрамов, навсегда отпечатавшихся на душе и теле. Ни побегов, ни встреч, ни тех слов, которые сорвались с языка на эмоциях и о которых Фушигуро жалел до сих пор. Он сделал много чего неправильного, но еще больше ненужного он сказал Юджи. Напрямую или нет, не столь важно, ведь Итадори видел его насквозь. И как бы Мегуми ни старался делать вид, что это не так, его притворство лишь ярче виднелось, доходя до абсурда. В такие моменты он выглядел как самый настоящий ребенок. Глупый и наивный, но слепо верящий. В такие моменты Фушигуро действительно чувствовал себя живым, пусть из-за осознания этого внутри болело еще сильнее. — Я… — с дрожью в голосе прошептал юноша. — Я в-ведь… — Ты не виноват. Тело словно пронзило разрядом тока. Мегуми не верил своим ушам, но, подняв голову, увидел, что губы напротив тихо повторили фразу. Было слышно, как Чосо тяжело выдохнул. Вместе с этим исчезла и вся его злость, а во взгляде поселилась боль. Казалось, что это было ее привычное место. Она выглядела чересчур естественно рядом с темными кругами под глазами, надломанными бровями и тусклым серым лицом, — со всем, чему в первые секунды их встречи юноша не уделил внимания. Только сейчас Фушигуро заметил, насколько безжизненным выглядел Чосо. Отрешенным от мира и безразличным ко всему, что не касалось младшего брата. Было заметно, с каким трудом мужчина говорил, однако снова и снова, будто пытаясь убедить в сказанном либо себя, либо юношу, он повторял: — Ты ни в чем не виноват, Мегуми. И эти слова еще сильнее разрывали дыру в его душе.***
В доме было тихо. Раньше такая обстановка была парнишке в радость, ведь это означало, что отец хотя бы на время оставил его в покое и ушел по делам. Сейчас же тишина не вызывала приятных эмоций. Ее хотелось заглушить. Чем угодно. Будь то работающая плита, кипящий чайник или без остановки болтавший телевизор, который Фушигуро, бывало, не выключал даже на ночь, засыпая на диване под бессмысленный поток речи из динамиков. Вернувшись после встречи с Чосо, юноша чувствовал себя, как минимум, отвратительно. Его словно выжали и вывернули на изнанку, раздробив каждую кость и порвав каждую мышцу. Ноги едва плелись по полу. Голова и вовсе отказывалась работать. Долгий разговор по душам с Нитой и братом Юджи полностью его вымотал. Идя туда, Мегуми и не думал, что по итогу ему придется делиться откровениями, которые бы хотелось оставить в тайне. Однако по-другому рассказать все, что происходило, с самого начала, попросту бы не получилось. Да и Чосо вполне имел право это знать. От услышанного они явно не были в восторге. Хотя кому в здравом уме понравилось бы слушать, как близкий ему человек гробил себя в боях без правил, преступных делишках и едва не остался с перерезанным горлом из-за разборок местных группировок. Последнюю историю Фушигуро всячески пытался сгладить, объясняя шрамы на лице Итадори ожесточенной схваткой в подворотне. Впрочем, даже от прилизанной версии случившегося волосы у Чосо стояли дыбом. Брат уже не рвался выбить из Мегуми дурь, выплескивая на него эмоции, скопившиеся за целый месяц безрезультатных поисков. Чосо не пытался перекинуть всю вину на мальчишку, пусть в душе продолжал держать на него обиду. Как бы то ни было, Юджи никто за руку не тащил в передряги, и это являлось сугубо его выбором, пусть и под давлением жизненных обстоятельств. Свыкаться с такой мыслью старшему было крайне тяжело, а когда перед лицом сидел человек, причастный к произошедшему, оставаться в трезвом уме и не обвинять Фушигуро во всех грехах и бедах, оказалось еще труднее. Так ведь было намного проще — найти козла отпущения и хорошенько поколотить, вываливая на него груз ответственности за решения Итадори. Только вот Мегуми и сам был не намного старше брата. Такой же бестолковый ребенок, который уже сполна поплатился за свои ошибки. Чосо не спрашивал, почему юноша носил повязку на глазу и прятал одну из рук в перчатке, однако выводы напрашивались сами собой. В истории, рассказанной Фушигуро и наполненной жестокостью, случайностей быть не могло. По всей видимости, как и в случае со шрамом Юджи на пол-лица, это была расплата за оплошность. Объяснять, каким образом Итадори зарабатывал деньги, было намного сложнее. Одно дело потасовки и драки, другое же — нелегальный заработок, на который, как оказалось, Итадори помогал погашать долги и счета. Все вкупе тянуло, как минимум, на пять лет за решеткой с бесплатным питанием и прогулками по расписанию. И с каждой новой фразой Мегуми срок только увеличивался: разбой, избиения, подпольные бои, нелегальный заработок, попытки убийства с особой жестокостью;— потасовка на заброшенном заводе до сих пор стояла в памяти яркими от крови картинками. И вряд ли судью устроил бы аргумент «либо ты, либо тебя» в защиту. Усугубляло ситуацию еще то, что Юджи проворачивал деяния не один, а с напарником и по какой-никакой договоренности. И будь они обычными шестерками банды, выйди на них полиция, сидеть им пришлось очень долго. Впервые задавшись вопросом, насколько большой срок вполне могли бы получить горе-сообщники, Фушигуро самому стало не по себе. В мире обычных граждан, где царил закон и порядок, люди не решали вопросы пулей в лоб, а за ошибки не расплачивались кровью. Там отправляли гнить в тесные камеры среди таких же неугодных правовому обществу. И Мегуми всерьез задумался о том, какой из двух вариантов звучал лучше. Выводом послужила мысль, что привычное ему окружение выглядело свободнее и безнаказаннее в данном случае, так как даже свою неправоту ты мог отстоять грубой силой или деньгами. В его мире никогда не было понятия равных перед законом. Возможно, именно поэтому Фушигуро и не считался с последствиями своей работы, сухо называя ее делом. Своеобразной сделкой на устах и денежным вознаграждением за оказанный труд. Ничего большего. Ни наказания, ни порицания за содеянное. Какого было странно смотреть на ситуацию с другой стороны. Видеть Чосо, зарывшегося уставшим лицом в ладони, Ниту, с подрагивавшими плечами, и понимать: для них его обычная жизнь являлась чем-то за гранью, чуждым и немыслимым, сродни пересечению запретной черты, откуда назад дороги не было. Такая, казалось бы, маленькая деталь во всей красе давала понять, почему же их первая встреча с Юджи была спусковым крючком и предвестником всех последовавших за ней ужасов. Итадори переступил черту еще тогда, зайдя в «Приют» и ощутив возможность пойти иным путем, что, на первый взгляд, казался легче и быстрее, однако позже, когда выхода уже не было видно, за подарок судьбы пришлось заплатить сполна. И в случае Итадори, ему несказанно повезло остаться в живых. Жизнь редко расщедривалась на подобное. Пришедшие с той стороны платили гораздо больше, нежели те, кто изначально родился в ином мире. Ведь Мегуми, привыкший за столько лет к людской жестокости, принимал эту данность и не противился ей. От нее нельзя было убежать, так как парень рос среди нее, ежедневно сталкиваясь лицом к лицу. Будь то отец с очередным заказом на голову неудобной шишки или же собственная работа Фушигуро, которая отличалась разве что сложностью выполнения, но никак не наличием человечности. Живи Юджи в такой реальности сразу, скорей всего, он бы смог приспособиться и нарастить защитную маску, благодаря которой чья-то смерть не трогала душу, а муки совести не терзали по ночам. Не было бы проблем с деньгами, ведь их легко можно было бы заработать привычным способом: воровством, перепродажей или непыльной работенкой, поступавшей от банд. Тогда бы и Чосо не реагировал на услышанное так резко. Не поджимал бы губы и не пытался скрыть тревогу, принимая случившееся как должное. Только вот и Юджи, и его брат жили в другом мире, совершенно непохожем на реальность, в которой обитал Мегуми. И, как показал печальный опыт, этим двум вселенным лучше никогда не сталкиваться. Пусть привычное, что окружало Фушигуро, оставалось для них лишь сводкой криминальных новостей, которые все еще крутили репортажи с Шибуей. Пусть слова скорби политиков звучат для них правдиво, а пойманные преступники заслуженно понесли наказание за содеянное. Пусть в их мире торжествует равенство и порядок, и им никогда не придется столкнуться с тем кошмаром, которых удалось пережить Итадори. С такими мыслями Фушигуро покидал квартиру Чосо и Ниты. Он был разбитый и уставший, но дышать ему стало намного легче. Словно с его плеч свалился огромный камень, который юноша носил с собой столько времени. Раны в душе это не излечивало, однако те кровоточили поменьше, а некоторые и вовсе затянулись коркой. Поэтому наконец-то Мегуми удавалось ощущать нечто кроме вечного холода и боли в груди. Он чувствовал, насколько был голоден. Вернувшись в пустой дом лишь поздним вечером, парень по обычаю включил телевизор на задний фон, щелкнул по электрочайнику, чтобы тот громко бурлил, и зажег во всех комнатах свет. Так создавалось впечатление, будто кто-то еще жил здесь, занимался своими делами в комнате за закрытой дверью, слушал, что передавали по новостям, и ждал ужина. Составлять компанию Фушигуро не горел желанием: он предпочитал наскучившим репортажам про инцидент в Шибуе какое-либо кино или музыкальную передачу, на крайний случай. Однако пока на столике близ дивана заваривалась лапша, парень пытался заполнить время ожидания хотя бы тошными сводками новостей. Иногда под ночь можно было услышать что-то новенькое. И, к счастью, так и вышло. Мегуми наткнулся на сводку событий за сегодня, в которой рассказывалось об открытии торгового центра в Шинагаве, о чемпионате среди старших школ по волейболу в столице и о найденном в реке под мостом теле мужчины, опознать личность которого полиции пока не удалось. — Хоть какое-то разнообразие, — хмыкнул Фушигуро, отрывая крышку упаковки и втягивая носом аромат заваренной лапши. Палочками размешивая еду, парень гипнотизировал чашку, наблюдая за тем, как смесь овощей и мяса плавала на поверхности. Вид похлебки доверия не вызывал, ровно как и запах, от которого Мегуми непроизвольно морщился. И все-таки попробовать стоило. Возможно, вкус будет более-менее сносным, несмотря на то, что купил Фушигуро точно такую же пачку, что пробовал когда-то давно, сидя на тротуаре поздним вечером в компании смышленого паренька с разбитым носом. — Ну, и параша, — усмехнулся Мегуми, чувствуя на языке горьковатые нотки специй. Оно было таким же отвратным на вкус, как и в прошлый раз.***
Сидеть на полу было холодно, однако сил подняться у Юджи не находилось. Тело ныло от изнеможения, ноги слегка потрясывало, и руки готовы были вот-вот отвалиться. В крохотной комнатушке не горела ни одна лампочка: юноша экономил на электричестве, стараясь обходиться без света и, по возможности, отопления, чтобы накопить хоть какие-то достойные сбережения. Потому ступни вечно подмерзали даже в носках, а спать в одежде уже стало чем-то привычным. Приспосабливаться к новому образу жизни было тяжело. Неизвестный город без единого знакомого лица и жизнь, перевернувшаяся с ног на голову, сильно ударили по парнишке. Несмотря на небольшую помощь со стороны, Итадори чувствовал себя чужаком, поселившимся здесь без приглашения. Да, ему безусловно хватило места, только вот радости это не приносило. От стен все еще исходил пронзительный холод, а скудно обставленная комната вызывала разве что жалость. Она была ничем не лучше той каморки, в которой когда-то Юджи жил с братом. Казалось, словно он вернулся туда же, в старую, промерзшую насквозь комнатушку, только теперь остался совсем один. Среди тьмы и холода в чужом городе. Прижав к себе колени и уткнувшись в них лбом, Итадори старался спрятать грустную усмешку, которая предательски становилось лишь шире. Его плечи потряхивало, а болевшие от мозолей и грубой работы пальцы крепче сжимали ткань протертых штанов. Хотелось есть, но еда в горло не лезла. Хотелось спать после долгой смены, но дойти до постели сил уже не было. Хотелось зарыдать во все горло, но толка от жалостных воплей не было абсолютно. Его некому было услышать. Юджи остался наедине со своими эмоциями и физической болью. Парень ухмыльнулся дрожавшими губами. Вот, значит, как чувствовал себя Чосо. Один, не способный положиться на кого-то рядом и старавшийся держать все в себе. Сейчас Итадори смело признавал, что брат оказался безумно сильным человеком, если после стольких хлопот, доставленных младшим в детстве и юности, ни разу на него не сорвался. Каким запасом терпения обладал Чосо, оставалось только гадать и быть за это глубоко благодарным. Ведь будь сейчас на шее Юджи еще кто-то, он бы ни за что не справился. Не осилил и сдался, умывая руки. Ему несказанно повезло, что брат оказался намного выносливее и терпеливее, даже в самые тяжелые моменты не переставая пытался вернуть младшего на путь истины. И теперь, сидя в темной холодной каморке, Итадори отчетливо понимал, от чего же его так старался уберечь Чосо. Но, к сожалению, он осознал суть его слов слишком поздно. Юноша горько усмехнулся, смотря в бездонную темноту, словно там можно было разглядеть чей-то до боли знакомый силуэт. — Прости меня, Чосо. Видимо, я и правда сильно проебался.