Моя милиция себя не бережёт

«Они такие «А ты прикольный» Я в полном ахуе, они довольны Их типа главный такой с усами Меня как будто раздевал глазами Про нож я вспомнил. Но где же ножик? А мент мне шепчет типа «Ты хороший» Хотел разбить их мусорские лица В итоге полная хуйня творится» (БЫДЛОЦИКЛ — Какого?)

Если бы однажды кто-то из друзей Макса Кольцова подумал, что тот влюбился в мента, то оказался бы совершенно прав, потому что так оно и было. Но, к сожалению или счастью, никто из друзей Макса, наблюдая за любовной тоской своего кореша, так подумать не мог, потому что каждый из них был уверен — Макс сохнет по некой большеглазой старшекласснице, без пяти минут первокурснице, наивной и чистой, как утренний рассвет над Фудзиямой, которая хранит свою невинность для него единственного и расстанется с оной только после венчания в храме, не меньше. Ну что ещё они могли подумать, если все разговоры Кольцова в курилке сводились к рассуждениям о чистых невинных девах, которых в этом пошлом и уродливом мире практически не осталось, а на работе его частенько можно было подловить за просмотром порно-роликов определённого жанра. Ничего удивительно, что и коллеги, и лучшие друзья Макса, не напрямую — за глаза, считали его редкостным мудаком и пиздаболом, который говорит одно, а делает всё наоборот. Больше славы о его шизе ходила только история про Арину, молоденькую стажёрку. Именно такая чистая-невинная дева, большеглазая, по-детски наивная и смешливая. Наслушавшись Кольцова про свой недостижимый идеал будущей жены, Арина в тот же вечер с ним переспала, а он, гад такой, отчего-то не повёл её после этого под венец. Но Макс-то знал, что чистого невинного там уже давно ничего не ночевало. — Лапуля, если ты вместо парадного подставляешь бэкдор, это ещё не значит, что ты целка. И всё же толика истины в его полуправдивых рассуждениях была. Макс совершенно точно искал в будущей избраннице некую чистоту, что-то искреннее, настоящее, пропитанное душевной болью, и взращенное из чего-то сокровенного и важного, совершенно не связанного с телесной невинностью. И хотя сам Кольцов осознавал, что сам же не дотягивает до своего идеала, но был искренне убеждён, что рядом с такой девушкой и сам станет чуточку лучше. Тоже научится этой чистоте, поймёт что-то для себя. Непременно важное. Что-то. Макс и сам долгое время, несмотря на богатый словарный запас и журналистский опыт, не мог сформулировать то, что так упорно искал. А нашёл, буквально, в мусоре. Вернее, в менте. Обычном таком среднестатистическом полицейском с окраины Москвы. Капитан М. А. Козлов. Ни профессия, ни фамилия уже не должны были вызывать никакого доверия к этому человеку. Больших теней за капитаном не тянулось, но, как и все менты, Козлов брал взятки, отлынивал от работы, хамил и по мелочи злоупотреблял своим положением. Ну, мент. Что с мента взять? Ментяра. Мусор. Что он там разглядел в день, когда капитан Козлов задержал его на месте преступления, куда Макс пробрался раньше, чем группа оперативников. Козлов М.А. скрутил его, как подозреваемого и вёз в отделение, в кпз до выяснения личности. — Э! Телефон верни! Не имеешь права, начальник! — У меня сохраннее будет. Посиди пока, — нагловато ответил подозреваемому Козлов, запирая решётку обезьянника и посмотрел так… Макс не понял, что это был за блядский взгляд из-под козырька фуражки, но именно в тот момент что-то отозвалось в груди в чувстве узнавания того самого, чему не было имени. Кольцова это ощущение в тот момент до того накрыло, что он даже напоследок ничего сказать не успел в своём стиле. Хотя всю дорогу до отделения отменно зубоскалил и подкалывал терпеливо молчавшего начальника и его злобного водилу-напарника. А тут язык проглотил и сидел, обтекал, пока проходила вся эта катавасия с выяснением, какого лешего он забыл на месте преступления и так ли непричастен к оному, как смело заявляет, размахивая корочкой журналиста. Нет, сходу Макс и не думал, что Козлов это тот самый — пятый элемент, само совершенство. Палёное какое-то совершенство. Ничего в этом менте идеального не было. Сверху фуражка, снизу сапоги, посередине — мент. Ну, усы ещё рыжие такие, ну тельняшка из-под форменной рубашки выглядывает с таким же эффектом для Кольцова, как лифчик из декольте… Размышления за работой или отдыхом исподволь так и норовили соскользнуть на мысли о капитане. На голос его ласковый и взгляд такой, к которому хотелось потянуться и обнять его обладателя. Но ведь на одном взгляде далеко не уедешь. Человек может иметь самую обаятельную внешность и при этом быть той ещё паскудой. Уж Макс мог судить и по себе, и по своим бывшим, с которых после первого же перепихона слетала вся эта благообразная шелуха, обнажая уродливую начинку. Как с Ариной, из самых ярчайших примеров. Нужно было увидеть капитана ещё разок, и такая оказия случилась довольно скоро. Писать статью о загадочном убийстве, в котором чуть не обвинили Кольцова, доверили ему же. Ну как доверили. Он сам добивался этого с пеной у рта так, что до белого каления довёл начальство. И вот, ехал довольный и немного нервный за информацией к своему менту. — Что тебе, болезный? — страдальчески спросил его капитан, возводя карие очи горе. — Так я пришёл интервью у вас брать. Вы же то дело ведёте. Ну, то самое, — подмигнул Кольцов, усаживаясь напротив. — Правда, что убийство на Садовой как-то связано с владельцем сети шиномонтажек Даудом Бакшиевым?  — Надо было на тебя это убийство повесить, — вздохнул Козлов, убирая со стола только что открытую бутылку жигулёвского. — И отчёт в два раза короче бы вышел. Пускай бы потом прокуратура разбиралась, что ты не верблюд. — Но ведь не повесил, капитан, — заулыбался Макс, которого снова заливало теплом от интонаций в голосе его возлюбленного мента. Неохотно и извилисто, но капитан поделился кое-какой информацией по делу, которую вполне можно было оформить в статью и, которая должна была понравиться редактору Моськи. А пока Кольцов брал интервью, чем дольше слушал тягучие чуть хрипловатые ответы капитана, тем больше ему хотелось перелезть через стол и затянуть того в долгий и возможно последний поцелуй. Это была какая-то ошибка, обманка, — периодически пытался убедить себя Макс. В первую очередь потому, что влюблённость в мента совершенно противоречила его философии, а не потому, что Козлов был мужиком. И ментом. В капитане не было ничего особенного, и при этом в нём что-то было. В нём настолько было это что-то, что Кольцов буквально помешался на этом человеке. При каждой свободной и не свободной минутке, когда нужно было заниматься своей работой, Макс таскался к своему менту. Ему даже нравилось мысленно называть его своим ментом. Собственнически так. Каждый раз он врал Козлову, что пишет статью про то или другое дело. Даже гуглил специально полицейские сводки, чтобы легенда звучала правдоподобней. А капитан даже не делал вид, что ему поверил, но отчего-то не гнал. На, вот, смотри материалы этой сраной поножовщины в подворотне. И пялился, не скрываясь. Как будто ему самому был интересен Кольцов. А может, со скуки позволял таскаться за собой, игнорируя недовольство собственного напарника и вышестоящего начальства. Это обнадёживало. Давало робкую надежду на что-то. И как будто небольших интервью и разговоров было мало, а Кольцову и их вскоре стало недостаточно, он рвался ехать с капитаном на вызовы. Даже самые незначительные, заранее понятно, что ложные, с так называемой бытовухой. На одном из таких вызовов беспокойный журналист чуть не поймал дурной головой пулю от буйного алкаша. А позже, одурело слушая долгую выволочку от капитана за свою безалаберность, Кольцов чувствовал себя так, будто пуля не прошла мимо. — Всё. Никаких тебе больше репортажей на выезде, — отрезал мент. — Хватит. Не хватало мне ещё… — А в отделение-то к себе, капитан, приходить можно? — с поджавшимся от скверного предчувствия очком, уточнил Кольцов. — А в отделение… Скажи, журналист, чего ты таскаешься к нам? — снова посмотрел на него капитан, прямо, как будто душу вынимал. — Явно ж не из-за этого проходняка. — Так дело Бакшиева всё ещё не закрыто, — нашёлся Макс, который в этот момент и папу Римского бы приплёл, лишь бы не сознаваться в настоящей причине. — Закрыто, — тут же поскучнел Козлов. — Виноватого нашли, скоро суд… — Капитан, сам-то веришь, что просто какой-то наркоман вломился в квартиру и застрелил любовника гражданки Мусаевой, без пяти минут жены этого самого Дауда? — Ты хоть представляешь насколько мне насрать? — улыбнулся капитан, сжимая в зубах фильтр сигареты. — К тому же гражданка Мусаева всё равно загадочно исчезла, а заниматься ещё и её поисками… — Как не профессионально, капитан, — шутливо поддел Кольцов и попросил прикурить. Молча пить с капитаном у закрытой кафешки, хотя перевалило за полночь, а завтра на работу, казалось самым верным занятием на свете. Ну, после секса, о котором пока можно было только фантазировать. Кольцов замёрз, как сука, и жался к своему менту, прикидываясь ещё более пьяным, чем был. Всё это время, пока он таскался за ментом, прикрываясь журналистикой, как дырявым ведром, его не покидало ощущение, что капитан с ним заигрывает. Было в его движениях и улыбках что-то женственное. Не жеманное, как у манерных педиков, которые перебарщивают так, как сами женщины-то себя в большинстве своём не ведут. Если бы не одно но, которое тормозило Макса от активных действий. Козлов так разговаривал практически со всеми. В зависимости от настроения — с издёвкой или в шутку. Манера у него была такая. Просто потому что. Нет. Козлов всегда двигался как-то мягко, нагловато, с ленивой грацией, которую хорошо прикрывала многослойная полицейская форма. Эти ласковые улыбки и движения вполне органично смотрелись бы и в обращении с женщиной. Козлов ведь был женат когда-то. Наверное, любил свою жену, так что никто не посмел бы заподозрить в нём какого-то «не такого». Обжигаться не хотелось. Вот он придёт к нему такой красивый и скажет, вернее — спизданёт от волнения, как обычно, совсем не то, что нужно, и добрый капитан от радости ему одну или обе почки опустит. Смотря, насколько сильно окажется гомофобен. А Макс очень не хотел так крепко ошибиться в человеке. По крайней мере, не в этом. Не в этот раз. К тому же задумываться, а что он будет делать, если капитан ни в одном месте даже не бисексуален, было страшно. И это была ещё одна причина, почему он так долго тянул. Макс думал, что это его уничтожит, а чувство хотя бы призрачной близости искомого совершенства грело его чёрствую журналистскую душонку. Распрощавшись с Козловым после их маленькой импровизированной попойки, он пешком прошёл целый квартал, всё ещё пребывая в той самой эйфории, снова чувствуя себя сопливым подростком, и только потом вызвал такси. Уже дома, похмельным Кольцов писал статью в ночь перед сдачей, как школьное сочинение на коленке, лишь бы успеть в срок и получить выговор от редактора. Что материал никуда не годится, сыро, не проверено, абсурдно. И вообще какое-то говно. — Ты кого наебать хочешь, Кольцов? Ещё раз мне такие писульки принесёшь, на трассу пойдёшь работать. Долго так и правда продолжаться не могло, но увольнение пугало дурную голову не так сильно, как то, что в один прекрасный момент терпение капитана кончится, и он закроет лавочку. Но не идти же к нему с букетом в участок? Хотя он бы мог. Как человек, он вполне мог выгадать момент и, ухнув в омут с головой, во всём признаться, а там будь что будет. Но как журналист хотел сначала до конца разобраться в этой истории. Макс решил копнуть глубже, чтобы раз и навсегда развеять этот непонятный ореол, который так и искрил в образе загадочного капитана. По «своим каналам» Максу удалось разузнать то, что и так было известно. Не был, не привлекался. Мелкие грешки. Мелкие должностные нарушения. У его напарника было и то больше поводов для увольнения из органов с волчьим билетом. С личным фронтом всё обстояло куда хуже. Капитан был женат, но уже два года как в разводе, причиной которого, вероятнее всего, стала смерть сына от неизлечимой болезни. Это отчасти могло объяснить ту невыразимую тоску в глазах капитана, но не объясняло того, что мент продолжал брать взятки и вымогать деньги, прикрываясь дорогостоящим лечением уже давно покойного ребёнка. Двуличие какое-то. Почти как у самого Макса, который агитировал за чистоту и непорочность, а сам трахал всё, что шевелилось. Подлое узнавание царапало собственные грешки, но Макс с ужасом понимал, что готов мириться и с этим недостатком. Ну а что? Может, Козлов до сих пор не отошёл от смерти сына? Может, это он по привычке просит, забывшись, а потом, вспомнив, смотрит на эти деньги и… Макс попытался представить, что бы сам сделал с кучей бесчестно добытых денег. Пропил бы, наверное, чтобы снова забыться. Иначе куда их ещё? Жертвовать? В церковь жирующим попам? Или искать какие-то фонды, снова душу себе бередить? Только злость со дна поднимать, что чей-то ребёнок благодаря его помощи спасётся, а его собственного уже никогда рядом не будет. Макс не мог точно знать, так ли оно было на самом деле или это он сам так красиво напридумывал, решив, что раскусил мента, как гнилой орех, но отчего-то чувствовал, что подобрался близко. Кольцов продолжал копать дальше. Разговор за перекуром с угрюмым напарником капитана плодов не принёс. Настырный журналист его откровенно бесил, а потому о своём коллеге откровенничать отказался, и вообще, чуть самому Кольцову не устроил допрос с пристрастием. А он ведь даже ничего эдакого не успел спросить. Всего-то — какое пиво любит его капитан. Хорошо, Макс на физподготовку никогда не жаловался и бегал достаточно быстро, чтобы не получить дубинкой по рёбрам. Нужно было зайти с другой стороны. Стоило заговорить с первой попавшейся старушкой у дома, где жил Козлов, и Максу повезло. Соседка сердобольно сообщила, что друзей особенных у того нет. Разве что ездит он периодически на рыбалку с каким-то другом. Но не за рыбой они туда ездят, а естественно — бухают всю неделю. Что же ещё делать на рыбалке с двумя удочками и целым багажником алкашки? — А больше никто к нему и не ходит. Ни какие другие собутыльники, ни бабы. Горемыка… — повздыхала бабка. «Что это за друг?» — уцепился за новую ниточку журналист. Макс ещё понятия не имел, что за челик бухал на рыбалке с его ментом, а уже ревновал до красных пятен перед глазами. Может, они и не бухали там совсем. А совсем даже наоборот. Предавались грехам мужеложества на свежем воздухе. И начал копать под этого друга по рыбалке. При помощи знакомого, естественно русского хацкера удалось пошарить по закрытым аккаунтам соцсетей редких знакомых Козлова. Подозрения только укрепились. Некий безумный доктор был почти ровесником капитана, а ещё он засветился в бомбической фотосессии из гей-клуба, где, будучи подшофе, зажигал с задорно нарисованными бровками и в платье принцессы. На размытых фотках тот выглядел одновременно кринжово и чертовски органично. Капитана же ни на одном фото замечено не было, и Кольцов пока не мог сказать, рад этому или нет. Он попытался представить капитана в каком-нибудь цветастом платье и не смог. О докторе выяснилось и то больше. Тот жил со своим молодым якобы племянником, который пару лет назад отсидел по сто девятой статье в колонии общего режима, вышел по удо и до полного снятия судимости отчитывался как раз у капитана Козлова. По датам выходило, что мент помог этому Игорю, когда у самого ещё всё было в порядке. И вот теперь, когда они поменялись местами, всё ещё продолжали дружить. Кольцов ещё раз посмотрел на фото названного племянника, Игоря Корзухина, до отсидки студента филфака, ныне — физтеха, и решил действовать через него, как наиболее уязвимого для шантажа элемента. К тому же подловить его оказалось ещё легче — в студенческой столовой, которая носила гордое звание кафэ. — Ну, привет, племянничек, — бахнулся к нему за стол Макс, уверенный, что сорвал джек-пот. У него были все карты, весь компромат. Этот парень выложит ему о капитане всё, что знает, а чего не знает — узнает и тоже выложит, лишь бы его секреты остались при нём. — Кто вы? Не скрываясь, Кольцов сразу же выложил все козыри на стол. И кто он сам, и что у Игоря было в прошлом. Был бы цыганкой — ещё и карты раскинул. Не хотелось признавать, но Игорь хорошо сдержал удар. И бровью не повёл, продолжив есть столовскую толчёнку с котлетой. Наверное, уже привык поживать двойной жизнью со своим названным дядюшкой. — Понятно, а от меня-то вам что нужно? — просто спросил он, видимо, не оценив прошаренности журналиста на свой счёт.  — Информация. На Козлова. Что он за человек? — В меру хороший. Для мента. Он мне помог, когда я без денег и жилья вышел. — Своему дружку в сожители пристроил. Добрейший, — хмыкнул Кольцов. — А это вас не касается, — металлически ответил Игорь, предостерегающе посмотрев на Макса. Не на того напал. В силу своей профессии Макс получал такие взгляды на каждом интервью, и сейчас только ещё больше уверился, что наконец-то задел за живое и нужно тянуть крючки. — А твоих однокашников? Касается? А ректора? Или твоего Валю, которого года четыре назад уволили со свистом. Потому что он анальгетики пиздил и кололся. В наркологичке даже лежал. А в этот раз его как извращенца уволят. Где он сейчас? В хирургии? Педиатрии? Вот не свезло-то. Ая-яй. Игорь зажмурился, до побелевших казанков сжав штампованную ложку. Аж смотреть стало больно, как его в этот момент прошило страхом и безысходностью, но Макс, как журналист, уже давно отучил себя переживать из-за чужих проблем. Плевать, если в итоге он получит нужную инфу. — Вы должны понимать, что если выполните хотя бы половину своих угроз, вы пожалеете об этом? — спросил Игорь, упорно глядя в тарелку с развороченной котлетой, наверное представляя на её месте Кольцова. — Ну, так не давай мне повода болтать. Расскажи лучше, капитан тоже из вашей компашки? — Зачем вам это? Ославить его хотите? Может, мстите за что-то? — Месть? Придумал тоже! Да не для газеты, расслабься. Я для себя спрашиваю. Себя. Ты пойми… Ну, нравится мне капитан, только я пока очкую, что если я сам его напрямую спрошу — а не петушок ли он часом? — он меня за это ногами отмудохает. — Вот если вы так спросите, вас кто угодно отмудохает. — А делать-то мне что, если рядом с ним у меня башню срывает? — Понятия не имею. Стуча ложкой, Игорь доедал свой столовский обед, поглядывая на часы. Кольцов не уходил, рвал на бахрому бумажную салфетку, пытаясь придумать что-то ещё. Шантаж и угрозы не сработали, а на самом деле куда-то идти и докладывать, что такой-то студент или такой-то терапевт на самом деле по мальчикам, не собирался. Ему это уже никак не поможет, а настолько мстительной паскудой он себя не считал. — Сами подумайте, — сжалился Игорь, видимо поверив, что Макс именно настолько одуревший от своей влюблённости неадекват. — Вы знаете, про нас с Валей. И знаете, что Михаил наш друг. Попробуйте спросить его самого. Нормально. Не гарантирую вам успех. Я Михаила не так давно знаю. А больше я вам ничем помочь не могу. — Погоди, ещё вопрос! — Ну, что? — Какое пиво он любит? Не то, на какое денег хватает, это я знаю, а которое для души? — Это Валю надо спрашивать… — Ну, так звони ему! Вопрос жизни и смерти. Несмотря на то, что Игорь оказался не особо разговорчивым, кое-чем он Максу всё же помог. Если так беспокоились за мента, то наверное этот человек стоил того. И вот теперь Макс ждал капитана у его дома. Нервный и натянутый как резинка от трусов на рогатке. С букетом. А если всё же ошибся? Если раскопал не всё и это маленькое «не всё» размажет его по стенке, отбив всякую охоту продолжать искать в этом мире своё безымянное совершенство. У подъезда остановилась служебная машина. Козлов бодро вылез из кабины и пьяно покачнулся, заметив Макса, и на секунду замер. — Ну, привет, капитан! — Привет. Чего забыл тут? Козлов медленно подошёл ближе, будто до сих пор не верил. Макс ведь, занятый своими журналистскими раскопками, больше недели не заявлялся к нему в отделение. — Тебя. Поговорить нам с тобой надо, капитан. — Видимо, надо, — согласился Козлов, как будто догадался, что у этого журналиста на уме. Нервно оглянулся по сторонам и, взяв за рукав, потащил за собой в подъезд, как паук из стишка про муху. — Пошли. Ты хоть взял с собой что? Ну кроме веника. — Взял, — Макс опустил завёрнутые в газету розы и звякнул содержимым пакета из супермаркета. — Я же в гости шёл. Дома у Козлова было темно и душно. На кухне он раздвинул шторы и убрал под стол полупустые бутылки, чтобы гость выгрузил на стол новые и разложил закуску. Раньше к девушкам шампанское-конфетки покупал, а к менту пришёл с его любимым пивом. — О чем говорить хотел? — спросил капитан после первого глотка. Без тостов и прочего. — О тебе. Вернее, о нас. Я думал, ты как-то догадливее. Козлов недоверчиво улыбнулся, а потом меленько затряс плечами от накатившего смеха. — Чо ты ржёшь? Я серьезно. Я, может, впервые в жизни по-настоящему полюбил, а он ржёт. Имей хоть немного уважения к чужим чувствам, капитан. Козлов утёр пальцами выступившие от смеха слезы и взглянул на Кольцова как на ребенка. — О каких чувствах ты мне тут говоришь? Сам-то понимаешь? — Я-то понимаю! — передразнил Кольцов. — Я ещё никогда такого не испытывал. Это по-настоящему, слышишь, ты? Ну? Что молчишь? Скажи, я тебе хоть немного нравлюсь? Есть у меня шансы вообще или я тут так, пришел мента за свои деньги повеселить? — Тебе это не понравится, — капитан опрокинул в себя остатки пива и опустил бутылку под стол. — Что мне не понравится? Я про тебя всё знаю. Тебе нечем меня отваживать. — Я про тебя тоже знаю. Или думаешь, мне не докладывали, кто мной так интересуется. Даже интересно стало, что ж ты там ищешь. А ты вон что. В чувствах мне признаёшься. Лучше скажи, зачем Игоря шантажировал? — Я же не всерьёз. Просто о тебе хотел узнать больше. Я бы не стал никого подставлять. — Ой ли. Чего же меня самого не спросил? — Ну, так я сейчас спрашиваю, — Кольцов отодвинул подальше тарелки с бутылками и, набычившись, облокотился на стол. — А ты кончай увиливать. Говори прямо, валить нахер мне или оставаться? Жить душа в душу долго и счастливо. Ну? Спросил, и всё внутри замерло в ожидании. Секунда разъелась до размеров часа, тяжело повиснув в тишине, пока Козлов тянул с ответом. — Если я тебе скажу валить, ты на самом деле уйдёшь? — прищурил он карие очи. — Нет! — рыкнул Кольцов. — А… — А какого хера ты вопросом на вопрос ответил? Я остаюсь. Ну, посмотри на меня. Я не знаю, что ты там надумал себе, но это всё хуйня. Я с тобой хочу. С тобой буду, Миш. Ты только скажи, мне остаться? — Пошли, — Козлов вдруг поднялся, скидывая на табуретку полурасстёгнутую форменную рубашку, оставшись в тельняшке. — К-куда? — не понял Макс, потому что сейчас мент должен был ему просто сказать, что у него тоже срывает башню от кудрявого журналюги, а потом зацеловать усатым ртом, а не вот этот резкий переход к каким-то непредсказуемым действиям. — В душ. А потом в спальню, — спокойно и абсолютно буднично ответил капитан. — Чего тянуть-то? Ты сверху или снизу? Как любишь? — Чего? — окончательно растерялся Кольцов. — Экий ты неговорливый стал. Я спрашиваю, потому что тебе или мне готовиться надо. Это такое дело… Презервативы-то взял? — Конечно, — кто же сейчас выходит из дома без гандонов. Только полные гандоны. Максу и одного раза хватило, и похуй, что ощущения не те. Потом хватит ощущений вагон и тележка… Что сейчас происходило? Почему он так легко согласился? И сразу в койку. Всё ещё совершенно сбитый с толку и думая совсем не о том, о чём нужно было думать, Макс пошёл за капитаном в ванную. Без одежды тот оказался тоньше, чем можно было подумать под всеми слоями одежды. Шея у него, оказывается, была длинной. И весь он был таким ладным, что у Кольцова отказала последняя клетка мозга. На рефлексах он склонился, чтобы поцеловать своего капитана под душем, наглотавшись чуть тёплой воды. После поцелуя, не добившись внятного ответа, — сверху всё-таки или снизу? — Козлов выпер его за шторку и занялся подготовкой. Всё ещё в каком-то смутном ахуе Кольцов пришёл в полутёмную спальню, открыл на проветривание окно и посмотрел на ещё с утра неубранную постель. Смятая простыня и продавленная подушка не вдохновляли. Макс любил трахаться на чистом и удобном. Найти в чужой квартире хотя бы свежую простыню не удалось, поэтому он просто застелил её одеялом. Посмотрел ещё раз и приволок оставленный в коридоре букет. Всё равно завянет, бесполезная хрень, зачем только покупал? И обдербанив с бутонов все розовые лепесточки, красиво разбросал по одеялу. Критично оглядел всё это безобразие и разлёгся на лепестках, как сыр на колбасе. Макс так никогда не делал, но видел в каком-то фильме. Только там эти лепестки плавали в ванной. Из ванны, на ходу вытираясь полотенцем, как раз вернулся Козлов. — Нравится? Козлов промолчал, только коротко улыбнувшись, и лёг рядом, так что пришлось потесниться. Сразу завлёк в тягучий поцелуй, за плечо потянув Макса на себя, раздвинул ноги, с каким-то вызовом. При этом настолько нежный, что и не скажешь, что это бесчувственный мент, который может тебе дубинкой по почкам врезать. Нет-нет. Это не про Мишу, который сейчас подставлял шею под ласки, а во взгляде было то самое, на тонкой грани от полного распутства. Макс целовал, цепляясь своими усами за его, зарывался лицом в изгиб плеча. От ритмичных толчков раздавленные лепестки ещё больше пахли, перекрывая прочие запахи. Горячее тело под ним двигалось навстречу, извивалось, требовательные руки оплетали, хватались беспомощно, мокрые поцелуи мазали по щекам. Стоны такие жалобные, переходящие в хрипло-рычащие, самые искренние. Шумное дыхание, лёгкие судороги чужого тела, ощущаемые как свои, и вот эта вот нега, когда в голове ни одной мысли. Горячие плечи липли друг к другу, но было лень шевелиться, чтобы отодвинуться хотя бы на миллиметр, да и не хотелось. Миша нащупал на подоконнике в изголовье кровати пачку сигарет и зажигалку. Закурил последнюю и протянул Максу. Тот обхватил губами фильтр из чужих пальцев и, сделав затяжку, выдохнул в потолок, провожая взглядом завитки сизого дыма. Трещинки на штукатурке размывались, складывались в цифру сорок два. — Сто лет так не трахался, — хрипло выдохнул капитан новую порцию дыма. Только после оргазма до Макса начало медленно доходить, зачем капитан так сразу и в койку. Будто перезагрузил глючный комп, и как минимум одна ошибка пропала. Если Козлов знал, что под него копают, значит, в это время сам копал под журналиста. Только вот у Макса друзья оказались не так хороши, чтобы сказать ему об этом. Или это были не друзья, а кто-нибудь из обиженных бывших. Но это уже было неважно. Капитан, должно быть, прознал об этой старой фишке Макса — искать свою «чистую-непорочную» и бросать после первого же траха. И сейчас пытался сыграть на этом. Вот он я, смотри, такая же дешёвка. Бери сколько дали и проваливай. — Просчитался ты, капитан, — заулыбался Кольцов, крепче прижимая к себе разомлевшего Мишу. — От меня так просто не отделаешься. — Жаль. Хороший был план. И на хуй сесть, и… значит, придётся кое-что рассказать. Капитан вывернулся из объятий, чтобы затушить сигарету о подоконник. Бросил окурок в одну из покрытых налётом кружек из-под чая или кофе, переворачиваясь на бок, спиной к Кольцову. — Ага, давай. Признавайся, капитан. Чистосердечное, и всё зачтётся, — согласился Макс, понятия не имея, в чём там ещё собрался признаваться ему Козлов. — Я болен, Максим. Этого нет ни в моей медкарте, ни в личном деле. Спасибо Вале, помог. — Что за болезнь? — холодея от предчувствия, спросил Макс. Только не онкология. Это было бы подло. — Шиза у меня появляется иногда, — бесхитростно, как анекдот, ответил он. — Галлюцинации. Вижу Мишку, будто живого. Умом понимаю, что он умер давно, но как выпью, он тут же, вон, — Козлов кивнул в угол, где в полумраке комнаты на полу валялись игрушки, — в машинки играет. Самолёт из Лего строит… — И сейчас? — Я бы не стал при ребёнке с тобой тут кувыркаться. — Ну, да, — согласился Макс, а на грудь будто бетонную плиту уронили. Тошно стало как-то вдруг. Представилось, как он приходит домой, а там его капитан играет в кубики с глюком. Счастливый в своём самообмане, потому что только за счёт него он до сих пор держится на плаву. И что? Кольцов ждал, что появится грязное желание одеться и уйти отсюда. Вот как тогда, с Ариной, или Катькой, или Женькой… Должно быть, того ждал и Миша в его объятиях. И вот тогда Макс понял, откуда в капитане поселилась эта тоска, за которую поначалу, как за тайну, уцепился он сам, так неистово искавший своего тасманийского волка. Понял и возненавидел. Только не Козлова. За что его было винить? Он потерял сына, жену. Его шиза и шизой-то не была вовсе. Это Макса всю его жизнь пытала его личная шиза, заставляя искать в людях хуй пойми что. Какой-то вымученный идеал. Чему названия до сих пор даже боялся дать, чтобы не опорочить. Вот он лежит рядом с тобой. Мент. Капитан Козлов. Настоящий. Миша, которому помощь нужна, а не заебы, придуманные Максом. Любовь и что-то, чтобы ему не нужно было больше вспоминать о мёртвом сыне. Потому что на самом деле капитан уже дал ему намного больше, чем Макс искал. — У тебя снова ничего не вышло, — проговорил он, кажется, вечность спустя. — Ты разве ещё не понял, Миш, я же тебя люблю. Вместе с шизой твоей, — поцеловал он взмокший затылок. — Мне с тобой хорошо. И тебе. Я же вижу, какой ты со мной становишься. Мне только друг твой не нравится. Скажи честно, вы же не трахались там, когда на рыбалку уезжали? Иначе без меня ты с этим Валиком никуда больше не поедешь. — Командуешь, — беззлобно хмыкнул Козлов, больно двинув локтем в живот, отчего у Макса выбило из груди весь воздух. — Вот же ты… сволочь, капитан. Всё-всё! — засмеялся Макс уворачиваясь от шутливых тычков. — Понял я! — С чего ты взял, что я тебя этим отвадить пытался? — теперь капитан нависал над Максом, упираясь руками в плечи, растрёпанный и как будто помолодевший, с волос сыпались мятые лепестки. — Это то, что тебе надо знать обо мне, Максим. Ещё я разговариваю во сне, храплю и разбрасываю одежду. Идеальное несовершенство. — А-а. Я тоже разбрасываю, — ответил Макс завороженно глядя на своего мента. — И храплю. Значит, это у нас взаимно будет? Я к тебе перееду? А то я квартиру снимаю и… Нет, ты не подумай, прописки никакой не надо. Миш. Только ты, — взволнованно тараторил Макс, — Скажи, ты хоть немного меня… Миша ответил ему просто и прямо, беззлобно скалясь. Макс тут же заулыбался, как полный придурок, снова притягивая Мишу, чтобы до боли стиснуть в объятиях. — Ну что ты, — сдавленно шептал Козлов, ещё сам до конца не понимая, как сильно вляпался в этого журналиста. — Что ты? — Радуюсь я. Чо. — А я думал, ты удавить меня хочешь. Пришлось отпустить капитана. Захотелось снова увидеть его довольную физиономию и чтобы на него самого смотрели вот так, как выходило только у этого мента, ласково, нагло и невыразимо бесстыдно. Они снова вернулись на кухню, потому что после второго заезда оба зверски захотели пожрать. Миша разогревал на плите вчерашний куриный суп, а Максу всё не верилось, что у него это происходит на самом деле. Вот он, его капитан, в одних трусах и тельняшке гремит посудой. А завтра выходной и целый день рядом. И целая жизнь, наверное. Но в таких вещах Макс не хотел себя ограничивать и вполне мог бы найти своего мента и после смерти. Отчего нет? Нашёл же он его при жизни.