Моя милиция себя не бережёт

      Максим Кольцов лежал в тёмном сыром подвале без телефона и без понятия, где этот подвал вообще находится, потому что привезли его сюда в отключке, избитым и связанным. Сколько он уже здесь находился? Судя по тому, что терпеть естественные надобности собственного тела стало невозможно и пришлось ссать под себя, провалялся он тут уж точно больше суток. Мокрые штаны беспокоили не так сильно, как непонятные букашки — не то тараканы, не то мокрицы, бегающие по лицу и волосам и которых не было никакой возможности стряхнуть. Хорошо хоть не было крыс. Кляп ощущался уже собственным языком — огромной сухой тряпкой, которую нельзя было выплюнуть, занимавшей всю затёкшую челюсть. Лицо опухло от мордобоев так, что Макс едва мог смотреть через заплывшие веки. Хотя смотреть в полной темноте было и не на что. Вся спина превратилась в один огромный пульсирующий синяк. Предплечье связанных за спиной рук, кажется, было сломано, и от неудобного положения болело ещё больше. Когда его начали бить ногами, выбор был невелик. Или рука, или череп, а голове и без того досталось не слабо. Отмудохали его эти ребята по полной, а он ведь даже не интересовался — не петушки ли они часом. Хотя, если бы интересовался, его бы потом ещё и пристрелили. Ибо нехуй тут подозревать уважаемых джигитов во всяком пидорстве. На самом деле Максу ещё повезло, что его не порешили сразу, а перед этим устроили допрос с пристрастием, благодаря которому он сумел выболтать себе отсрочку. — Не так быстро! — крикнул он, когда на него уже наставили пистолет. — Если я не вернусь домой живым и отдохнувшим, с моего ноута автоматически отправится сообщение моим хорошим друзьям! Я написал, к кому отправился и с кого надо спросить за мою пропажу! Поверили ему не сразу. Да и угроза какой-то мутной схемы с отложенным сообщением их совершенно не расстроила. Они просто собрались обнести квартиру Макса. — Ничего, — сказал ему Дауд. — Не переживай, дорогой. Никто не будет никого искать. Мы просто взломаем твой ноутбук и отменим всю эту ерунду. У нас имеются нужные умельцы… — и кивнул двум джигитам. — А пока пусть полежит. Приберите его. На всякий случай. И прибрали. Но кто там его спасёт, если никакого сообщения не было, и тот ноутбук сейчас лежал на квартире у Козлова. К тому же Макс даже в редакции никому не намекнул, куда собрался — а самое главное, не сказал своему капитану, с которым жил почти душа в душу уже второй месяц. В первую очередь потому, что Миша бы его на встречу с на редкость мутным информатором одного не отпустил. Он бы его вообще никуда не пустил. От греха подальше запер бы в обезьяннике, пока вся дурь не выветрится из кудрявой башки. То есть — никогда, потому что у Макса в голове был этой дури бесконечный источник. И вот он был здесь. В этом плачевном состоянии. Где-то драматично капала вода. Спасибо, что не на голову, хотя с её задачей вполне справлялся осколок кирпича, как назло упиравшийся в отбитый бок. Из последних сил Макс честно попытался перевернуться, но добился только того, что в печень упёрся уже другой осколок. Если бы Кольцов был героем какого-нибудь комедийного боевика, то развернувшись к камере и вынув изо рта кляп, проникновенно спросил бы: «Вам, наверное, интересно, как я попал в эту задницу?». Но это было не голливудское кино, а история одного немного посредственного журналиста с большими амбициями. Боясь, что когда его придут убивать, можно не успеть за время выстрела просмотреть всю мелькающую перед глазами жизнь, Кольцов решил начать вспоминать её заранее. Всё равно никаких других развлечений в этом подвале ему не обеспечили. Ни надсмотрщика, ни флюгегехаймена. Тоска и уныние. Ещё вода эта блядская продолжала капать в одном и том же ритме. Бесила, тварь. Макс зажмурил распухшие веки и попытался погрузиться в события прошлого, которые почему-то запомнились отдельными фрагментами, как короткие видео из тик-тока, хорошо ещё без дебильной музычки на фоне. Хотя порой присутствовала и она — устаревшая и наивная. Детство и юность вспоминались размыто и немного болезненно. Детсад. Маленький Максимка сидит на горшке, а напротив точно так же сидят другие дети. Песок на языке сладкий, как сахар. Чужая машинка на верёвочке, которую до слёз не хочется отдавать. Мультики на кассете. Всё размытое, как будто он всё детство провёл под кислотой. Школьная линейка. Гигантский букет гладиолусов какой-то девчонки всё время падает на голову и дико бесит, но до конца линейки с этим ничего нельзя поделать. Лето с друзьями на трубах. Приятель Пашка напарывается ногой на арматуру. Кровища, вопли. Родители разводятся. Папа говорит, что мама оказалась просто не той самой, иначе бы они были вместе. Соседка по парте, Инка, симпатичная, но как большинство подростков в их возрасте, страшно прыщавая, поэтому встречаться с ней зашквар. Засмеют. И она уж точно не та самая. На выпускном он танцует с красавицей школы — Татьяной Даньковской, а в классе литературы, пока никто не видит, трахает прыщавую Инку. Весенний призыв. Он перед зеркалом смотрит, как под жужжание машинки с его головы облетают светлые кудри. Один сплошной подъём в грёбаную рань длиной в два года. Пышная задница медсестры Ольги, которую трахает весь взвод. Денис, с которым они дрочат друг другу в душевой, и который после станет пиздец богатым программистом. Гражданка. Эти воспоминания пролетают одно за другим, как в быстрой перемотке. Макс старается не вникать, потому что не хочется вспоминать ещё больше грустных моментов. Перед отъездом в Москву он несёт на помойку бесконечные коробки с мамиными вещами, которые больше никому не пригодятся. Лучше о хорошем. Первая девушка на гражданке, которая снова оказалась не той самой. Вторая, третья, двенадцатая. Институт, своя съёмная комната, подработки, работки. Моська. Козлов. В общем-то, вся жизнь до встречи с Козловым казалась одним сплошным ожиданием чего-то важного и грандиозного, а когда уже случилось, Кольцов упал в эйфорию. Он плавал в море любви и не собирался выплывать на сушу. Его новые жабры могли дышать только морем. Макс не мог им надышаться. Все выходные после той самой ночи они не вылезали из постели. Он трогал, целовал и обнимал капитана, всё повторяя как дурак: — Ментя-яра. Мо-ой. Весь мой. Козлов тихо смеялся, потому что боялся щекотки и как-то ненатурально пытался вырваться. — Отпусти меня, бешеный. — А то, что? Арестуешь меня? — Штраф выпишу. Локтем в табло. — Так я тебе и поверил. — Как хочешь, но потом не говори. Макс больше не лез его щекотать, но перестать трогать не смог. Всегда был тактильным. А чувствовать под пальцами тепло любимого человека было особенным кайфом. После выходных, придя на работу, Макс всё ещё чувствовал эту эйфорию. Счастливую физиономию Кольцова сразу срисовали. Стрелами полетели любопытные взгляды, шепотки. На первом же перекуре коллега Федька Дримчук припёрся брать эксклюзивное интервью. — Колись, Макс. Случилось то, что предсказывали древние оракулы? Ты нашёл свой грёбаный идеал, и он не оказался фуфлом? Кольцов кивнул, загадочно улыбаясь, как Джоконда. — Красивая? — А то. Пусть его закидают камнями, если Миша не был красивым. Особенно без одежды, разомлевший, лениво тянувший дым из папиросы. В домашнем. В банном халате или чуть спадающих с тощих бёдер штанах радовал глаз не меньше. А уж в форме… — Покажешь фотку? — Не-а, — Кольцов мотнул кудрявой головой, продолжая лыбиться, будто нашёл клад, и не собирался делиться. Чуть позже Макс не ограничится только фотками. У него будет грёбаное видео с ним. Не на телефон, который можно было на вот так взломать. На камеру, которую когда-то купил с первой зарплаты. Козлов поначалу будет отворачиваться и закрывать объектив рукой. — Ну, нафига? Компромат снять решил? — Дурак, что ли? Это только для меня. Вдруг у тебя там дежурство или меня в командировку отправят. Я открою экранчик и с камеры буду тобой любоваться. — И дрочить, — буркнет Козлов. — Ну, естественно! Так что давай, повернись ко мне. Я хочу заснять самые красивые места капитанского тела. — Иди ты, — фыркнет Миша, но прятаться перестанет, снова завалится на постель, где они пару минут назад так славно проводили время. Облокотится, вальяжно откидывая голову назад, демонстрируя шею с его — Макса — засосом с левой стороны… Кольцов вынырнул из этого сладкого воспоминания снова в грязный холодный подвал. Капля за каплей продолжала эхом отдаваться в голове, но теперь капель звучала по-другому. Как будто капли шлёпались в лужу, а не разбивались о твёрдый пол. Хотелось напиться воды. Но особенно сильно хотелось выжить. Кольцов с трудом вздохнул через сломанный нос, забитый ссохшимися корочками крови. В голове снова раздался голос Федьки, такой же громкий, беспардонный и заискивающий, как будто он сидел тут же в подвале. — Что, неужели нашёл прям такую невинную девочку-сосочку младше себя? — Старше, — ещё шире улыбнулся Макс, выдыхая рваные от смеха клочки дыма. — На год-два? — Лет на десять. Прозвучало, как срок заключения. — Старая дева? — притворно ужаснулся Федька. — Разведёнка, — решил совсем добить его Макс, потому что говорить правду было легко и приятно. — С прицепом, да? — всё так же подыгрывая, уточнил приятель, всё ещё надеясь, что Кольцов над ним просто прикалывается. — Не-а, — разве что, воображаемым. — Ну… повезло-повезло. Докуривали молча, глядя друг на дружку. Федька в ожидании, что Кольцов рассмеётся и скажет, что постебался. Макс же размышлял о Мишином сыне. Как бы у них сложилось, если бы у Козлова никто не умирал? Однажды он застал Козлова в лёгком подпитии. Он думал, что Макс будет в отъезде ещё пару дней, но он сумел вырваться раньше. Капитан сидел на диванчике в детской и читал сказку о храбром портняжке, поглядывая на заправленную постель, как бы следя за реакцией слушателя или пытаясь поймать момент, когда мальчик уснёт. Кольцов стоял за приоткрытой дверью и слушал. Ему всегда нравился голос капитана. Слушал бы и слушал. Хотелось, чтобы и ему он так же долго и с удовольствием рассказывал что-нибудь из своей жизни или хотя бы, как прошёл день. Но Миша был не особенно разговорчив. Даже когда Макс напрямую просил об этом, отнекивался или отговаривался, что всё как обычно, ничего нового. Куда охотнее капитан слушал болтовню самого Кольцова. Не важно о чём. Про последний репортаж, про случай с работы, даже про то, как его журналист просто облился кофе, когда его толкнула какая-то мразь. Посмеивался в рыжие усы и хитро щурил свои ментовские глаза. И всё же Макс совершенно точно был не против прицепа. Правда, личная жизнь бы оказалась в несколько стеснённом положении, но для свиданий осталась бы ещё съёмная квартира Макса. А потом Кольцов вспомнил, что если бы не смерть ребёнка, то Козлов бы и не развёлся, и решил больше не моделировать в голове таких событий. Получилось как получилось, и уже хорошо. Быть ещё и мудаком, который уводит из семьи мужика, это ещё та Горбатая гора. — Макс, ты серьёзно? — всё-таки не выдержал Федька. — Втрескался в старую разведёнку? Она хотя бы богатая? Потому что если нет, гормоны успокоятся и… начнёшь жалеть. Кольцов затушил окурок и с новыми силами вернулся к работе. Что толку объяснять и уж тем более доказывать левому чуваку то, что он всё равно не поймёт и не примет. Неделю спустя, когда эйфория чуть спала, Кольцов испугался, что всё так и будет. Бушующие гормоны придут в норму, он посмотрит на своего капитана другими глазами и перестанет видеть «то самое». По коже прошёл мороз. Это был совсем короткий промежуток слабости. И всё же. На всякий случай он не стал съезжать со съёмной квартиры и заплатил за месяц вперёд. И ещё неделю не осознавал, но каждый раз, встречая Козлова после работы, пристально разглядывал, сравнивая с Козловым из вчера. Позавчера. Из их первой встречи. Слушал свои стоны под его руками, ища фальшь. Прислушивался к себе, когда целовал ямку между острыми лопатками, когда слизывал солёный пот с загривка. Страхи трусливо бежали. Глупостей напридумывал. А всё этот Федька, придурок, напиздел в уши, а он накрутил себя, как ссыкун. Капитан всё так же паскудно улыбался своему журналисту, так же довольно растекался в его объятиях и подставлялся под жадные поцелуи. Точно кот. С тех пор как они съехались, изменилось немногое. Разве что квартира Козлова. В лучшую сторону. В комнатах не стоял полумрак, как в погребе. Кубики, машинки и солдатики больше не валялись по всей квартире, постепенно они скучковались сначала в одной комнате, а затем в одном углу. Постепенно, понемногу, сдавая позиции, как вражеская армия. Макс надеялся, что когда-нибудь эти проклятые напоминания об утрате окончательно исчезнут из дома. Убирал эти игрушки Козлов сам, потому что когда это попытался провернуть Макс, всё чуть не закончилось ссорой. Нет. Вспоминать ссоры не хотелось. Лучше о хорошем. Хорошего было больше. — Капитан, а что ты вообще думал, ну, когда я начал к вам в отделение таскаться? — спросил как-то Макс, когда они вечером решили прогуляться за сигаретами. Гулять в любом районе стало вдруг так безопасно, особенно когда один из вас был полицейским. — Что я подумал. Что ты вынюхиваешь что-то. Что ещё. Не за красивые глаза же, — фыркнул Козлов, подмигивая. — И чо, я тебе совсем не понравился? Ты как вообще — по мальчикам всё-таки или по девочкам? — Ну… — капитан самодовольно усмехнулся. — Я универсал во всех смыслах. — Как уазик, что ли? — мстительно подъебнул Кольцов. Пару дней назад мент уложил его на лопатки и таки сорвал цветок невинности с журналистской жопы. Пожалуй, Макс тогда зря волновался. Козлов оказался неожиданно заботливым, и при этом садистским любовником. Так долго подготавливать, постоянно прерываясь на поцелуи и поглаживания. Кольцов думал, что спятит. Федька всё ещё был страшным дураком, зато он, Кольцов — самым умным и красивым на этой планете. Он продолжал узнавать своего мента. Каждый день что-то новое. Капитан тоже в самом начале сожительства задавал ему горы вопросов. В основном, бытовых. — Ты чай с сахаром пьёшь? А кофе? Тебе ванну горячую набрать или ты прохладную любишь? На сколько ты ставишь будильник? А иногда чертовски интимных. — Тебе нравятся, когда немного прикусывают кожу на груди? Мне — да. Было приятно, что капитан спрашивал всё это не просто так, а на самом деле запоминал. Заботился. Макс тоже старался помнить, что капитан пьёт чай с тремя ложками сахара, а кофе совсем без него, но со сливками. Главное, не перепутать. Любит горячую ванну, даже в жару спит в носках и вообще, довольно мерзлявый. Но это было даже хорошо, потому что ночью Козлов всегда прижимался к нему в поисках тепла. Самое главное — не называть его по имени без нужды, потому что так же звали его сына. Казалось бы, в остальном обычная бытовуха, которой Макс поначалу дико боялся. Боялся, что окажется не готов жить в одном доме с другим человеком, что накосячит или из-за какой-то мелочи сожительство станет совсем невозможным. И эти мелочи были. Куда без них. Они как кубики Лего, частенько попадались под ноги, поначалу нестерпимо болезненные, что собирай чемодан, мы уезжаем к маме, но какими незначительными они казались на следующее утро. Он просил прощения и чувствовал, что это не отговорки, лишь бы всё осталось как прежде. Хотелось вернуться в один из тех моментов. Любой, даже в разгар ссоры. Оборвать её на середине, подойти к Мише и крепко обнять. Снова почувствовать его, а не подвальную сырость. — Капитан, а когда ты понял, что втрескался в меня? Ты ведь втрескался? — А то. — Ну, так, когда случилось это знаменательное событие твоей жизни? — Когда тебя на месте преступления увидел, — неожиданно честно ответил Козлов, просто пожав плечами, как будто в этом не было ничего особенного. — А если бы я оказался убийцей? — Да по тебе как-то сразу видно было. Ты ещё минут пять после того, как я на тебя наручники надел, пытался репортаж наговорить на телефон. — Чего ж ты тогда меня в отделение потащил, если всё было настолько очевидно? — Догадайся, девочка моя. Ну да, как ещё мог полицейский проявить свою заинтересованность, как не арестом, который потом обернулся пожизненным. Ну, хотелось думать, что это на всю жизнь. Сколько там ему осталось той жизни? Вода продолжала капать. Она оказалась чертовски близко. Макс чуть шевельнул связанными ногами, убеждаясь, что лужа медленно подбирается к нему. Наверное, где-то сверху пошёл дождь или прорвало трубу. Вот будет смеху, если парни Дауда придут его убивать, а он уже утонул. Наверное, они только обрадуются, что не пришлось тратить патроны. Просто упакуют готовенькое тело в готовую ямку где-нибудь в лесу и всё. Был пацан и нет пацана. Больше всего было жаль оставлять Козлова. Он ведь снова останется совсем один. Нет. Ему нельзя одному. Пыхтя и хрипя, через боль в сломанной руке, Макс отполз подальше от воды, на пару секунд потеряв сознание. А может и не на пару. Когда он снова пришёл в себя, ноги утопали в луже уже по колени, и та медленно подбиралась к животу. Снова извиваясь, как дохлый червяк, Кольцов сумел сдвинуться по битому кирпичу немного повыше. Здесь, даже если вода затопит его по пояс, хотя бы голова останется на поверхности. Наверное. Где носило этих бандитов? Жабры у него хоть и были, но метафорические. И лужа эта холодная никак не дотягивала до его моря. С чего же началось его падение в эту лужу? С рыбалки, будь она неладна. Кольцов сидел на кухне у капитана спустя месяц после их страстного воссоединения. Работал над статьёй, решив в этот день не тащиться в редакцию, а спокойно поработать дома. Дома у Миши, конечно же. Часы на холодильнике показывали, что скоро должен был вернуться с дежурства капитан. Голодный и злой. Голодный, потому что с ночного дежурства, где довольствовался редкими перекусами, а злой, потому что в холодильнике повесился крыс, а Макс заработался и забыл сходить в магазин. Оставалась крохотная надежда, что капитан не станет сразу убивать его без суда и следствия, а даст возможность реабилитироваться. Но вот сейчас оторваться от написания казалось смерти подобно. Вот совсем чуть-чуть осталось. Сделаешь перерыв сейчас — и потом уже пойдёт полная лажа. В замке проскрипел ключ. Знакомые звуки. Так возвращается капитан. Только в этот раз ещё шуршали пакеты. — Ну, здравствуй, — усатая физиономия заглянула на кухню, ставя свою ношу на ближайший табурет. — Как ты догадался, что я забуду сходить за провизией? — А ты всегда забываешь, когда остаёшься дома работать. — Ничего не всегда. — Ой, не пизди. Чайник поставь и кастрюлю с водой на плиту. Есть хочется… А потом после ужина, за чаем капитан глубокомысленно спросил: — Ты когда-нибудь ночевал в палатке? — Нет, а что? — На следующей неделе мы на рыбалку едем. В одну деревеньку в Подмосковье. Я рассказывал. — С Валиком твоим? — И с его Игорем. — О, то есть это будет свингерское гей-пати на природе? — Нет. Мы на рыбалку едем, — проигнорил Козлов, не сумев таки сдержать смешок. — Ты с работы сможешь отпроситься, свингер? — А если не смогу? — Тогда перенесём на когда сможешь, — нашёлся капитан. — То есть отмазаться не выйдет. — Ну, надо же кем-то кормить комаров, — пожал плечами Козлов и злорадно подмигнул Максу. — Им в этом году особенно сильно хочется отведать свежей журналистской крови. — Умеешь ты уговаривать, капитан. Рыбалка протекала лучше, чем ожидал Кольцов. Валя с Игорем не бесили. Вообще из всей их компашки самым взрослым и адекватным оказался именно Игорь. А вот его доктор был на редкость шебутным. Вернее ебанутым. Хотя по началу молчал, как пленный партизан. Стеснялся, наверное. И только когда они приехали на место и разбили лагерь, начал рассказывать врачебные байки и полусмешные анекдоты, почему-то про археологов. Предлагал пойти в соседнюю деревню за местным самогоном или… — Игорь! Я видел уток. Давай поймаем одну? — Валь, ну мы же на рыбалку приехали, а не на охоту. У нас даже ружья нет. — И я табельное не взял, — тоже задумался Козлов, поглядывая на камышиные заросли. — Я живую хочу. Домой. — Валя, нахрена нам дома живая утка? Они даже на самом деле порыбачили, а не только шашлыки жарили. Козлов с доктором и Игорем закидывали удочки, а Макс спал до обеда. Днём купались. По вечерам на закате капитан с переменным успехом учил Кольцова рыбачить. Позже у костра они ели походные блюда, которые всё больше складывались в череду каш с тушёнкой и ухи. Ну и да. Пили. Игорь притащил с собой гитару и развлекал песнями. Предпочитал Боуи и Битлов, выпендриваясь плохим произношением. Кольцов всегда думал, что его капитан в принципе не любит никакую музыку, потому что какую бы ни включал ему Макс, он морщился и просил выключить. Оказывается, капитан любил не тишину, а романсы. По его заказу Игорь приятным баритоном напел один, про расставание и безответную любовь. С надрывом таким, что невозможно слушать. Доктор грустно привалился к плечу Игоря и потёрся лицом о плечо, стирая скупую слезу. Максу тоже хотелось выпендриться перед капитаном, но он в старших классах успел разучить только два аккорда и одну песню авторства Цоя, чтобы кадрить девчонок, очень скоро выяснив, что может это делать и без гитары. Эту песню он и спел. Про перемены. А под финал ему даже подпевала какая-то ночная птица. Какая-нибудь выпь. В целом душевная выдалась поездка. Даже комары жрали не особенно зверски, потому что по вечерам вместо свечей Козлов поджигал спиральку от кровососов. Они спали в одном большом спальнике, и капитан снова тесно жался к нему от ночного холода. — Миш, а как так получилось, что вы с Валей типа на одной волне, но ты женился, а он, ну… ты понял, — шёпотом спросил Макс. — Понял я, — эхом повторил он, грустно улыбнувшись в темноте палатки. — Заревновал что ли? — Пока не знаю. Наверное да. Просто не догоняю, если вы с детства друг друга знали, что вам мешало? В смысле, бюджетники же должны держаться вместе. — Ну, ты сказанул… Капитан заворочался, переворачиваясь на спину, так что теперь Макса касалось только его плечо. — Понимаешь, Валя всегда считал меня ненадёжным. Предателем. Мне нравились и мужчины, и женщины, а Вале только мужчины. Он не доверял мне поэтому. Вроде как, мне надоест прятаться, бояться огласки, я захочу нормальную семью и… брошу его. Мы оставались друзьями. Валя стал встречаться с одним тренером, а я женился. Только потом его тренеру тоже надоело прятаться, и он вместе со своим молодым красивым легкоатлетом уехал в штаты. Да и я развёлся. Вот и сказочке конец. — Почему конец, — не согласился Макс. — У твоего Вали, вон, теперь есть Игорь. А у тебя — я. — А надолго ли? Валя до сих пор боится. Мало того, что Игорь тоже и по девочкам, так ещё намного моложе его. Всё ждёт. — Ты-то, надеюсь, не ждёшь там никаких глупостей? — насторожился Кольцов. — Нет, — качнул головой капитан. — Я ничего не жду. Как-то двусмысленно получилось. В хуёвом значении этого слова. Макс сам придвинулся к капитану, загребая к себе. — Лучше жди чего-нибудь хорошего. — Чего, например? — Что завтра поймаешь наконец какого-нибудь огромного карася. За пару дней до отъезда Козлов уехал на заправку, пополнить запас питьевой воды и бензина на обратную дорогу. — А что без меня-то? — Так ты спал. Он тебя будить не стал, — прокричал ему в ответ Валя. Они вместе с Игорем в это время купались. Вернее, бессовестно миловались, не стесняясь Кольцова. Поэтому Макс и шлялся по окрестностям один, пока не набрёл на деревеньку, что располагалась от их стоянки ниже по течению. И вот там-то он и встретил её — пропавшую без вести Элю Мусаеву, живую-здоровую, и не одну, а в компании какой-то девицы. — Интересно девки пляшут… Завидев чужака, Эля нырнула рукой за пазуху линялого пиджака и наставила на него пистолет. Пришлось включать на полную весь свой ораторский талант, чтобы убедить горячую горскую женщину, что он пришёл с миром и стоит опустить пушку. А потом приложил ещё немного таланта, чтобы раскрутить на последующий диалог. Того самого парня на самом деле убил не Дауд, как решили все, а сама Эля. Промахнулась только. Дауда ранило, иначе бы она не смогла от него убежать. А потом долго слонялась по улицам, шарахаясь от каждого прохожего. В таком состоянии её подобрала Катя, привела к себе, буквально спасла, а потом отвезла в эту деревню. Будь Катя её давней подругой, Дауд бы давно, прошерстив старые связи, нашёл беглянок, но Эле повезло. Зачем только этой Кате нужно было возиться с беглой невестой кавказского авторитета? — А потом-то куда? Так и будете тут ныкаться? — спросил Макс, не столько из сопереживания, а чувствуя, что может выцепить из этой встречи кое-что полезное для статьи. — А есть другой выход? Пока Дауд жив, я даже здесь не в безопасности. — Ну, так не обязательно ждать его кончины. Можно добиться, чтобы его прикрыли, — Макс изобразил пальцами решётку. — Что-нибудь знаешь о его делишках? Эля сказала, что с женихом почти не виделась и ни о каких его делах не знает. Кольцов ушёл ни с чем, а на следующее утро к их стоянке пришла Катя с запиской. — А это ещё кто? — насторожился Козлов. — А это рецептик пирога от той бабули, у которой я вчера гостевал. — И давно ты у нас заделался в повара? Хоть бы раз кашу сварил, а тут… — Так я надеялся, ты мне приготовишь. Уже дома в Москве Макс смог изучить свою находку. Эля знала немного. Никаких точных данных, но от этого хотя бы можно было отталкиваться для грядущих поисков. И пока он там отталкивался, Дауду донесли, что под него кто-то копает, и тот принял меры. А ведь оставалось только красиво оформить статью и продать подороже крупному издательству. Его сумасшедшая возвышенность из обломков кирпича, на которой он спасался от потопа, оказалась недостаточно высокой. Вода холодила отёкшую щеку и совсем немного снимала боль. Отползать дальше было уже некуда. Макс упёрся макушкой в кирпичную стенку, а приподняться, чтобы сесть, уже не смог. В глазах потемнело, и в этой темноте продолжала капать вода. Всё громче и громче. Кап-кап, шлёп-шлёп. Что-то новенькое. Кто-то шёл по затопленному подвалу. Наверное, апостол Пётр лично пришёл отвязать его, чтобы проводить до рая. Надо будет передать там Мишке привет. — Максим? Живой? — хлопал по щекам апостол. — Живой… *** Кольцов чувствовал себя Малышом из мультика про Карлсона. Виноватым. — Малыш, как же ты меня напугал… Капитан сидел у его постели после выписки. Но, слава апостолу Петру, такого не говорил. Он вообще больше помалкивал, пока Кольцов отлёживался в больнице. Молча приносил пакеты с фруктами. Молча сидел у кровати. Молча помогал справиться с уткой. Дежурил ночью, когда медсестёр не хватало, потому что ко всему прочему у Кольцова обнаружили ещё и сотряс. Тоже молча. Но всё это было уже позади. Голову подлечили, нос вправили, отбитые потроха поставили на место, синяки и ссадины медленно сходили сами по себе, и даже сломанную руку загипсовали. Вот она, висела на перевязи. Молчание Козлова пугало, но могло быть и хуже. Козлов мог вообще не приходить. И к себе домой после выписки не привозить. Но нет, привёз. Помог до постели добраться, как будто у Макса была не рука, а нога сломана. Подушку взбил, ужин в постель принёс. Хотя под его болезненно заботливым взглядом кусок в горло не лез. Из новостей Макс успел узнать, что все тёмные делишки Дауда выплыли на свет и сейчас он находился под стражей без права на освобождение под залог. Жаль, конечно, что всё его расследование в прессе осветил кто-то другой, кто даже палец о палец не ударил ради той информации, не лежал избитым в подвале, ожидая смерти, и вот это всё. Буквально на халяву. Несправедливо. Одно было непонятно, как всё-таки капитан узнал, где его искать? Ни в одном репортаже Козлов М.А. не упоминался. А Дауда вообще взяла другая контора. — Миш, а как ты меня нашёл? — Мне сказали, где тебя искать. Я и нашёл, — не очень информативно, в своём стиле, ответил капитан. — А кто сказал? — Один из хлопцев Дауда, когда его начальника взяли под арест. — Так, — кивнул Макс, понимая, что информацию из капитана придётся тянуть клещами. — А то, что это Дауд меня похитил, ты как узнал? — Дедукция. — Чего ты мне тут тень на плетень наводишь? Дауда просто так что ли арестовали? Сознавайся, ты просто залез в мой ноут и увидел, над чем я работал. Да? — Да бог с тобой! Я твой ноут даже не перекладывал. Так и валяется на диване. Сам подумай. Тебя второй день нет. В редакции ничего не знают. Абонент не абонент. А потом твою квартиру взломали. Следы грабежа есть, а большая часть ценного на месте. Странно? Я тоже подумал, что странно. Спросил своего осведомителя из воришек, кто твою квартирку обнёс. Он мне и сказал, что это по заказу товарища Бакшиева. И тут, знаешь, прям всё встало на место. Как в этих детективах на НТВ. Журналёнок мой полез к серьёзным дядям и вляпался. — Но ведь всё хорошо закончилось. Дауда закрыли… — Хорошо, говоришь? — А что, плохо, что ли? Ты знал, этот Дауд наркоту через границу чуть ли не фурами вёз? — Знал я. Вся полиция МО знала. — Так ты у нас настолько продажный мент, капитан. Не знал — не знал. — Ты мой гордый честный влюблённый, — болезненно улыбаясь, как маленькому заговорил Козлов, переходя на сдавленный крик. — Ты хоть представляешь, к кому мне пришлось в ножки кланяться, чтобы вытащить тебя? Да мне от той грязи теперь в жизни не отмыться, Максим! Дауд наркотики возил, а этот людей будет… и ничего за это ему не будет. Ничего, — повторил он дрожащим от горя голосом. — Так оставил бы меня, если этот чел настолько хуже Дауда, — буркнул Кольцов, хотя в душе всё вверх дном переворачивалось. — Хуже? Ты совсем дурак? Как я мог тебя там оставить? — Так ты ради меня… — Ради тебя? Я ради себя! — капитан зло постучал в грудь своей полосатой тельняшки. — Я себя спасал! Себя! Свою шкуру. Чтобы потом с твоим призраком разговоры за жизнь не вести. Потому что не могу я, Максим. Ещё и тебя я не… не… Козлов не договорил, начав захлёбываться всхлипами, закрыл руками лицо и долго протяжно провыл. Макс опешил. Он никогда раньше не видел Мишу таким. Да, порой он пускал слезу, но никогда вот так. — Миш… — севшим голосом позвал Макс и тронул за плечо. — Миш, я правда дурак. Не плачь, я… Таких нужных слов, чтобы успокоить, как назло, не находилось, а ещё журналист. Макс подполз к нему и неловко обнял и загипсованной рукой тоже. Миша привалился, утыкаясь мокрым лицом ему рубашку. — Миш, я больше не буду в криминал соваться. Я в желтушники уйду. Обещаю, правда… Макс всё гладил его спину, шептал что-то успокаивающее, и понимал, что больше не хочет видеть капитана таким разбитым. *** Вечером, когда они легли спать, Кольцов ещё долго ворочался. В комнате пахло пустырником, сил в теле уже не было, но на душе ещё было неспокойно. Капитан лежал рядом и едва касался плечом его бока. — Миш? — позвал он, сам придвигаясь ближе и обнимая поперёк груди. — М? — Хочешь, я расскажу тебе сказку? — Какую ещё сказку? — спросил он всё ещё сильно охрипшим голосом. — Какую-нибудь добрую. — Ну, — Миша на секунду задумался. — Рассказывай. — Жил-был на свете один стражник. Такой крутой, в латах и с алебардой. Он был не хорошим и не плохим, и верил только в золото в своём кошельке. Пока не встретил одного беспокойного глашатая. И полюбил его. Но однажды этот глашатай вместо того, чтобы оглашать уже готовые вести, решил рассказать миру про одного злого колдуна. А злому колдуну это не понравилось. Он пленил глашатая в своё тёмное сырое подземелье. Когда стражник узнал, что стало с его любимым, он чуть не бросился на собственную алебарду. Но остановило его то, что глашатай был ещё жив. И тогда… Макс запнулся, но Козлов повернулся к нему, продолжая сказку: — Тогда стражник вспомнил, что когда-то давным-давно был отважным рыцарем. Не ведал ни страха, ни поражения. Он достал свой боевой меч, убил колдуна и спас своего глашатая. И жили они вместе долго и счастливо. «И впрямь сказка», — подумал, засыпая, Макс.

конец.