Мистер Грегори Гойл

Профессор Снейп явно обиделся на Грегори за то, что тот спросил о переводе, потому что на следующем же уроке зельеварения после того, как Малфой с видом героя, побежденного, но не сдавшегося, вернулся к занятиям, пристроил его в роли личного ассистента принцессы Драко. Плохая идея… Разумеется, трепливый Малфой уже успел нажаловаться своему отцу, и теперь картинно закатывал глаза на участливые вопросы Панси о своем здоровье и стонал, что его драгоценная рука все еще болит. Паркинсон липла к нему с поглаживаниями, сочувствием и праведным негодованием на «деревенщину-Хагрида и тупоголового гиппогрифа», и Малфой каждый раз с поистине королевским величием принимал проявления ее чувств, однако… Однако Грегори видел, что весь этот спектакль принцесса Драко устраивала не для своих однофакультетников, а для Гарри. Проклятый Малфой внимательно отслеживал каждое ее движение, остро реагировал даже на малейшее изменение выражения ее лица и неприкрыто ликовал, наблюдая, как она огорчается и злится, как пытается не обращать внимания на его вопли. И Грегори не мог подойти к ней, обнять, успокоить и утешить, потому что каким-то странным образом понимал, что тогда Гарри станут дразнить еще сильнее, и она будет огорчаться в три раза чаще. И вот, после такого вот испытания Снейп велел Грегори сначала порезать маргаритки для Малфоя, а потом почистить смокву, чтобы весь факультет понял: даже декан не собирается ограждать своего студента от гнева слизеринцев. С другой стороны… Гойл мрачно ухмыльнулся и принялся очень аккуратно, красиво и ровно нарезать ромашку. Когда коренья превратились в идеальные ароматные кубики, Грегори протянул их Малфою, торопясь нарезать маргаритки для своего собственного зелья. Котел уже мрачно побулькивал, требуя следующий ингредиент, и Гойл спешил, однако краем глаза все равно посматривал на Малфоя — и тот, к полному восторгу, однокурсника, забросил-таки нарезанные ему коренья в котел. — Эй ты, грифолюбец, а теперь почисти-ка мне сушеную смокву! — небрежно бросил Драко, искренне наслаждаясь видом спешащего и ничего не успевающего Грегори. Тому следовало бы немедленно бросать смокву в свой собственный котел, но под мрачным взглядом декана он протянул руку и принялся поспешно снимать тонкую кожицу. Кое-то осталось на плоде, но это было даже на руку подростку, потому что Малфой и в этот раз снизошел лишь до того, чтобы просто бросить поданное ему в котел. «Бум!» — одними губами шепнул Грегори, с мрачным удовлетворением наблюдая за тем, как его собственное зелье сворачивается в густую непромешиваемую массу: он опоздал со смоквой, и теперь исправить положение было невозможно, зато из котла Малфоя неожиданно полетели крупные пузыри, которые облепили почти все лицо хозяина котла. Драко заверещал, замахал руками, отбиваясь от них (повязка на руке ему совершенно не мешала махать лопастями не хуже хорошей мельницы), однако все было тщетно. Пузыри лопались, касаясь лица. Они не причиняли боли, однако на том месте, где оставался мокрый след, немедленно вырастали крупные красивые ромашки, так что уже через пару секунд Малфой превратился в мечущееся подобие летнего луга. — Отработка, мистер Гойл! — взревел профессор Снейп, взмахом палочки убирая с лица Малфоя цветущее безобразие. Гриффиндорцы с трудом сдерживали смешки, что бесило декана еще сильнее, тем более, что цветы полезли из Малфоя снова. — Марш в больничное крыло, мистер Малфой! И потрудитесь на этот раз вылечиться окончательно! — Простите, профессор, — прогнусавил Грегори, — я, кажись, че-то напутал… Он состроил самое тупое лицо, на какое только был способен, приоткрыл рот и озадаченно почесал затылок, с удовольствием подмечая, с каким одобрительным восторгом на него смотрит Гарри. Конечно, сейчас он совсем не походил на героя, о котором по ночам мечтают девушки, но лично его любимая искренне любовалась им, и ее глаза искрились от неподдельного удовольствия. — Тролль за урок, мистер Гойл! — рявкнул Снейп. — Десять баллов с Гриффиндора за неуместное веселье, и, если оно не прекратится, я сниму уже пятьдесят! Свернувшееся зелье испарилось из котла Грегори, гриффиндорцы притихли и вернулись к своим делам, пытаясь окончательно испортить то, что еще не испортили. Снейп пристально смотрел на своего студента, а тот упрямо пялился в ответ, всем своим видом показывая, что играть по чужим правилам не намерен. В конце концов, декан лишь тяжело вздохнул. Что было хорошо в том, что Гойл угодил на Слизерин, в то время как Гарри распределилась на Гриффиндор, так это то, что почти все уроки у них проходили вместе. А потому, как только Снейп раздал всем неудовлетворительные оценки и выставил за дверь, Грегори тут же подскочил к Гарри, чтобы отправиться на урок защиты от темных сил вместе. — Это было здорово, — улыбнулась девушка, уже привычно принимая руку от Гойла. — Только жаль, что тебе назначили отработку, да и зелье испортилось. А как ты это сделал? — Вместо маргариток порезал ромашку, стащил ингредиенты, даром, что они рядом лежали, — улыбнулся Гойл. — Я же не виноват, что Малфой только выглядит профессионалом в зельях, а на самом деле не способен отличить одни коренья от других. А ромашка со смоковницей в котле не дружат, это тебе любой ребенок скажет. А зелье мое так и так бы испортилось, я не успевал и себе, и Малфою резать, и Снейп это прекрасно понимал. — И почему у тебя такие низкие оценки? — откуда-то со стороны неожиданно выскочила Гермиона и не удержалась от вопроса. Грегори лишь безразлично пожал плечами: как будто бы все проблемы мира можно было решить хорошими оценками… Для разнообразия занятие по защите от темных сил проходило не в кабинете, а в учительской. Профессор Люпин, изрядно потрепанный и изможденный, но уже успевший заслужить горячую благодарность и искреннее уважение Гойла за то, что произошло в поезде, выстроил из в линеечку и указал на огромный трясущийся шкаф. — Итак, кто нам скажет, что здесь находится? — Это боггарт, сэр! — уверенно заявила Гермиона Грейнджер, и Гойл обреченно прикрыл глаза. Похоже, все накопленные очки почета профессор Люпин вот прямо сейчас и растеряет, потому что показывать свои страхи перед остальными, Грегори не намеревался и был решительно против того, чтобы их показывала Гарри. Это вообще сомнительно: вот так вот на уроке открываться перед однокурсниками, обнажая свои самые потаенные страхи. Гойл был уверен: если бы вдруг выяснилось, что он боится эскимо на палочке, весь его факультет, однокурсники, да вообще весь Хогвартс не поленились бы заказать этого мороженного столько, чтобы хватило пугать его до окончания школы. Ситуация утрированная, конечно, но суть передавала верно. А кроме того, Грегори, в отличие от своих беззаботных однокурсников, боялся вовсе не мумий, зомби, змей, пауков или клоунов — нет, он боялся смерти. Не своей, разумеется. В его памяти были еще слишком живы воспоминания о Гарри, лежащей на каменных ступенях после нападения Квирелла, или о ней же, но упавшей в обморок после нападения дементоров… Этого никому не следовало видеть, в первую очередь, — самой Гарри. О ее страхах Грегори и вовсе боялся думать. Она как-то раз обмолвилась, что в присутствии дементора слышит крик собственной умирающей матери, видит вспышку зеленого света. Она уже встречалась с Волдемортом в раннем детстве, затем каким-то чудом сумела одолеть его в конце первого курса, стоит ли мучить ее воспоминаниями о нем снова и снова? Грегори не замечал, что его рука стискивает ладошку Гарри слишком сильно, не слышал, как профессор Люпин закончил с объяснениями и перешел к практике. В себя подросток пришел лишь в тот момент, когда под громкий хохот класса боггарт, принявший облик профессора Снейпа и обряженный в какие-то старушечьи тряпки, нервно озирался по сторонам в поисках укрытия. Мальчик вздрогнул, посмотрел на испуганного, но вполне счастливого Лонгботтома, неожиданно для себя отпустил ладошку Гарри и шагнул вперед. Хрупкое тельце с израненными в лохмотья руками, медленно оседало на каменные ступени. Дикий ледяной хохот забивал уши. Чудовище, на котором не было ни царапинки, уже склонилось над своей жертвой, и оба рта с двух сторон головы кривили губы в издевательской усмешке. Глаза-щелочки пристально посмотрели на Гойла, а он не успевал, никак не успевал… — Это не всегда так весело, как вы думаете, профессор, — мрачно сказал Грегори, глядя прямо в глаза Люпина. Тот, очевидно, понял, что увидел перед собой, потому что вздрогнул, выступил перед мальчиком, показывая привидению собственные страхи. Когда перед классом поплыла полная луна, профессор взмахнул палочкой. — Риддикулус! — сказал он, превращая луну в сдувающийся и издающий смешные пищащие звуки воздушный шарик. Загнав боггарта обратно в шкаф, обернулся к Грегори и очень мягко сказал. — Я знаю, мистер Гойл, пять очков Слизерину за верное наблюдение. — А затем обернулся к классу. — Полагаю, основной принцип борьбы с боггартом вы поняли. Домашнее задание: прочитать все, что написано про боггартов в учебнике, законспектировать и сдать мне в понедельник. Все, урок закончен! — Почему ты не дал мне сразиться с боггартом? — Гарри видела его насквозь, а потому ее никакие маневры обмануть не могли. Она раздраженно надулась, сложила руки на груди, и казалось, будто ее волосы чуть (в смысле, еще сильнее обычного) приподнялись над головой и гневно шевелятся. — Я не хочу, чтобы кто-то узнал о твоих истинных страхах! — твердо заявил Гойл, затем подумал и добавил. — И я не хотел, чтобы ты еще раз видела Волдеморта, я сам, по крайней мере, запомнил его не слишком отчетливо. — Но довольно точно, — Гарри равнодушно пожала плечами, давая понять, что не в восторге от решений и желаний Грегори, но готова смириться с этим. — Я подумала о Волдеморте, однако потом вспомнила дементора и поняла, что именно их боюсь больше всего на свете. Гойл лишь покачал головой: как будто мы явление в классе этой могильной твари подняло бы им всем настроение. Гарри лишь упрямо фыркнула и отвернулась, шустро засеменила вперед, принимая самый независимый вид, на который только была способна. Грегори усмехнулся и поспешил за ней, радуясь отходчивости своей девчонки. — Я все равно должна научиться с ними справляться, — тихо сказала Поттер, когда Гойл поравнялся с ней. — Это так унизительно: видеть их и беспомощно падать в обморок. Я поговорю с профессором Люпином, ведь это он отогнал того, что напал на нас в поезде? Наверняка он знает, как с ними бороться. Тему дементоров чуть замяли, потому что учебный процесс не стоял на месте, а расписание у третьекурсников оказалось очень плотным. Грегори признал, что профессор Люпин — прекрасный учитель, потому что других проколов, как с боггартом, он не допускал, а его уроки всегда оказывались яркими и очень интересными. Было забавно наблюдать за тем, как Драко пытается смеяться над потрепанной одеждой учителя, но встречает лишь смешки и легкие поглаживания по лицу: мадам Помфри убрала все ромашки с его лица, однако память о них, скорее всего, станет преследовать Малфоя до окончания школы. Немного успокоился и Снейп. Ну, то есть он по-прежнему срывал свое дурное настроение на гриффиндорцах и особенно на Лонгботтоме, который посмел представить его перед всей школой в позорном виде. Бедняга уже не знал, куда и деваться, начинал дрожать при одном упоминании слизеринского декана, чем вызывал к себе жалость Гермионы, взявшейся помогать ему с домашними заданиями. Грегори не возражал. Вот вообще нет. Сам он был рад уже тому факту, что в его сторону все выпады Снейпа прекратились, да и Гарри он особенно не трогал. Помирившиеся на время Уизли и Грейнджер во время первого похода в Хогсмит умчались туда едва ли не в числе первых. Гарри начала было грустить, однако Грегори даже не думал покидать замок, а потому огромное полуопустевшее пространство оказалось полностью в их распоряжении — и знали бы вы, сколько потайных ниш скрывалось в Хогвартсе! В итоге, несмотря на дементоров, несмотря на непроглядные сильные ливни, накрывшие Шотландию плотной пеленой, несмотря на ужас, все еще распространяющийся по телу при одном упоминании имени Сириуса Блэка, для Грегори настали относительно спокойные дни. И вот тут-то бы ему начать наслаждаться жизнью, для разнообразия пристраститься к однотонным дням, наполненным попытками одолеть магические науки, встречами с Гарри и короткими пикировками с однокурсниками и однофакультетниками, но не тут-то было! В школе начинались соревнования по квиддичу, и Поттер целыми днями пропадала на тренировках, на которые их капитан, Оливер Вуд, загонял своих игроков едва ли не пинками в любое время суток вне зависимости от планов. Позволял им время от времени спать, и на том спасибо, как говорится! Гриффиндорцы в этом году твердо вознамерились взять кубок по квиддичу, и Грегори, который привычно болел за свой факультет, искренне желал им удачи. Для Гарри это было очень важно, она выглядела такой прекрасной с зажатым в руке снитчем, что Гойл мог только любоваться, полностью игнорируя возмущение всей прочих слизеринцев. Впрочем, в этот раз Гриффиндору предстояло встретиться с командой Хаффлпаффа, потому что Драко Малфой не мог играть со своей больной рукой. На самом-то деле, конечно, дело было вовсе не в Драко Малфое: просто Флинт не собирался выпускать своих игроков под пронизывающий ледяной ливень. Грегори понимал его, жалел, что все прочие капитаны не поступили таким же образом и не согласились на перенос игры. С другой стороны, его раздражало то, что ради валяющейся без сознания в больничном крыле Гарри на первом курсе игру не перенесли, а ради Малфоя — всегда пожалуйста. Слизеринцы любили поговаривать, что в прошлом гриффиндорец-Дамблдор во всем потакает гриффам, но не хотели замечать, как профессор Снейп делает для них то же самое. У птицы небо не отнять… В промежутках между диким раздражением и бешеной тревогой за Гарри, в тех редких промежутках, когда она вдруг попадала в зону видимости, он не мог не восхищаться тем, как красиво она летает, как мастерски управляется с метлой, какие головокружительные повороты делает просто так, походя. На ее фоне Седрик Диггори казался огромным медведем-увальнем, и Грегори невольно любовался девушкой. Играть было очень сложно, болельщики больше общались между собой, потому что на поле все равно ничего толком не было видно. Вовсю надрывался комментатор, и только благодаря ему и частым свисткам судьи вообще можно было понять хоть что-нибудь. Грегори заметил, что в перерыве Гермиона чуть постучала волшебной палочкой по очкам подруги, и облегченно выдохнул: теперь можно было не сомневаться в том, что игра закончится очень и очень быстро. За пределами навесов как будто бы немного прояснилось, болельщики взревели, предвкушая развязку, и в этот самый момент по полю поползли темные тени. Сердце Грегори бешено заколыхалось, он изо всех сил закричал Гарри, но, разумеется, она его не услышала. В этот самый момент она падала, беззащитная, угодившая в жестокие ладони бушующей стихии, такая маленькая и хрупкая, совершенно одинокая. Диггори еще летел за своим проклятым снитчем, но Гарри уже выпустила из рук метлу и стремительно приближалась к земле. Когда поле накрыл зычный голос Дамблдора и сверкнула яркая вспышка заклятия, Грегори вдруг покачнулся на ослабших ногах и обнаружил себя, держащимся за поручни так, словно бы собирался выпрыгнуть вслед за Гарри. Если бы она упала, он, наверное, так бы и сделал. Осознание едва не случившегося накрыло Гойла с головой. Он не помнил, как добрался до замка, просто позволил толпе, подгоняемой деканами, внести себя в холл. Профессора отгоняли дементоров, поминутно ругаясь, квиддичная команда Гриффиндора направилась в больничное крыло, куда директор уже отнес Поттер, а Грегори все стоял перед огромной кованой дверью и пялился в пустое пространство. Он слишком сильно привязался к Гарри, так сильно, как было уже неправильно, ненормально, и подросток не знал, как можно это исправить. И нужно ли это исправлять? Беда была в том, что он и не хотел ничего исправлять.