Мистер Грегори Гойл

День был хорошим. Первый урок ухода за магическими существами в этом году: любимый предмет Гойла, поставленный в паре с гриффиндорцами — и приятное, и полезное, и почти свидание с Гарри на свежем воздухе. Гойл слишком увлекся собственными мечтами о том, как еще по-летнему ласковый ветер станет трепетать крупные зеленые листики, по лицу Гарри узорами поползут забавные тени, а губы сами собой сложатся в улыбку. Она обязательно станет закрывать лицо ладошкой от солнца, а еще им наверняка выпадет несколько минут для того, чтобы пройти по узкой извилистой тропинке к загонам только вдвоем, рука об руку. Ему следовало, непременно следовало обратить внимание на проказливое хихиканье Драко Малфоя, выслушать весь тот высокомерный бред избалованной принцессы, которая не желала ходить на уроки, проводимые «таким неотесанным болваном, как Хагрид». Грегори должен был внимательно прослушать лекцию, посвященную планам слизеринской госпожи по срыву урока и высмеиванию лесника. Должен был. Вместо этого он сначала витал в облаках, затем весело перемигивался с Гарри. Все его мечты сбылись: было и солнце, и листики, и теплый ветер, и улыбка Поттер, и ласковая нежность ее маленькой ладошки в ладони Грегори. Сердце бешено бухало где-то в горле, пульс дрожал и сбивался, в горле пересыхало, а голова кружилась: ладошка Гарри была слишком мягкой, слишком теплой, слишком маленькой — ему было много, невероятно много и вместе с тем необыкновенно мало… Хотелось большего, хотелось… Хотелось снова и снова прикасаться к темным полным губам, вспоминая так рано закончившееся лето, хотелось провести ладошкой по мягкой бархатистой коже, проследить тонкую полоску между юбкой и школьной блузкой, изредка появляющуюся, когда Гарри за чем-то тянулась… И быть может… Быть может, хотелось чуть продвинуть ладонь вверх, чтобы погладить изящный изгиб спины… Грегори и проклинал себя за такие мысли, и краснел, и сходил с ума, но оторвать своего взгляда от девочки не мог. А меж тем, Хагрид привел на урок самых настоящих гиппогрифов, красивых откормленных, лоснящихся здоровьем и довольством мудрых, верных и гордых зверей. Грегори как раз ухаживал за подобными на семейной ферме все лето, и теперь, глядя на то, с каким восхищением Гарри рассматривает причудливых зверей, он пожалел, что в своих прогулках они ни разу не добрели до дальнего загона. Подумать только! А ведь могли так славно полетать… Когда великан легко подхватил Поттер и ловко усадил ее на гиппогрифа, а затем хлопнул ладонью по гладкому крупу, Грегори только охнул. Девочка была такой красивой, немного неуклюже, боком сидя на широкой спине, что дух захватывало. Сожаление об упущенных возможностях накрыло его еще сильнее, но потом он подумал, что родители точно не откажутся принять Гарри в своем доме еще раз, и следующим же летом они вместе вдоволь налетаются на всех гиппогрифах, которые только понравятся Гарри. Они ведь достаточно легкие и для того, чтобы сидеть вдвоем на одном животном и делить пополам восторг от полета, бескрайнего неба над головой и целого мира под ногами. Гойл уже летал несколько раз на старом домашнем смирном любимце, и эти эмоции охватывали его так сильно, что выразить словесно он их никак не мог, но вот попытаться разделить с любимой — да, он просто обязан был это сделать! — Да ты просто огромная вонючая уродливая скотина! — раздался манерный, очень недовольный голос Драко Малфоя, который нес такую ерунду с таким самодовольным видом, что, если бы на дыбы не встал гиппогриф Клювокрыл, тот самый, кстати, на котором каталась Гарри, Грегори сам съездил бы кулаком по малфоевскому носу. К сожалению или к счастью, но Гойл немного промедлил, обратив внимание на Гарри, охваченную порывом благородной ярости, а вот гиппогриф пренебрежение к себе терпеть не намеревался, а потому с силой полоснул когтями Малфоя по руке. Поднялся визг, Хагрид беспомощно заметался среди учеников, сам Драко визжал как резаный, и урок был намертво испорчен. Почему намертво? Потому что Грегори Гойл прекрасно знал, какая участь ждала несчастное животное, единственная вина которого заключалась в том, что человек не пожелал обращаться с ним правильно. — Да Малфой же сам виноват! Это кто угодно скажет! Ну, кроме его припевал! Нельзя было оскорблять Клювокрыла! Нужно было слушать учителя на уроке, и Малфой шептался и вообще заниматься не собирался! — кипела разъяренная Гарри, а Грегори прижимал ее к себе и пытался успокоить, как мог. — Неужели ничего нельзя сделать? Мы должны помочь Хагриду спасти Клювокрыла! Мы должны защитить Хагрида! Ну что ты молчишь! Грег! Или ты тоже считаешь, что можно спустить все это Малфою с рук?! Грегори лишь сжимал ее в объятиях, не обращая никакого внимания на изумленные взгляды Гермионы, на возмущенные — Рональда Уизли и на холодно-оценивающие — всей остальной школы, среди которых были и ребята с его собственного факультета. Одно дело — сидеть возле пострадавшей девочки, пусть и держать ее за ручку, опасаясь за ее жизнь и здоровье, и совсем другое — удерживать в своих руках разъяренную львицу перед всеми, явственно показывая свое к ней отношение. Грегори было плевать, Грегори давно уже было на все плевать. — Неужели действительно ничего нельзя сделать? — подошел он к своему декану, единственному человеку с факультета Слизерин, который не брезговал теперь с ним разговаривать. (Определенный плюс в этом определенно был: травить его перестали, сдались окончательно и лишь повально делали вид, что его попросту не существует). — Мистер Хагрид провел урок, не озаботившись вашей безопасностью, мистер Гойл, — немного подумав, сказал профессор Снейп. — Уверен, благодаря вмешательству директора сам он выйдет сухим из воды, однако комиссии и отцу мистера Малфоя определенно потребуется козел отпущения. Сами понимаете, с учетом того, с каким пиететом мистер Хагрид обращается со своими подопечными, и я сейчас говорю вовсе не о студентах, смертная казнь для гиппогриффа — практически решенное дело. — Понимаю, — тяжело вздохнул Грегори, чувствуя себя так, словно бы вырос на несколько лет сразу. — Профессор, а мне никак нельзя перевестись на другой факультет? Вырос и тут же съежился, потому что таким пронизывающим взглядом на его памяти декан Слизерина еще ни на кого не смотрел. Отвечать уже не требовалось, но Грегори все равно отказывался уходить ни с чем. Гарри нуждалась в его помощи, впервые она дала понять ему это ясно и четко. Он не мог разочаровать ее, он не мог подвести ее. Мысль о том, что она все равно будет плакать, что бы он ни сделал, сводила его с ума. Требовался план, понятный план, с пунктами «один, два, три», по-другому Грегори не мог, вот не умел просто. Был бы он таким хитрым, как тот же Малфой, он бы, пожалуй, предложил отцу выкупить опального гиппогрифа, ведь поставщик министерства магии был уже на хорошем счету. А если бы он был таким умным, как Гермиона Грейнджер, стал бы рыться в старых книгах с отчетами о судебных заседаниях, кажется, веке в пятнадцатом один один из студентов-хаффлпаффцев оказался настолько туп, что полез в загон к гиппогриффам и стал их дразнить, отчего и оказался затоптан. Вроде как именно после того случая к факультету и стали относиться, как к сборищу тупиц… А будь он сильным, он отвязал бы ночью цепь и отпустил бы гиппогрифа на волю, сманил бы его к себе просто так, мешком дохлых крыс соблазнил бы… Однако Грегори Гойл не был ни умным, ни хитрым, ни сильным, но врожденное твердолобство не позволяло ему сдаться и уйти. В его голове хватало места только для одной мысли: Гарри будет плакать, и ради того, чтобы это не случилось, Грегори был готов пойти на любые поступки и унижения. Хотя, тот случай с гиппогрифом нужно было все-таки прояснить, да и отцу написать не помешало бы… — Побольше веры в себя, мистер Гойл, — сухо бросил Снейп, и вековой лед в его глазах слегка растаял. — И вы добьетесь желаемого. Он ушел прочь, резко взметнув полой мантии, дав знак, что запрещает следовать за собой. Грегори лишь молча смотрел ему вслед и озадаченно чесал затылок. Ему показалось, или на мгновение на лице декана и в самом деле мелькнули досада, толика гордости… и тень зависти? Впрочем, это не имело значения: Гарри ждала новостей от Гойла, и мальчишка со всех ног помчался к ней, стараясь не выпустить из головы целых три идеи того, как можно было помочь.