моле поблано.

— Наигрался? Денис, вальяжно развалившийся на широкой кровати перед теликом, вздрагивает от неожиданности вопроса и пробирающего до мурашек тона. В дверном проеме, подпирая плечом косяк, стоит Кольцов, всем своим видом выражающий одно большое сплошное раздражение. Руки сложены на груди, крепкие предплечья увиваются венами. Взгляд у него дикий, агрессивный, как у зверя перед прыжком, которому игра в молчанку надоедает, а добыча убегать особо не спешит. Первый шаг вперед тяжелый, уверенный. Титов сглатывает и машинально отползает на середину матраса. У него внутри все бьется и кричит, в голове красным мигает: опасность. Максим останавливается только у самого края кровати, возвышаясь над ней и замершим от колющего животного испуга Титовым. В воздух просачивается ощутимое напряжение, которое еще немного — и резать можно будет. Кольцов, конечно, не впервые с таким серьезным видом заваливается в спальню, хуйню какую-то несет, давит сексуально и склоняет к вечернему сексу. К охуенному сексу, если уточнить. Но вот сейчас все в нем какое-то пугающее. — Макс, ты че? — вырывается непроизвольно, когда тот без слов скидывает с себя футболку и оставляет прямо на полу. Матрас проседает под весом опустившего на него колено Кольцова. Денис хватается за подушку позади себя, будто она его сможет защитить. А от чего, собственно, защищать-то? Еще не понятно. — Ебать тебя буду. Титову кажется, что он ослышался. — Чего? — собственный голос звучит до жути тихо и неуверенно. Максим садится перед ним, останавливая наступление. Хочется засмеяться. Выставивший перед собой подушку Денис смотрится нелепо и забавно, и оттого беззащитно. Даже спектакль этот продолжать не хочется. — Ты весь день ходишь в одних блядских трусах, — взгляд ползет ниже, Титов одергивает футболку стыдливо; к вечеру, наконец, ее надеть решил. — Я понимаю, жара пиздец, кондер только в выходные починят. Я бы и слова не сказал, но ты же нарочно нагибаешься прям передо мной, растягиваешься на столе, пока за конфетами своими ебучими тянешься. Блять, — Максим на секунду прикрывает глаза, будто вспоминая, какие еще доказательства он собрал в пользу обвинительного приговора, — я за работой сижу, ты на колени мне забираешься, ерзаешь, ластишься и сбегаешь с таким невинным нахуй взглядом, что сразу выебать хочется. Денис молчит. По мере оглашения списка произошедшего за день щеки постепенно алеют. — А когда я поцеловать или обнять пытаюсь, ты сразу отговорки находишь, выворачиваешься, — ну да, есть грешок такой. — И снова-здорово, через пять минут опять жопа твоя у меня перед лицом. Я же не железный, Ден. Так что, — Кольцов его за подбородок тянет вверх, большим пальцем проводит по нижней губе, — если ты всего этого не хочешь, скажи сейчас. Вместо ответа палец утягивают в рот. У Максима дыхание сбивается от одной только картины. Бормочущий на заднем плане сериал выключают. Интимная тишина, позже разрушенная стонами и вздохами, гораздо лучше. Кольцов забирается ладонями под свою же футболку на худом теле, сжимает бока, притягивает отчаянно целующегося Дениса ближе. Губы в губы, укусы, мазки языка, дыхание одно на двоих. Титов жмется сам, обхватывает руками за плечи, по щеке лижет, забивая на колющуюся щетину. Макс выдыхает прерывисто, когда чужой рот присасывается чуть ниже челюсти, оставляя красноречивый след. Денис зачаровано разглядывает темнеющее пятнышко, и стянуть с него, отвлеченного созерцанием, футболку оказывается делом пяти секунд. Принесенная сумерками прохлада, ветром врывающаяся через распахнутое окно, холодит тело, соски твердеют. Макс терзает кожу на ключицах, зацеловывает грудь, пока тонкие, требовательные пальцы путаются в его волосах, сжимают, ведут ниже. Титов и сам не знает, почему до этого сопротивлялся и целый день своего мужчину избегал. Ну захотелось поиграть, повредничать, что теперь? Охуевший в край Денис языком широко проходится по собственной ладони, устраивает из этого целое представление и забирается в свободные домашние штаны Максима, обхватывая член. Кольцов дома-то белье не носит, незачем. Горячий выдох получается прямо в губы, когда влажная рука усерднее движется вверх-вниз. Нет, не дрочит еще, но дразнит, распаляя. Макс чуть губу чужую не прокусывает, рыкнув от прокатившегося по телу удовольствия. Хорошо, охуенно просто. Дениска старается, но все равно возможность изъебнуться как-нибудь не упускает: то пальцами под головкой сожмет, то за мочку уха прикусит, вырвав глухой стон. Бесенок просто, в глазах что-то такое азартное мелькает. Кольцов перехватывает его запястье, отстраняет от себя: — На живот давай, — голос хриплый от возбуждения. — Зад приподними только. Мурлыкнув что-то и улыбнувшись совсем уж похабно, Денис стаскивает трусы и перекатывается на живот, вскидывая задницу в лучших традициях порно. Макс облизывается и даже этого не замечает. Как же его тянет, манит, влечет. Ладони привычно гладят ягодицы, сжимают, в стороны разводят. Кольцов выцеловывает узкую спину, спускается ниже. Язык кружок рисует на пояснице, провоцируя тихий всхлип. Денис здесь чувствительный. Если внимания побольше уделить, точно скулить начнет. Смазка подкатывается к Максиму сама, видимо, Титов ее под подушкой нашарил и решил поторопить. — Ну че ты застыл? — Денис оборачивается недовольно, потому что не получает желаемое. — Налюбоваться не можешь? Лубрикант по ложбинке льется щедро, Кольцов не жадничает, растирает пальцами неспешно, кружит у входа, дразнясь короткими нажатиями. Титов уже подушку грызет, сам подаваясь назад в попытке насадиться. Хочется ему до посинения, блять, хочется, чтобы коснулись уже, погладили, трахнули. Но сильная ладонь останавливает, давит между лопаток, прижав к матрасу. — Сам бегал от меня весь день, — хихикают за спиной довольно, получив контроль, — а сейчас терпения не хватает? На первом пальце Денис задыхается, прогнув спину и выдохнув рвано, на втором — давится стоном, кусая губы. Макс вставляет до основания, глубоко, чувственно, как он умеет. Титову страшно признаваться, но пальцы эти он обожает, с ума по ним сходит. Плавится, когда Кольцов их в рот пихает, затыкая его, и когда изнутри ласкает умело, у стены зажав в коридоре. Такие они длинные, толстые, грубоватые, просто охуенные. И ощущаются также. От них кончать, себя не касаясь, — сплошное удовольствие. А Кольцов знает, потому что ловит этот жадный взгляд на своих руках постоянно. Знает и пользуется, всякий раз доводя Дениса до безумия, до крика, до плача. Он о собственном возбуждении забывает, когда неугомонный основатель TrueTalk’а на столе в офисе хрипит под ним, умоляя не останавливаться. — Нравится, Дениска? — издевается, добавляет третий. Титов мычит, смирившись с безысходностью, зажмуривается. — Знаю, что нравится. Ты так сжимаешься, — а пальцы в противовес словам сильнее раскрываются. Денис открытой ладонью бьет по подушке. Максим до одури приятно давит на стенки, знает, как и где правильно коснуться. Вытаскивает и снова запускает, покручивает плавно и прижимает куда нужно. Титов дергается вперед, утопая лицом в наволочке, а бежать все равно некуда. Приходится сдаваться, уповать на милость человека, пытающего его раскаленным наслаждением. Безудержное удовольствие, разгоняющееся по венам, притупляет все остальные чувства, поэтому Денис пропускает момент, когда большущая ладонь с размаху опускается на задницу. Раскатистый стон срывается с губ. В первый раз Макс подобную реакцию на шлепки заметил, когда поддавшись порыву страсти и неимоверной любви, хлопнул Дениса по отставленной пятой точке. Тот вертелся у плиты, не готовил даже, херней страдал, виляя бедрами под какую-то попсу из видео, что смотрел. Кольцов чисто случайно на этот шедевр живописный натолкнулся и удержаться не смог. А Титова тогда выгнуло дугой, губы задрожали, взгляд сразу влажным и ошарашенным сделался. Максим боялся, что перешел черту дозволенного. Оказалось, достиг новых вершин. — Пожалуйста, — растрепанный Денис поворачивается, облизывается, щекой укладываясь на подушку, — еще. Титов требовательный, и требует он, прямо скажем, дохуя и без перерыва. Требует с разработчиков, с бухгалтеров требует, в магазине и на заправке тоже требует, даже с Максима что-то требует, например, поцелуи. Нагло, бесстыдно, недовольно хмурясь и поджимая губы. Если не по его задумке все идет — обязательно потребует разъяснений. Потому что ему позволено, потому что может. Но в постели он просит. Умоляет, канючит, выпрашивает. Лицо не теряет, держится из последних сил, а настаивать не спешит. Кольцов удары выдает с задержкой в несколько секунд, чтобы елозящий Денис прочувствовал каждое прикосновение тяжелой ладони к своей коже. У него ноги судорогой сводит, жалящая боль отдается во всем теле, а собственная открытость, когда он, фактически, добровольно подставляется, смущает. Но как же, блять, ему хорошо. От доверия в груди теплеет. Макс его за подобные желания не осуждает, не смеется и извращенцем не называет. Нужно только сказать — он берет и делает: на колени к себе укладывает или грудью на стол. И отлично справляется. Титов на следующий день садиться может с переменным успехом. Зато довольный и посвежевший будто. — Мне продолжать? — вкрадчиво интересуется Максим, не убирая из задницы пальцев, сгибая их и разгибая. Денис открывает глаза, они у него черные почти, заволоченные туманом, похотью. Два омута развратных чертей. А ресницы влажные и дрожат. — Да, — уверенное заявление, влекущее за собой еще одну серию жестких, ощутимых шлепков. Кольцов рукой под живот ныряет, сразу в мокрое пятно попадая. — Течешь от этого, да? — дышит почти в затылок. Дениса всего перетряхивает, он подбирается, сводит ноги, но поздно — ладонь Макса уже накрывает член. Пальцы внутри и эти скользящие движения по напряженному стволу — слишком, просто слишком. Пылающая кожа на ягодицах не дает забыться, фантомно ощущаются непрекращающиеся удары, хотя обе руки ласкают сейчас в других местах. Кольцов ладонью зажимает чувствительную головку, потирает с садистским удовольствием, весь в смазке пачкается и отпускает, когда с губ Дениса слетает жалобный всхлип. — Водопад прям, — лизнув, шепчут ему в ухо. Блять. — Макс, — он шепчет сипло, заныв от нетерпения, — Макс, давай… Давай. И Макс дает. Дергает узкие бедра на себя до упора, пальцами впивается до синяков, удерживает, не дает отстраниться. Кольцов нетерпелив. Денис шипит, матерится, хрипло хватая воздух, старается расслабиться. Сложно это, когда тебя рывком натянули на огромный член, и он же изнутри распирает до боли охуительно. Титов зажмуривается, подпихивает под живот подушку, потому что колени разъезжаются, и держаться в одной позе — испытание его хреновой выдержки и выносливости. Так еще и сзади наваливается тяжелое, горячее тело, под себя подминает. Денис, ведомый инстинктами, отползает и дергается на первых грубых толчках так, что его еле удерживают. Сопротивление только раззадоривает, и хорошо, что Титов слюнями пачкает подушку и не видит восторженный оскал Максима, вжимающегося своими бедрами в чужие до звонкого шлепка, до протяжного стона. Напряжение колет в руках, упирающихся в матрас по обе стороны от узкой спины, изломанной на очередном несдержанном движении. Кольцов склоняет голову и кусает будто специально подставленный загривок. — Хули ты такой тяжеленный? Долго возмущаться Титову не позволяют, все слова сменяются стонами. Громкими, надломленными, полными желания. Его в матрас буквально вдалбливают. Небрежными, размашистыми движениям припечатывают к постели, выбивая последний воздух. Теперь становится понятно, насколько сильно он Макса успел своими выходками заебать. Сжавшиеся в волосах пальцы тянут назад, заставляют сильнее прогнуться, губы маячат у уха, то мочку прихватывают, то языком по раковине скользят. Реальность обрушивается на Дениса животным азартом, сбитым дыханием, влажными поцелуями на проступающем позвоночнике и собственным срывающимся голосом. Кольцов берет, подчиняет, кажется таким непробиваемым, властным и грубым, а Дениса ведет. Его по постели размазывает, губы уже болят от укусов, перед глазами все плывет. Макс внезапно накрывает его сжатые в кулаки ладони своими, целует в щеку быстро и звонко, а потом толкается как-то по-особенному грубо, застывает внутри, и Титов, не выдержав, кончает, сжимаясь тесно, скуля от удовольствия и резанувшей спину секундной боли. Надо поменьше выебываться, а то завтра сложно будет разогнуться. Член покидает нутро медленно, оставляя ощущение наполненности. Максим его переворачивает, целует мокро, пошло, по-порнушному грязно вылизывая чужой рот языком. Денис почти и не отвечает, стонет только тихо, острыми коленями упираясь в широкую грудь перед собой. Он все еще дышит загнано, тело не отошло от мощного оргазма, а Кольцов усаживается между стройных ног: одну опускает на плечо, вторую заводит себе за спину, и головка снова скользит между ягодиц. — Молодец, — целуя выступающую косточку лодыжки, шепчет Макс. — Еще постарайся для меня, — от развязного подмигивания и абсолютно нешутливого тона внутри все переворачивается. Хочется пяткой его лягнуть, доминант, блять. Измученный стон резонирует в воздухе. Титов только на секунду позволяет себе забыться, вскидывает бедра, норовя избежать проникновения, а потом затихает, принимает в себя член до конца. В Денисе по-прежнему узко и жарко. Сколько бы они ни трахались, он словно не может быть растянут достаточно. Оттого и зажимается весь, дрожит, стонами рассыпаясь. Простынь взмокла под ним, сбилась, измялась, а пальцы все равно за нее хватаются. Широкая ладонь ложится внизу живота, гладит, надавливает, Титов взглядом ее провожает, щеки пунцовеют. Макс сбавляет темп, но входит резче, ощутимей, и улыбается. Нравится ему собственный член через щуплого Дениску чувствовать, нравится, как смущается всегда, замечая довольную ухмылку. — Фу, блять, — отворачивается, не в силах вынести собственнический взгляд Кольцова, — не пошли́. Ладонь поднимается к шее, Денис замирает вожделенно. Он и боится, и грезит этим. Пальцы сперва просто касаются, обхватывают, будто напоминая его место, не больше. Титов сглатывает шумно, язык проходится по приоткрытым губам, Максим неотрывно следит за этим. Член приятно подрагивает внутри, он вот-вот. А Ден давно рукой себе помогает, сжимает у основания на особо сильных толчках, чтобы снова раньше времени не спустить, и дышит рвано. Кольцов все же вытянувшуюся шею сдавливает, быстро и неожиданно, не давая последний вздох сделать. Как бьется под пальцами пульс — его заводит. Как рваные вскрики переходят в хрипы — тоже. А когда у Титова испуг в глазах мелькает прежде, чем они закатываются блаженно, он все-таки кончает. Замерев глубоко и застонав глухо, низко, почти утробно, не торопясь разгоряченное тело покидать. — Руку убери, — до Дениса голос доносится как издалека, у него в голове шумит. Кольцов не ждет — чужую ладонь скидывает, своей сжимает его влажный член, а шею не отпускает, фиксируя на подушке. Задыхаясь и теряясь в нахлынувших ощущениях, Титов скребет пальцами предплечье душащей его руки, умоляет взглядом не издеваться. Разрядка быстрая, сильная, выматывающая, почти болезненная. В себя Денис приходит постепенно. Как хватка на шее ослабляется, он сразу полную грудь воздуха набирает и закашливается. Максим его ноги опускает аккуратно, дрожь не то что чувствуется — ее видно. Губы мягко прижимаются к острому кадыку, где секундами ранее совсем без нежности давили пальцы. Язык лижет за ухом. На контрасте Титова развозит еще больше, он себя настолько заебанным никогда не чувствовал. И от этого ему безумно хорошо. Кроме ленивых поцелуев и скользящих по телу ладоней больше ничего не хочется. Тонкие руки обвивают покатые плечи, Титов жмется к груди, за подбородок кусает, а Кольцов разваливается вдруг на спине и утягивает разомлевшего Дениса за собой, устраивая его на своих бедрах. — Акробат херов, — недовольно шелестит Ден в районе ключиц, его сегодня изрядно поваляли по всей кровати. Но тело все равно отзывается на прикосновения, тянется; в паху сводит от мелькнувшего за тонкой гранью возбуждения. — Я не смогу больше, — водя носом по шее выпрямившегося Максима, тихо признается Денис. — Ты же весь день внимания моего добивался, — ладони заботливо гладят взмокшую спину, спускаются к ягодицам. — Так вот он я — весь твой. Денис не торопится, и приходится пальцами в его волосы зарыться, от шеи отстранить, чтобы в глаза смотрел. — Утомился? — заботливо интересуется Кольцов, огладив щеку ладонью. Титов к ней льнет, кивает. — Тогда садись, отдохнешь. И без тяжелого взгляда понятно, что на член свой намекает. Денис послушно садится, губы поджимает, челку со лба откидывает. Внутри горит уже, заигрались они. Но руки тянут ниже, заставляют до конца опуститься. Кольцов без предупреждения бедра вскидывает, чужой несдержанный крик топит в поцелуе, языком петляет по губам. Титов утыкается в плечо, зубами цепляется за кожу и воет тихо. Не может уже. Боль удовольствие пересиливает, слезы в уголках глаз застывают. Он ногтями царапает по спине Максима, скулит что-то. — Макс, погоди, — потерянно звучит, задушено. Его не слушают особо, к таким мольбам Кольцов равнодушен, они ведь договорились, что определенное слово будут использовать. А у Дениса язык не поворачивается сказать, боится чего-то. А если не послушает, а если разозлится? — Максим, — слезы капают на чужое плечо, Титов их запястьем трет, — да блять, — и снова всхлипом захлебывается, жалобным таким. Денис тянется к самому уху, глаза закрывает, тихим шепотом срывается: — Чипотле. Они, когда слово выбирали, ржали почти над каждым списком в интернете. А банально радугу перебирать тоже не хотелось, у них же все не как у людей. Потом Максим чисто случайно про соус вспомнил, который Титов обожает. По ингредиентам прошлись, на чипотле застряли, еще похихикали. На том и порешили, хотя оба думали, что до этого не дойдут. Тогда смеялись, а сейчас вот нихуя не смешно. Все прекращается в одно мгновение. Ни члена внутри, ни теплых рук на теле. Макса даже на кровати нет, когда Титов глаза открывает. Сразу мерзко так становится, поебали и бросили, как только плохо стало. Он выше на постель заползает, к изголовью прижимается, его трясет. Не от холода, от чего-то более ужасного. Но Кольцов возвращается. Взмыленный и глаза охуевшие. Со стаканом воды в одной руке и с полотенцем в другой. Как на пожар примчался, даже трусы успел натянуть. Он садится рядом, смотрит побитой собакой и боится облажаться. Протянув стакан в ладони Дениса, заботливо устраивает за его спиной подушку, чтобы сидеть было удобнее. Пальцами волосы мокрые с лица убирает, вглядываясь, ища недоверие или отвращение в родных глазах. — Динь, — пока Титов жадно припадает к воде, Макс мокрым полотенцем аккуратно оттирает его тело от пота и спермы, — ты как? Денис кивает, мол, все хорошо, не парься. — Вслух скажи. — Нормально. Немая забота Максима, с которой он внутреннюю сторону разведенных бедер мягко влажной тканью обводит, и с которой целует в лоб, прежде чем в ванную уйти ненадолго, поражает Дениса. Нет, Ден знает, что Кольцов вообще без ума от него и все сделает, но то, как он на свой стоящий член забил, сразу понесся за водой, вытирал тут сидел, как с хрупкой статуэтки пыль тряпочкой… От этого сердце щемит, от этого тянет влюбиться сильнее, когда, казалось бы, куда уж? — Прости меня, — Титов двигается, чтобы место освободить, Макс ерзает нервно. — Перегнул. Денис молчит, только руку протягивает, гладит щетинистую щеку осторожно, словно реальную собаку за хорошее поведение треплет. Максим его ладонь своей накрывает, тонет в глубоких, нежных глазах напротив и прижимается к тонкому запястью. Он так виноват. Титов замирает, смотрит завороженно, как ему каждый пальчик целуют поочередно, как предплечья осторожно касаются и поднимаются до локтевого сгиба. Кольцов до невозможности ласковый. Денис не выдерживает — сам вперед подается. — Я люблю тебя, — выдыхает в самые губы, пока его обнимают крепко, надежно. Такие признания от Титова редко услышишь, он больше делает, чем говорит, или выражает любовь чем-то вроде «я машину помыл» и «рубашки тебе новые заказал», а на откровения только под градусом можно рассчитывать, либо когда расчувствуется совсем. Как сейчас. — Очень люблю, — Денис зацеловывает все лицо: лоб, нос, глаза, щеки. Везде, куда дотянется. — Прости, Дениска, — успевая только подставляться, снова просит Кольцов. Мягкие губы исчезают, Титов отстраняется, смотрит на него, будто Макс глупость лютейшую спизданул, а потом расплывается в улыбке. Типичной своей, искренней, вымученной. — Дурак ты, — головой качает и снова целует, на этот раз по-настоящему.