***
Всю долгую дорогу до местечка Эшби, где должен был проходить турнир, мне хотелось есть. Небольшой круглый хлеб и два яблока, которые Гуго поспешно сунул мне в руки, так и остались нетронутыми и тихо покоились на дне рюкзака. Есть в седле на скаку было просто невозможно. Остановился отряд лишь однажды, для того, чтобы дать лошадям небольшой отдых. Было заметно, что Буагильбер очень торопился, его ждали в Эшби не только в качестве участника турнира. Было еще что-то, на что храмовник так яростно досадовал. Пока небольшой отряд во главе с Буагильбером поил лошадей, расположившись рядом небольшим ручейком, я отошла в сторону и наконец-то достала яблоко. Есть хотелось неимоверно, и каждый кусочек казался мне слаще меда, будто ничего лучше я и не ела никогда. Присев прямо на траву и вытянув усталые ноги, я рассматривала большие деревья с выступавшими корнями, переплетенными друг с другом, раскинувшиеся кроны с богатой зеленой листвой и мягким изумрудным мхом, устилавшим под ними землю, на котором будто бриллианты, застыли капельки росы. Да, в моем мире люди уже давно позабыли как может выглядеть настоящий лес, без признаков вторгшейся цивилизации... Где-то, совсем рядом пробежал молодой олень — видимо, недалеко было место водопоя, и я успела рассмотреть чудесное создание с прекрасными темными глазами и бархатными ресницами. Изящное и полное жизни существо вновь вселило в меня уверенность: то, что со мной приключилось — еще не беда, и это еще не конец. Вполне возможно, я больше никогда не найду обратной дороги, не увижу своих близких и своего любимого человека, никогда не смогу ощутить всех благ технического прогресса и того, что называется жизнью современного человека. Но этот лес, как и этот олень, вышедший на водопой, странным образом, вселили в меня слабую надежду, что еще не все потеряно, и, по крайней мере сейчас, меня не убьют. — Вот, возьми, — неожиданно за моей спиной раздался знакомый низкий голос, я чуть не подскочила на месте. Этот голос принадлежал храмовнику. — Не стоит сидеть на земле, да еще в такой холод. Замерзла? Буагильбер подошел ко мне и протянул войлочное грубое одеяло, внимательно поглядев на меня, словно пытаясь понять, все ли в порядке. — Спасибо, — кивнула я, взяв одеяло. Сказать по правде, оно мне очень пригодилось. Было холодно, а моя одежда так и не просохла. — Зачем ты потащил меня с собой? Зачем я тебе понадобилась? — Что ж, вполне резонный вопрос, — храмовник кивнул и присел рядом. — Мои подозрения насчет тебя никуда не делись, девица. Советую тебе рассказать всю правду: кто надоумил тебя шпионить за мной, и кто твой хозяин? Пока мы будем в пути, у тебя будет время обдумать вопрос и принять верное решение: рассказать все как на духу или бессмысленно упираться и дальше. — Я совсем не та, за кого ты меня принимаешь. И никакая я не шпионка. Это просто глупо, в конце концов, полагать, что все, кто встречаются на вашем пути только и думают, как вставить вам палки в колеса, сэр рыцарь! — ответила я, но взгляд Буагильбера говорил о том, что переубедить его в чем-либо сейчас будет невозможно. — Полагаю, когда мы прибудем в Эшби, ты сильно пожалеешь о своей дерзости, и поверь, я найду способ развязать тебе язык, — храмовник презрительно фыркнул и поднялся на ноги. — В седло! — крикнул он и направился к своей лошади. Я еле успела дожевать яблоко, когда Гуго, подскочив ко мне, вновь схватил меня за руку и потащил к лошади. В этот раз он все же закутал мое озябшее тело в войлочное одеяло, и я наконец-то смогла согреться. Лошади вновь пустились вскачь; небольшой отряд продолжил путь. Вскоре мне действительно пришлось горько пожалеть о том опрометчивом ответе Буагильберу, который так неосторожно сорвался с моих губ. Лишь поздним вечером мы добрались до Эшби.***
Эшби — небольшой городок, рядом с которым расположен большой замок с несколькими высокими башнями, и обширной территорией неподалеку. Там-то и было выбрано место для турнира. До самого состязания оставалось еще целых два дня, а многочисленные шатры и телеги уже стояли рядом с выбранным для турнира местом. Здесь собирались не только участники турнира, но знатные вельможи и многочисленные слуги и оруженосцы, торговцы, кузнецы и кожевенных дел мастера, которые наперебой предлагали свои услуги досточтимым господам-рыцарям, а также было много наемников, тех, кто с радостью стремился использовать этот турнир как площадку для демонстрации своей силы и ловкости — продать себя подороже и наняться к щедрому господину — такова была цель многих крепких наемных воинов, годившихся как для охраны и сопровождения знатных особ, так и для того, чтобы пополнить те самые отряды головорезов, которые то и дело нападали на враждующих друг с другом соседей. Каждый такой сосед норовил собрать достаточное количество людей, чтобы раз и навсегда покончить со своими обидчиками. Такими «любящими» друг друга соседями были Седрик Сакс, Филипп де Мальвуазен и Реджинальд Фрон де Беф. Двое последних были нормандскими баронами, прибравшими к рукам не только пожалованные им земли, но и те, что они взяли сами, не гнушаясь применить грубую силу и пойти на открытый разбой. Как раз для таких целей и существовали те самые наемные воины, прошедшие множество битв, лишений и испытаний. Их уже ничего не пугало, и за звонкую монету они могли прирезать даже родную мать, если бы их новый хозяин дал за ее голову двойную цену. Судя по масштабам празднества, которое затеял принц Джон, в Эшби должно было состояться что-то грандиозное. Начало смеркаться, когда мы прибыли на место. К моему удивлению, храмовник расположился вовсе не в замке, не в шатре рядом с ним и не во внутреннем дворе крепости. Свернув на узкую улочку, отряд храмовника проскакал до самого конца и остановился около дома в два этажа с восемью комнатами и конюшней. Судя по тому, что около дома были чьи-то воины и слуги, встречавшие всадников, Буагильбера здесь ждали. Бриан спешился и сообщил о своем приезде одному из воинов. Тот сразу же бросился в дом, видимо, чтобы сообщить и прибытии гостей. Дверь дома отворилась, и мужчина высокого роста с черными большими глазами, облаченный в рыцарский дорогой наряд для поездок верхом, показался на пороге. Наружность его была приятной и составляла куда более приятное впечатление по сравнению с внешностью Буагильбера. Лицо его было гладким, с аккуратно подстриженной бородкой и усами, длинные темные волосы, доходившие до плеч, слегка вились, но глаза рыцаря были холодны как лед и выражали презрение к окружающим. Он будто смотрел на всех свысока. Одна бровь была чуть приподнята, а губы то и дело кривились в презрительной полуулыбке. Небольшой тонкий шрам тянулся у виска, но не портил внешность мужчины. На вид Филиппу было больше сорока лет, возможно, он был ровесником Буагильбера, но в силу обстоятельств Мальвуазен-старший вернулся из Палестины куда раньше рыцарей ордена Храма, и ему удалось избежать тех нелегких испытаний, которые выпали на долю храмовников. Заключение позорного мира, сдача Акры, пленение и гибель многих братьев-рыцарей. Все это доходило до Мальвуазена в письмах его младшего брата, да и только. Было что-то жестокое и в его манере обращаться со своими слугами и теми, кто стоял ниже его по положению. Слуг он то и дело охаживал плеткой, особенно доставалось одному молодому юноше, который был у господина на побегушках и исполнял любой его каприз. Вот и сейчас этот напыщенный индюк был чем-то недоволен, и плетка вновь прогулялась по спине молодого слуги. — Я же приказал доложить мне, как только они въедут в город! Пошел прочь! — резкий голос, выражавший привычное недовольство, но не лишенный приятных нот, принадлежал барону Филиппу де Мальвуазену. — Бриан, наконец-то! Рад тебя видеть! — рыцарь просиял при виде храмовника и вышел ему на встречу с распростертыми объятиями, сменив гнев на милость. — Филипп, я уж было подумал, что-то случилось. Мой сарацинский слуга не смог выследить этого саксонского ублюдка, но ничего, полагаю, он тоже появится на турнире. Никуда не денется, — улыбнулся храмовник, приветствуя друга. — Альберт успел отправить мне послание, я ждал тебя, Бриан. Люди Ричарда уже здесь, — Филипп не сдержал своей довольной улыбки, обнажая ровные белые зубы. — Конрад погиб, — ответил храмовник, и его глаза наполнились яростью и скорбью. — Альберт написал мне, — кивнул Филипп, закусив губу. — Конрад был единственным по-настоящему достойным королем Иерусалима. Мне очень жаль, Бриан, крепись, но слава Господу нашему, ты жив, мы живы. Вот увидишь, Ричард еще поплатится за свое вероломство и за свои кровавые грехи. Рыцари обнялись как родные братья. Филипп де Мальвуазен, как и его младший брат Альберт, был в большой дружбе с Буагильбером, впрочем как и со своим соседом — бароном Реджинальдом Фрон де Бефом. Филипп, как и Фрон де Беф, славился своей жестокостью, беспощадностью и непримиримостью. А еще — ему ничего не стоило убить любого, кто хоть как-то мог помешать его замыслам. Благородство было чуждым для людей подобного сорта. Гадкая, развратная и жестокая порода этого норманна оказала ему плохую услугу. Местные крестьяне боялись наниматься к нему в поместье, а лесные разбойники считали своим долгом ограбить какой-нибудь обоз, едущий по направлению к замку Мальвуазена. Впрочем, вступать в открытый бой или противостояние никто не осмеливался. Никто, кроме Седрика Сакса, который дал обет и поклялся никогда и ни за что не уступать ни пяди своей земли нормандским выродкам, будь то хоть сам воскресший Вильгельм Ублюдок. Таковы были соседские отношения местной знати. После приветсвия нас проводили в дом, где каждому отвели покои наверху, а слугам Буагильбера предоставили нижние комнаты в доме.***
Комната, которую отвели для меня, была небольшой, но вместе с купальней. Очень маленькое окно располагалось достаточно высоко, но оно служило вовсе не для того, чтобы любоваться на вид, который открывался из дома. Купальня располагалась в этой же комнате, в небольшом углублении. Это была большая лохань дубового дерева с невысокой лесенкой, при помощи которой из лохани было легко выбираться. Сама купальня прикрывалась занавеской из льняной серой ткани. Неподалеку располагался очаг, рядом лежала вязанка дров. Несмотря на то, что на дворе стояло лето, в доме было очень холодно. Каменные толстые стены и маленькие окна, больше походившие на бойницы, не пропускали достаточно солнца даже днем. Напротив очага стояла небольшая кровать с теплым толстым одеялом из грубой шерсти. Я огляделась в поисках отхожего места — найти его удалось не сразу. Гуго, который вошел в комнату вместе со мной, кивком головы указал мне на то, что я искала. Как раз в той же нише, где находилась купель, была маленькая дверца, а прямо за ней располагались так называемые удобства. Простой небольшой помост с круглой сквозной дырой. Нечто, напоминающее простые конструкции отхожих мест в деревенских огородах. Я и этому порадовалась, потому как все эти неудобства были ерундой по сравнению с дикой усталостью, голодом, холодной и все еще мокрой одеждой и непреодолимым желанием помыться. Даже голод для меня был не таким мучительным, как нестерпимое ощущение смыть поскорее с себя всю грязь и конский пот. Когда я вновь появилась в комнате, Гуго уже растопил очаг, а заодно подвесил котел, чтобы нагреть воду. — Сейчас принесут ужин, тебе надо поесть, — сказал он, поглядев на меня. — Я помогу тебе наполнить купальню и… Не бойся, я буду спать внизу с другими слугами. Твою одежду хозяин приказал выбросить — это неподобающий вид для женщины, и ты привлекаешь слишком много внимания таким нарядом. С этими словами Гуго протянул мне сверток — в нем была одежда и нижняя камиза, а еще кожаный простой пояс и верхнее платье с новым плащом. — После переоденешься, и не проси, чтобы тебе оставили это тряпье, — Гуго, подбросил еще немного дров в огонь. — Так приказал наш хозяин. Лучше тебе с ним не спорить, девица, и рассказать всю правду. Пойми, я не хочу тебя пугать. Я хочу тебе помочь. — Отчего же? — поинтересовалась я, положив свою заплечную ношу на постель. — Я никто для тебя, а ты принадлежишь Буагильберу со всеми потрохами. Какой резон тебе меня защищать? — Ты тоже принадлежишь сэру Бриану де Буагильберу и теперь, как бы тебе того не хотелось, он тоже твой хозяин, — усмехнулся Гуго. — С чего вдруг? Я свободный человек, я не рабыня и не… — но мне не дали закончить. — Неужели ты, девица, никак не поймешь? — перебил Гуго, отходя от очага. — У тебя больше нет той свободы, у тебя нет права решать, как тебе поступать и что делать — ты такая же собственность нашего благородного господина, как любая вьючная лошадь или телега. И лучше тебе ему не перечить, прошу тебя, для твоего же блага. Будь послушна, и не вздумай сбежать. Он с тебя шкуру спустит, когда найдет, а он найдет, поверь мне. Да и вдобавок, я отвечаю за тебя головой. — Гуго, я вижу ты незлой человек — вновь начала я, пытаясь пробить «лед» оруженосца. — Твой хозяин считает меня шпионкой, уж не знаю почему, но это не так. Я и сама не знаю, как я здесь оказалась, и почему… Если я расскажу всю правду, как ты мне советуешь, никто не поверит, а меня сочтут колдуньей или еще хуже… Хотя что может быть хуже… — Даже если и так, девица, я не смогу отпустить тебя — ослушаться приказа для рыцарей или послушников ордена — равносильно смерти, — ответил Гуго. — Для меня выпала редкая честь — стать оруженосцем такого отважного и могущественного рыцаря, как Бриан де Буагильбер, которая редко кому выпадает. Со временем я надеюсь получить рыцарские шпоры и тоже стать рыцарем. И я не собираюсь рисковать ни теми возможностями, которые мне открывает служение, ни своей собственной шкурой ради неизвестной девицы! А если наш хозяин считает тебя шпионкой… Мне запрещено тебя слушать! Значит тебе не повезло, и стоит признаться и рассказать все как было. Возможно, он пощадит тебя и не прирежет как тех, остальных… Будь ему покорна, смирись со своей судьбой… Пожалуйста, иначе, тебя ждут страдания и смерть… Мне жаль тебя, но я не могу ослушаться приказа своего господина. При последних словах глаза Гуго сделались какими-то печальными и даже умоляющими. Он был прав — приказ хозяина, а тем более рыцаря-храмовника — был для Гуго-оруженосца важней всего на земле. С чего бы он стал рисковать своей будущей орденской карьерой и жизнью ради неизвестной девицы? Все верно. — Что ж, благодарю тебя, Гуго, за посильную заботу. Постараюсь не быть для тебя обузой, — я кивнула и слегка улыбнулась, показывая своим видом, что ни в чем его не виню. — Доброй ночи. Завтра я приду за тобой, скорее всего мой хозяин захочет поговорить с тобой. Постарайся хорошо отдохнуть и… И смирись со своей судьбой. Так будет лучше, поверь, — кивнул он и, передав мне еду, которую принес слуга, вышел, заперев за собой дверь. Подобное напутствие не внушало мне радостных перспектив существования в этом новом мире. А если Буагильбер решит окончательно от меня избавиться, приняв за шпионку? А если… Плевать. Сбежать сейчас я все равно не могу. Голова моя гудела от усталости, как и все тело. Спать и есть мне хотелось одновременно, но помыться — больше всего на свете. Убедившись, что нежданных гостей больше не предвидится и подперев для гарантии дверь небольшой лавкой, я мигом принялась снимать с себя одежду. После, даже не потрогав воду, я сразу же запрыгнула в лохань, погрузившись в горячую воду с головой. Нега и тепло разлились по моему уставшему и измученному телу. Я прекрыла глаза и чуть было не заснула в таком положении, если бы не урчащий желудок, который недвусмысленно напомнил мне о том, что и перекусить бы тоже не помешало. Закончив с водными процедурами и расположившись у горящего очага, я принялась за сытную трапезу. В ход пошло все, что принес расторопный слуга: свежий хлеб, сыр, вяленое мясо, несколько слив, немного вина, похлебка и что-то еще, напоминающее то ли печенье, то ли сладкий каравай. Эти моменты были самыми приятными за последние дни. Ноги уже не смогли донести меня до кровати и я заснула прямо рядом с очагом на теплой подстилке, стащив с кровати теплое шерстяное одеяло и закутавшись в него с головой.***
Рано утром Гуго явился, чтобы принести мне немного еды и исполнить приказ своего хозяина — привести меня пред очи храмовника. Деваться мне было некуда, впрочем, как и бежать. После небольшой трапезы я покорно поплелась за Гуго. Мы вышли во двор дома. Буагильбер и Филипп де Мальвуазен только что закончили ежедневные упражнения — состязания в воинском искусстве были распространенным занятием рыцарей в ту эпоху. Оба были раздеты по пояс. Неподалеку стояли двое слуг, державших кувшин с вином и льняную ткань, служившую чем-то на манер полотенца, смоченную в уксусе. Один из оруженосцев Мальвуазена держал запасной меч, кинжал и туники рыцарей. — Бертран, шевелись, подавай завтрак! — крикнул Филипп, смеясь и толкая храмовника в плечо. — Сегодня мой день, Бриан, твои двадцать золотых уже у меня! — Можешь купить себе нового охотничьего пса для твоего лесничего, чтобы ему легче было гонять саксов по твоим лесным угодьям! — смеялся с ответ Буагильбер, вкладывая меч в ножны. Как только рыцари закончили свое развлечение Гуго направился прямиком к храмовнику, не забыв схватить меня за руку и потащить вслед за собой. — Я привел ее, господин, как вы и просили, — Гуго поклонился и оставил меня наедине с Буагильбером и Филиппом. — Пожалуй, Бриан, ты был прав — таких девиц я еще не встречал, — протянул Мальвуазен, бесстыдно разглядывая меня с ног до головы, позволив себе дернуть меня за волосы. — Она не похожа ни на одну из местных, скорей сарацинка или то многочисленное отродье, что успели наплодить наши доблестные воины на Востоке. Да ты и без меня таких встречал. Филипп усмехнулся и присел на бревно, наблюдая за тем, как храмовник учинит мне допрос. — Ты удивишься, Филипп, — начал Буагильбер, обходя меня сзади и хватая за шею. — Она еще говорит по-французски, только вот такого говора я еще во всей Франции не встречал. Откуда и зачем ты здесь появилась? Ну же, отвечай! Наверняка шпионила за мной и моим отрядом! Отвечай! — Я не шпионка! — выпалила я, попытавшись вывернуться, но Буагильбер еще сильней сдавил мне шею. — Мне никто не подсылал! — Значит правду ты говорить не хочешь? Как не хочешь признаться в том, что тебя подкупили люди Ричарда и послали следить за мной? Не так ли? Лучше тебе признаться, красавица, иначе ты пожалеешь, что родилась на свет! — прошипел храмовник, встряхивая меня и разворачивая к себе лицом. — Я не виновна! И то, в чем ты пытаешься обвинить меня — такая же неправда! — выкрикнула я прямо в лицо Буагильберу и попыталась отдалить его руку, которая продолжала больно сдавливать мне шею. — Бриан, это бесполезно! Упрямая девка, сразу видно, лучше дать кнуту пару раз прогуляться по ее ребрам, чем тратить время на бессмысленные разговоры, — хмыкнул Филипп, достав откуда-то небольшой мешочек с орехами. С каждым произнесенным словом, он отправлял орех себе в рот, будто присутствовал при скучнейшей постановке в театре с плохими актерами. — Возможно, друг мой, ты прав — отозвался храмовник, не сводя с меня горящих глаз. — Но, я сделаю последнюю попытку, лучше расскажи все по-хорошему. Кто тебя нанял? — продолжил он, вновь обратившись ко мне. Его лицо исказилось страшной гримасой, а верхняя губа чуть подрагивала. — Меня никто не нанимал! Я ни в чем не виновата, отпусти меня, хватит, мне больно! — взмолилась я, когда руки храмовника буквально сжались на моем горле, и воздуха стало не хватать. — Пустое, Бриан! Лучше отдай ее моим воинам — после долгого пути им не помешает поразвлечься, — посоветовал Мальвуазен, продолжая есть орехи как ни в чем не бывало. — Она ничего не скажет, совсем как тот подосланный мальчишка — гаденыш оказался из личной свиты Ричарда, но так и не признался. Только благодаря твоему Амету мы все же узнали правду. — Пожалуй, ты прав, Филипп, — зло проговорил храмовник, разжав пальцы. Потеряв равновесие и хватая ртом воздух, я рухнула за землю. — Эй вы, можете забирать эту девку — она ваша! Все равно больше ни на что не сгодится! — крикнул Филипп, обращаясь к своим стоящим неподалеку наемникам. — Если ты не против, Бриан. — Пусть забирают, — усмехнулся Буагильбер. — Да только смотрите, не уродуйте ее сильно, особенно лицо, после я продам ее на ближайшем невольничьем рынке. Я с ужасом перевела на них свой взгляд. Все во мне замерло и застыло, мне стало по-настоящему страшно. Бежать! Но куда? Я медленно отползла в сторону, уткнувшись спиной в стену сарая, а между тем один из наемников уже приблизился ко мне, сально ухмыляясь, и предвкушая легкое развлечения для себя и остальных. — Смотри-ка какая миленькая, совсем не похожа на тех шлюх, которые были в трактире по дороге сюда! — приблизившись ко мне, воскликнул один из них, обращаясь к остальным. — Да, если обрядить в дорогие тряпки, не отличить от какой-нибудь знатной госпожи! — вторил другой, смеясь и обнажая гнилые передние зубы. Я беспомощно оглядывалась по сторонам, тщетно ища глазами хоть какую-то помощь, но все было напрасно — бежать было некуда, а противостоять собравшейся стае здоровенных наемников было мало кому под силу. И уж точно не мне. Чудом и спасением для меня стал тот самый юный слуга Мальвуазена, который отчего-то бросился в ноги храмовнику, умоляя пощадить и отпустить меня, хватаясь за полы его дорогой туники. Уж не знаю, почему этот юноша решил вступиться за меня перед озверелой толпой и ее хозяином, но это настолько разозлило Буагильбера, что он приказал привязать меня к столбу, а заодно этого несчастного слугу к другому — что стоял напротив первого. Двое наемников тут же схватили меня и потащили к вкопанному в землю бревну, привязав к нему длинной толстой веревкой таким манером, чтобы я могла видеть происходящее. Сам храмовник, изрыгая ругательства, изо всех сил пнул несчастного юнца в живот. Тот согнулся пополам, а его губы окрасились чем-то красным… После Буагильбер схватил кнут и стал нещадно хлестать его что было сил. Крики моего несчастного заступника раздавались на весь двор, но вскоре стихли, и только хриплые стоны срывались с его окровавленных губ. Сначала я пробовала кричать, срывая горло, чтобы эта жестокая выходка прекратилась, но меня никто не слушал, да и что я могла сделать против такой нечеловеческой жестокости. Я была так же слаба и беспомощна, как этот несчастный юноша, которому его доброта аукнулась столь же ужасно, как и моя дерзость. Храмовник, казалось, вовсе не собирался останавливаться, нанося удары все чаще, и сдирая со своей жертвы кожу. Спустя какое-то время юный слуга затих и больше не подавал признаков жизни. — Кто-то еще хочет подать голос?! — зарычал Буагильбер, оглядев притихших слуг и оруженосцев. — Кто-то еще хочет ослушаться моих приказов?! Глаза его пылали яростью, а на лице проступил багровый румянец. Все молчали. После расправы Буагильбер приказал никому не трогать меня и не приближаться к столбу, где я была привязана. Тело слуги он велел оставить на месте, кинув Филиппу в руки кошель с монетами, который отцепил от своего пояса. Своеобразная компенсация за забитого насмерть мальчишку. Мальвуазен продолжал ловко закидывать орехи в рот, как будто ничего не произошло, попутно пристраивая кошель со звонкой монетой рядом с ножнами. Слезы текли по по моим щекам, меня трясло, а сердце колотилось так, словно я убегала от стаи диких волков. Постепенно все разошлись по своим делам, оставив тело несчастного висеть на столбе. А я — я провела весь день, весь вечер и всю ночь привязанной к деревянному столбу. Ночью пошел дождь, и стало так холодно, что я не чувствовала пальцы ног. Лишь утром следующего дня я провалилась в полудрему-полузабытье. Дождь нещадно хлестал и отдавался в каждой клеточке моего тела подобно ударам кнута, от которых погиб молодой слуга, имени которого я так и не узнала.***
Я не сошла с ума, не умерла и не уснула. Все оказалось правдой. Страшной, беспощадной и жестокой правдой. Меня до сих пор немного трясло, а перед глазами еще стояли жуткие картины беспощадной расправы над несчастным юношей. Тело его висело на высоком столбе, плотная льняная, местами порванная туника то и дело колыхалась на ветру, обнажая сползшие куски. Ноги несчастного уже успели обгрызть собаки, и торчащие местами кости наводили еще больший ужас. Успокаивало лишь одно — все это произошло уже после того, как он умер, и несчастный, забитый до смерти хозяином, ничего не мог почувствовать. Запекшаяся кровь, вчера стекавшая по столбу, теперь превратилась в темные потеки и издали казалась черной. На плечи мертвого слуги сели вороны, начав свою жуткую трапезу. Они клевали некогда живую плоть, разрывая ее на части и жадно глотая куски. Я отвернулась, чтобы не думать о том, что, возможно, совсем скоро и меня ждет подобная расправа. Храмовник оказался жестоким, впрочем, как и все остальные, но эта жестокость была не просто от желания наказать или преподать страшный урок другим, это было то, от чего стоило бежать куда глаза глядят. Это было настоящее, истинное отношение хозяина, безраздельно владевшего всем, даже человеческой жизнью. А душа — душа таких мало интересует, тем более, когда речь идет о тех, кто по рождению стоит ниже знатных господ. На лице Буагильбера не дрогнул ни один мускул. Казалось, эта расправа была для него делом настолько привычным и обыденным, что это пугало еще больше. К вечеру, несмотря на то, что я провела под дождем все утро и весь день, он так и не отдал приказ отвязать меня или хотя бы принести воды. Я по-прежнему была привязана к столбу во дворе дома, а напротив все так же висел несчастный слуга, который осмелился помочь мне и вступиться за мою честь. Чувства вины и страха никак не покидали меня. Что-то жгло изнутри: этот человек погиб из-за меня, купив ценой своей жизни жалкую отсрочку. Бессильные слезы вновь хлынули из глаз и стекали по щекам и шее; я ничего не могла исправить, как уже не могла помочь ни ему, ни себе. Все оказалось вовсе не так, как было в книге. Все не так…