***
Я успела лишь указать на свой нехитрый скарб, оказавшийся на земле во время потасовки. Заметив мое движение в сторону рюкзака, храмовник кивком головы приказал забрать мои вещи и отдал сигнал к продолжению пути. Приору Эймеру и его двум служкам ничего не оставалось, кроме как кинуть пару монет Вамбе и поспешить за отъезжающим рыцарем Храма. Смеркалось. Тучи сгущались все сильнее, и вскоре дорога стала едва различима в кромешной мгле. Буагильбер то и дело переговаривался с приором, что-то приказывал своим людям, каждый раз бросая на меня суровый взгляд. Зачем я ему сдалась, и почему он приказал забрать меня с собой? Неужели считал шпионкой, подосланной на его погибель? Если и так, то почему не прикончил сразу? Никто бы обо мне в этом мире точно не всплакнул. Но судя по всему, храмовник имел какие-то свои соображения на мой счет. Теперь я сидела со связанными руками впереди одного из сарацинских слуг Буагильбера. Мне было холодно и страшно, а еще очень хотелось есть. Невольно мне вспомнилась книга и все те события, которые следовали за встречей на дороге, а это значит, что скоро на нашем пути окажется тот самый крест, вросший в землю, а рядом с ним — благородный рыцарь Уилфред Айвенго, который в одежде пилигрима возвращается домой. Эти мысли придали мне какую-то надежду и даже некоторую смелость. Постаравшись взять себя в руки и немного успокоившись, я прислушалась к разговору приора Эймера и храмовника. — Так значит, этот франклин, Седрик, как вы его назвали, столь ревностно охраняет свой покой и заодно свою дочь, что не принимает никого у себя в гостях? Неужто девица так красива, что ее требуется охранять даже за толстыми стенами замка? — продолжал Буагильбер, спустив кольчужный капюшон чуть ниже на лоб, словно предчувствуя что-то недоброе и готовясь к стычке, а не к ночлегу. — Леди Ровена ему не дочь, а воспитанница, но Седрик строго присматривает за ней, словно если бы она была его собственной дочерью. Он прочит ее в жены последнему саксонскому потомку самого короля Альфреда, — пояснял приор Эймер. — Но лучше вам, дорогой мой собрат, не смотреть в сторону этой девицы, не хватало еще, чтобы вы и в замке устроили ссору. Хватит с нас лесного приключения, брат Бриан. — Что ж, — ухмыльнулся храмовник. — Постараюсь сдержаться и вести себя как подобает моему сану. Но наш спор остается в силе, и вы сами дадите мне право разрешить его, так ли хороша и красива эта девица, как о ней говорят! Буагильбер и приор Эймер еще долго обсуждали свой спор и то, какую награду получит победитель. А тем временем стемнело, и первые молнии разрезали черный небосвод, а потом разразилась гроза, которая заставила всадников поторопиться. Вскоре, как я и ожидала, кавалькада заплутала в лесу, и сэр Бриан долго спорил с приором по поводу того, куда свернуть, и как продолжить путь, но все же решение было найдено, и наконец, мои надежды оправдались — вросший в землю старый крест вырос прямо на дороге, а после... После все случилось именно так, как было в книге. Уилфред Айвенго, облаченный в одеяния пилигрима, сам указал дорогу к своему дому, и сам повел своего врага в родовое гнездо. Гроза бушевала, и дождь лил как из ведра. Я промокла до нитки и замерзла так, что зуб на зуб не попадал, а голод уже не казался столь мучительным. Руки тряслись от холода, но хуже всего было то, что я не знала и даже не могла понять, как мне вернуться обратно? И куда? Что со мной произошло? Почему я оказалась здесь, и существует ли обратный путь, или мне суждено до конца своих дней скитаться неведомо где? Спустя некоторое время мы все же оказались у ворот жилища Седрика. Храмовник нетерпеливо затрубил в рог, желая получить кров в эту страшную ночь, когда всякая тварь желает найти хоть какое-то укрытие от разразившейся бури. Наконец ворота отворились, и всадники въехали во внутренний двор.***
Прежде чем войти в большой зал, где новоиспеченных гостей поджидал Седрик Сакс, храмовник грубо натянул на меня дорожный плащ одного из своих слуг и заставил спрятать волосы под капюшон, а потом наклонился к самому уху и злобно процедил: «Если только пикнешь или вздумаешь убежать, не надейся на спасение — я сам тебя прирежу после того, как мои оруженосцы и слуги по достоинству оценят то, что у тебя под этими странными мужскими тряпками. Все поняла?» — прошипел он, а его лицо при этом исказилось и приняло пугающее выражение, темные глаза храмовника сверкнули от нетерпения. — «А теперь ни звука, и ступай к остальным слугам.» После этого недвусмысленного предупреждения Буагильбер что-то сказал своему оруженосцу, и тот сразу же схватил меня за локоть и потянул в ту сторону зала, где за большим столом у очага располагались слуги. Сам храмовник, как впрочем, и приор Эймер, нашел время переодеться. Только теперь я смогла рассмотреть его и остальных как следует, не так, как это было на лесной дороге. Многочисленные свечи в зале и огромный очаг, растянувшийся почти на всю стену, давали достаточно света. Буагильбер вошел вместе с приором, а остальные слуги рассредоточились по залу, где стояли низкие дубовые столы, чуть ниже, чем те, которые были предназначены для хозяев дома и почетных гостей, и стояли на своеобразном помосте. Сэр Бриан де Буагильбер представлял собой яркую смесь из неоправданной вседозволенности, превосходстве над остальными, заносчивости и привычки считаться лишь со своими желаниями. Внешне этот человек совсем не походил на книжного храмовника. Надменно поднятая голова и расправленные широкие плечи говорили о привычке скорей подчинять, нежели подчиняться. Его статная фигура была куда внушительнее, чем у почтенного прелата, а длинная туника красного шелка была скроена настолько ладно, что только подчеркивала атлетически сложенную фигуру рыцаря. Белоснежный плащ с нашитым на нем красным восьмиконечным крестом ниспадал крупными складками почти до самого пола. Его темные и очень выразительные глаза казалось, могли проникнуть в душу каждому, кто встречался на пути этого человека. Черты лица были крупные, будто выписаны яркими и нарочитыми мазками умелого художника, который изобразил мужественность, ярость, гордыню и уверенность, граничившую с распущенностью, и убеждением, что все его грехи будут прощены. Рыцари ордена Храма могли преступать любые законы и границы дозволенного, с легкостью нарушая свои обеты. Все эти законы касались рядовых членов ордена, а сэр Бриан де Буагильбер был не простым рыцарем, а прецептором и командором, о чем, помимо дорогого наряда, свидетельствовали серебряные наплечники на плаще с изображением такого же восьмиконечного креста, какой был нашит на самом белоснежном символе ордена. Привыкший к неограниченной власти, полному и беспрекословному подчинению, храмовник глядел на всех с некоторым налетом презрения и осознания того, что по своему положению он всегда будет выше любого монарха во всей Европе. Вместе с тем на его лице то и дело возникало задумчивое выражение, и в эти мгновения его внешность приобретала некоторые приятные глазу черты. Страшный шрам был свидетелем серьезного ранения, которое было бы смертельным, будь его противник порасторопней и направив острие чуть левее… Суровое и надменное выражение лица Буагильбера немного смягчилось, когда Седрик пригласил поздних гостей к столу. Еще раз метнув на меня злобный взгляд, видимо для того, чтобы окончательно запугать, храмовник сел на указанное ему место по правую руку от хозяина дома. Мое же место было среди остальных слуг, рядом с одним из оруженосцев — Гуго. Это был высокий и крепкий молодой человек, возможно, моих лет, но его лицо красноречиво говорило о том, что все тяготы и лишения он пережил вместе с хозяином. С ранних лет Гуго, отданный на военную службу, повидал много сражений. Об этом говорили его шрамы на лице и руках. Я догадывалась, что под воротом нижней туники и под кольчужным одеянием скрывается гораздо больше подобных шрамов. У Гуго были такие же темные глаза как и у храмовника, но было в них что-то другое, какое-то необъяснимое выражение, то самое, когда человек несмотря ни на какие обстоятельства, препятствия и горе, смог сохранить в душе каплю тепла и достоинства. Чуть выгоревшие на солнце брови, обросшая шевелюра, сильный загар — все говорило о том, что оруженосец был в Палестине вместе со своим хозяином и сражался с ним бок о бок. Вскоре подали ужин, и кравчие стали разносить вино, воду и другие напитки. Гуго подтолкнул меня ближе к тому месту, где было теплее, протянув мне миску с горячей похлебкой и добротным куском хлеба с копченым мясом, а после молча сел рядом и закрыл своей мощной фигурой от остальных слуг. Плащ он мне снять не позволил. Мне не пришлось выбирать, и несмотря на липнущую к телу мокрую одежду, я с жадностью стала есть похлебку и уплетать хлеб и мясо за обе щеки. Голод все же победил и теперь царил над разумом, неудобствами и теми неприятностями, которые приключились со мной так внезапно. Седрик был прав, храмовники любили большие кубки и хорошее вино, и сэр Бриан де Буагильбер не был исключением. Впрочем, как и приор Эймер, который все-таки был сдержаннее и мягче, чем его собрат во Христе. Буагильбер спорил с Седриком о происхождении некоторых английских слов и считал неопровержимым, и не поддающимся сомнению тот факт, что только французский язык можно было считать единственным приличным из всех. Я невольно улыбнулась, услышав последнюю фразу от заносчивого рыцаря, и если бы мне дали слово, я с уверенностью могла бы ответить, что спустя несколько веков ничего не изменилось. Но мои размышления прервал кравчий Освальд, объявив о неожиданном появлении леди Ровены. Седрик, хоть и был недоволен столь вольным и неуместным проявлением своей воспитанницы, все же не мог запретить ей войти в зал. Я ожидала увидать красавицу, с таким усердием выписанную мастером английской классики, но когда Ровена появилась на помосте, то разочарование постигло меня куда быстрей, чем закончился в моих руках хлеб, и опустела миска с похлебкой. Эта девушка была хорошо сложена, ее шелковые светлые локоны были красиво убраны под своеобразную золотую шапочку. Голубые глаза показались мне вовсе не привыкшими повелевать, скорее наоборот. Леди Ровена сейчас напоминала запуганного ребенка или подростка, который залился краской стыда от большого скопления взрослых мужчин вокруг. Она растерянно глядела на своего воспитателя и лишь легким поклоном приветствовала собравшихся. Седрик не промедлил упомянуть о том, что Ровена уже просватана за почтенного саксонского тана — Ательстана Конингсбургского, и что свадьба состоится совсем скоро. Услышав последнюю фразу, Ровена и вовсе загрустила, опустив свои прелестные голубые очи долу и, не произнеся ни единого слова, лишь слегла притронулась к поставленному перед ней блюду. Приор Эймер не замедлил выразить свое восхищение ее красотой и изяществом, а вот храмовник, во все глаза смотревший на саксонскую красавицу, вел себя подобно дикарям, никогда не видавшим женщин, либо тем мужчинам, что провели долгое время без женского общества и были готовы броситься на любую особу младше старух-повитух да служанок. Буагильбер, несмотря на недовольство Седрика, привык считаться только со своими желаниями, и продолжал отпускать довольно банальные и наглые комплименты в адрес незнакомой женщины, которая, судя по ее виду, не на шутку испугалась столь пристального внимания храмовника. Мне же было противно глядеть на чванливого и бесцеремонного норманна: этот рыцарь не знал удержу и не признавал никаких границ, будто остальных и не существовало на свете. Я хотела встать и подойти ближе к огню, чтобы хоть как-то просушить свою одежду, но проворный Гуго схватил меня за руку и резко усадил на место. — Тише, девица, — прошептал он. — Куда собралась? Мой хозяин приказал не спускать с тебя глаз. Я уже хотела было возразить, но меня прервал тот самый пилигрим в темных одеяниях. — Эй, добрый человек, не стоит так прятать эту девицу. Дай ей отдохнуть и просушить свою одежду, не то на завтра она заболеет, и твоему хозяину прибавится забот. Голос принадлежал молодому рыцарю Уилфреду Айвенго, который до сего момента хранил тишину, и лишь изредка бросал взгляды, полные ненависти и презрения, на храмовника. — Мой хозяин прикажет спустить с меня шкуру, если я ослушаюсь его, — ответил Гуго, внимательно поглядев на пилигрима. — А если девица помрет в дороге от простуды и голода? Твой хозяин уж точно не будет этому рад. Оставь эту малютку, пусть немного отдохнет от долгой дороги, — продолжал пилигрим, осторожно высвобождая меня из крепкой хватки Гуго и давая дорогу к огню. — Ты, видать, не знаешь, кто мой господин, — продолжал Гуго, с опаской поглядев в ту сторону, где сидел Бриан де Буагильбер. — Он может приказать запороть насмерть не только меня, но и ее. Мне не впервой терпеть кнут на своей спине, а вот ей… Она и десятка ударов не выдержит. И Гуго покачал головой, глядя на мои тонкие трясущиеся руки, которыми я с большим трудом развязывала мокрые завязки плаща. — Разве рыцарям Храма дозволено возить с собой женщин? — подхватил пилигрим. — Или храмовники могут таскать пленных сарацинок как и у себя в палестинских владениях? При последних смелых словах пилигрима, Гуго сверкнул глазами и нахмурился, а потом поднялся из-за стола с намерением вновь вернуть меня на место. — Тебе стоит держаться от нее подальше, пилигрим, — процедил оруженосец Буагильбера, а сам пристально посмотрел на меня и покачал головой, тем самым намекая, чтобы я даже не думала просить заступиться за меня этого наглеца. Моя жалкая надежда на спасение угасла. — Глупо будет потерять жизнь из-за какой-то девчонки. Мой тебе совет, не лезь не в свое дело. Ответа не последовало, но прятавшийся под плащом Уилфред так сильно сжал руку Гуго, что у того на лбу проступил пот, и оруженосец предпочел сесть обратно за стол. Мне все же удалось пробраться поближе к огню. К счастью для Гуго, Айвенго и меня, наш спор был заглушен голосами многочисленных слуг, обедавших в этом зале, поэтому он не перерос в стычку или открытую драку. Пилигрим чуть отступил и окончательно закрыл меня собой от всех остальных. Даже в плаще пилигрима Айвенго выглядел сильным и мускулистым, его голубые глаза были внимательными и отнюдь не мальчишескими. Да, война изменила и его. А последний крестовый поход еще и провел роковую черту между двумя враждующими сторонами: Ричардом Львиное Сердце и его сторонниками, и теми, кто принял сторону французского короля Филиппа Августа, а также рыцарями ордена Храма. Обе стороны ненавидели и презирали друг друга. Каждый находил те или иные промахи в окончательном поражении христианского воинства в Палестине, и каждый винил в них другого. Ужин не обошелся без новостей из Палестины, а потом и вовсе перетек в опасную полемику между Брианом де Буагильбером и пилигримом. При упоминании о турнире в Сен-Жак-Д’Акре храмовник пришел в ярость и даже потянулся к рукояти своего меча, но прозорливость Седрика Сакса и такт приора Эймера кое-как спасли положение. Да и неожиданно спор был прерван появлением нового гостя. Исаак из Йорка на свою беду, тоже попал в пучину ненастья, и теперь нуждался в крове на эту ночь. По дороге в город его, как и отряд храмовника, настигла гроза. Высокий седобородый старик лет семидесяти, Исаак смиренно поклонился хозяину дома, а после того как ему указали на место, где он бы мог поесть и обсушиться, он медленной поступью побрел прямо туда, где сидели Гуго, пилигрим и я, старавшаяся хоть как-то согреться и просушить свою одежду. Запах горячей похлебки творил чудеса, и глаза мои то и дело слипались. Усталость и невероятные события этого дня сделали свое дело. Тело мое ныло, а сильней всего болела рука, за которую меня так яростно хватал храмовник. Ноги гудели, а сил уже совсем не осталось. Тщетно стараясь прислушаться к разговору пилигрима и еврея, я все же задремала, облокотившись о стену рядом с очагом. Перед моим взором мелькали расплывчатые отблески свечей, плыли очертания фигур, а разговоры слуг и господ сплелись в один гул, который постепенно уходил все дальше и дальше. Я не услышала о чем спорил Седрик и возвратившиеся так не вовремя свинопас Гурт и шут Вамба, как и не слышала того, что приказал своим сарацинам Буагильбер: следить за Исааком и схватить его по дороге в Йорк. Сколько мне удалось проспать в таком положении, я не знала, только спустя какое-то время все же почувствовала на себе чьи-то крепкие руки, несшие мое размякшее усталое тело куда-то в неизвестном направлении. Вслед за тем я провалилась в крепкий сон.