***
В комнату вошел мужчина высокого роста, одетый как подобает рыцарям-храмовникам. Буагильбер закрыл дверь на ключ и повернулся ко мне, оглядывая меня с головы до ног. Его темные, до этого момента суровые глаза, внезапно загорелись яркими огоньками, а его губы чуть дрогнули, будто хотели расплыться в улыбке, но рыцарь взял себя в руки и принял вальяжный вид. Тот самый, который напускают на себя задиры-мальчишки, подавляя напускной бравадой собственное стеснение. — Наконец-то я могу разглядеть тебя, прелестный цветок, — заговорил храмовник неожиданно ласково. Меня это ничуть не удивило, знакомая французская «песня» звучала на все лады даже здесь. — Значит, я уже не проклятая шпионка? Глупый и неуместный вопрос, подумала я, но так хотя бы, он прекратит меня разглядывать как насекомое. — Я решил оставить тебя при себе. На шпионку ты и вправду мало походишь, — ответил Бриан, снимая свой белоснежный плащ из дорогой материи с нашитым восьмиконечным красным крестом. — И твои руки слишком слабы, чтобы держать оружие, вчера я в этом убедился. Впрочем, ты абсолютно не похожа… — На кого? — мне и самой стало интересно, на кого, и зачем храмовник пришел на самом деле. — На тех сарацинских гурий, которых я встречал на Востоке, хотя... — продолжал Буагильбер, присаживаясь ближе к камину и вытягивая ноги. — Я бы назвал тебя тем прекрасным созданием, которые родятся от неожиданно вспыхнувшей страсти между каким-нибудь благородным рыцарем и сарацинской невольницей. — И откуда же такие наблюдения? — теперь пришел мой черед удивляться. А и пусть, как говорится, хоть горшком назови, да в печь не сажай. В моей памяти четко рисовались картины прошлого дня и жестокой расправы. — Твои тонкие руки, твои стан, щиколотки и нежные пальчики… Волосы, нежные такие, мягкие… В тебе наверняка есть и благородная кровь… А глаза? Наверняка, эти два темных омута достались тебе в наследство от той, чьи очи были также притягательны и могли сводить с ума, — с этими словами храмовник поднялся и подошел ко мне вплотную, осторожно проведя рукой по моей щеке. — Оказывается, поэтому меня привязали к столбу и заставили пробыть под проливным дождем всю ночь? Или эта проверка специально для шпионов? А забить насмерть того несчастного мальчишку — тоже? — мой ответ, не лишенный доли ехидства, явно не понравился храмовнику. — Если бы ты была подосланным… — Бриан отдернул руку от моего лица, словно он обжегся, подавив в себе нарастающее недовольство. Шрам на его загорелом лице проступил ярче белой полосой, и храмовник поморщился, проведя по нему рукой — не побрезговал бы и с тебя шкуру до пят спустить! Он отошел к окну и с силой захолонул ставни. — Вот что, хватит любезностей, ты очень дерзка и непослушна, девица. Уж поверь, подобное тебе явно не пойдет на пользу. В следующий раз ты отведаешь кнута точно так же, как и любой другой мой раб! — Буагильбер развернулся ко мне и схватил за руку. Опять! Рука вновь противно заныла и напомнила болью. — Ступай за мой, это было временное пристанище. Завтра турнир, и шатры наверняка уже подготовили. Ты мне понадобишься как служанка. Видишь ли, Гуго — мой верный оруженосец, и ему не пристало заниматься стиркой одежды, да и вино подносить ему не след, а моего сарацина я одолжил своему доброму другу. Мне нужна служанка, чтобы подавать мне еду, питье и заботиться об одеянии. Будешь и дальше дерзить — продам на ближайшей ярмарке. — А на турнире вместо тебя выступать не нужно? Очень надеюсь, что этого за тебя мне делать не придется! — моя шутка была явно не к месту. Я быстро успела пожалеть о том, что вовремя не закрыла рот и уже ожидала очередного приступа гнева храмовника, рука-то все еще было в «плену» его стальной хватки. — Чудная девица, ей-богу! На такое и я бы посмотрел, да и сто золотых монет, пожалуй, отсыпал! Острый язык - не самая лучшая женская добродетель! — неожиданно рассмеялся Бриан так заливисто и раскатисто, что я сама невольно улыбнулась. Это не укрылось от храмовника. Еще с минуту он глядел на меня, а потом взял мое лицо своими большими, широкими, шершавыми ладонями и внимательно и очень серьезно посмотрел мне прямо в глаза. — Уж не знаю, кто ты и откуда, но я вряд ли захочу расстаться с тобой… — сказал он тихо, вновь проводя по моей щеке своей теплой ладонью. — Не бойся, даю тебе слово — я не собираюсь тебя продавать. — Даже если я буду дерзить? Отчего же, сэр рыцарь, ведь именно так поступают с пленниками и провинившимися слугами? — спросила я, приподняв бровь. — Ты права, это так, — кивнул храмовник, произнося слова каким-то покорным тоном. — Улыбнись еще, пожалуйста. — Что? Ты просишь меня улыбнуться? Такая просьба показалась мне чрезвычайно странной, особенно после той жестокости, невольной свидетельницей которой я стала вчера. — Да, прошу, улыбнись еще. Я даю тебе слово, что не продам тебя. Клянусь своим родовым гербом и мечом, — глаза Буагильбера стали совсем другими. Сейчас они были кроткими, умоляющими и составляли разительный контраст с его внешностью и поведением. — Хорошо, хорошо, — ответила я и улыбнулась, но не от того, что жестокий рыцарь просил меня, а потому что представила себя закованной в железные доспехи и то, как я, кряхтя, с трудом направляюсь к боевому коню. Это был бы номер. Воплотись такое в жизнь, мне самой бы хотелось посмотреть со стороны. — Благодарю, — неожиданно смутившись, ответил Буагильбер. На его смуглом лице слегка проступил румянец. — А теперь пойдем, у нас не так много времени. Нужно еще Замора перековать. Турнир уже завтра. С этими словами храмовник схватил одной рукой лежащий на лавке плащ, а другой меня и потащил вон из комнаты. До этого я лишь успела наспех сгрести свои вещи в рюкзак и почти бегом отправилась за ним.***
Шатры, где располагались рыцари-зачинщики, представляли собой что-то наподобие огромных палаток разных цветов и размеров, с установленными на них флажками, повторяющими те же мотивы, которые были изображены на гербах участников. Рядом располагались небольшие навесы и шатры их слуг и оруженосцев. Неподалеку стояли телеги и вьючные лошади. Боевые кони находились отдельно. Один из оруженосцев водил коня своего хозяина на перековку, другой должен был позаботиться об амуниции рыцаря, проверив все крепления, сохранность и прочность брони, заменить оружие в случае необходимости, а также позаботиться о его смене. Кузнецы, которые выстроились плотной чередой из скромных светлых палаток, многочисленных наковален и снующих туда-сюда слуг и оруженосцев. Здесь кипела работа с самого утра и до позднего вечера, ведь знатным господам, принимавшим участие в турнире, требовались лучшие мастера со всей округи. А слухи о том, что сам принц Джон будет раздавать награды победителям и почтит вниманием столь отдаленный уголок Англии, собрали еще больше народа, чем когда-либо было в Эшби. Наконец, мы приблизились к шатрам рыцарей-зачинщиков. Они располагались на большой поляне и как бы в некотором отдалении от того места, где располагалось ристалище и деревянные трибуны для зрителей. Места для знатных господ, свиты принца Джона и его самого были обиты бархатом и располагались под навесом с разноцветными флажками. Шатры Филиппа де Мальвуазена и Реджинальда Фрон де Бефа располагались рядом с большим, выделяющимся среди остальных, шатром храмовника. Два других принадлежали Ральфу де Випонту, норманнскому барону, и Морису де Браси. Морис де Браси был в дружбе с Фрон де Бефом и Филиппом де Мальвуазеном и надменным Буагильбером. Сам рыцарь состоял на службе у принца Джона и был начальником отряда наемников и стрелков. Несмотря на свое благородное происхождение, де Браси не был так богат, в отличие от своих друзей, как тот же Филипп или Фрон де Беф, и не так удачлив в осуществлении своих замыслов, как храмовник. Единственно, в чем был уверен де Браси, так это в своем умении служить своему господину, полагаясь на свое рыцарское мастерство и крепкий отряд наемников, готовый в любую минуту услужить тому, кто заплатит больше. Таков был и сам Морис де Браси. Рассчитывать ему больше было не на что, но мысли о выгодной женитьбе никогда не покидали голову этого смазливого и галантного как трубадур, норманна. Де Браси одевался по последней моде и всегда был одним из первых дамских угодников при дворе принца Джона. Вот и теперь несмотря на участие в турнире, он все же предпочитал держаться именно в свите принца, нежели проводить время в упражнениях и проверке доспехов перед турниром. — Мы пришли, — сказал Буагильбер, заводя меня в свой большой шатер. Да, шатер был по-настоящему великолепен и вовсе не напоминал те палатки, в которых ночуют нынешние туристы в моем мире. Шатер состоял из трех достаточно просторных помещений, отделенных друг от друга плотными занавесями, напоминающими легкие ковры из красной материи с золотыми диковинными узорами. Широкие опоры шатра были тщательно вбиты в землю. На них же были закреплены веревки, державшие навес. Внутри первого помещения, прямо посередине был сложен костер, где на углях Амет уже жарил мясо к ужину, здесь же стояли несколько низких лавок и стол. По углам лежали подушки, длинные и широкие. По-видимому, Буагильбер перенял множество восточных привычек и не собирался им изменять даже в Англии. Другая комната была по всей видимости, купальней, так как именно здесь располагалась большая деревянная лохань с теплой водой и широкой скамьей, где расторопный Гуго уже приготовил для храмовника чистую одежду. Здесь же был небольшой стол со стоящим на нем блюдом с фруктами, вином и несколькими лепешками. Третья комната, как я догадалась, была своеобразной спальней рыцаря. Пол был устлан множество ковров искусной работы. Несколько красивых разноцветных мягких подушек, расшитых шелком, также размещалось на полу. У одной стены шатра располагалась очень низкая кровать, она лишь едва приподнималась над полом. Рядом была широкая лавка, да такая, что на ней спокойно мог уместиться еще один человек. Тут же стоял небольшой сундук, ключ от которого был у самого Буагильбера. У самого входа в шатер я оглянулась, словно почувствовала чей-то пристальный взгляд. И не ошиблась. Глаза, устремленные на Буагильбера и меня, черные будто осенняя ночь, пронзительные и пугающие как удар кинжала, принадлежали барону Реджинальду Фрон де Бефу. Этот норманн, походивший на гигантский утес, пугал не только своим ростом и суровой внешностью, но и невероятной силой, которая была видна даже на расстоянии. Шрамы, покрывавшие его лицо, красноречиво говорили о многочисленных стычках и битвах, пугали еще больше, когда чернобровый богатырь хмурился или просто внимательно кого-то разглядывал. Широкие мощные плечи и мускулы говорили о том, что рыцарь не пренебрегает ежедневными упражнениями. Он был подобен какой-то машине, созданной крушить, разрубать на части и уничтожать все, что попадется под руку или вызовет его немилость. Черная туника, доходившая почти до самых щиколоток рыцаря, была подпоясана дорогим кожаным ремнем со вставками из драгоценных камней. На груди была нашит герб из белой ткани, изображавший голову быка. Точно такие же цвета были закреплены на шатре и щите, который красовался у входа в шатер барона. На тот же манер были одеты его оруженосцы и слуги, черно-белые одеяния которых мелькали то тут, то там, кружась в каком-то нескончаемом танце, спеша приготовить для своего господина все, что только будет угодно его милости. Сам барон стоял у входа в свой шатер с кубком в руке и то и дело отпивал небольшими глотками вино, разглядывая вновь прибывших. Завидев храмовника, Фрон де Беф проводил его внимательным взглядом и слегка кивнул. В ответ Буагильбер лишь усмехнулся и тоже кивнул, поторопившись подтолкнуть меня в спину и быстрей запустить в свой шатер. — Проходи, поможешь мне помыться и переодеться, пока Гуго занят моей кольчугой. Оставь свою поклажу Амету. Не бойся, твой узелок никуда не денется. Шевелись, — сказал Бриан, оглядываясь по сторонам и толкая меня в шатер. Амет, который, как оказалось, вовсе не был удивлен присутствием женщины в шатре своего господина, спокойно продолжал жарить куски мяса и выкладывать их на большое серебряное блюдо. Мне ничего не оставалось, как последовать за храмовником. Пройдя в ту комнату, где располагалась купель, Бриан задернул полог, служивший своеобразной дверью, и стал развязывать кожаный пояс, которым была стянута его туника. Ножны с длинным обоюдоострым кинжалом и мечом он отстегнул ранее и осторожно положил на стоящую рядом лавку. Плащ он небрежно швырнул мне на руки. — Развяжи ворот, — буркнул Буагильбер и немного наклонился ближе. Мне ничего не оставалось, как подчиниться приказам и развязать не только ворот туники. Дальше последовали нарукавники и еще несколько креплений, которые держали верхнюю тунику и кожаный подкольчужник, который храмовник снимал крайне редко. Потом мои руки поймали нижнюю рубашку и шоссы. Спустя еще мгновение передо мной стоял полностью голый мужчина, который совершенно не стеснялся присутствия женщины. Я отвела глаза, на что храмовник только рассмеялся. Несколько глубоких шрамов красовалось на его крепком, атлетически сложенном теле. Шрамов было много, но глубоких и больших, говоривших о том, что Бриан не раз подвергался смертельной опасности, было всего два. Длинная, тянущаяся по всему правому боку и спускающаяся к животу тонкая белая линия — шрам от сарацинской сабли. Другая осталась на память от копья и проходила широкой «дорожкой» по груди и плечу, оканчиваясь глубоким шрамом. Видимо, именно туда и попало острие того копья, оставив навсегда страшную отметину в качестве напоминания об умелом враге. — Принеси мне чистую одежду и останься — польешь на меня из ведра с прохладной водой. Одежду ты найдешь в сундуке, вот ключ, — небрежно бросил Буагильбер и отдал мне ключ от своего сундука, а потом забрался в купальню, окунувшись в воду с головой. Так прошел почти весь вечер — стирка одежды и помощь доблестному рыцарю в купании. Амет любезно предоставил мне большущий котел, куда отправилась вся одежда храмовника, а после сарацин бросил туда что-то из какого-то мешочка. В воздухе разлился приятный легкий аромат. Потом Амет налил туда же ведро воды и поставил все это на огонь, который он предварительно развел неподалеку от шатра. В точно таких же котлах стирали свою одежду оруженосцы, освободившиеся после поручений хозяев, а также слуги и я. Закончив стирку, всю одежду и белье развешивали с другой стороны шатра и чуть поодаль, там, где стояли телеги с поклажей. Несколько вбитых в землю кольев и натянутые веревки — вот и все, что было нужно в тот вечер. — Что это? Чем это так вкусно пахнет? — спросила я. Запах был действительно очень приятным. — Это наш хозяин привез из Святой земли. Отлично помогает от блох и других тварей, — ответил Гуго, который неожиданно вырос позади меня. В его руках были повод и седло для боевого коня Буагильбера — Замора. — Интересно, а на что похоже это средство? — меня разбирало неподдельное любопытство, так как остальные оруженосцы и слуги использовали простое сваренное мыло. — Точно не знаю, как действует этот чудесный бальзам, но Амет не раз возил зелье с собой и каждый раз доставал из мешочка, когда дело касалось стирки белья, еще там, в Палестине, и смешивал все с простым мылом, а иногда и так в воду добавлял, но он никому из нас не позволяет даже прикасаться к этому волшебному мешочку — бережет для хозяина, — ответил Гуго, улыбаясь. — Хватит мести языком как баба, Гуго! Напои Замора и ступай в шатер — ужин готов. После — всем спать, — раздался недовольный голос грозного рыцаря. Буагильбер появился в проходе шатра и внимательно наблюдал за суетившимися слугами и оруженосцами. Заметив меня, он уже хотел было разразиться новой тирадой, но присутствие любимца — боевого коня, заставило его немного смягчиться. Бриан подошел к Замору и нежно потрепал его по густой черной гриве, что-то прошептав коню на ухо. — И ты, ужинать будешь с нами, — обратился он ко мне, как бы невзначай, голос его приобрел спокойный тон, а сам храмовник словно нашел точку опоры и теперь казался даже спокойным. Первые звезды высыпали на летнем небосводе. Небо, хоть и становилось постепенно все темней, но сохраняло ту высоту и глубину, какую можно увидеть лишь в теплое время года.***
На другое утро меня разбудил Гуго, растолкав чуть ли не пинками и послав меня одеваться, да скорей подавать еду. — Вставай, ну же, проснись, — торопил Гуго. — Хозяин ждет, поспеши и смотри, не рассерди его! Я оставлю твой завтрак и молоко рядом с моим местом под навесом. Поешь обязательно, когда вернешься, день будет суматошным, а тебя и так ветер колышет. Ну же, шевелись, малютка! Утро было ранним, до самого турнира еще было много времени, но слуги и оруженосцы были уже на ногах. Они суетились и бегали туда-сюда. Одни готовили еду, другие заканчивали проверку доспехов и начищали броню своих хозяев до блеска, некоторые надевали особую сбрую и защиту на боевых коней. Когда я вошла с подносом, полным еды, в ту часть шатра, которая отводилась для рыцарей, Буагильбер уже поднялся с постели и теперь стоял на коленях перед небольшим золотым распятием, читая шепотом молитву во славу Богородице. Я застыла с подносом в руках, не решаясь прервать молитву. Бриан стоял на коленях, чуть склонившись, раздетый до пояса, а его губы повторяли слова молитвы. За долгие годы храмовник привык к ежедневным утренним бдениям, а строгий устав ордена соблюдался даже тогда, когда Буагильбер не находился в своей прецептории храмовников. Привычка, сформированная давно, не менялась на протяжении двадцати лет. Закончив молитву, Бриан поднялся и повернулся ко мне, делая знак рукой, что я могу войти и поставить еду. — Постой, — неожиданно сказал Буагильбер, когда я уже собиралась уходить. — Сегодня первый день турнира, если в суматохе ты надумаешь сбежать от меня — знай, что Гуго поплатится собственной шкурой, если упустит тебя. Так что, солнышко, можешь прогуляться по торговым рядам на ярмарке, куда съехалось немало торгашей, чтобы развлекать женщин и детей всякими безделушками. Можешь посмотреть сам бой, но только не лезь в толпу. Но если я не найду тебя в моем шатре вовремя, будь уверена, ты горько об этом пожалеешь, моя сладкая. От последней фразы меня передернуло, что-то скользкое и неприятное заскребло по спине, глаза храмовника загорелись, и его рот растянулся в мерзкой похотливой улыбке. Я кивнула и поспешила было уйти, но Буагильбер поймал меня за руку. — И еще, — он с силой притянул меня к себе и прошипел прямо в лицо, — Упаси тебя Господь заговорить с кем-нибудь. Мои права как твоего господина окупятся с лихвой, если ты посмеешь открыть свой рот. А теперь ступай, красавица, и позови Гуго. После такого красноречивого предупреждения мои слабые надежды на спасение таяли как снег в апреле. Попытки сбежать и возможности осуществить задуманное улетучивались с каждой минутой. Мне вовсе не хотелось, чтобы из-за меня этот ублюдок забил насмерть еще и Гуго, который был единственным, кто отнесся ко мне по-человечески. Нужно было что-то придумать, но что? Выход должен быть! Должен… С такими мыслями я разыскала Гуго и передала ему поручение Буагильбера, а сама отправилась под навес доедать свой нехитрый завтрак. На удивление, Гуго выдал мне небольшой мешочек с монетами на тот случай, если я захочу прогуляться и посетить ярмарку и прикупить себе необходимые вещи до того, как начнется турнир.***
Ничего другого не оставалось, как размять ноги и хоть как-то убить время до начала турнира. Вереница рыцарей, которые были намерены принять участие в состязании и выступить против зачинщиков, располагалась в другой части от тех шатров, которые принадлежали цвету норманнского воинства. Многие саксы были полны решимости проявить не только себя в стычке, но и отстоять доброе имя английских доблестных воинов, которые ничуть не уступали в своей ловкости и храбрости пятерке зачинщиков. Прикупив себе пару необходимых вещей и добротный гребень для волос, я отправилась посмотреть на вновь прибывающих рыцарей. Воистину ни одна книга не смогла бы передать все то настоящее великолепие и роскошь доспехов, сверкавших на солнце, герольдов, умело гарцевавших вдоль ристалища, маршалов-распорядителей турнира, восседавших на прекрасных боевых конях и закованных в броню с особой насечкой, трубадуров, наряженных в яркие цветные одежды, собиравших то и дело монеты, которые сыпались с высоких помостов, где восседали знатные дамы, а также приближенные к принцу Джону. Нижняя галерея была предназначена для саксов, а самая нижняя — лавки стояли прямо на земле — для остального люда — собравшихся горожан и простых вольных людей. Именно среди собиравшейся толпы на нижней галерее я заметила прелестную молодую девушку в красивом дорогом наряде, с тюрбаном на голове и блестящим алмазным аграфом, который закреплял страусовое перо. Она робко жалась к немолодому, чуть сгорбленному мужчине, почти повиснув у него на руке. Этот человек, чей профиль изобличал в нем того самого еврейского купца Исаака, тоже был богато одет, но несмотря на дорогие одежды, был принят в штыки представителями с верхней галереи. Дорогу наверх ему преградила знакомая физиономия — это был Вамба, шут Седрика Сакса. Потрясая недоеденной свиной костью, Вамба вовсе не хотел пускать Исаака и его дочь Ребекку выше, чем полагалось для человека его положения. Еврею были не рады. Саксы бушевали и скорее пустили бы в свое общество последнего нищего христианина в изорванных лохмотьях, чем достопочтенного Исаака, даже разодетого в шелка и парчу. Леди Ровена и Седрик сидели как раз на той верхней галерее, откуда спустился Вамба и преградил купцу путь. По левую руку от Седрика сидел Ательстан и открыто зевал. В этот день он вовсе не собирался участвовать в турнире, да и вином он явно интересовался куда больше, чем положением саксов, о котором не переставал тараторить Седрик. Возмущению его не было предела — ведь за добрую старую Англию постоять было некому, и тягаться с рыцарями-зачинщиками турнира вряд ли было кому-то под стать. Зрелище назревало скучное, а Седрик никак не мог заставить благородного Ательстана надеть доспехи в этот ратный день. Саксы явно уступали в силе, оснащении и поддержке. Со всех сторон неслись торжествующие возгласы в адрес рыцарей-зачинщиков, французский девиз королей и знаменитый клич храмовников — «Deus Vult! Так хочет Бог!». Одни были уверенны в победе норманнов, а другие ожидали очередное поражение.***
Между тем, люди все прибывали и прибывали, занимая места даже рядом с помостами и около ристалища по обе стороны. Герольды выстроились вдоль, каждый держал в руке трубу с флажком и лентами. Дамы махали своим расшитыми длинными платками с золотыми кисточками на концах. Все ждали прибытия принца Джона и начала турнира. К моему удивлению, принц прибыл не только в сопровождении своей свиты. Как оказалось, важными гостями были храмовники, но принимать участие в турнире, как Бриан де Буагильбер, они не собирались. Джон о чем-то говорил с ними, спустившись со своей лошади, а после, вновь вскочив в седло, он что-то сказал сопровождавшему его де Браси и велел выделить отдельное место в верхней галерее для тамплиеров. Белые плащи выстроились в один ряд и заняли лучшие места, откуда было видно все ристалище. По-видимому, храмовники приехали вовсе не для того, чтобы глазеть на подобное действо, какое приготовил Джон на потребу толпе, а решить кое-какие важные дела — новый гроссмейстер и новое положение ордена требовали свое. Бриан хоть и нарушал устав своим участием в турнире, но судя по всему, подобное положение вещей никого не удивило, а о поведении тамплиеров уже давно ходили поговорки и слагали песни отнюдь нелицеприятного характера. Казалось, что они вовсе не собирались скрывать тот факт, что их собрат сейчас будет похваляться своим воинским умением, а наоборот, словно собрались поддержать его. Его — будущего магистра, того, за кем уже прислали тайного гонца с посланием о возможной перетасовке сил в ордене и о том, на чьей стороне теперь сторонники предыдущего магистра. Вот для чего белые плащи явились сюда вопреки уставу ордена. Политика не принимала никаких правил, особенно тогда, когда английский трон пустовал, а короля заменял шут, разодетый в парчу. После принц прогарцевал по всему периметру, где должен проходить турнир, собирая овации и восхищенные взгляды. Трубы возвестили о начале турнира и прибытии Джона. Свита расположилась рядом с ним на обитым бархатом помосте. Среди собравшихся были и знакомые лица: приор Эймер, который сидел по правую руку рядом с принцем и что-то объяснял, неподалеку стоял Морис де Браси, который собирался принять участие в турнире, но во второй части. Вальдемар Фиц-Урс сидел по левую руку от Джона на почти таком же своеобразном троне, но чуть ниже. Его острый и оценивающий взгляд мигом облетел всех собравшихся. Алисия — единственная дочь Фиц-Урса, богатая наследница из знатного норманнского рода, сидела на верхней галерее вместе с первыми красавицами, держа на руке сокола, что соответствовало моде и говорило о богатстве. Такие птицы по стоимости могли тягаться с хорошим боевым конем, мода была беспощадной, и птиц вывозили из дальних стран несмотря на высокую цену и большой риск в придачу. — Лучше тебе поторопиться и найти местечко получше, раз уж собралась поглазеть на это развлечение, — неожиданно над моим ухом раздался голос Буагильбера. Я повернулась и чуть было не упала от неожиданности, но храмовник успел удержать меня за руку. Опять все та же рука! Боль вновь напомнила мне о том, где я нахожусь, и у кого. — Хорошее же развлечение — калечить друг друга почем зря, — выдохнула я и наконец-то обрела равновесие, выдергивая руку. — Я не хочу, чтобы тебя затолкали эти мужланы или кто-нибудь тебя обидел, — голос Бриана сейчас был спокойным и на смену грубому тону пришли нотки нежности. Храмовник кивнул в сторону собравшихся йоменов и простых крестьян, которые выстраивались вдоль ограждения ристалища. — Ничего страшного, я постараюсь не лезть туда, куда не нужно, — ответила я, подавив свой страх перед этим человеком. Храмовник следил за мной? Иначе как бы он так быстро отыскал меня в толпе? Значит, его слова о том, что он больше не считает меня шпионкой — просто слова. — Все же тебе лучше вернуться к шатрам, маленькая моя, этот саксонский сброд порой ведет себя похлеще воинства самого Саладина и крушит все на своем пути, — продолжал настаивать Буагильбер, осторожно развернув меня в обратную сторону. Сам он был одет в простую тунику, нарукавники и, судя по надетому сверху подкольчужнику, начал готовиться к первому бою. — Ты все прекрасно сможешь видеть оттуда, где стоят наши шатры — продолжал храмовник, улыбаясь и вновь хватая мою руку. Рыцарь настойчиво повел меня обратно. — Вот увидишь, я вернусь с победой, и ты сама сможешь меня вознаградить. — Каким же это образом? — моему удивлению не было предела, а остальные слова застряли в горле. На что он намекает? Или полагает, что я куплюсь на его притворную любезность? — Я сам скажу тебе… — прошептал Бриан, наклоняясь к моему уху и обдавая горячим дыханием. — Позже, когда вернусь. Мне брошен вызов, и я должен на него достойно ответить. Это будет легкой победой. Произнося последние слова, глаза храмовника снова загорелись. Бриан смотрел на меня в упор, а его последняя фраза была вовсе не про бросившего ему вызов саксонца. Эта простая игра и двусмысленное обещание было ничто иное, как вызов именно мне. С этими словами он направился в ту сторону, где собрались остальные рыцари-зачинщики и оруженосцы. Начинался турнир. Буагильбер хорошо видел людей, будучи опытным интриганом и проницательным хищником, он понял, что я не смирилась со своим положением бесправной пленницы и не рассталась с мыслью о побеге. Что ж, сэр Бриан де Буагильбер — вызов брошен, и теперь мой черед принимать твою железную рукавицу. Заиграли трубы, рыцари сели на своих коней, а принц Джон возвестил начало турнира, бросив на ристалище свою перчатку, расшитую золотом по краю. Вызов был брошен и ждал достойного ответа.