С тех пор прошло пять месяцев…
Обосновавшись во французских землях, мы начали новую жизнь. Филипп де Мальвуазен вернулся во свои родовые владения, принимаясь за те дела, которые когда-то лежали на плечах старого Бодуэна. Тибо следовал по пятам своего отца — впитывая новое важное учение — ведь он был единственным наследником барона де Мальвуазена. Французский король Филипп Август с радостью принял при дворе своего тезку, заручившись в его лице еще одним верным подданным и сильной опорой. Король собирал вокруг себя все больше недовольных и гонимых Ричардом — это было ему на руку как никогда. Он прекрасно понимал, что английский король перешел тонкую грань дозволенного и вызвал недовольство не только у простого люда, обдираемого до нитки новыми налогами, а у знати и у тех сытых «кабанов», которых не каждый монарх осмеливался трогать, боясь остаться без твердой поддержки и почвы под ногами. Именно эту ошибку хотел использовать Филипп Август против Ричарда Львиное Сердце, прибирая к своим рукам все новые и новы земли, переманивая на свою сторону все новых и новых недовольных…
Простым крестьянам и мне — всем новоприбывшим — пришлось начать новую жизнь с того самого момента, как мы поднялись по деревянным сходням корабля и отправились в путь. В неизвестность.
Многие из нас смутно представляли себе новую жизнь, но никто не отступил и никто не роптал о своей судьбе.
Каждый из нас привык к тяжелой работе и знал какое-либо ремесло, а это означало, что мы сможем прокормить себя и начать жизнь заново.
Небольшое поместье, которое так щедро даровал мне храмовник, состояло из небольшого клочка земли, дома, двух слегка покосившихся сараев для скота и прочей хозяйственной утвари, небольшого сада, окружавшего дом, а также колодца, который первым делом пришлось чистить, вычерпывая каждый день по десятку-другому ведер грязной воды, чтобы после это было пригодно для питья.
Участок земли прилегал к обширным поместьям де Мальвуазена и, как и предупреждал меня де Буагильбер, их хозяин не раз делал мне лестные предложения о покупке этого жалкого угодья. Я лишь улыбалась в ответ и настойчиво таскала ведра с мутной водой каждое утро. Кто-то из местных крестьян, как мог, разъяснил мне охоту их господина за этим клочком земли. Эти земли приносили урожая раза в два больше, чем та земля, которая располагалась чуть дальше.
Несмотря на богатые угодья и обширные леса, Мальвуазен не любил соперников даже в малом. Но все же, он не забывал о том, что его единственный сын остался жив не без моих усилий, хотя я и не считала спасение своей заслугой — скорее наоборот. Тибо-храбрец спас не только нас в том страшном лесу — он спас ту честь и достоинство оставшихся в живых, а это редкое свойство встречается не так часто среди людей, будь то знатный господин или простой крестьянин.
Спустя месяц моего пребывания в новом доме, Филипп стал заезжать почти каждую неделю, любезно приглашая меня то отужинать, то отобедать в его замке, то присоединиться к нему и его людям на охоте. А еще норманн держал данное Буагильберу слово и обучал меня танцам, верховой езде, а также наставлял в самом важном деле — держать в руках землю и тех людей, кто жил на ней.
Эта наука, в отличии от остальных, давалась мне нелегко. Ведь плетью я так пользоваться и не научилась.
Та жалкая горстка крестьян, которая осталась в живых, каждый день приходила ко мне. Элвина не могла оставить меня одну даже на день, беспокоясь о том, как я буду справляться с нелегкой работой и, то и дело, снабжая меня свежим хлебом.
Амет, который терпеливо учил меня распознавать травы, правильно их сушить и употреблять в пищу или в лекарственных целях — был моим благодетелем и спасением. А еще — он все же присматривал за мной и был своеобразной защитой от дурных глаз и помыслов. Вряд ли кто-то бы осмелился посягнуть на меня, когда рядом был тот, кто одним только своим диковинным видом напоминал самого черта из преисподней.
Крестьянские дети собирались под вечер и слушали мои истории о далеких краях и затерянных землях, а еще мы продолжили наши уроки — обучение грамоте теперь шло намного легче, ведь их господин Филипп больше не запрещал им обучаться читать и писать. Он не запрещал им не более того, что было меньшим из их возможностей, которые полагались слугам, крестьянам или рабам. Далее этого щедрость норманна не заходила.
Губерт любезно одарил меня молодым сторожевым псом и двумя овцами. Тогда это было целое состояние. А малышка Анна научила меня следить и ухаживать за ними, о чем я, сказать по-правде, ранее и помыслить не могла. Кто-то ссудил мне трех куриц и петуха в благодарность за то, что я учу их детей читать и выводить свое имя без ошибок.
Арно и еще несколько воинов и рабов де Мальвуазена помогли поправить сараи. Каждый старался оказать посильную помощь, без лишних слов или просьб.
После той кровавой резни в лесу, мы будто стали одной негласной странной и непонятной семьей, не уповая на какую-либо справедливость, на различие в положение или наличие свободы. Что-то изменилось в их взгляде и поступках, а что — никто не мог понять, но отныне мы старались держаться вместе и помогать друг другу не взирая ни на какие различия. Это было странным, но нужным нам всем.
Спустя еще два месяца, немного обустроив быт, я вновь вернулась к своему гончарному делу, взяв двоих помощников из тех же крестьян, а еще мы заручились поддержкой и наставничеством нового мастера во владениях де Мальвуазена. Мои горшки отчего-то привлекли его внимание, а необычный узор, который я изображала на каждом своем горшке или миске, отличался от остальных изделий французских гончаров и привлекал внимание. Спустя еще месяц наш наставник отправился в столицу, любезно захватив и мои горшки с мисками, а по возвращению ликовал от радости и упросил господина Филиппа позволить мне устроить так, чтобы на гончарных изделиях стояли наши клейма. Мальвуазен дал добро и уже через несколько дней мы заключили особый договор. Отныне, мои горшки и миски годились не только для похлебки местных крестьян, но и красовались среди других изделий, которые возили в столицу и продавали в первых рядах на ярмарках и рынках.
Казалось, жизнь возвращалась в прежнее русло и горести отступали. Работа и ведение хозяйства были самым лучшим лекарством от ненужных мыслей и сомнений.
Но кинжал сэра Дайона, который я по-прежнему носила на поясе, нет-нет да и напоминал о прошедшем нелёгком времени и служил некоторым предупреждением, что отныне и навсегда я живу в совершенно новом мире. И этот новый мир может потребовать от меня в любую минуту вновь ощутить в руках холодную сталь и жёсткую рукоятку клинка.
***
Было начало октября и вновь ночи становились холодными, а дожди все чаще навещали эти земли. Последние остатки урожая спешно собирали с полей.
Утром, я как обычно сидела в сарае с одним из своих подмастерьев, заканчивая очередную партию горшков и мисок. Остался только обжиг.
За дверью послышалось ржание лошадей и знакомый голос гончара, который поприветствовал меня. Я вышла из сарая и помахала ему рукой.
— Доброе утро! Хоть сегодня будет хмурый денек, но я пригнал телегу заранее. — улыбался гончар. Его двое слуг расторопно снимали грубо сколоченные деревянные формы, в которые помещали особо дорогие изделия для отправки в столицу.
— Спасибо, любезный господин Жером, ждем последнюю партию. Не хотите ли молока или чего покрепче? — улыбнулась я. Последний удачный ярморочный день принес нам неплохие деньги и я смогла позволить себе настоящую лошадь. Свою собственную. В хозяйстве она была просто необходима.
— Благодарю, моя госпожа, с превеликим удовольствием отведаю молочка на дорожку. Мы с Робером и младшим Жоффруа отправимся сразу как только закончим с погрузкой. — улыбался Жером, давая понять, что мне стоит поторопиться со сборами, так как в этот раз мне предстояло ехать в столицу вместе с ними. Один счастливый случай предоставил нам возможность договориться с самим королевским двором, чтобы поставлять им мелкую утварь. Гончар был рад, так как уже несколько лет имел замашки купца и с удовольствием принял столь лестное предложение. Мне же оставалось разузнать суть да дело на месте. Для этого я и решила отправиться в ним вместе в этот раз.
Амет уже запрягал лошадей, пока я оттирала руки от глины и раздавала последние указания своим подопечным-помощникам.
Неожиданно, со стороны большой дороги, ведущей мимо нашего дома в замок Филиппа де Мальвуазена, раздалось ржание коней и мужские голоса.
Я невольно поглядела на дорогу…
Кавалькада рыцарей-храмовников, в сопровождении оруженосцев, послушников и слуг, медленно двигалась в сторону замка де Мальвуазена.
Я ахнула, когда в первых ряда увидела Гуго и Альберта де Мальвуазена. Альберт смеялся и рассказывал что-то интересное. Еще двое рыцарей ехали рядом с ним, поддерживая беседу и то и дело обмениваясь шутками.
Неожиданно прозвучал громкий звук рога, ознаменовавший прибытие новых гостей.
— Ну-ну, Болдуин, еще рано. Мы еще не доехали до замка, а ты уже трубишь в нетерпении, будто созываешь братьев-рыцарей на битву! — я услыхала знакомый низкий громкий голос, а потом увидала и того, кому он принадлежал. Это был Бриан де Буагильбер.
Я застыла на месте, у входа в сарай, зажав в руке какую-то тряпку, служившую мне своеобразным полотенцем, позабыв о стоящем рядом ведре с водой для подобной нужды. Руки мои были по-прежнему в остатках глины, а пальцы невольно потянулись к кинжалу, что висел у меня на поясе постоянно. Это движение стало настолько привычным за все время, что я сама уже не считала это странным.
Вдруг, Бриан взглянул в сторону дома и махнул рукой, отдавая сигнал остановиться и спешиться.
— Всем в строй! Не расходиться! — послышался голос Гуго. Теперь он был рыцарем и судя по его наплечникам и знамени, которое нес его оруженосец, был не отнюдь не рядовым храмовником.
— Поезжайте в замок и скажите господину де Мальвуазену, что я приеду чуть позже! — голос Бриана был твердым и не терпящем возражений.
Гуго кивнул и вся кавалькада отравилась в нужном направлении.
Я продолжала стоять, всматриваясь в знакомые очертания и приближающуюся к дому фигуру. Бриан шел мне навстречу, стягивая кольчужные рукавицы и расстегивая свой белый плащ с восьмиконечным крестом, его темные глаза внимательно изучали меня, а его губы невольно дрогнули.
Амет еще раньше узнал своего хозяина и, улыбаясь, поспешил взять его коня под уздцы.
Бриан что-то сказал гончару и подмастерьям, не спуская с меня глаз. Те низко кланялись и поспешили оставить меня и рыцаря наедине.
— Что мой господин прикажет делать с Замором? Расседлать ли? — спросил Амет, так как не знал насколько хозяин пожелает остаться.
Храмовник хотел ответить, но голос его замер, а глаза заблестели радостными искрами и замерли, не отрываясь от моего лица.
— Расседлай и напои… — тихо ответил он. И, не сдержавшись боле, кинулся ко мне, сжимая в своих объятиях, крепко прижимая к своей груди. Бриан словно позабыл, что его стальная броня все еще была на нем.
— Наконец-то… — выдохнул он, прижимаясь своем щекой к моей. — Наконец-то, ты рядом… Останься со мной… Пожалуйста…
— А как же гончар…? — тихо, почти шепотом ответила я, замерев от нахлынувшей волны теплоты и нежности.
— Ты ведь останешься здесь… Я отпустил гончара и остальных слуг… — прошептал Бриан, зарываясь носом в мои волосы, целуя и вдыхая знакомый аромат трав. — Ты ведь останешься со мной? Как тогда… в лесу… Останься со мной… Мой птенчик… Моя радость… Останься со мной… Навсегда… Прошу…
— Да… Я останусь с тобой… Теперь… Останусь… — сказала я, отвечая на поцелуй.
***
Однажды и навсегда я осталась в новом мире, день за днем записывая на страницах пергамента все события, которые случились так внезапно, в один обычный вечер, перевернув мою жизнь и навсегда изменив ее.
Страницы старой книги застыли, переплетаясь знакомыми строчками, но ее история продолжилась и обернулась совершенно непредсказуемым для меня образом. Однажды, кто-нибудь откроет эту книгу и, как и я когда-то, путешествуя по ее страницам, окажется в другом мире. Однажды и навсегда.
Конец.
