«Всё в порядке. Эй, малыш, всё хорошо. Ещё немного, и всё пройдёт».
«Милостивый отец небесный подарил нам жизни, чтобы мы воспевали его». «Ты должен работать, как и все воспитанники, чтобы получать свой хлеб». «Несчастный грешник! Да как ты посмел осквернить кровь божию! Это вино было ценнее твоей жалкой жизни!»«Нет. Не надо. Ну же, всё хорошо. Сейчас всё хорошо… Ацуши, я здесь. Это всего лишь громкие звуки. Ничего не случится. Всё хорошо».
«Несчастное нечестивое дитя, огонь отмоет твою скверну». «Ничтожество! Ты должен соблюдать заветы господа!»«... Пока я рядом, я не позволю никому навредить тебе».
«Беспризорник!» «Лентяй!» «Богохульник!» «Ты не достоин милости нашего создателя!» «Человеческая душа с рождения живёт в грязи и пыли, преодолевая трудности, она учится очищаться от скверны, и потому сияет, как закатная звезда, после улетая на небо, чтобы снова начать круг перерождения». «Умно, как умно — вырастить себе человека, чтобы потом его съесть!»«Ты заслуживаешь намного больше, чем я могу дать тебе. Можешь даже не сомневаться».
«... Я всегда буду с тобой».
«У демонов нет души, её место занимает пустота, которую мы жаждем заполнить. Поэтому нам необходимо пожирать человеческие души, чтобы заглушить это гнетущее чувство».
«Если бы у демона была душа, он бы смог полюбить. Мы, как пустые свечи, не можем зажечься сами». «Ну-ну! Ты должен знать подобные пустяки! Дело в том, что демоны делают что-то только по двум причинам! Либо от вселенской скуки, либо потому, что чего-то желают». «А у вас есть человек, который вам дорог, господин?» «А ты забавный! Одиночество, говоришь?» «... Я думаю, что любая любовь — это связь». «Она подобна невидимой нити, опутывающей всё и вся, но самый прекрасный союз получается лишь тогда, когда любовью соединяются два человека. Две души, два сердца». «Это духовные нити! Или что-то подобное… Вы определённо связаны!»«Ацуши... Ты — мой смысл».
«Век демона долог. Зависит от его происхождения и силы. Может занимать от столетия до тысячелетий».
«Я готов сделать всё что угодно для тебя, мой ангел».
«Как думаешь, что с ним будет, если с тобой действительно что-то случится?»«Ты мне веришь?»
«Сейчас ты заснёшь, а когда вновь откроешь глаза, я буду рядом. И всё будет хорошо».
«Мой свет, тебе не будет больно».
«Ацуши, Ацуши, Ацуши! Ну же, возвращайся обратно! Я прошу, пойдём со мной... »
«... Завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. И так ещё очень много лет подряд... »
Я буду любить тебя...
***
Он смахнул осколки очередного туманного сна, выпав из хрупкой дрёмы его, как птенец выпадает из гнезда. Проснулся, но глаз не открыл, ибо глаз у него не было, как и век. Не было и головы — не было плоти. Лишь свет и магия, переполняющие его нетелесный сосуд. Вокруг, в синеющем эфире, кружили плеяды: его братья и сёстры, такие же бесплотные огоньки, петляющие в пустоте. Их хороводы складывались в неизведанные им при жизни созвездия. Их калейдоскоп разноцветным узором соединялся и рушился, чтобы снова объединиться. Ангелы. Все и каждый в отдельности. У них не было имён, они все были чем-то общим, все единые и одинаковые. Лишь искорки пламени, света, что создал весь мир. Первородной магии. Им не было нужды называть друг друга, ибо у первопричины, субстанции, у гранитных плит мироздания не может быть своих имён. Похожие друг на друга, как звёзды небесные похожи одна на другую, братья и сёстры его танцевали свой выверенный до сантиметра и отточенный до скуки танец, как крутятся шестерёнки в часах. Так за таком, секунда за секундой, век за веком. Но у Ацуши было имя. Старое, потрёпанное временем и не подходящее ему сейчас, но имя. И воспоминания о прошлой жизни настигали его внезапно, полные боли и страдания, счастья и радости. Вспышки красок и чувств в бессознательной, сонной колыбели райского эфира. Они манили его, нашёптывали свою тихую тайну, напевали знакомую мелодию, что не могла не отзываться в самой его сущности... Другие ангелы порой смотрели на Ацуши с удивлением. Взгляды их были пронзительней острейших кинжалов. И даже так что-то звало его, тянуло вниз обрывками прошлого. Зачем? Почему? Кто? Голоса звенели в холодной темноте, не желая умолкать. Много голосов, сплетающихся в какофонию. Когда они всё же затихали, Ацуши слышал нежную и печальную трель — плакала скрипка. И хоть юный серафим не мог точно сказать, что такое «скрипка», от звуков её становилось бесконечно прекрасно. И Ацуши продолжал тонуть, влекомый её напевом, собирая осколки того, кем он был когда-то. Эмоции, отпечатавшиеся в человеческой памяти, запахи, тепло, холод, слова... Это был шифр, головоломка. Он собирал разбитый витраж, и никак не мог сложить все детали, словно что-то мешало ему... А потом... Он увидел мерцающую нить из мягкого света, столь тонкую, что заметить её было невероятно сложно. Она тянулась к нему, обвивала лозой, такая неразрывная и тугая, нерушимая. Раз заметив её, Ацуши уже не смог заставить себя её развидеть. Странная нить... Связывающая его, ангела с именем, и кого-то ещё... В мерном ходе дней было так... И он не делал ничего... Странно. Но... Не будет же плохо, если он последует за ней? Ведь... Ведь... Это так... Средь синевы небесного эфира, Где херувимы вяжут хоровод, Один вспорхнул и торопливо Врат рая преступил порог. Исчезновение его не изменило ничего...***
— Ваша Светлость? — Хигучи чуть повысила голос. Акутагава вновь отвлёкся, что уже стало входить в своеобразную привычку. — Да? — Говорят, что в этом году морозы придут быстрее, и, хоть зима не так близко, я думаю, что нам следует начать запасать... — снова начала она, но граф её не слушал. Его присутствующий вид появлялся перед ней на мгновение, но стоило Хигучи открыть рот, как Акутагава тут же исчезал, туманными глазами ища что-то в окне. Закончив свой рассказ, Хигучи замолкла, опустив растерянный взгляд. Пару минут гнетущей тишины погрузили комнату в беспокойное ожидание. По стенам и полу поплыли чёрные тени. В поместье просачивалась тревожная ночь, что уже раскрыла свои объятья, дабы погрузить в них всё живое. — Ваша Светлость? — Можешь быть свободна, Хигучи. Молодая девушка с подвязанными светлыми волосами вышла из кабинета и быстрым движением поправила костюм: чёрное одеяние дворецкого с брюками и пиджаком смотрелось инородно на женщине, хотя в столице подобная мода была в самом расцвете. Последние несколько лет всё в жизни Ичиё Хигучи шло кувырком. И началось это с того, что её дорогой дядюшка, кажется, по седьмому колену, Хироцу, предложил девушке стать его преемницей и попросил о помощи в делах особняка Акутагавы — имения аристократа, того самого, что владел одними из самых процветающих земель и был завидной партией в высшем свете. Дядюшкой Рюро в семье очень гордились, потому что он был важным человеком, и стоило старику заикнуться о высокой должности, как Хигучи сразу же сорвалась, гонимая юношеским рвением к признанию своих заслуг и достижению высоких целей, пожалуй, свойственным любому человеку в его цветущие годы. С самого начала её поразило огромное поместье — ничего настолько красивого Хигучи никогда не видела. От блеска и роскоши вокруг у неё кружилась голова. Стройные коридоры приветствовали гостью малахитовыми вазами и лазуритовыми шкатулками, сверкали стенами, обтянутыми золотым и пурпурным шёлком, и отполированным мрамором. Однако сердцем и душой особняка были не драгоценности и антиквариаты, не убранство и древность, а его хозяин. Холодный и расчётливый, граф Акутагава воплощал в себе всю тонкость и величие мужской красоты и стати, его голос заставлял трепетать, а манеры вызывали почтение. И Хигучи было действительно жаль, что при всём его величии, при всей той безупречности, которой дышал образ её господина, он был не человеком. Вооружившись терпением и любопытством, Ичиё стала обучаться работе дворецкого, постепенно узнавая хозяина-демона. Акутагава оказался личностью замкнутой, одинокой, в какой-то мере даже несчастной. И хоть Хигучи не могла знать точно, сколько лет господин её блуждал по свету, но складывалось стойкое ощущение, что он настолько преисполнился в познании, что потерял всякий интерес ко всему сущему и продолжает скучать, по инерции посылая Ичиё то в одну часть особняка, то в другую. Впору было почувствовать ужасное разочарование: Хигучи надеялась познакомиться с высшим демоном, а ей попался унылый старец в оболочке юного тела, живущий словно в ином мире и только изредка снисходящий до того, чтобы выслушать свою слугу. Акутагава мог днями пропадать в саду или в библиотеке, как призрак витая в пространстве, на земле, но не здесь, не сейчас и не с кем бы то ни было. Иногда девушке казалось, что граф ждёт чего-то, а иногда — как бы ни была ужасна эта мысль — что он скорбит о ком-то. И всё же Рюноске был демоном, о чём Хигучи рьяно себе напоминала. Не делай она этого, возможно, уже давно была бы по уши влюблена в него, такого загадочно-великолепного и до боли в сердце страдающего. Но он был нежитью, а она его слугой. И этим всё было сказано. Спускаясь по лестнице, девушка остановилась и резко похлопала себя по щекам, пытаясь прийти в себя. — Всё в порядки, Хигучи! Ты сегодня просто устала. Держи себя в руках!.. Тут мимо неё прошёл юноша. Беловолосый и белокожий, в светлых одеждах, он был похож на видение, сотканное из нитей лунного света, с глазами, подобными двум миниатюрным галактикам, поражавшим своей глубиной. И чудилось, что стан его мерцаньем светился в окутавшем комнаты мраке. Хигучи от удивления не смогла промолвить и слова, даже пошевелиться, только стояла, провожая свою галлюцинацию взглядом. Ещё несколько безумно долгих минут провела она в ступоре, разглядывая опустевшие ступени, пока неожиданная мысль не посетила её совсем запутавшийся разум. «Он был как две капли похож на покойного молодого господина, что нарисован на портрете в кабинете Акутагавы». Ичиё пошатнулась, осела на лестницу и спрятала побледневшее лицо в трясущиеся руки. Ей подумалось, что она только что увидела смерть, которая впредь будет следовать за ней в облике приведения почившего хозяина. Она с детства была одарена весьма бурным воображением. И эту ночь Хигучи провела в безрезультатных попытках уснуть.***
В саду графского поместья, среди розовых кустов, спряталось маленькое строение, высеченное из белого камня. Элегантное, покрытое арками, тянущееся ввысь колоннами и выступающее рельефами. Это был склеп — небольшое произведение архитектурного искусства. Тяжёлые двери его были открыты, железный замок валялся у входа, удивлённый вторжением незнакомца. Пред мраморным гробом стоял юноша, чья красота затмевала собой лики Луны и звёзд. Внутреннее убранство склепа ничуть не уступало внешнему: могилу охраняли статуи ангелов и святых, а венчала всё резная плита. На холодном граните её было высечено «Ацуши Акутагава». Фамилия не была чужой, но он впервые видел её рядом со своим именем. Её даровали ему посмертно? Зачем? Простолюдины не носят фамилий, это привилегия. Была ли это попытка загладить вину? Просьба о прощении? Нет. Всё это место, пропитанное сожалением и грустью, содержало в себе послание. Это не была могила, это был алтарь, но поклонялись здесь не богу, а прошлому. И это самое прошлое было запечатано, запертое на тяжёлый замок, который пришлось разбить, чтобы войти внутрь. Слишком важное, чтобы отбросить, слишком болезненное, чтобы вспоминать. Была во всём это какая-то злая ирония. Дышащий жизнью, горящий ею, как тысячи солнц, Ацуши стоял, склонившись над своей могилой, названный именем своего убийцы. «Акутагава...» Тот демон? Ацуши ещё не мог вспомнить всего своего прошлого, но ледяное лицо, тяжёлый обсидиановый взгляд, карминовую искру, пробегающую в чёрном стекле радужки, он бы никогда не смог забыть. Это была его смерть. Так она выглядела, так двигалась, так говорила. Верная погибель. И Ацуши любил её. Даже сейчас, когда мир его обратился в руины, а жизнь его стала лишь строчкой, высеченной на камне истории. Короткой записью. Дата и имя, точно всё, что имел он и чем дорожил больше самого себя, было не чем иным, как просто мгновением. Парой десятков оборотов планеты вокруг солнца. Песчинкой в пустыне времён, беспомощной и бесконечно малой. Возможно, так оно и было когда-то давным давно. В другой жизни. Но... Рюноске был прав, сказав однажды, что демоны и люди различны больше, чем небо и земля. Ангелы тоже ощущают этот мир иначе, чем смертные. Теперь, будучи серафимом, Ацуши чувствовал это. Реальность проглядывалась яснее, мир представал столь ясно, что все тайны, все вопросы, что он задавал, когда был человеком, теперь не имели никакого значения. С вершины Вселенной открывался захватывающий дух вид: линии мира скользили, пересекались и переплетались, образуя паутину из случайностей и таинственностей, которые складывались в судьбу. Да, это была именно судьба! Непредсказуемая и туманная, она всё предопределила и решила, направив мириады возможных путей в одну точку. Доказательством этого была тонкая нить, сотканная из магии, связывающая ангела с демоном. Это была любовь, одна из тех великих истин, способных одолеть даже смерть. Разве такое могло быть случайностью? А даже если и так, нить эту было уже не разорвать, любовь привела серафима на землю, вопреки всем законам мирозданья, а может, следуя этим самым законам. У Ацуши был проводник, его любовь звала назад, и напев тот разбудил в нём всё, что изгладили ангельские песни. Эфир небес был прекрасен, лучше, чем прекрасен, его невозможно было описать человеческой речью, но настоящий дом Ацуши был внизу, за пеленой облаков, где скрывалась земная обитель, и потому он покинул рай, и сделал это легко и беспрепятственно, ибо ничто не может встать на пути ангела. Его магия есть дыхание этого мира, а душа — его истинная суть. Вечер играл с горизонтом, закидывая за него алый солнечный шар. Ацуши вышел в сад, столь сильно ему знакомый, почти родной. Это место нисколько не изменилось, осталось таким же тихим и волшебным. Что-то в этом бесчисленном параде красок и всевозможных растений напоминало о днях тепла и нежности. Какие то были приятные воспоминания... За спиной его вмиг появились два крыла, мерцающих тёплым звёздным светом. Их перья вбирали в себя все цвета, и были прекрасны они, точно сделаны из хрусталя, и были мягки они, точно легчайший пух. То было создание мира сего, его самое прекрасное создание.***
Демон остался в кабинете один, и только шёпот ветра скользил по стенам, порывами влетая в открытое окно. Огарок свечи сонно моргал, догорая из последних сил, и в конце концов погас, погрузив комнату в сумрак лунного света. Акутагава печально прошёлся взглядом по корешкам книг, до отказа заполнивших полки и шкафы. Книги перетекали на стол, их стопки горками местились на полу, опираясь на стены и перекрывая проход. Ими он тщетно стремился заполнить голову, и это помогало: мысли действительно путались, сплетаясь с цитатами известных и малоизвестных писателей, но утопить в длинных абзацах мучительную тоску было невозможно. Рюноске ужасно скучал, томимый своим горем самым человеческим образом, ибо скука его была больше не демоническим желанием развлечений и веселья. Он болел своими чувствами, бурлил ими и остывал, старался принять. Луна подбадривающе пустила ему пару ярких лучей; они запутались в чёрных волосах, упав на лицо и этим осветив живые глаза Рюноске. Он улыбнулся. В нём уже пару дней цвело странное предчувствие — случится что-то хорошее. Может, от того, что звёзды светили особенно ярко или ветра вновь запели знакомые мотивы? Душа Ацуши имела уникальную музыку, её мелодия напоминала фортепиано, насколько может песнь нетленной магической сущности напоминать земной инструмент. И демону казалось, что в последние дни он слышал нечто схожее в шелесте листвы и шуме дождя. Иногда Рюноске пытался набрать её на фортепиано, что стояло в одной из комнат, но она всегда ускользала от него, неуловимая и прекрасная. Он мог услышать её только в своих воспоминаниях, и даже в них она казалась ему реальной, но безмерно далёкой. Точно как сейчас. Этот тихий фантомный звук, что кажется таким близким, но стоит к нему прислушаться, как он тут же растворится. Сейчас, ещё секунду... Такой громкий, странно. Он оборвётся прямо... Но звук не исчезал. Незримая мелодия лилась, погружая всё вокруг в свой медленный ритм. Рюноске застыл, не веря своим чувствам. Ему чудилось, что он слышит шаги, мерещилась музыка, мерный перебор клавиш. Может, он начал сходить с ума и его бьющийся в агонии разум просто всё это придумал? Где? Кто это играет? Дверь кабинета резко распахнулась, столкнув пару книжных стопок. Они с грохотом рухнули на пол, и что-то внутри Акутагавы рухнуло вместе с ними, рассыпавшись по ковру. На пороге стоял... — Мы наконец-то встретились, — сказал неожиданный гость. Этот голос Рюноске не слышал уже десять лет. Его любимый голос. — А-ацуши?