...and the price is right

      Приподняв голову, Хёк закрыл глаза и встал под тёплый поток воды, тут же очутившись будто в центре водопада... в измерении, где времени не существует... и стало так спокойно. Звуки мира заменил бурлящий поток, приятно скользя по телу словно смывая собой всё, что осело на душе за день.       Хёк отключил голову и прислушался...                     – В отеле... я не специально, просто... мне нужно было в туалет, и потом...       – Я знаю.       Донхёк заговорил первым, больше не в силах проглатывать молчание, из которого был соткан воздух внутри холодной машины. Казалось, они стояли напротив кафе уже целую вечность. Мокрая одежда холодно липла к телу, гипс размяк и кожа под ним зудела, а ещё Хёк не заметил, в какой момент потерял чужой пиджак, да и в целом денёк выдался не простым от слова совсем. Точёный профиль молчаливо размышлявшего о чём-то водителя хоть и был подобен произведению искусства, ничего хорошего не предвещал, однако ресурса покорно ждать развязки у бариста попросту не было.       – Прости... я не должен был лезть... ни в твои разборки с подчинённым, ни во всё это... Я... правда не хотел... Извини... – Донхёк обхватил плечи руками и уставился в коврик под ногами. Пусть сейчас эти слова звучат смешно и глупо хотя бы потому, что они не в силах ни помочь ситуации, ни исправить, но зато на душе у бариста стало легче... Он признаёт вину, и не важно, что Марк об этом думает.       Молодой капо наконец перестал постукивать пальцами по кожаной обивке руля и внимательно взглянул на «нового члена» своей «семьи». Когда он спустя несколько минут заговорил, что-то в его тихом голосе заставило сердце Хёка замереть и расколоться надвое.       – Знаешь, этот ублюдок ведь не просто так выбрал дату для банкета. Сегодняшний день стал для них изощрённым символом «справедливости»... Днём, когда каждый получил по заслугам, – невидящими глазами сквозь запотевшее стекло Марк смотрел куда-то в прошлое. – Ты помнишь тот пожар, что унёс жизнь не только твоей матери, но и моих родителей?.. Я помню каждую деталь, Хёк.       – Но... при чём тут..?       – Империя предыдущего Дона была действительно могущественна и жестока, поэтому, когда однажды всё внезапно рухнуло, будто карточный домик, криминальный мир был потрясён. Начался хаос. Кто не успел спрятаться, вместе с Доном угодил в тюрьму или погиб. Вот что случается, когда самый близкий человек, верный консильери, предаёт семью. Мой отец сдал полиции половину сеульской мафии, Донхёк... И в тот день, когда твоя мать вернулась в горящий дом, чтобы спасти его, он был уже трижды мёртв.       – Что?... – Донхёк посмотрел в глаза напротив, с трудом увязывая услышанное с воспоминаниями.       Выходит, всё это действительно не случайно.       Странные соседи, обстоятельства смерти матери, предостережения Ченлэ, вся эта история с печатью... теперь всё будто обрело совершенно иной смысл, став частью жестокой трагедии, что началась слишком давно, требуя бессмысленных жертв и поныне...       «Скажи, ты хорошо его знаешь, Ли Донхёк?..»       Только сейчас он понял, ужаснувшись, насколько опасно это незнание.       – Джехён-хён знал обо всём?       – Нет.       – Ты... эти люди... они ведь не знают, кто ты?       – Нет.       – Но... зачем тогда тебе всё это?! Это месть?       – «Месть»?... Называй как хочешь, – Марк вдруг тянется к нему, касается груди, и холодная цепочка больно натягивается, почти царапая кожу на шее. Морщась от боли, Донхёк чувствует на губах дыхание, оказавшись в паре сантиметров от чужого лица. – Пока на тебе моя печать, ты в безопасности. При условии, что делаешь всё, как я говорю, разумеется. Отныне, пока я дышу, тебе придётся быть рядом, и с этим уже ничего нельзя поделать, малыш.       Молодой капо отпускает медальон и резко отталкивает бариста:       – Но не переживай... это ненадолго.       Он обводит Хёка взглядом и достаёт спрятанный на голени небольшой ножик. Донхёк бледнеет, инстинктивно прижимаясь к двери... Его голова трещала от сотни вопросов, озябшее тело ломило от ушибов, и каждая эмоция, отражённая в безумной призме нервной тревоги, искажалась до неузнаваемости. Поэтому даже эти внимательные глаза, изучавшие лицо бариста в ответ на стон, что сорвался с губ, когда капо грубо притянул его к себе, не смогли вернуть уставший мозг к реальности...       – Аай!.. Что ты делаешь?!       – Этот гипс теперь бесполезен. Я хотел снять его. Не надо?       – Гипс?.. Ааа... Д-да...       Пока капо хладнокровно терзал размокшие бинты, больно сжимая его руку, Хёк пялился на голые ключицы и вызывающе просвечивающиеся из-под мокрой рубашки соски... Отчего-то сейчас больше всего остального ему было интересно, что значит быть рядом с этим человеком...       «Что он имел в виду, сказав «это ненадолго»?»       На Джемин назвал Марка наивным «смертником»...       Неважно... При любом раскладе у Донхёка не будет выбора до тех пор, пока эти холодные руки так крепко держат его, орудуя ножом. Эта история началась в тот день, когда претенциозно одетая женщина наперевес с ягодным пирогом уверенно переступила порог их небольшого дома на прибрежной улочке утопающего в цветах города, чтобы поприветствовать своих новых соседей. И не в его силах было её закончить. Ни здесь. Ни за очередным крутым поворотом...       «Я не должен был приезжать... Дже и так проблем хватает»       Работавшая медсестрой в хосписе мать Донхёка усыновила Чон Джехёна уже взрослым. Его отец, единственный кровный родственник мальчика, умер от рака практически у неё на руках, попросив присмотреть за сыном. И она восприняла слова буквально, узнав, что ребёнку грозит остаться на улице после изъятия имущества в счёт уплаты долгов... Типичная жалостливая история.       Но вскоре от рака умирает ее собственный муж, оставив супругу беременной. И неизвестно, что было бы с убитой горем женщиной, если бы не Дже, ставший для нее помощником и опорой. С рождением малыша в дом вновь вернулись смех и улыбки. И Донхёк всегда знал – на земле не было человека, любившего и заботившегося о нём больше, чем его старший брат.       «Я должен ему всё рассказать...»       Тёмный цвет просвечивающихся сосков мешал Хёку думать, нагло приковывая к себе всё внимание. Когда чёрные пряди упали на лоб, рука дернулась убрать их непроизвольно... Остановившись на полпути, шокированный бариста с замиранием сердца встретил медленно поднятый на себя взгляд. Марк посмотрел на нерешительно повисшую в воздухе конечность и вдруг странно улыбнулся. В уголках плотоядно насмешливой ухмылки победно играло изощрённое наслаждение ситуацией, когда с азартом охотника молодой капо больно вывернул его здоровую руку, притянув к себе.       – Верно. Пора тебе начать привыкать ко мне, ведь первое время нам придётся играть на публику, – Марк кладет его ладонь себе на грудь, заставив задохнуться, и, опалив взглядом губы, вдруг касается кончиком носа щеки... ведёт до уха... целует мочку... Чьё-то прерывистое дыхание становится тяжёлым... но чьё, Хёк не понимает... Все шесть чувств юного гения сосредоточились на ворвавшемся в каждую клеточку естества аромате чужого тела и мизинце, что упирался прямо в твердый сосок...       Животный страх окрашивается в новый оттенок цвета дьявольского искушения, заставив жертву страдать, жалобно поскуливая, когда горячий язык ныряет в ушную раковину.       «Я не хочу... Кто-нибудь... пожалуйста...»       Способность двигаться возвращает тихий шепот демона на дне сознания:       – А я ведь, кажется, не запрещал сопротивляться.       Глаза бешено округляются, Донхёк вспыхивает и начинает зло вырываться, пытаясь освободить руку, но безуспешно. Хватка монстра становится сильнее, а сам он издевательски смеётся, бессовестно наслаждаясь чужой беспомощностью. Будто играя, Марк вновь резко тянет его на себя и, больно сжав плечо, вгрызается в шею...       – Аааа!.. Больно!.. Что ты делаешь?!.. Разве так помогают привыкнуть?!       Капо зализывает место укуса, заставляя кожу покрываться мурашками изнутри...       Донхёк чувствовал себя так, будто попал в капкан хладнокровного змея, априори лишившись права существовать и потеряв разум в сладком бессилии против ядовитого гипноза. Но больше всего его сейчас пугало то любопытство, с которым тело жадно вкушало чужие домогательства на грани садизма.       Довольно посмеиваясь, будто маньяк, Марк укусил его шею ещё раз... потом ещё... поднимаясь выше.       «Он изнасилует меня» – дикая мысль пронзила мозг, поднимая бурю. Паника сжала лёгкие, выдавливая крик...       «Будет приятно. Поскорее бы...»       Нет. Это не его мысль. Она слишком безумна, чтобы в принципе быть.       Больно...       Вдруг молодой капо останавливается и, облизываясь, берёт Донхёка за подбородок, поворачивая заплаканное лицо бариста к себе.       – Хватит ныть. О чём ты вообще думал, спускаясь за мной в тот подвал? – на мгновение Хёку кажется, что его собираются поцеловать, но в последний момент Марк грубо отталкивает его, ухмыляясь. – Думаю, проблем с показательным представлением не возникнет.       Мафиози выходит из машины и открывает дверцу всё ещё блуждающему в тумане полумыслей бариста.       – Пока Джун осматривал тебя, я поговорил с Джехёном. Согласно сценарию, ты напоролся на компанию пьяных подростков, так и не дойдя до офиса службы доставки. За драку вас забрали в участок. Сгорая со стыда ты позвонил мне, потому что не хотел, чтобы брат волновался. Мы были у врача, с тобой всё хорошо, и... – Марк бросил взгляд на его грудь. – Спрячь печать.       Покраснев, Хёк поспешно убрал медальон под рубашку, с удивлением уставившись на свой телефон, который капо протянул ему.       – Пока я не разрешу, ты не сделаешь из дома ни шага. Теперь иди, – глава дома Ли захлопывает дверцу и идёт к водительскому месту.       Хёк слышит свой голос раньше, чем осознаёт:       – Что случилось с предыдущим Доном? Он всё ещё в тюрьме?       Марк замирает. Молчит.       Где-то во дворах испуганным лаем разродились собаки. На втором этаже зажегся свет. Сердце Хека стучало как сломанный метроном...       Холодно...       – Нет, не в тюрьме. Я убил его. Почти сразу, как добрался до Сеула.                     Донхёк закрыл кран и подошел к зеркалу.       Уродливыми пятнами по телу были разбросаны цветущие синяки, кольца от проволоки же практически сошли на нет. Рука ныла тупой болью... Лучше бы они не снимали гипс.       Хёк старался не замечать свежих отметин на шее, хоть они и болели больше, чем должны были. Он вытащил из корзинки судьбоносное украшение и поднёс его к свету, с интересом разглядывая узор.       В обрамлении серебра на белоснежной эмали были зеркально изображены две закручивающиеся чёрные запятые... Символ казался знакомым. Осторожно открыв медальон, бариста увидел небольшой чип. «Что это?.. Маячок?..» Несмотря на разочарование, ему всё же стало легче...       Надев холодную цепочку на шею, Донхёк ещё раз коснулся пальцами чёрно-белой эмблемы дома Ли.       Теперь они связаны...       Это будоражило до кончиков пальцев.       Хёк вздрогнул и посмотрел в отражение...       «Чего ты так боишься?.. Ничего. Теперь я в безопасности. Тогда почему дрожишь?..»       Бариста коснулся пальцами места укуса... Зудит.       «И что ты будешь делать дальше?..»       Донхёк пристально смотрит в уставшие красные глаза и тяжело вздыхает.       «То, что не должен»       Он одевается и, проверив максимальность закрытости одежды, тщательно прячет цепочку. Осторожно пробираясь в комнату, он не сразу замечает силуэт брата в сумрачной гостиной.       – Хён?.. Почему не спишь?       – Как ты? – Джехён сидел на диване, задумчиво скрестив руки на груди.       – Я?.. Да всё нормально... Прости, что опять заставил понервничать.       Хёк пока не готов смотреть в его глаза. Он демонстративно зевает и подходит к двери:       – Ну, спокойной но-..       – Донхёк? Послушай. Марк Ли больше не тот человек, которого мы когда-то знали. Будь осторожен. Не связывайся с ним, пожалуйста.       Воздух из гостиной вдруг исчезает, а стрелки старых часов оглушают, угрожающе приближаясь.       тик-так тик-так тик-...       «Останови меня»       «Поздно»              ...              Кристально чистое будто нарисованное акварелью небо рассекали две полосы дорожек пикирующих самолётов. Из-за высоты и солнца железных «птиц» было не видно, поэтому казалось, белые линии рождались сами собой, неизбежно затухая.       Донхёк осмотрел участников.       Разрисованные кузовные машины с бампером в пол смешались в пёструю очередь-сетку у старта.       Он всё ещё не верил, что находится здесь...       За спиной раздался знакомый голос:       – Какие люди! Я присяду рядом, ваше высокопреосвященство? – верно, только сын Дона мог так насмешливо и лениво вторгаться в личное пространство любого капореджиме. – Обычно ты отмазываешься работой... Твоя верная «Чжу Интай» сегодня за пилота?       – Это вряд ли.       – Тогда у меня нет идей...       «Надо бы поздороваться...», но Донхёк не поворачивается, даже чтобы кивнуть. Во-первых, там бесстыжий урод Марк Ли, пристальный взгляд которого он ощущал на себе постоянно, а во-вторых, заезд вот-вот начнется. Не в силах спокойно смотреть сидя, стоило им только подняться в свою ложу на трибунах, Хёк приклеился к перилам, восхищенно созерцая огромное пространство профессиональной кольцевой трассы для автоспорта.       – Нет, серьезно... что ты здесь забыл в такую жар-...? Хах... Эй, Ли Донхёк!!       «Чёрт..» Быстро, насколько это было возможно, Хёк поворачивается, кланяется и возвращается к стадиону.       – Хааа?! Что за...? Тебя не учили приветствовать господ? Йа, а ну быстро сюд-..ааа, – На Джемин зевает, а Хёк страдальчески ломается, до конца не понимая, как должен поступить, пока страх не пересиливает веру.       Бариста послушно отпускает перила, чтобы подняться на трибуну со столиками для вип-гостей, когда, повернувшись, вдруг обнаруживает сына главы.       – Да я пошутил, не отвлекайся... – закрывшись ладонью от палящего солнца, он встаёт рядом, чтобы тоже разглядеть участников. – Неужели ЯнЯн сегодня не участвует?..       – Кто?..       – Сделали ставки?       – Ставки?       Смеясь, Джемин закатывает глаза.       – Откуда ты такой вылез, а? И главное, сразу на первый план... – продолжая улыбаться, он смотрит на грудь, и Хёк инстинктивно прячет медальон в ладони. – Знаешь, что обычно владельцы печати хранят внутри медальона, Ли Донхёк?       Бариста не успевает открыть рта, как вдруг чья-то холодная рука, обхватив за шею, оттаскивает его от Джемина.       – Отъебись, – Марк прижимает Хёка к себе, будто мягкую игрушку, и бариста остро ощущает его тепло везде, где их тела соприкасаются.       – Прости, но он слишком забавный, чтобы играть только с тобой, мой милый капо. К тому же... ты его бьёшь что ли? Это позеленевшее от страха лицо буквально молит о спасении... – посмеиваясь, Джемин закуривает.       На старте подходят к концу последние приготовления и механики освобождают сетку. Беззвучно задыхаясь, Донхёк чувствует, как его прижимают ещё сильнее.       – Что и как я с ним делаю, тебя не касается, – говоря это, Марк поворачивает лицо Донхёка к себе и пристально всматривается в чужие глаза, желая убедиться в безотказном действии яда на своей жертве. Словно марионетка, Хёк послушно выдерживает взгляд, готовясь выполнить любой приказ, лишь бы занавес скорее опустился и на сегодня всё закончилось...       Ведь долго он не протянет.       (♫)* ~       – Верно. Я просто завидую... – приблизившись, На Джемин выдыхает дым прямо на них, и пока Хёк пытается откашляться, закрыв глаза, Марк наклоняется и, поцеловав нос, в следующую секунду до крови кусает верхнюю губу, заставив вскрикнуть... «I love... the way... You look... away... You think... you are... A freak... a whore ~...»       Когда утром в дверях кофейни вдруг появился глава дома Ли, его узкие белые брюки и чёрная хлопковая рубашка с верёвочками вместо пуговиц застряли будто кость в горле бариста, заставив позеленеть и стушеваться...       Однако, на счастье ли к беде ли, Джехён уехал в банк, а Тен должен был подойти ближе к полудню, и во всём заведении, кроме парочки посетителей и самого Донхёка, не было ни души.       Прошла неделя с того дня, как Донхёк стал носителем печати самого именитого капореджиме столицы. Вот только опасно извращённые обязательства этого титула всё ещё не явили себя в полной мере, выматывая впечатлительного бариста в беспокойных снах, подробности которых он предпочитал не запоминать.       «Я помогу тебе закончить. Нам нужно кое-куда съездить » – сказал холодный демон равнодушно, и, повязав фартук, начал приводить кухню в порядок... Вот только с каждой минутой Хёку всё больше казалось, что он – пойманная котом мышка, которой играют перед кровавой расправой. Бариста был в клетке монстра и не мог издать и звука, лишь с силой кусая пальцы, когда среди касаний «невзначай» чужая рука делала особенно приятно...       Расставляя приборы на место, Марк прошёлся ладонью по чужой пояснице, нежно поглаживая её так по-свойски, что Хёк покраснел, покрывшись мурашками, но отчего-то не решился даже пискнуть в знак сопротивления... Капо странно массировал его шею, пока бариста рассчитывал посетителей, касался его бёдер, когда им нужно было разминуться на тесной кухне, необоснованно часто поправлял его воротник рубашки и слегка влажные от жары волосы, поглаживал мочку его уха, нечаянно оказывался сзади каждый раз, как Хёк нагибался...       Невыносимо.       «Что он делает?!..»       Донхёка пугал такой перебор двусмысленной тактильности со стороны вечно ледяного друга старшего брата, которого он, казалось, ненавидел всю свою жизнь... Однако больше всего его смущало, раз за разом заводя в логический тупик, именно то, что Хёк находил эти прикосновения унизительно «двусмысленными», чувствуя себя идиотом.       Бесило то, что, не глядя мафиози в лицо, бариста кожей расшифровывал его самодовольное наслаждение ситуацией. И даже под пулями Хёк ни за что бы не признался, что... особенно на шее, талии и бёдрах... всё приятно покалывало после мимолётных ласк.       Стоило дверному колокольчику звякнуть, оставив их одних, как чужие руки заключили бариста в тесный капкан, оперевшись о стол по обе стороны от него, а горячее дыхание обожгло макушку.       – Ничего не хочешь мне сказать?       Хёк попытался высвободиться, лишь спровоцировав прижать себя сильнее.       – Просто мечтаю...       – Так говори.       – Отпусти.       – Неправильно, Донхёк-а, – Марк шумно вдыхает запах его волос и опускается к уху, чтобы больно прикусить... – Скажи, ты скучал по своему хозяину?.. Трясся от страха, думая о нём?       Молодой капо обхватил его за живот, прижимая к себе, и Донхёк жалобно ахнул, запаниковав, когда почувствовал чужую коленку, грубо протиснувшуюся между его ног. Это было уже слишком... В паху вдруг приятно заныло, по нервам пробежал высоковольтный ураган, затухнув вязким пламенем на уровне груди. Хёк пытался сосредоточиться на посторонних мыслях, судорожно анализируя перспективу побега в Зимбабве, но тело не слушалось, щекоча подкорку маниакальными страстями из серии «если эта ладонь опустится ниже... бедро поднимется выше... горячий язык пройдётся по шее... хочется прогнуться... потереться... раствориться... исчезнуть...»       Нет. Свобода – это то, что он не даст отнять.       – Хён, отпусти меня! Это уже не смешно... – Хёк пытается разжать чужие руки.       Марк водит носом по чужой шее, продолжая надавливать на промежность ногой. Он будто не слышит. Донхёк будто не живёт. Вдруг капо резко разжимает объятия и, пугая до смерти, тащит бариста в туалет. Захлопнув дверь, он бросает мальчишку на унитаз, а сам облокачивается о дверь и спокойно закуривает, как ни в чём не бывало.       – Что за..? – голос дрожит, дыхание сбилось.       – Ты не заметил? За тобой пристально следят почти десяток пар наёмных глаз со дня громкого «дебюта» на банкете Дона. Посидим тут минут восемь, потом я выйду первым.       – Восемь?..       – Думаешь, мало? – он выпускает новую струйку дыма и косится на чужой пах.       Донхёк дико краснеет, зачем-то прикрываясь руками. «Поздно... он всё видел...»       Да, у него встал, но это было ожидаемо... разве нет?       Хёк незаметно смотрит на капо... Узкие штаны не оставили бы и шанса. «И почему меня это так злит?!»       Ноль реакции...       «Нужно о чём-то поговорить, иначе я сейчас повешусь от смущения»       – Все так спокойно принимают меня в роли твоего... эмммм.... Хён, ты... гей? – «блять сука сдохни что ты несёшь?!» но слова, как всегда, оказались быстрее всего остального.       Марк лениво курил, казалось не замечая неловкой агонии своего нового члена «семьи», пока дым наполнял собой каждый уголок крохотной уборной...       – Мне не важен ни пол, ни возраст... – он вдруг наклоняется к Хёку, туша окурок о кафельную стену за его спиной... – Если они смогут меня возбудить.       Он странно ухмыляется, и Донхёк нервно сглатывает, проваливаясь в до боли знакомый хвойно-цитрусовый аромат.       – Как соберёшься, выходи. Я буду ждать тебя в машине.       – Куда мы поедем?       – Смотреть как соревнуются профессиональные гонщики.       Нет... этот человек не святой... Но иногда он поражал своей святостью.                     Кто-то срочно позвал Марка наружу и, бросив взгляд на вцепившиеся в перила пальцы бариста, капо пришлось покинуть ложу одному, бросив:       – Без меня ни шагу отсюда и не разговаривай ни с кем.       Стоило ему скрыться, Джемин прильнул вплотную плечом к плечу, протянув платок.       – Неплохо он тебя дрессирует... Вытри кровь.       – Она уже засохла. Жарко, отодвиньтесь.       – Да ладно тебе. Или боишься, он потом тебя искусает до смерти за «измену»?       Донхёк молча всматривался в вырвавшуюся вперёд красную машину. Отрыв от остальных был небольшой... «Ещё два круга...»       – Ранее вы хотели рассказать... Что обычно хранят в медальонах?       Джемин достаёт новую сигарету.       – Яд, – он щёлкает крышкой зажигалки, смотрит на огонь, но не закуривает. – Скажи... Ты смог бы его простить?       – Что? Кого простить?..       – Узнав, что он из себя представляет... и всё же... ты смог бы его простить за чувства к тебе?       – Какие ещё «чувства»?       Джемин вдруг берёт в руку печать дома Ли и поглаживает пальцем узор.       – Красиво... Знаешь, что это такое?       Хёк мотает головой, но печать не забирает.       – Это «томоэ». Migi futatsu domoe... Древний японский символ. Знаешь, что он означает?       Красная машина теряет первенство... Остался всего один круг.       – Он символизирует воду и защиту от огня, – внимательные глаза сына Дона прожигают Донхёка насквозь. Внезапное осознание холодным ужасом выбивает почву из-под ног. Волосы встают дыбом.       – От... огня?..       – Ага... – Джемин жутко улыбается и, закурив, протягивает Хёку зажигалку с изображением белой змеи. – Держи. Это подарок. Пригодится.       Красная машина приходит на финиш третьей.       Заезд завершён. Трибуны спускаются поздравить победителей.              Марк нашёл бариста одиноко сидящим на полу возле перил.       – Тебе как, удобно вообще?       – Сам же сказал, ни шагу...       – Что это? – помогая Хёку подняться, капо кивнул на зажигалку в его руке.       – Это? На Джемин подарил... – не долго думая, он протягивает металлическую коробочку хёну. – На, держи. Я не курю.       – Донхёк... Ты вообще в курсе, что слуга, принимая в подарок от господина зажигалку, обязуется всякий раз лично давать прикурить подарившему?       – Но я ему не слуга!       – Ты член семьи капореджиме, Хёк. Как наследник Дона, он твой господин априори.       – И... и что мне теперь делать?! Ты сам виноват! Оставил меня с ним тут...       Марк сощурился, внимательно всматриваясь в его лицо, и Хёк вспыхнул, осознав, что кричит на эмоциях.       – Что он сделал?       – Ничего... Я просто расстроился, потому что... тот, за кого я болел, проиграл.       – Не переживай. У него ещё будет возможность отыграться. Пойдём, ты наверное проголодался, – Марк возвращает ему зажигалку и, взяв за плечо, притягивает к себе, но Донхёк вдруг замирает, бледнея.       – Что это?..       На идеально выглаженных белых брюках, в самом низу, красовалась россыпь алых капель.       «Кровь...»       – Мои люди поймали снайпера, преследовавшего меня уже второй день. Как и ожидалось, он долго не хотел говорить...       «Скажи... Ты смог бы его простить?»       – Ты убил его?       – Я отдал приказ.       «Узнав, что он из себя представляет... и всё же...»       Вдруг стало так холодно, что Донхёк не смог сдержать дрожь, обхватив себя руками.       – И часто ты на прицеле у наёмных убийц?..       – Не чаще, чем ты совершаешь ошибки.       – Каждый день что ли?       – Ты себя переоцениваешь. Идём, кому-то нужно согреться...              Пришлось заехать в магазин, чтобы Марк переоделся. На предложение выбрать и себе что-нибудь из новой коллекции Louis Vuitton, новый член «семьи» под суровыми взглядами телохранителей скромно отказался. За ужином в шикарном ресторане Донхёк только пил, причём всё подряд, а кусок в горло так и не лез, не смотря на укоризненные взгляды уносящих нетронутые блюда официантов.       – Что с тобой? Солнечный удар?       – Не знаю... Как-то неспокойно, просто. А ты сам почему ничего не ешь?       – Привычка... Я ем только один раз в день. Обычно, перед сном.       – Почему?       – У меня слабый желудок... Назовём это так.       Донхёк не уловил связи, но вдаваться в подробности не стал. Алкоголь быстро попал в кровь и, не отягощенный пищей, пустился в замысловатые пляски по венам, согревая изнутри. Стало легче... Захотелось спать.       Вдруг к Марку кто-то подошёл и зашептал на ухо.       – В MadHall? Сегодня? – он внимательно смотрит на бариста и будто раздумывает. – Ладно, поехали... Пошли, Хёк. Вечер только начинается.              (♫)** ~       У ночного клуба огромная очередь...       Трое громил на входе не пропускают без пароля.       Марк даже не смотрит в их сторону, но его никто и не думает задерживать. Лишь Донхёка провожают подозрительным взглядом. Неодобрительно.       Чем ниже они спускаются, тем громче музыка. Стены пульсируют. Биты долбят диафрагму. Полная дезориентация.       Марк ведёт его по вычурно обделанному красным бархатом коридору... Под ногами чёрная плитка, мерцающая отблесками мигающих в такт музыки неоново-зелёных ламп... Повсюду люди. Танцующие и умирающие от веселья. Сладкий дым кальяна плотной завесой облизывает тела, путая мысли.       Наконец они выходят в большой зал, заполненный до отказа. Музыка здесь буквально вырывает перепонки, отнимая разум, а ослепительно белый свет мигает так, что движения кажутся прерывистыми, клочками вырывая реальность.       Одними губами Марк говорит ему сесть на диванчик в одной из ниш с бархатным балдахином, а сам куда-то исчезает, чтобы вскоре вернуться и плюхнуться рядом. В его руке небольшая стопка с зелёной жидкостью, которой он поит бариста с рук.       Нет смысла спрашивать. Во всяком случае, не в этом аду хауса и психоделики.       Вскоре им приносят кальян и, затянувшись, Марк передаёт трубку Донхёку.       «Не надо. Иди домой»       Бариста вдыхает карамельный дым, с блаженством выдыхая в пустоту... Там точно что-то подмешано, тело мгновенно становится лёгким, но Хёк быстро отгоняет тревожную мысль, с головой отдавшись этой ночи.       У Марка здесь много знакомых: к ним постоянно кто-то подсаживался поболтать, но Донхёк ничего не слышал и не запоминал...       Рука капо была на его бедре и гладила там, где обычно не трогают... где не должна была... где очень приятно... Она то сжимает его ногу, будто массируя, то ласково поглаживает лишь пальцами... забирается выше... ласкает...       Марк ловит его взгляд, непринужденно улыбается, будто ничего не происходит, и возвращается к разговору...       Донхёк знает, что это за ласки... он горит под ними, но делает вид, что не придаёт этому значения... что не ждёт их... не понимает... Он знает, что если хоть одной мышцей лица покажет неодобрение, отвращение или с ненавистью оттолкнёт, то Марк тут же перестанет и больше никогда не попытается. Но он не делает этого.       В конце концов какая-то девушка тянет их танцевать, и Донхёк оказывается в центре прыгающей толпы. На минуту он теряет Марка из виду, как вдруг кто-то наваливается на него, толкая и почти сбивая с ног.       – Осторожно, – холодная рука знакомо хватает его за шиворот и отводит в сторону.       Вокруг всё ещё много танцующих, но уже не так тесно... Тогда почему Донхёк будто прилип к этому пахнущему хвоей, вечно искушающему его, демону? «Я слишком много выпил...»       Странный кальян выдымил последние остатки здравомыслия из пьяной головы. Хёк чувствовал пожар везде, где его касались... Как руки капо оказались на его ягодицах, не знал никто, но это вязкое удовольствие пронзившее позвоночник, стоило Марку с силой прижать бариста к себе, невозможно было спутать ни с чем...       «Скорее...» Изнывая, он тянется к чужим губам, чтобы заглушить собственные стоны.       Боги свидетели, он терпел долго...       Но вдруг музыка будто становится громче, насмешливым тоном шепча в самое ухо:       – Знаешь?.. Мне больше нравилось, когда ты сопротивлялся, малыш...       Донхёк мгновенно трезвеет и стремглав бросается прочь.                     Джехён снова ждал его в темноте, сидя на диване.       – Где тебя черти опять носят?! Можешь себе представить, как я переживал?!       – Хён! – Донхёк бросается на брата, пряча лицо на тёплой родной груди... – Хён, прости меня!.. Я больше не буду... Обещаю... Только прошу... больше никогда не позволяй мне видеться с Марком Ли.