...and the price is right

      Дождь тарабанил по зонту одну из своих самых заурядных мелодий. Монотонно. Без слов... Струи воды, стекая с надгробия, вымывали свежеутрамбованный грунт.       На Джемин остался стоять последним скорбящим у могилы лишь потому, что знал наверняка: стоит только повернуться к ней спиной, как мир грязным ботинком наступит ему на глотку, лишив возможности сбежать.       «Ещё пару минут…»       Кто-то всё нарочно испортил. И этот кто-то должен будет поплатиться.       Но не сейчас...       Ботинки промокли, и промозглость дрожью подступала к зубам. Джемин не плакал. Всё вокруг будто рыдало за него.       «Как некстати…»       Он был внебрачным ребёнком, нагулянным Доном по глупости, пока однажды законная супруга На Тхэсока не разбилась на машине вместе с пятилетним сыном. В итоге всё случилось так, как случилось, и Джемин не стал вдаваться в подробности. Будущее молодого господина вообще мало заботило. И если интриги Дона были шахматной игрой, то его сын был пешкой. Он всегда делал только то, что его просили. Не больше.       – Поздно. Ты уже ничего не сможешь ему доказать.       Приподняв зонтик, Джемин увидел шаманку. «Только тебя мне здесь и не хватало…»       – Не особенно-то и хотелось, откровенно говоря…       – Тебе не быть ни достойным сыном, ни следующим главой.       – Аха-хаах!!... извиняюсь, – Джемин не смог сдержаться, спугнув парочку ворон с соседнего дуба.       Но шаманка не унималась, растеряв последние остатки страха.       – Марк Ли первым делом закроет твоё казино, эту клоаку дьявола, и тогда посмотрим, как ты будешь смеяться! Думаешь, никому не известно, что Дон вычеркнул тебя из завещания?! С сегодняшнего дня ты – первый уязвимый в списке жертв «сложившихся обстоятельств».       «Блять… даже здесь... и то всё испортили…» Джемин устало выдыхает и, кое-как закурив, рассеянно щелкает зажигалкой.       – Сигаретку? – предлагая шаманке, он равнодушно наблюдает за её разъярённым лицом под чёрной вуалью, элегантно ниспадающей с винтажной шляпки.       – Да как ты…? Гори в аду, бесчувственный подонок. – шипя сквозь зубы, она натягивает перчатки и направляется в сторону ворот. – С выводком шлюхи бесполезно разговаривать. Только зря трачу время… Ненормальный тупица... Но ничего, теперь всё быстро встанет на свои места, хах...       «Ну и что это было?..» Джемин делает последнюю затяжку и тушит сигарету о урну с прахом. «Какой-то незавершённый гештальт получается…» Проверив патрон в обойме, он целится прямо в голову уходящей женщины.       Выстрел раздаётся на много миль вокруг. Перья и шляпка летят в разные стороны. Шаманка вскрикивает и с ужасом оборачивается.       «Промазал… хах…» Ему слишком лень перезаряжать револьвер, да и лай собак смотрителя мраморных склепов неминуемо приближался, а тратить ещё три патрона сын бывшего Дона был не намерен.       Дождь закончился. Можно «выключить» зонт.       Джемин бросает последний взгляд на именную надпись на надгробии и навсегда уходит.       ...       – Я не хотела об этом говорить, но... – периодически промакивая уголки идеально накрашенных глаз носовым платком, вдова плела интриги, слегка наклонившись к капо семьи Со. – Вы видите, он даже не счел нужным почтить память человека, ставшего для него отцом, и проигнорировал поминальный ужин!.. «Дела»?! Да какие у него могут быть дела в такой день, когда семье нужно сплотиться, чтобы выстоять? Бог ему судья, конечно, но... Я видела записи с камер наблюдения и... я правда не хотела об этом говорить, но... буквально за час до того, как мы обнаружили Тхэсока, Марк Ли был у него.       – В смысле «был»? И вы говорите об этом только сейчас?! – сидевшая на другом конце стола судья Ким отложила приборы, присоединившись к «приватному» разговору.       Считая минуты, Джемин вилкой гонял горошину по всей тарелке, чувствуя, как что-то тошнотворное подступает к горлу, отравляя внутренности. «Хах... о том, что я был там практически сразу за Марком, она естественно умолчит...» Записи с камер того вечера были переданы семейному адвокату, получившему четкие инструкции, за не соблюдение которых он поплатится жизнью, как и тот охранник... единственный свидетель.       – Просто, я подумала, что теперь, когда заключение врачей обнародовано, зачем мутить воду, портя нашему Марку репутацию... ведь он буквально вырос на моих глазах!       – «Репутацию»? Прошу прощения, но о чём вы вообще думаете? Речь об обстоятельствах смерти На Тхэсока. И то, что мы узнаём такие подробности только сейчас и даже не от самого капо Ли, уже играет против него.       Вдова виновато опустила глаза.       Джемину стало ещё тошнотворнее. Наверное, он простыл на чертовом кладбище. Тем временем горох, не выдержав натиска, сбежал с тарелки на скатерть.       Капо дома Со промокнул губы салфеткой.       – Судья права, госпожа. К сожалению, подобные истории могут сильно повлиять на исход голосования в субботу.       – Голосование капореджиме уже субботу?! – вдова почти рыдала. – Боже... но мы даже ещё не видели завещание, и... Кажется, Тхэсок только вчера обнимал меня, и вот... уже выборы нового главы...       – Держите себя в руках, дорогая. Нам всем непросто.       Больше не в силах сдерживаться, сын покойного покинул поминальный зал, чтобы поделиться с унитазом своими непереваренными переживаниями цвета всеобщего лицемерия.       Не успело тело отца остыть, Джемин собственными глазами читал это чёртово завещание вместе с матерью. И самым странным ему тогда показалось не то, что она знала, где оно спрятано и даже не то, что она нарушила все законы, вскрыв печать без третьих лиц.       Многие годы готовясь к войне, его мать поставила на кон всё что имела.       В истерике сунув сыну в лицо бумаги, даже она была искренне ошарашена содержимым...       Единственным наследником всего состояния значился не кто иной, как На Джемин. И он же стоял в рекомендациях, как следующий Дон.       Но при единственном условии... что больше не будет претендентов.       Не нужно было обладать развитой фантазией, чтобы четко представить кровавую бойню, что отныне мир ожидала.       – Долго ты ещё будешь здесь прохлаждаться?!       – Ма?.. хах… Это мужской туалет… – он чувствует, как его опять воротит и, корчась, наклоняется над унитазом, но… Выходить больше нечему.       – Хватит, пошли!.. Старшая дочь Со все похороны на тебя косилась. Нам нужна их поддержка, так что ты женишься на ней как только закончится траур. И только попробуй опять всё испортить! У нас больше нет права на ошибку… Чего ты валяешься?! Пошли! Я уже пригласила её сходить вместе на службу в пятницу. От тебя требуется только заехать за нами и угостить ужином, понял?.. И только попробуй притащиться на совет капореджиме без черного галстука и в цветастой рубашке! Ты меня слушаешь вообще?..       Джемин смотрел на кнопочную панель унитаза, гадая, есть ли среди множества режимов такой, с помощью которого можно остановить это отвратительное чувство в желудке… во рту… везде: внутри и снаружи.       – Скажи… Отсутствие «претендентов», указанное в завещании, ты поняла так же, как и я?       – Что?       – Я делал всё, что он просил, хах… Зачем… зачем он сделал это, ма?..       – Джемин-а, возьми себя в руки, – мать помогла ему подняться и поправила его одежду. Он всегда знал, что она скорее умрёт, чем отступит, но видеть сейчас отчаянную решимость в ее глазах, понимая, что именно она станет тем, кто уничтожит последнюю надежду, было физически невыносимо. «Где мой револьвер?.. Я хочу всё закончить» – У меня больше не осталось никого, кроме тебя, ты же понимаешь, сынок?.. Прошу… Не подводи меня… Я не осилю эту борьбу в одиночку. Пора взять ответственность. Прости... но нужно потерпеть ещё немного, милый. Сложно будет только поначалу, поверь. Я помогу тебе. Я всегда буду рядом. Пошли.       Облокотившись на перила, невысокая молодая женщина в черном облегающем платье раздраженно щелкала зажигалкой, пытаясь прикурить. Джемин вежливо поднёс даме огонь, после чего закурил сам. Некоторое время они всматривались в ночной город молча.       – Отец будет играть на два фронта, ты же понимаешь?       – О, да… Я понимаю, – он выдыхал медленно, испытывая лёгкие. – Выйдешь за меня?       Глаза дамы в чёрном округлились, и первые пару секунд она не могла вымолвить и слова, после чего разразилась громким смехом.       – Ты лучший!.. аха-хахах… ой, не могу!.. аха-хах! Тебя мать обработала?       – Нет, что ты… Я люблю тебя.       – Хах! Ты правда нечто… Послушай, На Джемин. Я выйду за тебя, только если совет назначит тебя Доном, иначе это не имеет смысла, сечешь? И лучше бы тебе сделать так, чтобы не все смогли присутствовать на голосовании. Думаю, ты понимаешь, о чём я, – она поправила платье и подошла к дверям. – У меня есть любимый человек, кстати... И я не собираюсь от него отказываться. Это так… На будущее.       Джемин вытащил ещё одну сигарету. Он будет стоять здесь, пока не закончится вся пачка. Находиться в поминальном зале он не может: ещё никогда запах еды и парфюма не был так отвратителен. А может это просто отравление?..       «При условии, что больше не будет претендентов»       Его имени не должно было там быть. Вообще. Никогда.       Он сделал всё для этого.       Что скажет адвокат, зачитав это нелепое условие? Как поступят капо? Что сделает Марк?       В какой момент всё перевернулась с ног на голову?       «Плевать…»       Послышался гром и ливень вновь обрушился некстати.       «Нужно выпить»       …       Лея не унималась, ожесточенно лая, и Джено заподозрил неладное. Наспех закончив переодеваться, он захлопнул ящик и, вытащив из рюкзака зонт, выскочил на улицу.       Широко расставив передние лапы, собака зло рычала на темный силуэт мужчины. Мокрый насквозь, устало прислонившись к колонне, под навесом стоял На Джемин. Джено не сразу заметил револьвер в его вытянутой руке.       – Что вы…?       – Ты любишь… эту псину?..       – Вы пьяны, опустите оружие.       – Спрашиваю в последний раз… ты ее любишь?       – Да какая разница?! Опустите оружие! Иначе я вызову полицию.       – Вызывай… – он вдруг сползает на пол, приставив дуло к виску.       – Что вы делаете?! Здесь… здесь нельзя стреляться!.. – подскочив к пьяному мафиози, Джено опустился рядом. – Джемин-щи? Давайте сходим поедим куда-нибудь, м? Я пиздецки голоден! А эта штука…. Отдайте мне, я буду беречь её, пока вы не протрезвеете.       Он протянул ладонь, стараясь не дышать слишком громко, чтобы не упустить ни одной детали. Голос Джемина выдавал неподдельную злобу, а глаза горели решимостью загнанного зверя. Ни тени ленивой игры. Лишь обыденно приправленная тупой грустью безысходность. Это было слишком откровенно… Так не типично для мафиози, которого Джено знал.       «Что стряслось?..»       В голове вдруг всплыл утренний разговор с отцом.       «– Сейчас в городе неспокойно, будь осторожен, Джено. Не шляйся вечерами.       – Почему?       – Убили главу мафии… Пока не выберут нового, в криминальных структурах будет царить анархия. Для них это время свести счеты. У нас все подразделения на ушах... впереди тяжёлая неделя»       Стекая с волос, капли дождевой воды наперегонки бежали по голой шее, прячась под расстёгнутой на верхние пуговицы рубашкой. И хоть губы На Джемина были синими от холода, горячее дыхание превращалось в пар.       Джено коснулся его плеча, стараясь говорить непринужденно.       – Джемин-щи? Вы меня слышите? Что будем есть? Я бы не отказался от соджу, если честно… – осторожно дотронувшись до чужой руки, он попытался вынуть револьвер, но пальцы мафиози сжались сильнее.       – Не трать своё время. Лучше просто посмотри на меня, – блондин вдруг хватает Джено за шею. – Да… вот так… Не отводи глаз… я хочу видеть в них своё отражение. Может, улыбнёшься мне, м?..       «Чёрт... он не вменяем» Недолго думая, заправщик подается вперёд, чтобы неловко коснуться чужих холодных губ своими… Пара лёгких чмоков и Джемин откликается, начиная отвечать. Они не торопятся, и это странно… но приятно… На вкус как плавленный сахар… как игристая содовая… как переспелая хурма, которую Джено любил в детстве… Когда оружие оказалось у него в кармане, он попытался отстраниться, но Джемин не позволил, перехватив инициативу. Чужой язык дарил кайф так искусно… Джено почти отдался этому безумному поцелую, захлебнувшись в нём, как вдруг свет фар выехавшей из полосы проливного дождя машины отвлёк их друг от друга.       «Такси...» Джено вскочил, но чужая рука схватила его за щиколотку.       – Верни мне револьвер.       Холодные глаза были пусты, а кукольное лицо ничего не выражало. От красивого мафиози разило дорогим алкоголем и серьёзными проблемами. К тому же, его жизнь точно не несла для гражданского общества совершенно никакой ценности, вот только… Джено коснулся ледяного металла у себя в кармане и вздрогнул.       Его губы всё ещё горели...       – Я верну вам его, когда взойдёт солнце. Обещаю.       – Хах… А если оно не взойдёт?       – Оно всегда возвращается, Джемин-щи. И как бы ни было темно, солнце рано или поздно восходит. Так уж устроен этот мир.       ...       Джемин молчал всю дорогу, пока они ехали в такси, и невозможно было понять, то ли он глубоко размышлял о чем-то фундаментальном, то ли просто спал с открытыми глазами. Таксист ворчал, недовольно поглядывая на промокшие сидения, но Джено не обращал на него внимание. Впереди ждало непростое восхождение на четвертый этаж, а полупьяный спутник ничего не спрашивал, будто наплевав на реальность. «Уйдёт, как только проспится» был уверен Джено.       В тесном коридорчике их встретил начальник следственного комитета.       – Па?! Ты дома?..       – Забежал переодеться перед ночной сменой. А это..?       – А? Аааа... Да мы после работы пошли выпить с ребятами, а менеджер напился и...       – Менеджер? Напился? – отец внимательно посмотрел на равнодушно разглядывающего стены мафиози.       – Да... – Джено уже жалел, что притащил его домой.       – Ну допустим... Если будете пить, то соджу на балконе, в холодильнике не было места. Ладно, я пошёл.       Порывшись в комоде, Джено выбрал свои самые нерастянутые шмотки.       – Что это?..       – Твоя одежда промокла, так что...       – Мне нужно в душ.       – Душ? Эммм... Хорошо. Сейчас принесу полотенце.       – Только не махровое. И мне нужно три.       – Три?       – И клизму не забудь.       – Клизму?       – Нужно подготовиться.       – В смысле?..       – Мы трахаться будем или как?       – Что?! Нет! С чего ты вообще...?       – Не хочешь трахаться? Хах... Тогда зачем привёз к себе домой?       – Хаа?! Нужно было бросить тебя обкуренного на улице под дождём?!       – А почему нет?       Глядя в расширенные зрачки насмешливых глаз напротив, Джено странным образом чувствовал то, как одинаково они мыслят, хоть и разными фигурами и в разных плоскостях... Траектории их умозаключений были удивительным образом схожи, что позволяло почти видеть друг друга насквозь. И это подкупало.       «Прогони его сейчас. Пока всё не усложнилось до неузнаваемости»       – Полотенце, – как же странно звучал этот властный голос в обыденной комнате среднего достатка.       – Что? Аа... да... Сейчас.       Переворачивая шкафы в поисках чего-нибудь немахрового, Джено думал о том, что слишком быстро опустил формальности.       ...       Подняв глаза, Хёк встретился с бездонными зрачками оскалившейся собаки и понял, что у него ничего не вышло. Снова...       В ушах под наушниками была вата, телевизор вещал на максимальной громкости, но даже так Донхёку казалось, что он слышал, насколько зло рычало это чудовище.       – Ладно, ладно, спокойно, я пошутил... – пойманный при очередной попытке побега, пытавшийся уползти из комнаты узник поднялся и вернулся на диван.       Вторая собака так и осталась валяться на ковре, глядя в огромный экран, и Хёк приободрился: значит, одного цербера ему всё же удалось отвлечь...       Он жил здесь уже неделю, и два огромных добермана не оставляли его ни на минуту, контролируя каждый шаг. Великолепный загородный особняк с бассейном и теннисными кортами насчитывал в общей сумме около пяти тысяч квадратных метров, в то время как в распоряжение нового жильца были отданы всего несколько комнат на втором этаже. Максимум, куда его пускали четвероногие стражники, – это небольшая кухня на первом этаже. Каждый раз, стоило ему изменить маршрут, доберманы рычали и хватали за штанины, недвусмысленно настаивая на соблюдении негласных правил. Поначалу это жутко пугало, но со временем Донхёк привык, не уставая поражаться невероятной надрессированности собак.       Марка он ни разу не видел, как поселился здесь. И это раздражало. Похоже, хозяин поместья и раньше почти не жил в нём, и Хёк злился, не понимая смысла своего заточения. Каждый его день в роскошных комнатах был похож один на другой, полный мучительного безделья и неизвестности. Иногда ему удавалось перекинуться парой слов с приставленным камердинером, мужчиной угрюмого вида, но тот был не особо разговорчив, будто стена игнорируя каверзные вопросы из серии «где этот козёл» и «почему я даже посрать в одиночестве не могу».       Не выдержав, Донхёк решил было взять измором. Он включал телевизор на полную громкость, бил посуду и фарфоровые вазы, ронял горшки с цветами и каминные часы, затапливал ванную, заливал книги и диваны газировкой, выбрасывал мусор в окно, не смывал после себя унитаз и постоянно оставлял дверцу холодильника открытой... Однако что бы он ни делал, ничего не менялось.       «Если так пойдет и дальше, я сойду с ума...»       Бариста посмотрел на собак.       Сколько бы раз он ни спрашивал, камердинер продолжал настаивать на том, что у церберов никогда не было кличек, да они им и без надобности, ведь отзывались собаки только на голос хозяина дома.       – Пс-пс... мусечка!.. пс-пссс, – доберманы не пошевелили и ушами. Но стоило Хёку встать, они вскочили следом. – Бля... как же это всё задолбало!..       Донхёк выключил телевизор и снял наушники. Большие напольные часы в углу гостиной показывали полночь. Видимо, начальник тюрьмы и сегодня не собирался навещать заключённого. «Если я подожгу этот чёртов дом, он приедет?» Хёк сжал в ладони медальон.       Одна из собак зевнула и легла обратно на ковёр...       Обычно камердинер не навещал Хёка после ужина, но сегодня он ушёл даже раньше, потому что бариста отказывался есть с утра, и, по словам слуги, ему здесь «тогда делать больше нечего»...       В животе неприятно урчало.       «Бляяяяя..» Голодовка была его последним оружием в этой идиотской битве, и Донхёк надеялся, что до неё, всё же, не дойдёт.       Он взял наушники и в отчаянии запустил их в часы. Стекло даже не треснуло.       – Айщщщ... – не обращая внимание на оскалившихся псов, он накинул толстовку и вышел в коридор.       На кухне было темно.       Под нескончаемое рычание Донхёк открыл холодильник, достал молочный коктейль, воткнул в него трубочку и задумался. Доберманы никогда не брали еду из его рук, что бы он ни предлагал, и всё же...       Хёк вытащил упаковку копченых колбасок и сел на пол.       – Мусюськи, смотрите, что у меня есть... аммммм... какая вкуснятина!.. – он вытаскивает одну и откусывает, жуя с таким лицом, будто умирал от восторга. – Ммммммм... вкусняшка... будешь?       Один из доберманов неодобрительно скалится, но второй будто бы немного заинтересован. Бариста продолжает есть, причмокивая, и открывает вторую.       – Мммммммм... точно не хотите? Они просто офигенно вкусные!.. Амммммм... на! бери! ну же! – он оставляет кончик колбаски на полу между собой и собаками.       Делая вид, что не обращает внимание на животных, Хёк продолжает есть, закрыв глаза от «удовольствия». Не проходит и пары секунд, как оставленный кусочек копчености исчезает, а один из доберманов воровато облизывается. Больше они не рычат. Вся комната в замешательстве.       – Я же говорил, что вкусно! На, берите ещё, мои шладкие пуськи!.. – он вытаскивает оставшиеся колбаски и бросает чуть поодаль.       Собаки колеблются, но и они за эту неделю привыкли к бариста. К тому же, Донхёк не пытался сбежать, пока ел. Обычно...       Стоило животным отвлечься на еду, как Хёк пулей вылетел из кухни, добежал до первой попавшейся двери и захлопнул её за собой. Не прошло и секунды, как за ней послышался лай и доберманы начали драть лакированную поверхность. Бариста подпёр ручку стоявшим рядом стулом и огляделся. Он попал в очередную гостиную с открытым камином в урбанистическом стиле, и она, как и все комнаты первого этажа, была сквозная. Следом шла бильярдная, перетекающая в библиотеку, затем небольшой коридор-галерея, который выходил в просторный холл. Основной свет не горел, но по периметру комнат работала подсветка, и с каждого угла на узника смотрел красный огонёк камер. Донхёк подкрался к огромной входной двери и осторожно посмотрел сквозь одно из её зарешеченных окошек. На веранде явно кто-то дежурил, оглядываясь по сторонам с тлеющей сигаретой в руке. Хоть и приглушённо, но тревожный лай собак доносился и до сюда. «Чёрт...» Хёк прощается с вариантом выйти через парадный и идёт дальше. Сквозь стеклянную стену видно красиво подсвечивающееся дно изумрудно-голубого бассейна... Вдруг позади слышится шум, и бариста прячется за первой попавшейся дверью. Датчик движения реагирует, и поочередно зажигающиеся лампы открывают перед глазами Хёка гараж с десятком различных марок автомобилей изумительных фасонов...       – Oh my... – позабывший о побеге узник бросается разглядывать найденные сокровища и вскрикивает, когда кто-то хватает его за плечо. – Какого...?       – Вам нужно вернуться. Прямо сейчас, – камердинер в пижаме выглядит необычно, но его напряженный взгляд в сторону ворот заставляет Хёка нервничать.       Вдруг лампа над въездом начинает мигать, и бариста вздрагивает, когда автоматические ворота медленно поднимаются...       – Это он? Он приехал?       – Нужно возвращаться. Немедленно.       Странно, но что-то в тоне обычно безэмоционального мужчины заставило бариста покорно последовать за ним, чтобы вернуться в свою «темницу».       – Где Том и Придурок?       – Кто, простите?       – Псины. Я придумал им клички.       – А... доберманы? Наверное, встречают хозяина. Прошу, хотя бы сегодня ведите себя благоразумно, господин не терпит цирк.       – По-вашему, я клоун, что ли?       – Проявите уважение. Я имею в виду... попытайтесь быть достойны печати дома Ли.       – Хаа?! – но камердинер уже исчез...       «Побежал лизать зад хозяину...»       Донхёка не просто задели чужие слова... они его напугали, вернув к реальности. И дело было не только в разбитых вазах.       Он так долго ждал того момента, когда одна ненавистная рожа наконец появится перед ним, чтобы высказать всё, что накопилось. Однако сейчас, при одной лишь мысли о равнодушно надменных глазах, ему захотелось спрятаться.       Это территория Марка, и Донхёка здесь ничто не спасёт.       Обычно бариста скидывал одежду на пол и спал в трусах. Сегодня же он не только аккуратно убрал вещи в шкаф, достав пижаму, но даже тщательно почистил зубы и немного прибрался в спальне...       Ему было неспокойно.       Хёк заметил наблюдающего за ним капо, только когда закончился переодеваться, собираясь залезть в кровать.       – Стучаться не учили? – он чувствовал как краснеет, зеленея одновременно. Живот вдруг неприятно свело, а сердце пустилось отбивать психоделический рок, едва поспевая.       Марк молча улыбался, склонив голову на бок, и весь его облик пах ранее незнакомой Донхёку тёплой загадочностью. На молодом капо были серые брюки и черная с закатанными рукавами рубашка. Скорее всего, переговорив с подчинёнными, он сразу поднялся к нему, и Хёку это немного льстило.       – Хах... Ты и правда здесь, – капо продолжал улыбаться, сбивая с толку своим нескрываемым довольством.       – Странно слышать такое от тебя. А где мне ещё быть?       – Вау... это и правда ты, Ли Донхёк.       – Ты больной? Зачем припёрся? Я думал, в этой тюрьме запрещены посещения.       – Прости... Скучал? Мне сказали, что ты уже весь извёлся от одиночества, вот я приехал. Мне вернуться в город?       – Нет! – Хёк осёкся, смутившись. «Черта с два, я дам тебе так легко отделаться, скотина». – Сначала забери своих псов!..       – Они тебя пугают?       – Нет! С ними жарко спать, это бесит.       – Зря ты пустил их на кровать.       – Придурок и не спрашивал, а Том только делает вид, что умный и не повторяет за ним.       Марк недоумённо нахмурил брови.       – Ничё не знаю, я дал им клички.       – Это сучки, Хёк.       – Оу...       Марк засмеялся, и у бариста покраснели уши. «У него подозрительно хорошее настроение...» Слышать непринужденный смех капо ему довелось впервые, и это удивительным образом воодушевляло.       «Странно...»       Раньше Хёк злился, боялся и ненавидел... но сейчас он отчетливо знал, что действительно рад.       Рад, что Марк приехал.       – Ляжешь спать или поешь со мной?       Голос капо успокаивал, и Донхёк впервые за долгое время чувствовал облегчение, забыв про мафию и прочие проблемы. В животе странно булькало, а глаза слипались, но...       – Поем.       «И всё-таки странно...»       Что именно было странным не знал никто, кроме воюющих молочного коктейля с копченой колбасой в охреневшем от стресса кишечнике.