• • •
Поскольку краткая попытка Ками заняться готовкой завершилась, и в обозримом будущем именно я буду приходить домой позже неё, задача добыть ужин легла на мои плечи. После попыток «локализовать» названия и продукцию китайских ресторанов результат выглядел, как правило,• • •
Размышления о насекомых, которые могли оказаться в еде — весьма вкусной, Ками была права — на самом деле совершенно не добавляют удовольствия ужину, так что я перевёл взгляд на стопку бумаг, которые она отложила, когда я пришёл. — Это что, с работы? — Ну, — единорожка пожала плечами, — типа того. — Отчёты по методикам проверки качества? — Что? Нет, мы таким не занимаемся. — Ох, поверь, в этом ваше счастье, — я подтянул к себе верхний лист и начал читать. — Это что такое?! — Ну, одна из моих коллег начинающий писатель и пробует себя в романтических рассказах. — Вейв Фанкшон окинул Дэринг Ду похотливым взглядом, и та сказала: «Ты хочешь поцеловать мои копытца?» «Замолчи!» — ответил он, густо покраснев. «Только будь осторожнее, они очень чувствительные!» — я опустил лист на стол. — У нас на Земле есть такие… хотя знаешь, ну его. — Да, разумеется, ей есть над чем поработать, но она очень хорошая, и не стоит разочаровывать того, кто делает первые шаги. И даже если сейчас качество текста так себе, оно постепенно станет лучше. — Твои копытца чувствительные? — Чувак… — закатила глаза Ками. — Ну ты же там был, когда кузнец трахалась с моими копытами, насколько, по-твоему, они могут быть чувствительными? — в доказательство своих слов единорожка водрузила одну из ног на стол, подковой ко мне. — Ну, в этом случае, наверное, их можно было бы не приколачивать, а приклеивать? — произнёс я, и тут вспомнил, из чего варят клей. Впрочем, может быть в волшебной стране его делают из чего-то другого? — Копытный клей держит куда хуже, чем старые добрые гвозди, — ответила единорожка, — для какой-нибудь модницы ещё сойдёт, но для таких, как я, нет ничего хуже, чем в поле внезапно остаться без подков, потому что ты переборщила с магией и клей сгорел. Я даже не стал спрашивать, происходило ли такое лично с ней. Разумеется, происходило — в её Министерстве Магии явно что ни день, то приключение. — А эти малышки держатся, — в качестве подтверждения она притопнула копытом по столу, — ну, за исключением того случая, когда у меня слетела одна, но это явно был бракованный гвоздь, — она нахмурилась. — Шесть бракованных гвоздей. Впрочем, — её опустившиеся было ушки снова встали торчком, — кузнец даёт гарантию на свою работу, так что она приделала подкову бесплатно! — Я понимаю, что это странный вопрос, но из чего делается копытный клей? — Из копыт, разумеется, потому он и называется «копытный клей», а не «крахмальный»! — Крахмальный? — Ну да, я в школе пользовалась, кстати он съедобный и даже довольно вкусный. И да, прежде чем ты спросишь — а ты наверняка ведь спросишь — кузнецы и хуфекюристы собирают снятую с копыт стружку и обрезки и продают их клееварам. — Собирать обрезки копыт… странно звучит. — Не страннее, чем собирать перья пегасов. Откуда, как ты думаешь, они берутся?⁴ — Что, правда? — я раньше никогда о таком не задумывался. — Значит, это не крашеные гусиные перья? Единорожка лишь покачала головой.• • •
Ками, как правило, не приносила свою работу домой. Иногда, когда она возвращалась, следы её работы были заметны на её шубке. Иногда она приходила ковыляя, или шаталась и жаловалась на магическое истощение — борьба с магическими катастрофами и волшебными тварями не проходила ей даром. Но вот бумаги, чтобы поработать с ними дома, она никогда не приносила. А поскольку в Эквестрии не изобрели ни мобильных телефонов, ни компьютеров с электронной почтой, ни даже, кажется, обычных проводных телефонов, Министерству Магии приходилось пользоваться курьерами. За всё время, что мы жили вместе, это произошло всего пару раз. Однажды посреди ночи в наше окно постучалась пегаска и тут же ввалилась внутрь, не обращая внимания на то, как подобная бесцеремонность меня взбесила. И тогда же я в первый раз увидел, как Ками телепортируется: она перекинулась с прилетевшей парой слов, встала с кровати и тут же исчезла во вспышке света и с негромким хлопком. Пегаска, сделав своё чёрное дело, умотала обратно в окно, а я провёл остаток ночи без сна, и в офисе, поскольку я никак не мог выкинуть произошедшее из головы, это стало в тот день основной темой для обсуждения. Во-первых, как выяснилось, далеко не все единороги умеют телепортироваться (или пользуются этим умением), и во-вторых, практически любой из моих коллег был бы всерьёз рассержен, если бы его кобылу или жеребца ночью внезапно выдернули бы на работу. Я намеревался серьёзно поговорить с Ками о произошедшем или, по крайней мере, попросить, чтобы она предупреждала меня, прежде чем так исчезать. Но когда пришёл домой, её ещё не было. Я бегал по дому из угла в угол, а потом она появилась, вся взмыленная и выглядевшая так, словно побывала в аду, шатаясь, дошла до дивана и обрушилась на него, уснув, похоже, на лету. Я не стал расспрашивать её о произошедшем. Пожалуй, лучше мне этого вообще не знать. Так что бумаги она домой не приносила. Но строго говоря это же не были её рабочие бумаги, она просто согласилась их прочитать, да и насколько важна в офисной работе гармония, я прекрасно осведомлён. Так что я не стал возражать, хотя вместо обнимашек вынужден был наблюдать, как она читает чью-то графоманию. Ну, почти не стал. — Тебе там не одиноко? Я сидел на диване и заворожённо смотрел на висящее в воздухе перо. Большинство моих коллег поднимали перо, только когда им требовалось что-то написать, а потом опускали обратно либо на промокашку, либо в специальный стаканчик. Одни, перед тем как написать что-то, обязательно макали перо в чернильницу, другие начинали писать, и окунали перо только когда решали, что уже требуется. Ками же держала своё перо висящим в воздухе, рядом с головой. Когда ей требовалось что-то написать, она подносила его к бумаге и, написав одну-две фразы, возвращала обратно — перо снова повисало рядом с её головой, медленно вращаясь вокруг своей оси. Не знаю, сознательно ли она вертела его, или это просто такое свойство у её телекинеза? Впрочем, когда она пользовалась столовыми приборами, они не вращались. С палочками для еды это не было бы заметно, но на вертящуюся ложку или вилку я бы точно обратил внимание. Кстати, а зачем вообще нужны единорогам ложки и вилки? Это точно не часть повседневного этикета — пегасы и земнопони ими не пользуются. Чисто единорожий выпендрёж? Мы однажды были в театре, так вот наблюдать за тем, как она по одному таскала из ведёрка и закидывала себе в рот зёрнышки попкорна, было практически так же увлекательно, как и смотреть на происходящее на сцене. — Немного. Я похлопал по дивану рядом с собой — там, где она обычно сидела, когда мы вместе смотрели на огонь. — Знаешь, писать, держа бумаги на весу неудобно, — сказала она, — если тебе это интересно. Я кивнул. Писать, держа бумаги в руках, тоже менее удобно, чем на столе. — Я, конечно, могла бы, но сейчас слишком выдохлась, чтобы расходовать силы ещё и на это. К тому же её почерк так тяжело разбирать… — Скажи, а печатать на бумаге, не используя перо, ты можешь? — И даже не используя чернил, — кивнула в ответ Ками, — но это уже более сложное заклинание. К тому же если ты хочешь писать по-эквестрийски, а не по-эолийски. — По-эолийски? Что это за язык, ни разу не слыхал. — Старинный пегасий диалект, но классические заклинания такого типа по умолчанию работают именно с ним. — Пегасы создавали заклинания для единорогов? Ками покачала головой, перо перестало вращаться в воздухе. — Легенда гласит, что самое первое заклинание для этой цели было создано влюблённой парой: пегаской и единорожкой. Они не могли быть вместе, постольку их племена в то время враждовали. Икария, единорог, изобрела способ отправлять своей подруге письма с помощью магии. Чиос… в легенде про это не сказано, но она, наверное, лепила буквы из облаков. Сейчас большинство единорогов даже не понимают эолийский. — Но некоторые ведь могут? — Да, но только такие продвинутые, как я! — она показала мне язык и вернулась к работе. Я смотрел, как она закончила работу над очередной страницей, потом встал с дивана и перебрался на пол рядом с ней. Давно надо было так сделать, но пони, даже Мистики первого ранга, не очень любят сидеть прямо на полу, так с чего бы любить это мне? Она прижалась к моей ноге и продолжила работать. Я начал гладить её гриву, почесал за ушками, а потом провёл пальцем по рогу. Ками хлестнула меня хвостом, но я продолжал, пока в воздух вдруг не взлетела чернильница и моя рука внезапно не украсилась словом «βρόδον»⁵. — Это что такое? — После узнаешь, — ответила она, — я хотела написать τράγαις⁶, но ты не воняешь как козёл. По крайней мере, сейчас. Я обиженно выпрямился: — То есть ты хочешь сказать, что иногда я всё же воняю? — Все мы иногда воняем, — задумчиво ответила Ками, — и это далеко не всегда оскорбление, потому что зависит от ситуации. Вонять как козёл можно и от того, что весь день занимался тяжёлой работой, а не от того, что пренебрегаешь мытьём. — Такое впечатление, что ты что-то имеешь против коз. — Ну, они странно пахнут. И едят клей. — Ты сама призналась, что в жеребячестве ела клей. — Возможно, я тогда была маленькой козочкой? — отложив свои бумаги, единорожка повернулась ко мне. — Возможно, злой волшебник проклял меня, и я вынуждена жить в облике пони, пока меня не поцелуют, и я не превращусь обратно в прекрасную козу? — Глупышка пони! — но я, разумеется, поцеловал её, и, разумеется, в козу она не превратилась. — Гм… да, похоже, я всё же и раньше была пони. Но эта тема меня уже заинтересовала. — Скажи, ты способна превратиться в козу? — Да. — А в… в меня? — Знаешь, что я больше всего в тебе люблю? — Мои руки? — я почесал её за ушками. — Почти. — То, что я совершенно не способен колдовать? — Да, это. Потому что если бы ты мог магичить и когда-нибудь научился магии, ты бы попробовал превратиться в кого-нибудь другого — и это породило бы невероятные сложности, магические, моральные, психологические… Так что я искренне рада, что ты не способен научиться магии. Если превращение применять только в случаях крайней необходимости — это очень полезный инструмент. Если же нет… Это порождает очень много неприятных последствий, — она опустила задумчивый взгляд на свои бумаги. — Ты знаешь, что некоторые единороги изредка начинали что-то писать во сне или во время медитации? В древние времена это порождало легенды о пророках. — О, я вижу своим внутренним взором, — мистически завывая, произнёс я, — глупышку пони, которая сидит на полу, а перед ней летает перо! Ками показала мне язык. — Продолжай же, о прозревающий истину! — О, я провижу, что ей сейчас будут чесать загривок в особом волшебном месте, про которое почти никто не знает! — Та-ак, мне нравится, к чему это идёт! — подруга поплотнее прижалась ко мне, и я опустил руку ей на спину. — А пото-ом эта же пони вдруг узнает, что по дороге домой её муж зашёл к торговке и купил пачку печенья! — Ага, так вот почему от салата так сладко пахло! — она подозрительно прищурилась. — Ты же не планируешь слопать всё один, не поделившись со мной? — Разумеется, нет! — а потом моя рука нашла между её лопаток то самое волшебное место, и пони расслабилась, прижимаясь ко мне, забывая про недочитанный рассказ, а затем перевернулась на спину, подставляя свой пушистый животик под поглаживания. Моя Ками никая не коза. Она, на самом деле, где-то в глубине души — кошка.