Первый день его жизни

***

      Утренний туман окутывал окрестности, подавляя шумы и даруя момент настоящей тишины перед пробуждением природы вместе с неизбежным восходом солнца. Вдохнув полной грудью свежий воздух из распахнутого окна, Шисуи прикрыл глаза, на секунду растворяясь в мгновении умиротворения, о котором и мечтать не смел, если бы та, что сейчас видит десятый сон, как всегда заснув в совершенно невозможном положении, буквально не вырвала его из цепких лап смерти. Вспоминать о том времени он, мягко говоря, не любил, но часто задумывался, что бы произошло, не соверши они с Итачи выбор в пользу Конохи. Уж в чем Учиха был уверен, так это в том, что клан точно не отказался бы от мятежа: гнилое нутро родственников он знал так же хорошо, как и лицемерие родной деревни.       Маэду Нокори он знал, еще будучи совсем мальчишкой: вместе учились в академии, а потом на войне он не раз отдавал раненных товарищей в госпиталь лично ей в руки. Не сказать, что они были близки после, но Шисуи изредка слышал толки о ней: например, из-за темно-красных волос и довольно-таки внушительных запасов чакры ее заочно записывали в потомки Узумаки, во что Учиха не особо верил. Откровенно говоря, его смешил порыв записать каждого мало-мальски способного шиноби в какой-нибудь клан.       Некоторое время они оба служили в АНБУ, даже заведя теплые товарищеские отношения, только вот в отличие от него, к Данзо Маэду не отправили: Сандайме лично распорядился, чтобы одна из легендарной тройки — Цунаде-сама приняла ее в качестве ученицы, с чем они всем отрядом и поздравили Нокори, устроив небольшую прощальную прогулку, на которой та и подарила Шисуи серебряную подвеску в виде томое на кожаном шнурке, попросив всегда носить ее с собой. Сказать, что тот был удивлен внезапному знаку внимания со стороны ровесницы, означало бы слукавить, но и придавать данному жесту слишком большое значение он не стал. Конечно, сокомандники потом подтрунивали над ним недельку-другую, на что Шисуи стойко закрывал глаза, прекрасно зная, что бурная реакция лишь повысит их азарт к шуткам.       Раз в полгода она посыла ему открытки из путешествия, которые он, чего греха таить, хранил в коробке под кроватью, изредка доставая и перечитывая после возвращения в пустую квартиру с выматывающих миссий. Итачи и Микото-сан беззлобно подшучивали над ним, спрашивая о его девушке по переписке, а Шисуи все больше удивлялся тому, что чувствовал к девушке, которая была в сотнях миль от него, в то время как, когда они были рядом каждый день его вовсе не волновало ее существование.       Впрочем, времени на розовые сопли у него не имелось: с каждым прошедшим днем проблема клана нависала над ними все острее, а они с Итачи были ровно посередине между двумя равными ценностями, понимая, что в один день им придется совершить выбор, который точно не будет полностью верным. Именно в момент, когда давление с обеих сторон увеличивалось, неизбежно подталкивая к точке невозврата, Нокори вернулась в деревню, выдернув Шисуи из водоворота проблем, слишком сложных для его подросткового сознания, ибо, да, звание джонина S ранга не говорило о нем ровным счетом ничего, кроме того, что он был первоклассным шиноби.       Им было по пятнадцать — влюбленные неловкие дети, не знавшие, как правильно выразить чувства, бурлившие в сердцах. Они гуляли по Конохе, едва соприкаясь пальцами, ели данго с Итачи и малышом Саске, краснели каждый раз, осознавая, что пялятся друг на друга, постоянно ловили на себе понимающие взгляды старших и делали вид, будто вовсе их не замечают. В таком духе прошла вся неделя: Нокори должна была уходить завтра, когда он провожал ее вечером после очередного дня точно-не-свидания. В темноте узкого прохода перед дверью маленькой квартирки он едва различал ее силует, все же нутром чувствуя, что волнуется она не меньше его самого.       Глаза ее блестели совершенно по-особенному, когда она внезапно схватила его за плечи, утыкаясь влажными губами в его слегка раскрытый от удивления рот. Шисуи опешил, едва вдохнув и так и застыв, будто увидев призрака, но Маэду это, кажется, волновало в самую последнюю очередь, ибо иначе объяснить то, что она буквально выпила из его легких весь воздух он не мог. — Зайдешь ко мне? — предложила она так невинно, что Учихе пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем понять, что именно девушка подразумевала под столь просто звучащей просьбой. — К-конечно, — пробормотал он, немного кашлянув и краснея от щекочущих прикосновений на затылке.       В ту ночь, что они провели вместе в ее квартире, едва ли поднимаясь с узкой кровати, точно не рассчитанной для двоих неугомонных подростков в самом расцвете полового созревания, Шисуи понял, что теория явно была куда более сухой и педантичной, чем практика и, конечно же, собственные усилия и живая фантазия о сексе с Маэдой тоже рядом не стояли с реальным опытом. На утро ему было настолько хорошо, что Шисуи едва верил в правдивость произошедшего, но после ночи единения наступило утро разлуки, о котором он успел позабыть, отчего и ранило оно куда больнее.       То было первым и, пожалуй, последним моментом во всей его гребанной жизни, когда Шисуи не думал ни о чем, дав себе побыть обычным человеком, будто бы на футболке, которую с него стянула второпях Нокори не имелось ненавистного мона, а его глаза не зажглись непроизвольно алым шарингана от его инстинктивного желания видеть ее во всех мельчайших деталях. По крайней мере, так он полагал, пытаясь на корню пресечь любую эгоистическую мысль, возникавшую в голове, коих после той ночи плодилось все больше.       Шисуи было шестнадцать, когда Данзо вырвал ему глаз. Истекая кровью и мучаясь от нестерпимой боли, он все же смог использовать Сусаноо и уйти. Мысли в голове крутились, образуя мешанину из разочарования, ненависти и боли, он шел навстречу Итачи, ощущая жжение на уровне груди, напоминавшее о Нокори, которое причиняло ему лишь больше страданий. Возможно, не будь ее, ему было бы легче пожертвовать собой, ведь все, что он любил, было отравлено, но не она. Нокори была другой.       Он отдал свой глаз единственному другу, улыбнувшись напоследок, и шагнул назад, на долю секунды почувствовав приятную легкость и избавление от боли, но тут жжение прямо на его груди усилилось, пробившись через его забвение, и Шисуи ощутил нечто похожее на перемещение шуншином, после чего потерял сознание.       Так долго он не спал, должно быть, с младенчества. Надежда на тихую кончину пропала, когда сознание медленно, но верно начало возвращаться к нему. Вокруг было тепло: кажется, он лежал на койке и был подключен к капельнице, а на глазах (точнее, на месте, где они раньше были) Учиха ощущал тугую повязку. За ним кто-то ухаживал, и изредка до воспаленного разума даже доносился мягкий голос, едва различимые всхлипы и звон используемых медицинских инструментов. Шисуи казалось, будто он тонет, и потому его сознание отчаянно цеплялось за до боли знакомый голос, смутно понимая, кому он принадлежал, но он слишком сильно боялся ошибиться. — Все в порядке. Теперь ты в безопасности, — голос донесся внезапно отчетливо, и Шисуи на инстинкте схватился за девичью ладонь, с силой сжимая ее в своей. — Шш, не волнуйся, это я… — она мягко надавила ему на грудь, заставляя вновь лечь, и приобняла за плечи, коснувшись губами его сухих губ. — Нокори? Н-но как?.. где мы? — пробормотал он с придыханием, ощущая как сердце гулко отстукивает в груди, не успокаиваясь из-за кромешной тьмы, что его окружала. — Мы в стране Чая, — спокойно ответила девушка, и он вздрогнул, когда она положила мокрую тряпку ему на лоб, став медленно протирать лицо и грудь. — Ты ведь помнишь подвеску? Редкое изделие, которое я нашла, копаясь в хламе архива. Печать с техникой обратного призыва и несколькими другими, суть которых сводится к тому, чтобы засекать травмы. Я настроила ее на твои глаза. — Глаза? Подожди, откуда ты?.. — Ну, я могла бы скинуть все на то, что ты Учиха, но даже в таком состоянии ты вряд ли поверишь, — он отчетливо расслышал улыбку в ее голосе. — Не будем вдаваться в подробности — не хочу перегружать тебя, но у меня есть своего рода знания о ходе вещей, из которых мне известно, что должно было произойти на том водопаде. — Я должен умереть, — сглотнув, он застыл под ее ласковым прикосновением. — Ты умер для всех, — почему-то эти слова не вызвали в нем такого шока, который должны бы были. — Пока мы здесь и ни во что не вмешиваемся, пока у тебя нет шарингана, все будет в порядке, — она обняла Шисуи, прижавшись щекой к его груди. — Правильно ли я понимаю, что ты предлагаешь забыть обо всех и всем и жить припеваючи, пока Данзо и другие советники уничтожают весь мой клан? — Ты и сам знаешь, что не смог бы помешать, — она огладила линию его челюсти, задержав руки на напряженной шее. — Не буду врать — это не последнее событие, которое вызовет в тебе острое желание вмешаться, но если ты веришь мне, Шисуи, то должен знать, что все будет хорошо, в конце концов. — Кто ты такая, Нокори?.. — спросил он тихо, запечатлев поцелуй на ее лбу. — Или нет, не отвечай. Мне достаточно того, что ты рядом с таким слепцом, как я, — кривая улыбка появилась на его лице, когда Маэда слегка отстранилась. — Не забыл, что я медик? — нахмурив брови, Шисуи плотно сжал губы, не отвечая на явно риторический вопрос. — Пересадка глаз прошла вполне успешно, хоть и пришлось повозиться. Шаринганом тут, конечно, в ближайшее время не пахнет, но видеть будешь. — Т-ты… чертова гений, Маэда! — резко сев, Учиха сгреб ее в радостные объятия, счастливо смеясь вместе с ней и целуя везде, докуда мог дотянуться.       Смириться с добровольным изгнанием сложно, да, но Нокори всегда была рядом, не давая ему и минуты для рефлексии. Наконец, спустя две недели она сняла повязку с глаз и Шисуи смог вновь увидеть ее лицо.       И вот, он встречает рассвет в домике на холме, счастливый с девушкой, подарившей ему шанс, впервые вдыхая воздух полной грудью. В конце концов, он заслужил. Все шестнадцать лет своей короткой и никчемной жизни он жил для кого угодно, кроме себя, а теперь…       Все будет иначе.