***
В Петербурге стоит невероятная, изматывающая жара. От нее страдают все: местные жители, не привыкшие к такой температуре, влаголюбивые парковые растения, столетние ажурные фасады. Кондиционеры в офисе спасают лишь отчасти: во-первых, солнце все равно проникает через панорамные окна и нагревает поверхности, во-вторых, на третий день их использования половина сотрудников начинают жаловаться на боль в горле и насморк. Разумовский, конечно, не становится исключением, и Волкову приходится отключить в его кабинете спасительное чудо техники. Вместо кондиционера Сережа спасается ледяной колой, которой Олег предусмотрительно забивает холодильник, а также выполнением основной работы ночью, когда дневной зной спадает и к Разумовскому возвращается способность ясно мыслить. В тот вечер Разумовский особенно раздражен. Днем ему пришлось встретиться с деловыми партнерами, которые не придумали ничего лучше, чем устроить полуофициальный обед на летней террасе модного ресторана: в итоге чувствительный к солнцу Сережа умудрился обгореть и основательно перегреться. Теперь же, густо намазавшись кремом, он нарочито громко стучит по клавишам, разрабатывая очередное обновление для соцсети. Олег старается ему не мешать, наслаждаясь роскошным видом на отдыхающий от зноя город. На душе у него неспокойно: утром с ним связался один из непосредственных начальников, сообщивший, что отпуск заканчивается и его отряду предстоит путешествие в Сирию. Горячие точки не сильно пугают Волкова, а вот разговора с Сережей он боится всерьез. Откладывать его глупо, но Олег тянет, прекрасно зная, как отреагирует Разумовский. Наконец, набрав в легкие побольше воздуха, как перед прыжком в прорубь, он произносит: – Сереж, я уезжаю в Сирию. Стук клавиш прекращается. Оборачиваться страшно: Олег медлит, ожидая хоть какого-то ответа. Молчание тянется нестерпимо долго, а потом сзади раздается голос, от которого Волков вздрагивает, столько в нем изломанности и глухого отчаяния: – Когда? – Через два дня. – Ясно, – судорожный вздох. Олег оборачивается. Сережа сидит в своем кресле, обхватив колени руками, и смотрит на него полными слез глазами. – Я могу попробовать остаться, если ты очень хочешь… – начинает Олег, в глубине души проклиная себя за малодушие. «Нихрена ты не можешь, идиот, тебя ждет контракт и твои люди». – Нет, – шмыгает носом Разумовский, вставая из-за стола. – Ты должен ехать. Это твой мир, и как бы он не был мне чужд, я не имею права удерживать тебя. У тебя есть своя жизнь, Олег. Он подходит ближе, бесшумно ступая босыми ногами по полу, и утыкается лбом в плечо Олега. Волков знает, скольких сил стоят Сереже эти слова, и безумно ему благодарен. Они не говорят об этом, но Разумовский знает, что только в раскаленной пустыне и выжженной степи Олег чувствует себя настоящим. Ему нравятся военные операции, постоянный адреналин и безусловное понимание, которого достигаешь спустя несколько месяцев работы со своими людьми. Там он становится Волком, жестоким и хладнокровным лидером наемников. Сережа хочет дать Олегу возможность реализации, старается не вынуждать оставаться, и все же каждый раз, отпуская Волкова, смотрит с таким отчаянием, что Олег готов снова лечь рядом сторожевой собакой. Волков обнимает Сережу, прижимая к себе, успокаивающе проводит руками по спине. Сережа еле слышно всхлипывает, и говорит, стараясь подавить подступающие рыдания: – Не вздумай там умереть, слышишь? Я буду ждать тебя каждый чертов день, потому что все это, – он неопределенно обводит рукой кабинет, – мне без тебя не нужно. – Я обязательно вернусь, – отвечает Олег, чуть отстраняясь и вытирая пальцами бегущие по щекам Сережи слезы. – Обещаешь? – Клянусь.***
Олег приходит в себя, все еще будто ощущая на пальцах соленые капли. Образ Сережи в голове тает, и Волков слегка подается вперед, стараясь удержать его. Капельница в руке дергается, не давая сдвинуться с места, и Олег наконец в полной мере осознает, что ему снова удалось выжить. Волков знает, что смерть была близко, и чувствует, что больше не хочет так рисковать. Ни за драйв, ни за уважение, ни за самореализацию. Ему как никогда хочется домой – прижаться к Сереже и больше никогда не видеть эту проклятую Богом пустыню, где кровь с порохом давно впитались в песок. Говорят, перед лицом смерти люди меняются. Олегу понадобилось для этого побывать на грани дважды. Волков тихо стонет, понимая, как многое он готов сейчас отдать, чтобы уткнуться носом в рыжие волосы и ощутить прохладные пальцы на своей шее. «И больше никогда не покидать его». Он осматривается. Раскаленного песка больше нет – вокруг белеют койки медицинского пункта, ставшего до боли знакомым после нескольких предыдущих ранений. Волков осторожно шевелит ногой, и она тут же отзывается ноющей болью – впрочем, можно было порадоваться хотя бы тому, что она все еще присоединена к телу. Соседние постели пустуют, видимо, пострадавших от обстрела не так много. «Или наоборот, спасать было некого», – шепчет подсознание, но от погружения в тяжелые мысли Олега спасает шум за дверью. Спустя секунду в палату вваливается Ерш, один из ближайших друзей Волкова в отряде. – Вооолк! – он расплывается в улыбке, увидев Олега, – опять прохлаждаешься, пока мы перед высоким начальством объясняемся? – Уверен, они после предыдущего случая меня видеть не хотят, – отвечает Волков, заключая подошедшего друга в крепкие объятия. – Про тебя сегодня кстати тоже речь зашла, – сообщает Ерш, садясь на соседнюю койку. – Говорят, домой летишь. – Что? – Волкову кажется, что он ослышался. До завершения операции еще далеко, а досрочно люди покидают Сирию разве что в цинковых гробах. – Подробностей не знаю, но вроде тебя еще после того случая хотели отправить в отпуск. Со всеми почестями, разумеется, в том числе с премией за проявленную отвагу. У них тогда трудности с бумагами возникли – мы же по всем документам уже мертвыми числились. А теперь тебе еще и здоровьем надо заняться, – Ерш кивает на забинтованную ногу, – тебя вчера два хирурга латали, чтобы все зажило как надо. – Так вот почему так голова гудит, – морщится Волков, всегда плохо переносивший общий наркоз. – Ага. Я бы и сам уехал, – мечтательно произносит Ерш, – говорят, наш отряд в скором времени перекинут в Идлиб. Там сейчас действительно жарко, люди гибнут десятками. Нам без твоего везения совсем туго придется. – Справитесь, – улыбается Волков, – особенно если тебя назначат командиром отряда. Мы вместе и не из таких передряг выбирались. – Не жалеешь, что уезжаешь? – Твои рассказы о возможности умереть в Идлибе, конечно, очень соблазнительны, – усмехается Олег, – но нет. Меня дома ждут. – Ооо, понимаю… – подмигивает друг, – хотел бы я увидеть женщину, укравшую сердце неприступного Волка. Рассказывать про Сережу было ни к чему, и Олег лишь многозначительно улыбается. Рация в кармане Ерша внезапно оживает и пищит несколько раз, сообщая о необходимости явиться в штаб. – Ладно, Волк, я побегу. Надеюсь, еще увидимся. Желаю хорошей дороги. Через неделю, когда состояние Волкова стабилизируется, его служебным транспортом доставляют на авиабазу Хмеймим, откуда можно улететь домой. Перед отправкой к нему в палату заглядывает бывший полковник, а ныне один из начальников частной военной компании. Он в характерной армейской манере сухо благодарит Олега за работу, вручает ему пухлый конверт с премией и выражает надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Волков широко улыбается и кивает, а в душе надеется больше никогда его не увидеть. На авиабазе он задерживается ненадолго: там проживают официальные военные-контрактники, неодобрительно смотрящие на ребят из частных военных группировок. Лишних вопросов, впрочем, никто не задает. В самолете же, помимо военных, Олег замечает репортеров одного из государственных телеканалов и известного исполнителя, посещавшего базу с концертом. Впрочем, знакомиться ближе ни к чему, и четыре часа до Москвы Волков проводит в блаженном забытьи. В Москве его ждет пересадка до Петербурга: несмотря на необходимость два часа провести в аэропорту, Олег чувствует невероятную теплоту внутри. Он едет домой. Он едет к Сереже. От нечего делать и вследствие этого всеобъемлющего чувства Волков, прихрамывая, ковыляет по магазинам в поисках небольшого сувенира для Разумовского. Конечно, магнитика с надписью «С любовью из Сирии» в Шереметьево не находится, и вместо него Олег покупает дурацкого плюшевого верблюда. За все время своей командировки он, правда, ни одного не видел, но это животное, кажется, максимально ассоциируется с раскаленной пустыней Сирии. Нога, на которую Олег уже может аккуратно наступать, от активного блуждания по магазинам болит сильнее, и Волков едва не опаздывает на свой рейс, добравшись к выходу на посадку в последний момент. Час в полете проходит незаметно, и Олег думает о грядущей встрече. Он уже знает, что не станет звонить из аэропорта, а приедет в офис и сделает Разумовскому сюрприз. В том, что Сережа будет на месте, Олег не сомневается: он всегда засиживается на работе до поздней ночи. Когда объявляют посадку, Волков старательно пытается разглядеть сквозь облака родной город. Петербург, впрочем, не изменяет себе: самолет продирается через плотную хмарь лишь у самой земли, и рассмотреть с этой высоты можно разве что терминал «Пулково» и асфальтовые ленты кольцевой автодороги. Олега это не пугает, напротив, эта серость и дождь после постоянного зноя кажутся родными и нужными. Стоит самолету остановиться, Волков вскакивает, набирая на телефоне номер службы такси. Ему кажется, что время течет слишком медленно, складываясь в лишние минуты мучительной разлуки. «Ничего, ничего, уже скоро», – успокаивает себя Олег, представляя, как обнимет удивленного Разумовского. Волков не знает, зачем уехал полгода назад: сейчас он уверен, что смысл жизни ждет его здесь. Он выходит из терминала Пулково, с наслаждением подставляя обветренное лицо крупным каплям. Олег прекрасно знает, как странно выглядит, стоя с улыбкой под проливным дождем с зажатым в руках плюшевым верблюдом. Но ему наплевать: он вернулся домой. Знакомые улицы и дома мелькают в окне машины калейдоскопом воспоминаний. Олег нисколько не колеблется, отправляясь в офис «Вместе» прямо в пропахшей пылью и порохом одежде: тратить лишнее время на заезд в квартиру кажется расточительством. Ему везет, вечерние пробки еще не успевают перекрыть весь центр, и они добираются до башни достаточно быстро. Расплатившись с таксистом и оставив ему щедрые чаевые, Олег выходит из машины и на минуту замирает, глядя на стеклянную громаду. Сердце заходится в бешеном темпе: где-то наверху сидит его Сережа, листая отчеты или набирая на компьютере очередную программу. Лестницу, ведущую ко входу, он преодолевает в три прыжка, не обращая внимание на боль в поврежденной ноге. Автоматические двери распахиваются сами, и Олег буквально подлетает к стойке, за которой сидит смутно знакомая девушка. Кажется, она работала здесь и полгода назад. – Разумовский у себя? – спрашивает он, нетерпеливо постукивая пальцами по стойке. Она поднимает глаза, и в них Волков читает удивление, быстро сменяющееся страхом. Что-то было не так. – П-п-погодите секундочку, – торопливо говорит она, набирая на телефоне номер. – Что случилось? – спрашивает Волков, внутри которого начинает нарастать беспокойство. Побледневшее лицо девушки искажается. – Одну секунду, сейчас… – ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?! – повторяет Олег громче, чувствуя, как внутри все холодеет и руки начинают мелко дрожать. Сзади слышится цокот каблуков, и на лице девушки мелькает облегчение. Волков оборачивается. За ним стоит Марго, и в ее взгляде тоже читается растерянность. – Привет, Марго. Где Сережа? Я только из аэропорта, примчался сюда, а здесь, – он кивает на стойку, – мне не могут вразумительно ответить. – Олег, я… – Где Сережа, Марго?! – рычит Волков, теряя последние крупицы самообладания. Марго медлит, и в полной тишине Олег слышит, как на верхних этажах шумит лифт. Наконец, Марго поднимает взгляд и внезапно севшим голосом произносит: – Он убил себя несколько месяцев назад. Олег замирает, отчаянно пытаясь увидеть в лице Марго хоть намек на то, что все это – шутка, неудавшийся розыгрыш. Марго отводит глаза. У Олега внутри все обрывается. У Олега мир теряет смысл. У Олега в груди такая боль, что боевые ранения кажутся шуткой. Ноги подкашиваются, и Волков безвольной куклой оседает на мраморный пол. – Олег, пойдем, – опускается рядом Марго, и он слышит ее голос будто через вату. Он задыхается от отчаяния и не сопротивляется, когда девушка мягко поднимает его и выводит наружу. Марго сажает Олега в свою машину. Он не знает, куда они едут, но догадывается, пожалуй, что существует только один вариант. Волков не ошибается – ворота Смоленского кладбища он узнает с первого взгляда. – Идем, – говорит Марго, и берет его за руку. На кладбище безлюдно: дожди превратили дорожки в сплошные лужи, и посетителей в такую погоду немного. Когда она подводит Олега к могиле с деревянным крестом, ему на глаза попадается фото, и осознание обрушивается на него в полной мере. Сережи больше нет. – Как это случилось? – губы едва слушаются. – Ему пришло письмо о том, что ты умер. Сережа сначала не поверил, пытался кому-то дозвониться, ему сказали, что такие письма просто так не посылают. Он замкнулся в себе, перестал работать и с кем-либо разговаривать. Охрана говорила, что в последние дни он постоянно кричал, будто пытаясь кого-то переспорить. Я пыталась ему помочь, Олег, – у нее сорвался голос, – правда, пыталась. Я пригласила врачей, но Сережа отказался с ними разговаривать. А потом… он нашел оставленный тобой пистолет. Я пришла в офис утром и обнаружила его застрелившимся. На столе осталась записка, что без тебя все не имеет смысла. Марго всхлипывает, а у Олега воздух выходит из груди. Он вспоминает, как много месяцев назад спрятал дома оружие: на всякий случай, все же завистников и конкурентов у Разумовского было много. Из груди вырывается сдавленный, полный отчаяния крик, и Волков воет, опускаясь на колени прямо в грязь. Марго отводит глаза, не в силах смотреть на это. Он никогда больше не скажет Сереже, как любит его. Никогда не увидит, как солнце играет в рыжих волосах. Никогда не услышит биение его сердца. Это всего лишь была ошибка в списках погибших. Всего лишь одна чертова ошибка. Боль разрывается внутри ядерной бомбой, и Олег чувствует, как отчаяние выжигает все внутри, а от него остается только пустая оболочка. Он впервые ощущает себя беспомощным. Измазанный в грязи плюшевый верблюд лежит рядом, и Волков дрожащими руками кладет его на могилу. – Это для тебя, любимый, – рыдания душат его, и Олег даже не пытается утирать слезы. Он не знает, сколько проходит времени, прежде чем Марго уходит. Времени больше нет. Да и мира тоже больше нет. Волков ложится на землю рядом с могилой, глядя вверх, на серое небо. Теперь он хорошо понимает религиозных людей: ради надежды на встречу с любимыми после смерти можно продолжать жить. К сожалению, он в это не верит. Его Бог умер. Наступает ночь, а за ней приходит еще один хмурый день. Олег не чувствует ничего: ни холода, ни жажды, ни голода. Он надеется, что земля просто поглотит его. Но этого не происходит ни на вторые сутки, ни на третьи. Он чувствует, что жизнь в нем медленно угасает, но понимает, что здесь ему вряд ли удастся умереть. Он набирает на телефоне номер. После нескольких долгих гудков ему, наконец, отвечают. – Полковник? Добрый день. Полковник, я бы хотел отправиться со своим отрядом в Идлиб. Да, я знаю, что оттуда можно не вернуться. Да, я уже достаточно отдохнул. Полковник на том конце дает добро, и Волков сбрасывает звонок. Олег закрывает глаза. Он знает, что это будет его последняя поездка.