***
— Знаешь, если подумать, ты вообще всегда был таким. Когда я первый… то есть второй раз увидел тебя, я подумал «этот чувак выглядит так, как будто хочет, чтобы его ограбили». И ты даже не подозревал, да? — это были первые слова, которые Эггзи сказал Гарри с тех пор, как тот оказался в больничной палате без сознания. Эггзи с самого начала знал, что Гарри скоро очнётся: док сказал, что взрыв не нанес его мозгу никаких необратимых повреждений. Это значило, что ему точно не станет хуже. «В этом возрасте любая рулетка превращается в русскую», — сострил док и понурый вид Эггзи его, видимо, ничуть не смутил. Он сказал, что теперь нужно только «набраться терпения», потому что организму Гарри «уже не двадцать лет» и ему потребуется время на восстановление. И это было отлично, думал Эггзи, это означало, что Гарри скоро проснётся, ему всего лишь надо немного отдохнуть. Первые сутки он сидел в больничном крыле безвылазно, потому что мысль, что Гарри придёт в себя, пока его не будет рядом, была за гранью разумного. Однако уже на следующий день ему пришлось вернуться к тренировкам и пробам кандидатов, и Мерлин не проявлял к нему и капли жалости. Из-за убойного расписания Эггзи не удавалось попасть к Гарри в часы посещения, с которыми для него, так как он ещё не стал настоящим агентом, уступки делали неохотно. Лишь спустя несколько дней он сумел договориться с медперсоналом — не без содействия Мерлина — чтобы его пускали в любое время, и впервые за неделю он снова собирался увидеться с Гарри, сразу после тренировок. Эггзи наполовину ожидал, что Гарри уже будет в сознании, когда он войдёт — окажется, что тот притворялся спящим уже пару-тройку дней. В голове Эггзи это звучало очень похоже на него. Он даже колебался несколько минут перед дверью, не решаясь зайти без стука или спроса в комнату Гарри — ведь это, конечно, нельзя было назвать палатой, Гарри не был пациентом, не был даже болен, он просто отдыхал после тяжелой миссии. Это казалось даже как-то неприлично и грубо — просто открыть дверь, пока он лежит в кровати, наверняка еще с упадком сил и не в лучшей форме. Что если он недавно проснулся и теперь просто дремлет, а Эггзи его разбудит? Эггзи, очень осторожно открыв дверь, заглянул внутрь с едва сдерживаемой улыбкой, готовый с порога окликнуть Гарри, если тот вдруг и правда пришёл в себя и скучает, пока его готовят к выписке. Однако тот по-прежнему был без сознания. К нему всё так же были подведены трубки и подключены датчики, которые считывали его сердцебиение, ровное и размеренное. Более того, когда Эггзи поспрашивал медсестер и дока, он узнал, что за эту неделю — целую неделю — не изменились и показатели. Никаких изменений. Никаких ухудшений. Но и улучшений тоже. Гарри был «стабилен». Это, конечно, было хорошо: Эггзи знал, что статус «стабилен» — это всегда хорошо. Это значило, что Гарри ничего не угрожает, пока он под присмотром. Ясное дело, Эггзи немного поник. Однако, правда, не ожидал же он, что Гарри так быстро встанет на ноги? Он почти что взорвался. Вернее сказать, человек взорвался прямо перед его лицом. Естественно, ему нужно было больше времени. Может даже целый месяц — Эггзи знал, что люди после травм головы восстанавливаются и дольше. Но у Гарри, разумеется, это не растянется на месяцы, ведь у него нет никаких серьёзных повреждений. Он просто спит, и им остаётся только ждать, пока его мозг решит, что он достаточно отдохнул, вот и всё. Но месяц спустя Гарри не проснулся. Эггзи чувствовал себя глупо сидя над ним часами подряд. Он видел в фильмах, что люди иногда разговаривают со своими родственниками, которые впали в кому — но это тоже казалось ему глупым. Гарри спал, он даже не мог его слышать, верно? И что если Эггзи так случайно разбудит его раньше времени и его состояние ухудшится? И это будет настоящий позор, если первое что Гарри увидит когда проснётся — это болтающий сам с собой Эггзи. «Знаешь, тебя начали называть ''спящей красавицей'', Гарри, так что пока ты лежишь, можешь начать придумывать план мести, список уже длинный — жесть», — написал он на листке для заметок и оставил на прикроватной тумбе, намереваясь не проведывать его по меньшей мере неделю, потому что ему смутно помнилось, как он где-то слышал, что больные никогда не выздоровят, если на них постоянно смотреть. Но затем прошёл еще один месяц. Прошло два месяца, и Эггзи начинал немного волноваться. Щетина и волосы — вот что дало ход этим беспочвенным, абсурдным мыслям. Гарри никто не брил и не стриг. Эггзи не был уверен, нормально ли это, должны ли это делать медсестры, и он, разумеется, знал: прошло всего два месяца — но Гарри начал выглядеть так, словно провёл на больничной постели… гораздо дольше. Эггзи становилось тяжело продолжать думать, что он всего лишь спит: Гарри — джентльмен до мозга костей — ни в жизнь бы так себя не запустил. Он бы просто поседел от культурного шока, если бы одним прекрасным утром увидел себя в зеркале в таком виде, думал Эггзи, смеясь про себя. Он замечал, что медработники обмениваются жалостливыми взглядами, когда он появляется в больничном крыле, так что, в кои-то веки, решил воспользоваться своим безграничным очарованием и попросить об одолжении. В следующий его визит — меньше, чем через сутки, — Гарри был гладко выбрит и пострижен точь-в-точь, как был раньше. Против всякого здравого смысла, почему-то всё стало только хуже. Теперь Гарри выглядел так, словно не прошло и дня с тех пор, как он потерял сознание. Или же так, будто он провёл здесь годы. Теперь не было ничего, что могло бы подсказать, сколько на самом деле он лежит в этой комнате. Если бы Эггзи не знал, он мог бы подумать, что с тех самых пор, как они встретились в тот последний раз, зимой, десять лет назад. Когда Эггзи был младше, он хранил каждое воспоминание о Гарри, как маленькое сокровище, каждый раз опасаясь, что забудет однажды, как он выглядит, если они не будут видеться слишком долго, и не узнает его, если случайно встретит на улице. А Гарри, чёртов бессмертный филин, даже десять лет спустя выглядел в точности так же. Эггзи снова смешно было думать, что он начинал переживать — они с Гарри обычно не виделись куда дольше, чем пару месяцев. На самом деле даже хорошо, что его восстановление заняло столько времени — так у него гораздо меньше шансов отправиться на ещё одну неудачную миссию и вернуться с неё в этот раз не с травмой головы, а без головы вовсе. Было очевидно, что совсем скоро он проснётся — как раз, чтобы узнать, как многому Эггзи научился в его отсутствие и сколько испытаний прошёл. Но вот прошёл и третий месяц. «Я не сдал этот тупой тест, Гарри. А ты сдал? Ты сделал это? У меня чёртова куча вопросов и тебе стоит проснуться прямо, чёрт возьми, сейчас, потому что мне нужны ответы. Что мне теперь делать? Они сотрут мне память? Никто ничего не говорит, даже Мерлин. Когда Руфус выбыл, за ним пришёл его наставник и сказал, что отвезёт домой. Они правда все вернулись домой, Гарри?» — писал он на листке, сидя над постелью своего наставника, не в силах произнести это вслух, даже зная, что он не ответит ему. Эггзи неоткуда было ждать осуждения, взора разочарования, ругани, но он всё равно не решался, потому что начать говорить сейчас значило бы признать, что он не рассчитывал больше сказать это Гарри лично. Однако, если его сегодня вышвырнут, он бы не хотел уходить не попрощавшись и все такое. В начале самого первого листа он написал большими, панически неровными буквами: "НЕ ЧИТАЙ, ЕСЛИ Я ВДРУГ НЕ СДОХ". «Кстати, Рокс тоже не прошла, я узнал только что. Мы договорились, что если на последнем тесте они попытаются заставить нас предать друг друга, мы вместе откажемся. Я знаю, глупый план, мы просто по фану, знаешь… (зачеркнуто) Она клёвая. Знаешь, я думаю вам пора пересмотреть ваши шизанутые стандарты и взять ее». «В любом случае я уже всё равно передумал быть кингсманом, потому что, знаешь, ваш Артур, он просто какой-то чокнутый дед. Он проводил мой тест и дал понять, что на дух меня не переносит, как будто я ему в чай плюнул, или типа того, думал, он там в пляс пустится, когда я не смог выстрелить в ДжейБи. Гарри, ты сделал это? (зачеркнуто) Ты застрелил свою собаку, чтобы стать агентом? (зачеркнуто) Я- (зачеркнуто) (зачеркнуто) Я просто, блин, не могу поверить, почему ты не предупредил меня?! (зачеркнуто)» «Гарри, я- (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто) (зачеркнуто)» «Это просто- (зачеркнуто). Это так тупо». «Что-то происходит, я не знаю, что именно, но мне это не нравится. Твой повёрнутый босс хочет видеть меня в своём кабинете. Что это значит, Гарри? Он выглядит так, будто может пустить мне пулю в лоб и сказать потом, что я взял пушку не за тот конец! Я не знаю, что мне делать, я просто, блин, не знаю. Он в курсе про те звонки, которые я делал тебе?.. Он- (зачеркнуто) что если он выстрелит в меня той штукой, которой ты собирался вырубить меня в кафе? Я забуду всё? Знаешь, если я забуду тебя, то тебе лучше уж, блин, наверняка помнить меня, потому что кто-то должен будет напомнить мне вмазать тебе по лицу, Гарри, когда ты проснёшься». «Если я всё ещё буду жив», — подумал он не без внутренней иронии. Ему не впервой идти на встречу с полной уверенностью, что уйдёт он после неё, вполне вероятно, менее целым. Он знал, на что идёт, в тот день, когда угнал авто одного из подпевал Дина и вернулся после этого домой — он собирался прощаться с самой своей чертовой рукой, когда тот замахнулся на него тесаком. Он знал, на что идёт, когда они с Джамалом и Брэнденом, будучи четырнадцатилетними мальцами, думали, что смогут обвести Дина вокруг пальца — Эггзи догадывался, что его ублюдок-отчим не случайно заставил его толкать дурь в районе, где его легко могли обобрать и, ожидаемо, обобрали, оставив и без товара, и без денег. Правда можно было додуматься, что воровать у других шестёрок Дина в том же районе и даже в том же переулке — план сомнительный, но Эггзи знал, на что идёт. Всегда знал. Было немало плохих дней, когда он действительно думал, что Дин таки возьмёт и прикончит его. Поэтому то, как Эггзи был встречен Артуром — сущие цветочки по сравнению с тем, к чему он привык. Артур — Честер — думал, что он — Эггзи — никчёмный сопляк, которого можно легко поймать на крючок, но нет, нет, нет, нет, может Эггзи и не гений, и может быть сопляк, но когда ты растёшь в неблагополучном районе — быстро учишься, во-первых, следить за тем, кто и что тебе наливает выпить, а во-вторых — играть в напёрстки. «Он сказал, что ты никогда не очнёшься, Гарри, — дописывал он неровной рукой, всё ещё в мандраже после того, как впервые убил человека — мерзкого и душного, но человека. — Он сказал, у тебя нет шансов, потому что ты слишком долго был полевым агентом и твоему организму хана. Он хотел, чтобы я предал тебя. Знаешь, я не задумался даже на секунду — не потому, что я знаю, что он идиот, и ты точно совсем скоро поправишься, нет, я бы не поступил так, даже если бы ты- (зачеркнуто) даже если бы ты никогда не узнал. У меня просто есть чувство- (зачеркнуто) есть какое-то странное чувство. Как будто я не могу предать тебя. Как я никогда бы не предал свою сестрёнку или ма. Я знаю, для тебя это, может, звучит и дико, но ты всё равно это не прочитаешь (зачеркнуто) (потому что это выглядит как мой школьный дневник, и я предупредил тебя), так что я скажу просто так. Ты — моя семья, Гарри». «Знаешь что? Я забираю твоё кольцо Галахада. Знаешь, я же теперь Галахад. Мерлин сказал, что как только мы со всем разберемся — этот чувак, оказывается, самый отбитый оптимист на свете, ты знал? — у меня будет собственное кольцо с инициалами. Я не в курсе, как это у вас всё работает, но если ты хочешь своё кольцо обратно — тебе придётся встать и забрать его. Так что, когда я вернусь, а я вернусь, ты будешь стоять прямо здесь и скажешь ''Верни моё чертово кольцо, Эггзи Анвин''. Оно мне большое, но я не посею его где-нибудь, Гарри, клянусь. Тебе просто нужно попросить его назад и я верну его». «Сразу как мы спасём мир, да, есть такая промежуточная станция». «Так что До встречи, это был Эггзи». И тогда они сделали это, он, Мерлин и Рокс. Они победили — конечно, победили, они всех порвали, по другому и быть не могло, они же команда мечты. Эггзи мчался обратно в штаб, в больничное крыло, чувствуя нутром, что Гарри наконец-то пришёл в себя, думая с уверенностью, что эти радиоволны от симок Валентайна каким-то образом подействовали на него и разбудили его сознание и даже если это плохо на нём сказалось — вокруг дежурит куча врачей, которые мигом его подлатают и когда Эггзи вернётся, Гарри уже будет ждать его в своём безупречном костюме, побрившийся, с уложенными на пробор волосами и лёгким касанием парфюма — один-в-один, каким он был в тот день, когда встретил Эггзи у полицейского участка, нет один-в-один как в день, когда он стоял на коленях под проливным дождём и вскрывал замок на входной двери его дома. Но это совсем другое кино, да? Без Гарри не могло быть никакой победы, Гарри должен был стать её частью. Он даже не знал, что они победили. И что-то подстегнуло Эггзи тогда. Вероятно мысль, что Гарри еще жив, только потому что он не проснулся раньше. Он узнал от Мерлина, что агент, который занял место Галахада в расследовании, погиб. Его кодовое имя было Кей и его звали Генри. У Генри не было семьи, но он был хорошим агентом, насколько знал Эггзи. Генри любил собирать модели кораблей в бутылках и слыл заядлым шахматистом. Гарри мог быть на месте Генри. Но Гарри жив. Так что вот он, Эггзи, снова здесь, но теперь болтает сам с собой, надеясь, что никто этого не заметит и его не запрут в соседней палате.***
Гарри отсматривал день за днём, погружаясь в пучину отчаяния и опьянения, потому что чувствовал себя по-гречески аскетично в своем халате и драматично обязанным пить вино, чтобы не чувствовать себя обязанным трезво оценивать то, что он слышит и видит. — Знаешь, в тот раз, когда ты пришел прямо в своем кашемировом, или я не знаю каком, пальто — в общем, чтобы ты понимал, оно просто кричало «я ходячий денежный мешок», — продолжил Эггзи, посмеиваясь, — в общем, ты просто деревяшка, Гарри. Мне было восемь — или девять, не помню — и даже я понимал, что ты должен убраться с улицы, пока тебя не разобрали на сувениры. Сейчас-то я понимаю, что ты бы задал жару любому, но, знаешь, я тогда знатно за тебя перепугался! Ты вообще не меняешься, кстати. Помнишь тот день, когда ты хотел подвезти меня? Прокатиться на своей крутой тачке по всему чёртовому району? Да ты просто сумасшедший, Гарри! Я удивляюсь, как только никто не попытался проколоть тебе шины, пока мы разговаривали. Я тебе больше скажу, дорогой мой, наверняка пытались, но автомобили Кингсман очень — очень хорошо оснащены. Ты бы пожалел- сильно удивился, если бы решил угнать одну из таких в свое время. — Твои намёки на шпионство были не такими тонкими, как ты думаешь. Или ты и не делал их тонкими? Я сразу понял, что ты не шутишь. Ладно, может не сразу, но мне нравилось думать, что ты шпион в отставке или вроде того. Как такой старый друг семьи, знаешь, как в фильмах, который отошёл от дел и теперь просто… не знаю. Не обижайся на «старого» и «в отставке», ты в тот день выглядел реально потрепанным. Теперь это просто грубо, я почти что забыл, что вы целовали меня в губы, молодой человек. Вероятно, чем дальше двигались эти односторонние беседы, тем больше Эггзи чувствовал нужду в откровении, в том, чтобы сказать всё, чего он никогда бы не сказал ему лично. Либо же просто говорил всё, что сказал бы, будь Гарри однажды благодарным слушателем. Обе мысли были пугающими. — Помнишь, как я планировал убийство? Я собирался убить Дина. Гарри, к своему стыду, понадобилось несколько секунд, чтобы припомнить, кто такой Дин и чем он заслужил гнев такого светлого мальчика — он пригубил уже изрядно вина и в целом его жизнь в последние месяцы была слишком богата на события, чтобы он помнил о существовании такого непочтенного человека, как отчим Эггзи. Гарри порадовался, что мальчику не узнать, что после этих слов он засмеялся, иначе бы это распалило бы его только пуще. Эггзи, наверное каждый подросток, который имел мерзавца-отчима, в шестнадцать лет желал ему смерти. — Я всё еще думаю об этом иногда. Это не было шуткой, я реально продумывал план, понимаешь? Я собирался это сделать, я был готов. Я хотел этого. Мой мальчик, я надеюсь, ты осознаешь в полной мере, что ты не можешь убить его теперь, когда ты стал агентом Кингсман. Преступления вне профессионального долга недопустимы и караются нашим трибуналом строже, чем государственным. Если Эггзи на самом деле считал, что Кингсман даёт ему некий карт бланш на глупые выходки вроде особо кровавого отмщения былым обидчикам, это могло стать проблемой. Гарри не мог допустить, чтобы он по глупости, либо же по бездумности сел в тюрьму или того хуже. — Я побил шайку Дина. Ты всё равно узнаешь, Мерлин наверняка тебе расскажет, но, эй, по крайней мере я сделаю это первым. Я не горжусь этим, у меня был зонт-почти-базука в конце концов. Я знаю, что это плохо, я бы никогда не подвёл тебя так — не то, что тест с чёртовой собакой, знаешь ли. Но ты не просыпался, Гарри. Я… я начал думать, что ты никогда не проснёшься. Я больше так не думаю, но я был так зол. Ах, прости, на секунду позабыл об этой мелочи, это же, конечно, всё оправдывает. — Тебя больше не было, и я- я думал о той встрече в баре, ну, когда ты разметал подпевал Дина. Той встрече? А. той встрече. Что ж, Гарри действительно был в весьма поганом расположении духа. Не лучший день, чтобы хранить о нём воспоминания. Эггзи немного помолчал, прежде чем продолжить приглушенно: — Я думал о твоих словах. О том, что ты сказал тогда. Знаешь, про манеры. «Боже правый, не дай ему узнать, что это была часть игры в джентльменов и небольшое шоу, чтобы впечатлить его работой в Кингсман, не дай ему понять», — прочитал про себя, как мантру, Гарри. — Я был так зол. Те парни заслужили то, что ты с ними сделал. Дин и его дружки — плохие люди, Гарри, просто… просто поверь мне, они — не хорошие люди. И я. Я был не лучше. Наконец сквозь патину вина и медикаментозной усталости до сознания Гарри добралось, что Эггзи больше не рассказывал историю со смехом, как он делал это с предыдущими. Его голос раздавался так подавленно, каким Гарри его давно не слышал. О, Эггзи, если бы я мог… — Ты же сам знаешь, да? Ты читал мое личное дело. Я воровал, я угонял тачки, я вандалил, я курил всякую дрянь. Я был таким же дерьмом, как Дин. Я не хотел быть похожим на него, клянусь, я понимал, что он нехороший человек, я его ненавидел. Но почему-то- почему-то я вёл себя в точности так же, как он. Я бросил учёбу, нигде не работал, ни к чему не стремился. Я превращался в него и даже не замечал этого. Гарри откинулся на подушки и прислонил ко лбу бокал. Даже если бы он мог присутствовать, он был недостаточно подкован, чтобы правильно направить Эггзи в беседе такого рода. Он не имел права. Ты никогда бы не стал им. Потому что в отличие от него ты знал, что он плохой человек. — Он знает, что он плохой человек. Черт, Мерлин, не забудь это вырезать. — Когда прошло четыре месяца, и ты не проснулся, я много думал об этом. О том, что те парни, которых ты отметелил — они знают, какие они куски говна. И Дин тоже. Они все знают и ничего не делают. Он просто… Если бы он изменился, может, я был бы другим человеком, знаешь. Я думал всё станет по-другому, когда родится Дэйз, не знаю, почему. Но ничего не изменилось, ваще ничего. И он до сих пор записан в ее документах как «отец». Я так зол на него, Гарри. И тогда… после дня-V, я постоянно вспоминал тот день, когда мы сидели в баре. И эти придурки сказали такую мерзость о тебе! Мальчик мой, я уверен, ты знаешь слова покрепче чем «мерзость», чтобы это описать. — Ты не сделал им ничего плохого, ты был даже вежлив, и они сделали это нарочно, я знаю. Они думали, ты какой-то хренов аристократ с тростью в заднице, который не сможет дать отпор. Для них это норма, они увидели мужчину в хорошем костюме и решили избить и обобрать тебя, Гарри! Они не пытались тебя прогнать, они бы даже не дали тебе уйти! Я надеюсь, молодой человек, вы имели ввиду «если бы ты не был так хорош, Гарри». В голосе Эггзи хлестало негодование. Гарри немного опешил: давно прошли те дни, когда ему приходилось оглядываться в неблагополучных районах — по правде говоря, он порой забывал, чем они так отличаются. Вернее сказать, чем Гарри в них так отличается. Он вспомнил, как Эггзи вёл себя тогда: он понял, что банда его отчима выбрала Гарри жертвой — действительно, какая подлость, гурьбой на одного беззащитного Гарри! — и пытался как можно скорее выпроводить его из бара. Эггзи, спасибо. Ты можешь думать, что твое волнение ничего не стоило. Но я благодарен тебе, мой мальчик. — Так что ты сделал всё, как надо, — продолжал Эггзи. — Это не было жестоко, то есть вообще. Ты преподал им урок, потому что они заслужили. Тогда я думал о Дине: он решил, что… я не знаю, что ты видишься со мной, что я в курсе, кто ты. Я знал, он хотел выбить из меня твой адрес и подкараулить тебя со своей шайкой, он бы точно это сделал. Я знаю, сейчас я знаю, тебе ничего не угрожало, но Дин, такой кусок говна, как Дин, считал, что имеет право… С каждым словом речь Эггзи становилась всё яростнее, пока он не оборвал себя, тяжело переводя дыхание. Я бы не был горд, если бы ты убил своего отчима, Эггзи — сказал Гарри, потому что он должен был это обозначить, — Но я горд тобой сейчас за то, кем ты стал. Я- — Когда ты проснёшься, а ты проснешься скоро, мы пойдём с тобой в «Черный принц» и выпьем по пинте пива нормально, потому что я уверен, никто из них больше к нам не сунется. Гарри засмеялся. Никогда не слушаешь, когда я пытаюсь- — Я знаю, что это не сработает, — продолжил Эггзи встав на записи рядом с изголовьем кровати. — Потому что это не кино. Но я просто сделаю это, потому что так хочу, и когда ты проснёшься, я расскажу тебе об этом, и мы посмеемся вместе. Ха, я даже Мерлину расскажу. Рокс уже знает. Не важно. В общем, давай, вставай уже, Гарри. И Гарри снова смотрел, как Эггзи целует его, прежде чем покинуть палату. Что ж, молодой человек, мы с вами определенно обсудим, что это за «я так хочу» по отношению к человеку в бессознательном состоянии, и вам не захочется смеяться в процессе этого разговора. Но я хотел сказать не это. Я хотел сказать… Ты тоже — моя семья, Эггзи. Я не собираюсь смеяться над этим или над чем-то еще, что ты сказал. Я сделал свою долю ошибок в своей жизни, которые разрушили твою. Я благодарен за то, что после всего ты считаешь меня частью своей семьи. Это не телефонный разговор и тем более не разговор для диктофонной записи, я просто хотел напомнить тебе, пока ты на миссии: когда ты начинаешь откровенничать, не проверив комнату на прослушку, ты не можешь никого винить в последствиях. Так что я жду свое кольцо обратно, когда ты вернешься. Никогда не думай, что ты плохой человек, потому что плохие люди могут знать об этом, но никогда не будут об этом сожалеть. Тебе не о чем сожалеть- нет, Мерлин, вырежи это, это ужасно, я пьян. Будь сильным. Это Гарри, до встречи. Что ж, вот и всё. Конец записи. Мерлин, не забудь вырезать это и те места, которые я указал до этого, я серьёзно, прошу тебя, не забудь все вырезать. Я не твой личный секретарь. С этого момента. Хорошего вам обоим дня. Это Мерлин.