— Ограбление процветающего театра в центре Сеула произошло вчера утром прямо во время итогового этапа конкурса «Талантливая Корея».
Минхо сладко улыбается, потягивая чуть остывший кофе и с удовольствием смотрит в телевизор. Видео с испепелённым залом прокрутили уже пятнадцать раз, а парень всё не устаёт любоваться своим творением. Идеальное преступление, которое никогда не будет раскрыто, потому что люди забыли, что живут на столь тесной планете не одни.
А пора бы вспоминать.
— Директор заявляет, что преступники пускали пламя из рук и бросали в него различные предметы силой мысли, а затем выкрали из сейфа порядка миллиарда вон. Однако на вопрос, откуда у обычного театра такие деньги, директор не отвечает.
Минхо усмехается, расслабляя галстук на шее и посмеиваясь. Директора Юна точно заберут в психушку после таких показаний.
— На этом наш репортаж заканчивается. Увидимся…
Экран телевизора гаснет, а его владелец уже не пытается скрыть смех. Сдержаться и не врезать директору, видя его лживое наглое лицо, стоило огромных усилий. К счастью, результат не разочаровывал. Ведь теперь по всей Корее разлетятся слухи об Айве, о
«монстрах», сеющих справедливость.
— Айва, — Чан бросает на стол папку и внимательно осматривает всех присутствующих.
Новый день начинается бодро, однако это не мешает Чанбину с удовольствием есть испечённое утром печенье, а Суджин надменно рассматривать новый красный маникюр. Лишь Джисон слушает внимательно, смотря в глаза и чуть приподнимая уголки губ. Он впервые встал раньше обеда в воскресенье и, к его же удивлению, ни капельки не жалеет.
Хочется опасностей, эмоций и больших проблем.
— Тридцать ограблений и ни одной улики, которая могла бы нам помочь, — Чан напряжённо выдыхает воздух из лёгких и передает Джисону папку, которую он рассматривал ещё вчера. Теперь всё становится яснее. — На месте преступлений всегда присутствует огонь. Однако ни одного убийства за Айвой замечено не было.
— Тридцать ограблений, сопровождаемых поджогами, но нет ни одной смерти? — Джисон спрашивает, чувствуя, как трепещет сердце.
Он поглаживает папку, прежде чем разрешить себе открыть её. Так обычно гладят подарки, самые желанные подарки, которые страшно раскрывать, потому что уже заранее ясно, что они безумно интересны.
— Да, — взгляд Чана прожигает насквозь. — Даже больше: нет ни единой царапины. Айва людей не трогает. Это их визитная карточка.
— Жертвы ограблений обычно коррупционеры и преступники, чья вина не была раскрыта из-за их высокого статуса и денег, — добавляет Суджин, отрывая взгляд от ногтей и раскрывая папку на странице со списком жертв. — Почти все украденные деньги анонимно отправляются на благотворительность через пару дней после ограблений. Отследить невозможно.
— Есть предположения, с чего начать? — спрашивает Чанбин, ожидая распоряжений начальника.
Чан же смотрит на Джисона, непривычно затаившегося и старающегося не напоминать о своём присутствии. Младший закусывает нижнюю губу и чуть приподнимает плечи, с интересом вглядываясь в фотографии с мест преступлений, словно смотрит в глаза девушке, которой восхищается до потери пульса, и боится увидеть что-то лишнее. Глядя на то, в каком правильном хаосе оставляет Айва места, в которых побывала, Джисон забывает про то, что он должен сохранять маску.
Его пальцы подрагивают, а воздух реже попадает в лёгкие. Что-то внутри шепчет, чтобы он закрыл папку и никогда к ней не возвращался. От этого по спине пробегает приятный холодок, а на лице появляется усмешка.
Джисон не помнит, когда в последний раз смущался. Но именно смущение, приятное наивное смущение он сейчас и ощущает.
Неужели, он нашёл то, что смогло его заинтересовать? Неужели, это и вправду достанется ему? Самое интригующее, загадочное дело раскрыто перед ним и ждёт лишь его одного. Этому делу плевать на маски, плевать на наследство, плевать на прошлое и будущее. Этому делу нужен гений, безумец, сорванец. Этому делу нужен Хан Джисон. Настоящий. Без капли лжи.
И Джисон действительно чувствует, как его щёки горят от смущения. Будто он вот-вот скинет с себя одежду на глазах у всех.
Кристофер замечает, как уголки губ Джисона дёргаются, и спешит сказать ему что-то сказать, но единственная девушка в коллективе опережает его.
— Джисон, ты ведь знаешь, что нас спонсируют довольно богатые люди? — Суджин задаёт вопрос, прежде чем ответить на заданный, а Джисон, полностью захваченный папкой с загадочными фотографиями, кивает. — Мы называем себя полицией, но по факту мы самостоятельная организация. И охота за преступниками — это бизнес. Нет никакой помощи от государства и никаких гарантий. Поэтому работаем мы много, база данных у нас своя, все документы, которые ты видишь, собрали мы сами. Ждёт много работы.
— Так даже интереснее, — мурлычет Джисон, пересекаясь с девушкой взглядом.
— Сегодня к нам придут свидетели, мы с Суджин будем опрашивать их. Ты, Чанбин, бери Джисона, и отправляйтесь на место преступления, ищите то, что может помочь в расследовании. Чонин, сегодня будь на подхвате, документов навалится куча, — Чан выпрямляется, с гордостью осматривая своих работников. — Будьте осторожны. Уверен, Айва знают, что мы их ищем.
— Но они ведь людей не убивают, верно? — Джисон хитро вскидывает бровь и сбавляет тон, чтобы лишь он один услышал свои слова. — Можно и поиграться…
— Они — нет, а за других Особенных, которые боятся Айву и могут выполнить любой их приказ, я не ручаюсь, — начальник показательно кашляет и хлопает в ладоши. — Вопросов нет? Тогда за работу. Вперёд-вперёд!
— Есть, сэр! — выкрикивает Чанбин, вытирая крошки от печенья о собственные брюки и поднимаясь с места. — Идём, напарник, тебе понравится.
— Не сомневаюсь, — пропевает Джисон, направляясь за радостно шагающим парнем.
С самого детства Джисону доставляло невероятное удовольствие наблюдать, как мальчики играют в войнушки. Однако лишь в двадцать один год он может поистине насладиться настоящей войной.
С настоящими плохими парнями.
Только вот одна вещь до сих пор остаётся непонятной и разочаровывающей…
Почему работники полиции, спонсируемой крупнейшими людьми Кореи, ездят на место преступления на автобусе?
— Так безопаснее, — Чанбин одной рукой хватается за грязный поручень, а в другой всё ещё держит покусанное овсяное печенье с шоколадными крошками. — Мы сливаемся с толпой и становимся обычными людьми.
— И потными, — недовольно щурится Джисон, стараясь не прикасаться к стоящим со всех сторон незнакомцам.
Автобус трогается с места, от чего люди волной шатаются, и наконец начинает свой путь. Идти до сгоревшего театра не так уж и долго, однако Чанбин предпочёл душный автобус вместо свежего воздуха. А Джисон не хочет в первый же полноценный рабочий день отстраняться от напарника.
— Почему ты занимаешься этим? Ну, работаешь в Танпопо? Не похоже, что ты любишь опасности, — спрашивает Джисон, чтобы разбавить неловкое молчание.
Чанбин не выглядит как серьёзный полицейский. Песочного цвета штаны, огромный голубой свитер, белые кроссовки, торчащие розовые носки и овсяное печенье. Полицейский находится на предпоследнем месте в списке подходящих ему профессий, пропуская лишь гробовщика. Чанбин в целом не похож на того, кому нравится видеть убийства, а по выглаженной и всегда чистой одежде и вовсе можно сказать, что он домашний человек.
— Я ищу кое-кого, — Чанбин улыбается. — Мальчика, который спас мне жизнь в детстве.
— Особенного?
— Я точно не помню, но то, что он сделал, обычному человеку сделать невозможно, — взгляд Чанбина устремился в пустоту. — Его руки были белыми и холодными, как снег. Чистый снег, нежный, будто волшебный, но он был реальнее, чем всё остальное в тот момент. И глаза... о, ты бы видел его глаза... Они такие... Я не помню ни цвета, ни размера, помню лишь, что моё сердце забилось так громко, когда я его увидел... — на выдохе произносит Чанбин
— И... что он сделал? — нетерпеливо интересуется Джисон.
Наверное, потому что он никогда не встречался с Особенными лицом к лицу, он не понимает, о каком таком магическом чувстве говорит Чанбин. К тому же, какое вообще значение могут играть
чувства, когда речь заходит об Особенных? Конечно, людям свойственно влюбляться, в этом уж их слабость, однако что может быть лучше чувства азарта, которое вызывают Особенные? Ведь, когда видишь кого-то вроде них, ты не можешь предугадать, на что они способны и удастся ли тебе выжить.
— Спас, — Чанбин пожимает плечами, слыша чуть разочарованный вздох. — Я не помню! В том то и дело... Я помню, как переставал чувствовать руки и как тепло покидало тело. Упал, ударился головой о камень или…
Чёрт… Я даже этого не могу вспомнить.
— Тогда почему ты ищешь его? Влюбился? — усмехается Джисон. — Если скажешь, что влюбился, то я разочаруюсь.
— Я просто никогда не видел никого более прекрасного, ясно? Не осуждай мою хрупкую душу!
— Хрупкую? — Джисон без стеснения тянется к накаченной руке, жамкая плотные мышцы. — О, я даже не сомневаюсь, что она хрупкая.
— Балбес, — Чанбин осторожно бьёт Джисона по макушке, как младшего брата, и задумчиво смотрит в окно. — Я не помню, как он выглядит, но глаза... глаза я узнаю из тысячи. И я просто хочу поблагодарить.
— Но ты ведь понимаешь, что если найдёшь его и если он окажется Особенным, то его заберут? — Джисон шмыгает носом, чувствуя, как от жары и от своих же мыслей ему не по себе становится.
— Понимаю, — Чанбин говорит с явной печалью в голосе. — Но не могу перестать думать о нём. Найду — а дальше решу, как быть.
— Понял, — у Джисона язык с трудом поворачивается. — Долго ещё ехать?
— Уже выходим, потерпи.
Автобус неспешно останавливается, от чего внутри всё сворачивает в два раза сильнее, и Джисон, сдерживая тошноту, выбегает из душного замкнутого пространства и жадно глотает свежий воздух. За ним плетётся довольный Чанбин, хлопая по спине.
— Изнеженный ты, напарник, — помечает он.
— Иди к чёрту, — хрипит в ответ парень.
— Мы сейчас вместе к нему пойдём.
Джисон поднимает голову и видит театр внушительных размеров. Деревянные двери выбиты и расколоты о каменную лестницу, а некоторые окна разбиты вдребезги. Снаружи нельзя сказать, что в театре был пожар. Скорее перестрелка. А натянутая вокруг театра жёлтая лента пророчит:
DANGEROUS.
Чанбин сглатывает от напряжения, перебирая из руки в руку чемоданчик с необходимыми для взятия улик приборами. Он добрый парень, по нему это видно. И тот факт, что он расследует крупнейшие ограбления настоящего времени в Корее, сомнителен даже ему самому.
— Готов? — спрашивает скорее у себя, нежели у Джисона. — Твоё первое настоящее расследование начинается здесь...
— Абсолютно.
Здание внутри почти не пострадало: целый каменный пол, чистые обои, объявления и афиши, будто театр всё ещё работает. Лишь красная надпись на стене прямо напротив главного входа и лестницы говорит о том, что театр стал жертвой опасных преступников. «Айва» — большими расплывшимися буквами, будто нарисованными кровью, гласит надпись.
— Краска из баллончика, — говорит Чанбин, замечая капли, стекшие вниз по стене. — Могли бы и получше что-нибудь придумать.
— Смотри, — Джисон подходит к одному из входов в главный зал, где проходил концерт, и указывает на чёрную полосу, отделяющую зал и холл. — Что это? — дверь в зал с одной стороны была похожа на уголь, а с другой — совершенно цела.
— Как будто что-то не давало пламени выйти, — Чанбин открывает чемодан, достаёт оттуда камеру и делает несколько снимков.
Если сам театр от пожара почти не пострадал, то в зрительском зале большая часть кресел была уничтожена в пух и прах. Пламя быстро разнеслось по мягким сидениям, коврам на полу и занавесам вдоль стен. Картины, висевшие по бокам зала, упали на пол, где от них остались лишь осколки. Повсюду сажа и угли, запах сухости и краха. Храм искусства требует капитального ремонта, теперь Джисон и Чанбин это видят.
— Это не просто ограбление, — произносит завороженно Джисон. — Зачем им сдерживать пламя в одном месте?
— Кто ж их знает? Придётся повозиться. Посмотри, есть ли такие же следы у других входов. Скорее всего наткнулись на особенного с неизвестной способностью.
— Я читал про Айву сегодня ночью. Ну, про растение, — говорит Джисон, и Чанбин с интересном поворачивается. — Оно красивое. Белое и нежное. Но, думаю, если судить по красной надписи, мы имеем дело с Японской Айвой.
— К чему ты клонишь?
— Это декоративный кустарник. Его плоды — яблоки — часто называют северными лимонами. Полезные, но главное не перебарщивать.
— Я всё ещё не понимаю, — тянет Чанбин, почёсывая ухо. — Что нам могут дать яблоки?
— Если смотреть по карте Сеула, этот театр находится на севере, верно? Как насчёт остальных ограблений? — щурясь, спрашивает Джисон, но Чанбин лишь пожимает плечами.
— Нужно попросить Чана проверить, это может нам помочь предугадать их следующий шаг, — хмыкает. — А ты пока что проверь, есть ли такие же следы у другого входа. Сначала соберём улики, потом будем догадки строить.
— Странно всё это… — Джисон плетётся в противоположный конец холла. — Тут тоже есть! Чанбин, слушай, но если лидер Айвы — огненный, зачем ему в команде тот, кто будет сдерживать его? Было бы логичнее брать в группировку воздушные стихии или… не знаю, иллюзионистов?
— Может, эта способность не совсем противоположна огненной. Замораживающая или восстанавливающая.
— Если восстанавливающая, то это объясняет тот факт, что все люди вышли здоровыми, — соглашается Джисон. — А что, если это и вправду был иллюзионист? Сделал иллюзию пожара, люди выбежали, а потом их главарь и вправду всё поджог. Просто сдержал пламя в одном помещении.
— Не знаю… тяжело судить, — вздыхает Чанбин. — Слишком мало информации, а ты продолжаешь строить теории. Как у такого непослушного балбеса могут быть друзья?
— А у меня их и нет, — хмыкает Джисон, ловя на себе недоверчивый взгляд. — Что? Не смотри на меня так.
— Ты не выглядишь, как одинокий человек. У таких людей, как ты, обычно большие компании друзей, тусовки, приключения... У тебя не взгляд одиночки.
— Что-то всех в Танпопо мой взгляд интересует, — хихикает Джисон. — Чан сказал, что у меня такой взгляд, будто я повидал кошмары. Ты говоришь, судя по моему взгляду, что у меня много друзей.
— Чан, если подумать, прав... А в детстве? Как прошло твоё детство? Думаю, у тебя кто-то определённо есть... если не физически, то в сердце остался кто-то, кто делает тебя таким живым.
Джисон встаёт, скрещивая руки на груди и искренне не понимая, почему его детство вдруг начало вызывать вопросы. Мало того, что он ни одного человека на фотографиях из деревни по имени не вспомнил, так теперь Чанбин поставил под сомнение, что его детство прошло счастливо. Джисон задумчиво хмурится, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но тщетно.
— У меня было счастливое детство, — произносит Джисон. — Достаточно счастливое, чтобы сейчас строить теории и ловить преступников. И да! У меня есть я. Этого вполне хватает.
— И всё же, у нас
слишком мало информации. Если пойдём по неверному следу — потратим кучу времени и ресурсов, — возвращается к прошлой теме Чанбин.
— Значит, нужно действовать, чтобы собрать больше информации, — Джисон ухмыляется и подскакивает, ударяя себя по голове. — Подожди, я видел там кое-что.
— Ты куда? — Чанбин оглядывается, но видит лишь сверкающие пятки Джисона, исчезающие за углом. — Беспокойное хозяйство... Ну, ему хотя бы это нравится, так что я осуждать не буду.
Джисон подбегает к закрытой кассе, разглядывая объявление
«фото- и видеосъёмка только по специальному разрешению». Улыбка расцветает шире прежней. Открыть кассу и посмотреть бейджик работницы, лежащий на столе, не получается, но Джисон так просто не сдаётся: не зря он носит шпильку в кармане, пригодилась наконец.
Пара ловких движений рук — и готово.
Итоговый этап конкурса точно должен был кто-то снимать. А по всем правилам, театр должен записать данные о тех, кто приобрёл разрешение на съёмку. И если повезёт, а Джисон почему-то был непреклонно уверен, что сегодня удачный день, то всего за пару звонков он сможет добыть записи выступления. Соответственно, запись пожара и всех событий с места происшествия.
Гениально. Джисон улыбается, мысленно гладя себя ладошкой по голове, фоткает имя и фамилию кассирши на телефон и шлёт сообщение Чану.
[Джисон]
«Начальник, можно раздобыть номер? Нужно задать пару вопросов»
[Начальник Чан]
«Секунду»
«Скажи спасибо, что её директор — наш спонсор *номер*»
[Джисон]
«Спасибо, начальник ❤»
Рабочий день близится к концу. Чан устало закатывает глаза, провожая очередного свидетеля за дверь, и садится на кресло, откидываясь на спинку. Они опросили уже больше двадцати человек, а по итогу лишь выслушали одну и ту же историю, не получив ни капли важной информации.
— Сколько нам ещё осталось? — спрашивает Суджин, выгибаясь в спине от усталости.
— Один человек. Парень, который был на сцене во время происшествия. Я возьму его на себя, — спокойно отвечает Чан. — Можешь идти, ты хорошо поработала сегодня.
— Весь день впустую потратили, — усмехается девушка с грустью в голосе. — Думаешь, поймаем их?
— Они не могут быть настолько идеальными. Если не сейчас, то когда-нибудь они обязательно оступятся.
Суджин кивает в знак согласия и плетётся к вешалке, забирая сумку и кофту. Чан провожает её взглядом, немного улыбаясь и представляя, как он через полчаса также заберёт свои вещи и пойдёт домой, скинет с себя одежду, примет горячую ванну и…
— Пока-пока, начальник! — слышится радостный голос девушки.
— Будь осторожна по пути домой, — бросает Чан вслед и прикрывает глаза.
— Обязательно.
В успокаивающем полумраке время тянется до бесконечности долго. В офисе горит лишь одна лампа — над столом, за которым сидит Чан, но и она мигает, покачиваясь из стороны в сторону. Последний свидетель вовсе не торопится. Хотя Крис уже давно потерял надежду на то, что допросы помогут хоть в чём-то. И от этого злился на Айву всё больше. Потому что Айва всегда на несколько шагов впереди.
В конце концов душный офис изматывает окончательно. Время на часах уже давно перевалило за десять вечера. Однако Чан решает, что выйти на улицу и подышать освежающим воздухом, а затем вернуться и подождать ещё, будет лучшим решением.
Хван Хёнджин предупреждал, что может прийти поздно из-за тренировок.
На ночном небе над городом звёзд почти не видно. Блеклые фонари изо всех сил освещают улицу, однако у них не слишком хорошо получается. В темноту погружаются безлюдные переулки, подъезды, в каждой чёрной тени может кто-то прятаться. Наконец, вдали появляется тёмный силуэт. Крис немного напрягается, расправляет плечи и опускает руку на перцовый баллончик, который всегда носит с собой. Забавно, но эта штука эффективнее обычного пистолета.
Тем временем силуэт приближается, Чан может с лёгкостью увидеть лицо артиста, ради которого он задерживается на работе. Чёрные волосы до плеч отливают синим от холодного света фонарей в дали, а в длинных аристократичных пальцах парень держит сигарету, нервно затягиваясь каждые десять секунд. Чану даже кажется, что юный артист чего-то сильно испугался: открытая шея напряжена, а ноги немного трясутся.
Неужели на него так сильно повлиял пожар?
— Хван Хёнджин, верно? — спрашивает Чан, как только парень подходит достаточно близко.
— Да, — его тело чуть покачивается, а взгляд упирается вниз с последней затяжкой. — Извините, что заставил ждать так долго. Репетиция.
На кончике языка крутится ток, однако Хёнджин не подаёт вида. Так всегда бывает во время волнения, поэтому он привык к тому, что каждая часть его тела неосознанно может нанести вред кому-то или чему-то.
— Ничего, — Крис легонько хлопает Хёнджина по плечу, заставляя дёрнуться и испуганно посмотреть. — Не бойтесь вы так, проходите внутрь. Чем раньше начнём, тем раньше закончим.
Открывая дверь посетителю, Чан замечает, что Хёнджин избегает соприкосновений не только с ним, но и с вещами. Лишь на деревянный стул он садится, не переживая и смотря без опаски. Глаза у Хёнджина чёрные и большие, словно в линзах, на запястьях выпирают синие вены, а волосы непослушно съезжают на лицо, будто живут своей жизнью.
— Хван Хёнджин, вы были на сцене, когда начался пожар, — Чан обходит стол, чтобы оказаться напротив свидетеля и установить с ним зрительный контакт, но артист всеми силами этого избегает. — Можете рассказать, как все происходило? По порядку.
— Я танцевал, как вдруг погас свет и затихла музыка, — Хёнджин рассказывает спокойно, стараясь расслабиться, только вот не очень хорошо получается. И Крис это прекрасно видит. — Я продолжил танцевать, как и следовало профессионалу. Потом я почувствовал запах гари и услышал крики. Пожар начался на задних рядах и распространялся очень быстро. Люди бежали к выходам, как сумасшедшие.
— Вы убежали за кулисы, верно? — кивок. — Не заметили ли вы там ничего странного? Судя по документам, которые мы получили, кабинет директора находится прямо над залом отдыха для артистов.
— Ничего странного я не помню. Люди, которые сидели в зале отдыха, ещё не знали о пожаре, поэтому не суетились, пока не прибежали работники со сцены. А потом я просто выбежал на улицу через чёрный вход, подальше от театра.
— Вы видели, как приехали пожарная и скорая? — голос у Чана чуть смягчается, когда Хёнджин заканчивает рассказ.
— Да, они приехали быстро. Но пострадавших не было.
— Это правда. Но как такое возможно? — Хванов взгляд наконец поднимается от интонации заданного Чаном вопроса. — Больше пяти тысяч зрителей находились в зале, наполненном дымом, но лёгкие у всех чисты. Люди толкались, как сумасшедшие, но ни у кого нет синяков.
— Чудо, — усмехается Хёнджин.
— Или вы что-то не договариваете, — усмешка вмиг исчезает, сменяясь страхом, а Чан лишь улыбается, любуясь сверкающими от напряжения глазами. — Просто шучу.
Хёнджин не спешит отводить настороженный взгляд от Кристофера, хитро осматривающего его. Взгляд сверху вниз, доминирующая поза и спокойный тон безоговорочно показывают, кто здесь главный. Хёнджин не стремится к лидерству, однако быть пойманным и запертым за решётку боится до трясучки. Поэтому предпочитает бездвижно сидеть и ждать, когда его наконец отпустят.
А Кристоферу отпускать Хёнджина почему-то совсем не хочется. Он в жизни повидал много Особенных и, вот незадача, видел в их глазах похожий блеск. Блеск, в котором отражаются стихии, подвластные Особенным. У кого-то цвет жёлтый, у кого-то красный, а у Хёнджина — пронзительно белый.
К сожалению, за блеск в глазах людей в полицию не забирают, поэтому Чан наконец отходит от стола и отпускает Хёнджина взглядом.
— Сообщите нам, если вспомните что-нибудь ещё.
— Я могу идти? — с волнением спрашивает Хёнджин, вставая со стула.
— Да, — Чан спокойно кивает. — Только распишитесь здесь.
Юный артист быстро хватает дрожащими пальцами ручку со стола и, шмыгая носом, встаёт со стула, одарив Чана последним взглядом. От полицейского и обстановки вокруг у танцора тело становится совсем непослушным. Хёнджин кивает, прощаясь, и неуверенным шагом удаляется из офиса. Кристофер провожает его взглядом до самой двери и грустно ухмыляется. Очередной бесполезный рассказ свидетеля, не принёсший ни капельки пользы.
Крис неторопливо забирает кофту с вешалки и телефон с ключами со стола, гасит свет, а затем направляется к выходу. Однако стоит ладони коснуться дверной ручки, как в ту же секунду кожу ударяет током и в воздухе сияет яркая вспышка. Чан одёргивает руку, тихо шикает от лёгкой боли, но отвлекается, чувствуя, как в кармане вибрирует телефон.
[Джисон]
«Начальник, мне кажется, стоит понаблюдать за Хван Хёнджином»
*2 фотографии*
Кристофер хмурится, выбегая на улицу и пытаясь поймать Хёнджина хотя бы взглядом, однако снаружи уже не было ни души.
Продолжение следует...
