Ничего сверхъестественного

Четыре багряных раны - и профиль, как изо льда. Живая медаль, которой уже не отлить никогда. С земли на бархат подушки его кладёт серафим. И смуглых ангелов руки зажгли светильник над ним. (с) Федерико Гарсия Лорка

За что Димка не любил всякого рода религию, так это за порой полную ирреальность того, во что предлагалось безоговорочно уверовать, кардинально противоречащую красивой, стройной и понятной теории материализма. И вот после смерти, будто в насмешку над его прагматичностью, он попал в свой персональный ад. Но дело было не в боли, вместе с огнем пожирающей его тело, а в том, что этого просто не могло быть. Нечему было биться в агонии в оплавляющем даже камни пламени - у него не было тела, мозга, нервной системы. Нечему было сгорать и страдать. Но его чувства говорили обратное. От этого противоречия Димка терзался дополнительно. Огонь, способный испепелить его до маленькой горстки золы, схлынул, оставив Димку там, где он и был. Дракон, продемонстрировав серьезность намерений, неспешно складывал крылья и снова улегался поперек моста, нести вечную вахту на стражи границ миров. - Понял, - клацнул зубами Димка. - Очень доходчиво, гражданин начальник. Пытаться снова не хотелось. Плестись вместе с остальными покойниками на ту сторону было бы позорным попранием принципов. Стоять подле такого вспыльчивого дракона казалось крайней тупостью. Выходит, у него, как у былинного богатыря на распутье, есть три пути - и ни один не хорош. Взбудорахтанные фантомные нервы постепенно остывали, Димку отпускало. И тут он ощутил у себя в руке то, чего там точно раньше не было. Раскрыв ладонь, Димка увидел серебряную монетку. Ту самую, что появилась из корней некстати возникшего на безымянной могиле чертополоха. Сёмыч монетку ценил и берег, Димка же относился к ней неприязненно. Но сейчас серебрушка была как нежданный привет от брата с того, правильного, света. Как - Димка почти прослезился от пафоса метафоры - лучик надежды в темном подземном царстве мертвецов. Никто, кроме Сёмыча, не мог передать ему каким-то непостижимым образом эту монету. Значит, не зря Димка разогнал Феофила и не дал утащить себя вечно блаженствовать на небесах. Значит, Сёмка что-нибудь придумает - очень хотелось в это верить. Столь преждевременная смерть не входила в ближайшие Димкины планы. По внезапному смутному наитию Димка протянул к дракону раскрытую ладонь с серебрушкой. - А за взятку пропустите, гражданин начальник? Дракон уставил на Димку желтые глаза, рептилоидная морда сложилась в выразительную гримасу "с первого раза не понимаешь, да?". Димка помахал перед его носом монеткой, с ужасом ожидая повторения репризы с адским огнем. Зрачки инфернальной твари расширились, будто он увидел нечто крайне интересное, а быть может, опасное, и дракон, ворча и выдыхая струйки дыма, переступил лапами, освобождая дорогу на выход. Димка глазам не поверил и, ожидая подвоха, поскорее просочился мимо огромного чешуйчатого бока, резво проскакал вдоль длинного хвоста с опасными на вид шипами, и понесся дальше, опасаясь, что дракон передумает. За драконьей тушей, надежно блокирующей мост, шествие мертвых душ стало редеть, а потом Димка и вовсе остался один. Со всей возможной скоростью он пер по "встречке", надеясь только, что мост не бесконечный и не закольцован. Миазмы черной реки мешали бежать, сбивая несуществующую дыхалку, и Димка перешел на быстрый шаг. Мост кончился, но это было совсем не то, чего Димка ожидал: разветвился на многие мосты и мостики, как генеалогическое древо. А река не закончилась, разлилась темным вонючим, как канализация, океаном. - Блин, - расстроенно сказал Димка. - Нет, ну так-то я все понял. Кроме одного: куда мне идти? - А куда ты хочешь попасть? - остраненно спросил Сёмка. Он незаметно появился на одном из ответвлений главного моста и был каким-то... не таким. Более взрослым, массивным, хмурым, обреченным. И одежда на нем странная, будто стянутая из ТЮЗа, с исторической постановки. - Нужно идти туда, куда хочется, - Дашенька Васильевна, простоволосая, босая, стояла на другом мосточке и тоже не лучилась весельем. - Ты меня на рассвете разбудишь, проводить необутая выйдешь, - пробормотал себе под нос Димка. Было ясно, что все это - наваждение. Но смысла его Димка пока что не улавливал. - Обратно нельзя, - покачал рыжей головой маленький Авдей, как видно, надежно обосновавшийся в этом подземном мире. - Змей не пропустит. - Змей меня пустил. Вот, - Димка показал Авдею монетку. - Ты умер. И теперь твой путь только в Навье царство. - Но Феофил сказал... - Он не сможет забрать тебя отсюда, - прямо напротив Димки стояла Яга, устрашающая и прекрасная одновременно. - Ты все неправильно понял. Это... Яга указала на мосты позади себя, где постепенно собирались люди, смутно и явно знакомые Димке, и незнакомые вовсе. - Это не начало новых возможностей, а единственный конец всех путей, - молвила Яга. - Ага, я так и думал, - из принципа продолжал бубнить Димка. - Безрадостный какой-то это ваш конец, - вслух посетовал он, вспомнив уродливый и печальный призрак девушки, то ли попавшей под поезд, то ли погибшей в автомобильной аварии. - Иного нет, - в притворном сожалении развела руками Яга. Вряд ли ей, вечно живущей богине, на самом деле было жаль страданий простых смертных. Во всяком случае, Димка в это ни разу не верил. - Сёмыч, зачем тогда монета? - обернулся Димка к брату. Монументальный и пафосный, как памятник самому себе, Сёмка пожал плечами: мол, я не при делах, знать не знаю никакой монеты. И тогда Димка точно уверился, что все происходящее не более чем злой морок. - Бог избавит душу твою от власти преисподней, когда примет тебя, - прорезался новый персонаж. Димке даже гадать не пришлось, кто тут умничать взялся. - Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты, - продолжал вещать знакомый голос. Конечно, переход между Явью и Навью из языческих верований - последнее место, где можно ожидать явления православного священника, но Димка ведь уже решил, что все это ему только кажется? Почему бы и отцу Борису не быть здесь вместе с прочими фантомами? - Да обратятся нечестивые в ад, – перешел к устрашению лже-Борис. - Там будет плач и скрежет зубов. И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью. И пойдут сии в муку вечную. - Тебя, проповедник, не спросили, - зло бросил Димка, и Борис обиженно умолк. А Димка почувствовал, как припекает пятки, каким удушливым становится смрад, парами поднимающийся от темных вод. Он обернулся назад. Оказывается, пока он вел беседы, дракон подкрался сзади и теперь хищно и ожидающе глядел на Димку, выдыхая короткие языки пламени. "Обложили, сволочи" - подумал Димка. Он шагнул к брату и, задрав голову, глядя в глаза, укоризненно произнес: - Эх ты, Сёмыч, я думал, ты до конца за меня. - От смерти нет лекарства, Дима, - каждое слово Сёмка ронял с губ, как камешки: равнодушно, холодно. - А я за тебя стоял бы до последнего, - Димка с досадой ткнул брата кулаком в плечо - никакой отдачи, будто в могильную плиту. - Ты и стоял. Но здесь конец твоего земного пути. - Передай родителям... нет, ничего не надо... Димка отвернулся от брата. - Ну что, Дарья, прощай, не поминай лихом. Что сказать еще, Димка не знал, и слегка застеснялся. От смущения он сгреб девушку в охапку, крепко поцеловал в губы. Та пискнула от неожиданности, но Димку не оттолкнула, отвечала даже - совсем как живая. - Идите вы со своим раем и со своим ангелом, - пожелал Димка напоследок Борису. - Ну что, я готов, гражданин начальник. Димка развернулся к дракону и киношно развел руки в стороны: мол, вот он я, забирай. "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас" - прошептал кто-то Димке на ухо. А потом погромче, многоголосо: "Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи, очисти грехи наша..." И уже громко, будто со всех сторон, женские голоса выводили тоненько и печально: "Владыко, прости беззакония наша. Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради". Димка, прежде ощущавший себя абсолютно материально, сделался легким, как перышко, и воспарил над смрадной рекой, над драконьим мостом с односторонним движением. Поднимаясь все выше и выше, напоследок показал зверюге фак на правой руке. В левой он крепко сжимал монетку. - Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй, - самозабвенно заливались три старушки на клиросе. - Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки векооооооов. Старушки замолчали, дальше заунывно завел красивым баритоном околочивающийся у гроба отец Борис. - Помяни, Господи, Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего, брата нашего Дмитрия, и яко Благ и Человеколюбец отпущаяй грехи...* Димка не сразу сообразил, что в гробу, мертвый, лежит он. И он же созерцает собственное отпевание из-под потолка знакомой церкви. Этого еще не хватало. Очередные загробные глюки? - Я за тобой, - рядом с Димкой образовался сияющий и крайне деловой Феофил. - Разве три дня уже прошло? - не поверил Димка. - Разумеется. Видишь, тебя уже отпевают. На недоуменную гримасу Димки Феофил с интонациями "как ты мне надоел" пояснил: - Про Эйнштейна что-нибудь слышал? Тогда ты знаешь, что все в мире относительно, и течение времени тоже. - Слышал, - вздохнул Димка. - Тогда пусть хоть допоют. Красиво. Но вся красота и благость грустной церемонии отпевания в тот же миг была нарушена громко и нахально ввалившимся в храм Семёном. * Поминальный псалом 118, Кафизма 17 (заупокойная)