Красный ангел

Как обычно, отец Хесус пошел в бой рядовым бойцом, хотя Густаво Альварес, и не только он, убеждал его этого не делать – кого же мы председателем Революционного правительства изберем? – Я не могу отсиживаться за спинами братьев, правильно, Изабель? – Правильно, - она отвела его в сторонку, где их никто не видел, поцеловала в губы и сказала: - Будь ты другой, я бы тебя не полюбила бы. Пуля вражеского снайпера попала отцу Хесусу прямо в сердце, когда они уже взяли пригороды и начали штурм крепости и когда казалось, что еще немного напора – и будет победа. Узнав об его гибели, Изабель, второй раз потерявшая любимого человека, стала еще энергичнее добиваться победы или смерти – смерть в бою – это не смертный грех самоубийства – но пули почему-то обходили ее стороной, и лишь осколок стекла чуть поцарапал щеку. Крепость взять они не смогли – эх, пушек бы нам, вздыхал Педро Санчес – при штурме крепости погиб Мануэль Кабрера. Хорхе Наварро был ранен в руку и голову, но раны были легкие, хотя правая .рука у него потом работала плохо, и ему пришлось переучиваться, чтобы писать левой. Марии пуля повредила сухожилие на ноге, и с тех пор она прихрамывала. Педро Санчес, как и Изабель, казался заговоренным, и находясь на самых опасных участках боя, не получил ни царапины. Так же цел был и Густаво Альварес, из штаба координировавший действия отрядов. А всего в бою легла почти половина красных отрядов. И бой не стал последним… И снова пришла ночь… Два дня ничего не происходило. Обе стороны подбирали раненых и думали, что делать дальше. А на третий день поступило предложение шведского правительства и организованного при его участии Комитета по достижению мира в Гуэнтанаме о заключении компромисса. По условиям компромисса, Вердуго уходил в отставку, и вместе со своими приближенными – и своими капиталами – уезжал в Майами. Власть переходила Временному правительству, составленному в основном из представителей Либеральной партии – каковую никто никогда не принимал всерьез. Впрочем, партизаны имели право включить во Временное правительство двух своих людей. Сегуридад распускалась, новые армия и полиция составлялись на паритетных началах из вердугистов и партизан. Партизаны должны были отступить от Сан-Христофора и уйти в горы, контроль за которыми они сохраняли до запланированных на следующий год свободных выборов. Контроль за финансами Гуэнтанамы переходил к международной комиссии, составленной из представителей МВФ. Как легко можно догадаться, за спиной шведских посредников стоял американский империализм. Длящаяся уже которое десятилетие война делала невозможным ведение в Гуэнтанаме никакого бизнеса. Крах Восточного блока превращал Вердуго из героического защитника свободного мира от коммунизма в оборзевшего царька, который своей алчностью и жестокостью не ликвидирует проблемы, а создает их. Первоначальным ответом герильи было «нет!». Но это был взрыв эмоций, а не политическое решение. Я понимаю теперь, они сделали роковую ошибку, идя в бой на Сан-Христофор как в последний. Последний бой, победим или погибнем, - это все очень красиво, но что делать, если не победили и не погибли? Возможно, прав был Педро Санчес, считавший, что нужно не идти во фронтальную атаку на Сан-Христофор – победа в таком бою была невозможна без тяжелого оружия, а с ним у повстанцев было плохо, а блокировать его и душить, душить, душить окруженных вердугистов. С другой стороны, почти все рядовые повстанцы горели энтузиазмом идти на штурм, а блокированный с суши Сан-Христофор американские империалисты могли снабжать с воздуха и моря. Ситуация не имела хорошего решения. Вердугисты сражались отчаянно, зная, что для них этот бой тоже последний, и что за каждым из них столько грехов, что в случае поражения ничего хорошего их не ждет. Выжившие командиры повстанцев собрались на Совет. Решение Совета не было окончательным, но оно было очень весомым. Больше всего людей было, как и следовало ожидать от КПГ. От РПТ-РАТ пришли Изабель, Хорхе Наварро, Грегорио и тетя Лусия. Больше всего в абсолютных числах при штурме потеряло НРД-СНО – и из его старых лидеров оставался только младший из братьев Кабрера, Рамон. На него выпала ноша не по плечу. Он всю жизнь привык идти за отцом Хесусом и старшими братьями – сперва Хуаном, затем Мануэлем, сейчас же уцелевшие остатки НРД-СНО смотрели на него как на вождя и ждали его решения. Первым выступил Педро Санчес. - Мы не победили, но не проиграли. Мы не взяли крепость, но пригороды Сан-Христофора – наши. Мы можем вернуться к моему первоначальному плану – заблокировать врага в крепости и душить его, пока он не сдастся. Мы не побеждены. И тут слово взял Густаво Альварес. Его путь резко расходился с путем его старшего товарища, и на душе его не было радости. Он не был предателем, хотя и Мария, и Изабель считали его таковым. - Почти половина наших бойцов – убиты или ранены, Педро. Из остальных – почти половина упали духом. Мы не можем рассчитывать, что они будут осаждать Сан-Христофор еще месяцы или даже годы. Растет усталость. И растет голод. Страна разорена бесконечной войной. В наших самых надежных районах все взрослые мужики и половина девушек ушли на Сан-Христофор. Поля непаханы. Будет голод. Все эта было правдой. - Мы устали, но враг устал не меньше нас, - ответил Педро. - Врага будут снабжать Штаты. Нас снабжать некому. Ладно, хорошо, я готов поверить, что мы возьмем Сан-Христофор – через полгода или год. Это трудно, но в принципе возможно. Что будет дальше? Вы задумывались об этом, товарищи? Страна разорена, взрослое мужское население сократилось на треть. С промышленностью у нас всегда было негусто, а сейчас разрушены и те заводики, какие были. Как жить будем товарищи? Взяв власть, мы возьмем и ответственность. Сейчас за все виновен Вердуго, после нашей победы во всем виновными будем мы. Мы окажемся в абсолютной изоляции. Помощи нам ждать неоткуда. Советский Союз прогибается под Штаты, и не даст нам даже десяток автоматов. Китай занят своими проблемами и ему не до нас. Про то, что происходит в Восточной Европе, все, кто здесь собрался, знают. Никарагуанские товарищи, на союз с которыми мы рассчитывали, сами потеряли революционный пыл, ложатся под МВФ и теряют поддержку народа. Да, нам поможет Куба – но чем она нам может помочь? У нее свои большие проблемы. Она пришлет нам несколько десятков врачей, и они будут лечить наших больных – спасибо им за это – но этого же мало. Герилья разгромлена почти по всей нашей Америке – кроме Колумбии, которая от нас не близко. Надежд на скорую победу революции в нашей Америке теперь нет. Мы будем полностью одни. Впрочем, знаете что? Даже полностью одни мы сможем продержаться какое-то время – 10 лет или 40 лет, я не знаю, но за это придется заплатить полную цену. Полную, товарищи! Это означает, что мы должны будем стать новой Албанией или новой Северной Кореей. Только единоличная безжалостная власть сможет заставить людей, живя впроголодь, восстанавливать разрушенное хозяйство, только она сможет подавлять неизбежные распри и мятежи. С нашей низовой демократией, с нашим союзом христиан и атеистов, коммунистов и троцкистов, с нашим революционным братством, наконец, будет покончено отныне и навсегда. Вас радует такая перспектива? А без нее – никак. Ну что, товарищи, кто хочет стать новым Сталиным? Проголосуем? Только сам я – пас. А как ты, Педро? – Педро покачал головой. Я так и знал. Ты, Рамон? – Рамон Кабрера, сидевший, опустив голову, тоже мотнул головой. Ты, Изабель? Но ты слишком чиста и непорочна, ты убивала врагов, но не сможешь убивать своих. А ведь это придется. - Может ты, Мария? -Нет. - Логика борьбы, Мария, если ты не согласишься с тем, что я говорю, тебя заставит. Скажи Сталину в 1917 году, что он сделает через 20 лет, он расстрелял бы сам себя. Ты, Марио? Ты, Толедано? Ты, Пабло? – упоминаемые им командиры отрядов КПГ качали головой, только Пабло из Санта-Фе, тот самый, который некогда в Москве отказался переспать с Марией, не отреагировал никак. Он думал, что ему так и не удастся отомстить за Хуаниту. - Что, все отказываются? А без Сталина здесь не обойтись. - Что ты предлагаешь? – спросил его Педро. - Принять компромисс. Немного поторговвшись, и выторговав все, что удастся. Мы не победили. Но мы и не проиграли. С вердугизмом будет покончено, в стране установится буржуазная демократия – а помнишь, Педро, когда-то, в начале 60-х, КПГ боролась именно за нее, это потом нас занесло влево, мы сохраним часть оружия и возможность легально прийти к власти. Более того. Если ситуация когда-нибудь изменится, мы даже сохраняем возможность возобновить вооруженную борьбу. - Крестьяне не получат землю, Густаво. Это значит, что вся наша борьба была зря. Я не приму компромисса, - ответил Педро Санчес. - Крестьяне не получат землю, она останется у помещиков, но крестьяне получат право свободно голосовать на выборах и легально бороться за землю. - Знаешь, Густаво, когда я был молод, в начале 1950-х, до всех этих хунт, крестьяне уже имели право свободно голосовать на выборах – и продавали это право за две рюмки текилы. - Что делать? Легальной борьбе надо учиться. Ты что скажешь, Рамон? Рамон Кабрера , думавший о своем, ответил: - Я потом скажу. Вы что скажете?, - Густаво обратился к державшемся одной кучкой командирам РПТ-РАТ. -Я не приму компромисса, даже если все примут его, - обрезала Изабель. И РАТ не примет компромисса. - Изабель, а сколько у нас осталось бойцов? – спросил ее Хорхе – Хорошо, если 50. Голос подал Грегорио, раскрывший тетрадку: - Больше. 65 способных держать оружие и 32 тяжелораненных, из которых не выживет половина. – Три четверти РАТ легли в бою. - У нас есть еще наша городская милиция, - ответила Изабель. Городская милиция РПТ – несколько тысяч парней и девушек из пригородов Сан-Христофора, вооруженные ножами, палками и бутылками с бензином, подняли восстание в пригородах и помогли красным отрядам взять их. - Есть. Их даже почти две тысячи осталось – было четыре. Но они даже автомат держать не умеют. - Научим, Грегорио, научим. - Пока ты их научищь, их останется 200. - Когда мы начинали, нас было еще меньше. - Народ устал, Изабель, - Грегорио впервые не согласился с обожаемым командиром. И тут встала тетя Лусия. Пережитки патриархальных нравов в Гуэнтанаме были еще сильны, и тетя Лусия – самая пожилая из лидеров герильи, старше даже Педро Санчеса – пользовалась неоспоримым авторитетом. - За что мы воевали? За то, чтобы ты, Густаво, стал когда-нибудь президентом? Моего отца расстреляли в 31-м, моего брата убили в 53-м, моего мужа убили в 59-м, мой сын погиб в 69-м, я не хочу, чтобы они погибли зря. Идем, дочка, нам здесь делать нечего. Она пошла к выходу, за ней – Изабель, Хорхе и даже Грегорио. («Мы проиграли, мы проиграли. Вот и начинаются паскудные времена, тяжелые времена, о которых говорил Хесус. Если бы он и Хосе были бы живы – или если бы я умела говорить» - думала Изабель). Я с вами – Педро Санчес тяжело поднялся и тоже пошел к выходу, за ним – Мария. Никто из других командиров коммунистических отрядов не шелохнулся – даже Пабло из Санта-Фе. И тут внезапно встал молчавший всю дискуссию Рамон Кабрера: - Я вот что скажу, братья. Хоть говорить я не мастак. Отец Хесус лучше меня бы сказал. Но он не говорил, он был святой, жалел нас всех. А я – не святой. И я скажу. Вы хотите вступить в сделку с Сатаной. С Сатаной не вступают в сделки. Он заплатит деньги – и заберет душу. Мы – Божьи воины, воины Правды. Воинам Правды неважно, победят они или погибнут. Лучше смерть в бою, чем примирение с Сатаной. Сатана заберет наши души, мы – и наши дети, и дети наших детей – будем продавать наших дочерей и сыновей на усладу проклятым гринго. Лучше честно погибнуть, чем потерять душу. - А если мы победим? – мягко, как у душевнобольного, спросил у Рамона Густаво. – Что мы будем делать с нашей победой? - Будем жить общинами, как первые христиане. В бедности, но в братстве. - А как быть с разрушенными производительными силами? – спросил кто-то из командиров КПГ. - Да плевать на ваши производительные силы! Будем жить в бедности и делиться последней лепешкой. - Рамон, - мягко ответил Густаво, - то, что ты говоришь, подошло бы для святых. Но мы – не святые. Мы – люди. И люди устали. Ты не убедил большинство из нас, и не убедишь большинство бойцов. - Тогда мы будем прокляты, и Христос отвернется от нас, - Рамон замолчал и грузно сел на место, его лицо приобрело отрешенное выражение. Педро подошел к нему и тронул за руку, Рамон не шелохнулся, Педро постоял рядом полминуты и пошел к выходу. - Что делать думаешь? – спросил у Изабель Педро. - Воевать. - Люди устали, Изабель, - сказали ей в один голос Хорхе и Грегорио. - Иуда, - тетя Лусия сказала это своему сыну. - Изабель, ты сможешь воевать со своими? – спросил ее Педро. Она молчала. - А ты что думаешь делать? – спросила Мария у дяди Педро. - Вернусь к тому же, с чего и начинал. Уйду со своими парнями в наши горы – и пока я жив, ни один помещик, ни один перекупщик, ни один гринго туда не сунется. Это будет наша, крестьянская земля. Я не буду воевать с этими – он кивнул в сторону, где остались Альварес и другие – но если они попытаются вернуть нам помещиков, разговор будет особый. Собирайте всех своих людей – сказал он РПТшникам – и идите к нам. В вашем районе вы в одиночку долго не продержитесь – слишком близко от Сан-Христофора. И забирайте всех людей из ваших городских милиций и уводите туда же – компромисс или не компромисс, вердугисты перебьют их всех, когда вернутся в пригороды. - Дядя, еще не все кончено, - сказала Мария. – Решения отрядов не было. Мнением обменялись лишь командиры. - Густаво прав, дочка. Люди устали от войны. С этим мы ничего не сможем сделать. Дебаты продолжались почти неделю, Мария ораторствовала против компромисса больше всех, в лагере непримиримых она была единственной, кто умела говорить, но две трети партизан поддержали Альвареса. Отряды уходили из города, размежевание прошло внутри всех трех групп Народно-революционного фронта, авторитета Педро и ораторского дара Марии хватило все же на то, чтобы почти треть коммунистов поддержала непримиримых, НРД-СНО фактически развалился, интеллектуалы из столичной левохристианской интеллигенции были сторонниками компромисса, индейцы хотели вернуться в горы и ждать, что будет дальше, а Рамон Кабрера пребывал в прострации и твердил «Христос оставил нас». Хорхе Наварро сказал, что останется нелегально в городе и что вообще герилья кончилась поражением, поэтому теперь нужно ждать, пока развитие капитализма создаст в стране настоящий пролетариат, который во главе с троцкистской партией осуществит чисто пролетарскую революцию. Грегорио рыдал, но пути его с Изабель разошлись навсегда. В страну вернулся отец Изабель. Более того, он стал – наряду с Альваресом, - одним из двух министров от НРФ во Временном правительстве. Изабель возилась с городской милицией, пытаясь обучить ее основам военного дела и организовывая ее уход из города – вердугисты, вернув пригороды, отыгрались бы на них за все. Что делать дальше, она не знала – мир перестал быть простым и понятным. РАТ разваливалась, чуть ли не у каждого бойца было свое мнение, и безоговорочно идти за Изабель были готовы человек 10 бойцов и тетя Лусия, тем более что куда идти, сама Изабель не знала. - Война кончилась, моя девочка. - Ты правда веришь в это, папа? Для меня война не кончилась, пока в мире царит несправедливость. - Что ты думаешь делать? - Пока не знаю. Педро увел отряды непримиримых в свои горы – это была другая часть страны, чем горы отца Хесуса, но столь же неплодородная и столь же мало интересовавшая помещиков, которые удовольствовались тем, что вернули свои плантации на равнине, часть городской милиции РПТ уходила с ними – другая часть была убеждена Наварро, что нужно оставаться в городе и вести нелегальную работу. Рамон Кабрера, забыв все уроки отца Хесуса («Братья мои! В том, чтобы выпить рюмку или две на праздник, нет греха, но кто пьет по бутылке в день, тот уже попал в ад») беспробудно пил полгода, бормоча только «Христос оставил нас» - и умер. В раю братья надавали ему по загривку и уже собирались выбрасывать через райские ворота, но тут подошел отец Хесус и сказал: «Он виноват, но ноша и вправду была ему не по силам» - так Рамон Кабрера остался в раю. Мария прожила в горах дяди Педро полгода – и сказала, что возвращается в еще существовавший СССР.