Алькатрас

      Я удивлялся тому, как всё потихоньку начинало входить в норму. Мы составили график репетиций на неделю: вторник и оба выходных были обязательными, добавочным днём была среда, но мы сомневались, что потянем четыре репетиции в неделю из-за обилия учёбы.       Из-за выпускного курса почти всё, чем мы занимались на учёбе, усложнилось в разы. В программу вошло какое-то слишком суровое повторение предыдущих курсов и в итоге пару занятий лично мне пришлось повторять на пару с Йоонасом, потому что сам я не смог найти ни записей в своих тетрадях за второй курс на эту тему, ни восстановить хоть что-то в памяти. Осень обещала быть очень суровой, но на улице как назло несколько недель к ряду стояла отличная погода. Больше всего мне хотелось вытащить из гаража свой байк, завести его и мчаться на нём вдаль по ещё сухому асфальту, навстречу закатному солнцу, которое будет ласково пригревать мои плечи через кожаную куртку… Но это всё были лишь мечты, хотя бы потому, что мой байк был хромой лошадкой — с тех пор, как я последний раз участвовал в неофициальных гонках, мои руки так и не дошли его починить.       Я часто вспоминал, что именно гонки свели меня тогда с Мики. Ненавистное, неприятное воспоминание, которое порочило суть этой свободы на двух колёсах и рёва железного зверя. Мне бы хотелось иметь что-то другое в памяти, не такое отвратительное, что бы связывало меня с чувством окрылённости и полностью исключало заслуженность Мики в этом деле.       Наверное, именно поэтому, когда в пятницу вечером я добрался на автобусе домой, мы всё ещё не смели рисковать своими жизнями, шатаясь по городу, а Порко не собирался подрабатывать таксистом — я первым делом направился именно к своему гаражу. Что приятно — это место больше ассоциировалось теперь с Нико и нашими тренировками, а не с моим суровым и заброшенным гнездом, в котором я предавался отчаянию и порой — алкоголю.       Сдёрнув брезент, закрывавший мой байк, я вдохнул, казалось бы, тонну пыли и уставился на моего железного друга. Придётся здорово повозиться, чтобы сделать с ним что-то адекватное и хоть как-то привести его в порядок, подумалось мне.       Именно поэтому весь оставшийся вечер я провёл в гараже, пропустив ужин и разрядив телефон музыкой. Зарядку я забыл днём у Порко, поэтому просто смирился с тем, что теперь меня окружала тишина, а не музыка Linkin Park. Мне пришлось включить дополнительную подсветку носом, потому что руки мои были в мазуте, а сам я пытался оттереть совсем небольшие капли крови с грязных спиц.       На улице было уже совсем темно, когда я, наконец, закончил с байком и, убрав за собой, покинул гараж, направляясь к себе. Жутко хотелось спать, меня вырубало прямо на ходу, всё-таки день сегодня выдался не из лёгких. Меня никогда особенно не привлекала учеба, я не был усидчив и прилежен, и выполнение заданий давалось мне с трудом. Но понимал, что просто забить на все это не выйдет. Поэтому мы с Порко и тянули друг друга, частенько отвлекаясь и выписывая друг дружке за это подзатыльники.       Полдня сегодня прошло в библиотеке, и я чувствовал себя так, будто отпахал десятичасовую смену. — Завтра в пять репетиция. Не вздумай опоздать. И не иди пешком. У тебя не девять жизней, — я слышал как Йоонас орет мне вслед, но не думал оборачиваться. Сил не было даже на то, чтобы послать его нахрен.       Я шел на автобусную остановку, запустив руки в карманы и на ощупь переключая песни на телефоне. В наушниках заиграли Bring me the Horizon, и я постепенно начинал приходить в себя от учебного перегруза, слушая голос Оливера Сайкса. Это чувак способен был разбудить даже мертвого.       Сейчас, открыв дверь в свою спальню и упав на кровать не раздеваясь, я подумал, что вырублюсь даже если вся группа будет хором исполнять рядом Мэрилина Мэнсона в куче с Металликой. Повернувшись набок, я потянулся к телефону в заднем кармане джинсов. Оставалось перед сном сделать ещё кое-что. Вечерний ритуал или, в данном случае, ночной, был для меня нерушим и обязателен. Я знал, что как бы не стремился погрузиться в сон, я должен был проверить, горит ли зелёный огонек напротив имени Нико в нашем чате. Я хотел удостовериться, что он был в сети сегодня вечером, а это означало, что он благополучно добрался домой. Мы все ещё опасались внезапного появления Мики и проверяли аккаунты друг друга каждый вечер, но, если честно, в последнее время я немного начал расслабляться и не так укоснительно следовать правилам Йоонаса. Хотелось притвориться, что все наладилось, и жить как прежде. Рассекать ночной воздух на огромной скорости, сидя на отремонтированном мотоцикле, отдыхать с ребятами где-нибудь в баре, не боясь получить сзади по башке. Хотелось вновь на такую манящую волю, но я понимал, что и на предосторожность я тоже не могу забить. Почему в моей жизни так много вещей на которые нельзя просто забить и жить, как хочется?       Вытянув телефон, я тупо уставился в черный экран. Нажатие клавиш ничего не дало, и я скривился, вспомнив про зарядку. Похоже, телефон сегодня, как и я, останется голодным. Другой возможности проверить, как там парни, у меня не было, и мне стало не по себе. Я понимал, что причины для паники нет никакой. Никто ещё ни разу не пропускал обязательный выход на связь, и почему вдруг сегодня что-то должно было пойти не так?       Но в душе зарождалась странная тревога, оплетающая грудную клетку скользкими щупальцами и заставляющая уже почти отключившийся мозг заработать снова. Сон начинал потихоньку отступать, и я, пошатываясь, встал с дивана и подошёл к окну, оперевшись о подоконник ладонями.       Я и не заметил, как погода начала портиться. Когда я шел в гараж, нигде не было ни облака, и я снял свою кожанку, позволяя солнечным лучам ласково обнимать меня за плечи. Сейчас же все небо заложило черными тучами, а вдали яркими вспышками била молния. Я был уверен, что вот вот пойдет ливень. Казалось, даже природа застыла в ожидании, и наступила полнейшая тишина, которая невыносимо давила на уши, заставляя сердце биться быстрее.       Я открыл окно, надеясь, что так хоть какие-то звуки смогут пробиться сквозь плотное молчание, и сел на подоконник, подставляя лицо свежему ветру. Вокруг было непривычно темно. Фонари у моего дома не освещали улицу достаточно, чтобы можно было увидеть что-либо на противоположной стороне, и я со всех сил вглядывался в темноту в те моменты, когда воздух рассекали удары молнии. Я ощущал, что что-то грядет, и мне было интересно, один ли я это чувствую. Ни у одних соседей не горел свет, а весь квартал словно вымер в ожидании чего-то страшного.       Тревога усилилась, и я уже не знал, связаны ли мои ощущения с приближающейся бурей или с моими внутренними опасениями за парней. Внезапно захотелось курить. Аж до дрожи в пальцах и мурашек по телу. Я с сожалением подумал о том, что оставил пачку в коридоре в потайном кармане куртки и забарабанил пальцами по подоконнику. Спускаться вниз не хотелось. Тем более не хотелось выходить на крыльцо и вздрагивать от усиливающегося холодного ветра, кутаясь в кожанку, и быстро затягиваться, мечтая вернуться в тепло комнаты. В доме курить не разрешалось. Мать всегда строго следила, чтобы ни я, ни отец не нарушали это правило, и я уже привык торчать возле входной двери в любую погоду, выдыхая дым навстречу ветру. Сейчас на подобное не было сил, и я просто откинулся на стену позади себя и наблюдал, как приближается гроза.       Мысли о ребятах не давали успокоиться. Я закрывал глаза и представлял, как Йоонас в данный момент листает ленту Фейсбука, лёжа на диване в гостиной, а Олли наверняка уже спит, видя десятый сон. Я был уверен, что Томми сегодня ночует у своей подружки. Ее родители уехали на все выходные, и я слышал, как он во время ланча в колледже договаривается с ней о встрече. Пожалуй, Томми был единственный, за кого я почти не переживал. Он был способен дать отпор, если потребуется, хотя с шайкой Мики все равно не справился бы в одиночку.       Я открыл глаза. Вспышка молнии прорезала воздух над соседним кварталом, и я прищурился от яркого света. Я надеялся, что Нико доехал домой без проблем.       Мы попрощались с ним сегодня в колледже после третьей пары. Он вышел из кабинета самым последним и, увидев меня у шкафчика, направился в мою сторону. Он остановился напротив, закинув рюкзак на плечо и смахнув челку лба, наблюдая, как я вожусь с замком, — Снова барахлит? — он усмехнулся, запихнув руки в карманы джинс. — Может, уже стоит замок сменить? Или шкафчик? Или руки, которые не из того места? — я бросил недовольный взгляд на него, с силой проворачивая ключ и молясь, чтобы долбанная дверца наконец-то поддалась. Щёлкнул замок, и дверь со скрипом распахнулась. — Вуаля, — я победно посмотрел на Моиланена и закинул учебники в шкаф, вытряхнув их из сумки. — У тебя сейчас история музыки? — Я захлопнул дверь и повернулся к нему. — Вообще да, но я не иду, — Нико качнулся с пятки на носок и обратно. — Решил прогулять? — Я, хмыкнув, пошел вдоль по коридору, видя боковым зрением, как Нико неспешно трогается с места вслед за мной. — Почти. Мама сегодня уезжает. Сказала, сложный заказ. Возможно, задержится на пару недель. Интересно, стоит ли попросить передать привет ее заказу по имени Аймо? — Я остановился, уставившись на Нико. Он лишь подтянул ремень рюкзака повыше и посмотрел мне в глаза. — Да ладно, Йоэль. Я уже большой мальчик. Способен сложить два плюс два. Она часто уезжает, хотя ее босс не против давать ей работу на дом. Когда она здесь, я слышу, как она вечерами разговаривает с кем-то по телефону, закрывшись у себя в спальне. Ей приходят посылки по почте все время с одного адреса, и я запомнил имя на упаковке, — он вздохнул, опустив глаза вниз и ковыряя носком пол. — Она думает, я буду против. Боится все мне рассказать и прикрывается поездками по работе. Но знаешь, так даже хуже. Она считает меня ещё маленьким, неспособным серьезно принять эту информацию. Но я то все понимаю. — И как ты к этому относишься? — я вцепился в ремень рюкзака и поджал губы, пристально смотря на Нико. Он качнул головой, нерешительно переступив с ноги на ногу. — Я не из тех отпрысков, которые костьми лягут, только бы мама принадлежала лично им. Я не собираюсь ревновать ее к тому парню и устраивать скандалы. Я просто хочу, чтобы она была счастлива, и если он хорошо к ней относится, я мешать не буду,       Он замолчал, уставившись в окно, а я вдруг представил себя на его месте. Смог бы я так по-взрослому, обдуманно и взвешенно отнестись к постороннему мне человеку в жизни матери? Поставить на первое место не свои хотелки, а ее счастье? Мне казалось, что я не смог бы, как Моиланен, держать свои догадки при себе и высказал бы ей все в лицо на эмоциях при первой возможности. Наверное, потом корил бы себя за несдержанность, но копить все свои домыслы вот так, терпеливо собирая их один за одним, сводило бы меня с ума. При мысли о том, что мать с отцом могли бы развестись, и она нашла бы себе кого-то нового, земля, в прямом смысле, начала уходить из-под ног. Мне бы казалось, что меня бросили и начали жизнь с чистого листа. Даже в своей голове я понимал, что это выглядело бы глупо, ведь я уже не был ребенком, а мои родители все равно оставались бы моими родителями, но поделать с этой мыслью ничего не мог. Наверное, я всё-таки тот самый отпрыск эгоист. Ещё одно сравнение с Нико не в мою пользу. Я не знал, смогу ли я когда-нибудь уравнять свой тайный счёт или хотя бы не отставать настолько сильно. Хоть я и был старше по годам, Нико казался взрослее, что заставляло меня чувствовать себя ещё хуже. Я не мог отделаться от мысли, что именно мои поступки заставили его повзрослеть раньше, чем это было нужно, и я уже был не в силах вернуть ему украденное у него время. — Не надо так на меня смотреть, Йоэль. — Как? — Будто меня нужно жалеть, — он снова стряхнул челку со лба и очень серьезно посмотрел мне в глаза. — Мама считает, что меня нужно от всего ограждать. Пытается искупить вину за то, что часто пропадает, и поэтому заваливает меня подарками по приезду. Не хочет рассказывать мне правду, потому что думает, что я ее не приму, но дело в том, что мы с ней давно уже живём в разных мирах, как бы она не хотела думать обратное и я не посягаю на ее мир если ей там комфортно. Она все равно не сможет защитить меня от всего на свете. И ты не сможешь…       Я смотрел ему в глаза, не зная, что ответить на это. Он, безусловно, был прав. Он не заслуживал жалости к себе и был достоин того, чтобы к нему относились по-взрослому. Но мне самому так хотелось уберечь его от всего дерьма, изменить его жизнь к лучшему и защитить от того, что со всеми нами могло произойти из-за Мики.       Нико несмело улыбнулся мне, и я заметил на его щеках едва выступившие ямочки. — Завтра в пять репетиция. Ты придешь? Йоонас мне уже весь мозг выел и позвонит ещё раз триста, — Нико сменил тему, медленно направляясь к выходу. Я поправил рюкзак и последовал за ним, все ещё обдумывая в голове его слова. — Да, планирую. Он ведь не отцепиться, правда? — Только если его убить. — Неплохая идея, кстати. Чур его гитару забираю я, — мы рассмеялись, и я вдохнул полной грудью, чувствуя, как лёгкие наполняются новой порцией кислорода.       Нико весело улыбался, и я, перестав смеяться, взглянул на него, поворачиваясь к нему лицом.       Мог ли я подумать пару месяцев назад, что он будет стоять рядом со мной, вот так, в людном, наполненном голосами коридоре, совсем не боясь меня или моего неосторожного движения, и смеяться над моей тупой шуткой, прикрыв глаза и уперевшись рукой о дверь? Я не питал иллюзий, что я окончательно прощен и все забыто, но все же то хрупкое равновесие и лёгкость в общении, установившиеся между нами, давали надежду, что, возможно, в скором времени, мы сможем забыть прошлое как страшный сон. Мне хотелось в это верить.       Нико схватился за ручку двери и, продолжая улыбаться, посмотрел мне в глаза. — Я, кстати, тут новый текст набросал. Он ещё сыроват, конечно, и требует доработки, но думаю, завтра можно попытаться с ним что-то сделать. — Круто! Нам не хватало нового материала. Только каверы и затираем. Сам знаешь, — Я ухватился за стену, наблюдая за тем, как Нико проводит пальцами по волосам. — Мне пора, — Нико улыбнулся ещё раз, толкнул дверь и сделал шаг вперёд. — Нико, стой!       Я ухватил его за рукав куртки и, нервно облизнув губы, сказал: — Удачи дома…ну, с мамой, — Нико обернулся, перехватывая мой взгляд, и быстро кивнул. — Да, спасибо… Я вечером напишу, как все прошло. Думаю, проблем не возникнет.       Я отпустил его куртку, и он, поправив рукав, добавил: — Не волнуйся, все будет хорошо. — Я увидел, как в уголках его рта снова проступают ямочки, и едва заметно кивнул. — До завтра, Йоэль. И не забудь про репетицию, — добавил он, очень похоже спародировав голос Йоонаса. Мы вновь рассмеялись, и Нико вышел за дверь, накинув на голову капюшон.       Я ещё пару мгновений стоял на месте, смотря ему вслед, и видел, как он, пригнувшись, пробежал под деревьями у парковки колледжа и направился в сторону автобусной остановки. — Я знаю, что не смогу защитить тебя от всего, Нико, но как бы я хотел, чтобы это было реально…       Я дождался, пока его жёлтая куртка скроется за углом соседнего здания и, закрыв дверь, пошел в кабинет, слыша над головой оглушительный звонок.

***

      Мне было интересно, как прошел у Нико разговор с его мамой. Я надеялся, что они не поругались, и он смог внятно объяснить свою позицию. Я не понимал, как она так спокойно оставляет его одного на длительное время, уезжая к своему парню, тем более теперь, зная, что происходит в жизни ее сына, и что это вовсе не игра. Она очень легко восприняла рассказанную Нико правду про меня и мои ужасные делишки и, поверив ему на слово, что я больше не опасен, позволяет ему проводить время в моей компании. Я не хотел делать поспешные выводы о человеке, которого толком не знаю, но ее поведение заставляло меня составить не совсем хорошее мнение о ней. Впрочем, кто я такой, чтобы осуждать кого-то? Я сам заслуживал осуждения больше, чем кто бы то ни было, и не имел права судить других.       Совсем рядом с моим окном ударила молния, озарив округу ярким светом и на мгновение ослепив меня. Лицо закололо от порыва холодного ветра, и я поежился, обхватывая плечи руками. Наверное, нужно было слезть с подоконника и отправиться спать. Я был уверен, что на часах было уже около двух, но почему-то не мог пошевелиться, гипнотизируя взглядом пустынную улицу, по которой все усиливающийся ветер гонял опавшие листья и куски бумаги.       Я не мог избавиться от этого тревожного состояния. Я не мог это объяснить, но мне казалось, я что-то упускаю. Я обхватил голову руками и прижался лбом к оконному стеклу. В чем смысл твоей паники, Хокка? Скорее всего, Нико вечером зашёл в чат, оставил мне сообщение, не дождался, пока я появлюсь онлайн, и написал Йоонасу. Тот в красках расписал ему, какой я лузер, умудрившийся забыть у него корм для телефона, а значит, в сети меня можно сегодня не ждать, и они, поржав, мирно разошлись. Я уверен, что все было так. Тогда почему паника все никак не хочет меня отпускать? Не даёт расслабиться и забыться деланным сном? Приковывает меня к месту, заставляя кусать губы и бесцельно пялиться в окно, в которое уже ощутимо начинает стучать дождь. Несколько капель попали мне на губы и я рефлекторно слизнул их, ощущая во рту прохладную влагу.       Я знал, что беспокоюсь абсолютно зря. Судя по тому, что мне ещё до сих пор никто из парней в истерике не барабанит в двери, вечер прошел спокойно, и паникую здесь только я. Я был абсолютно уверен, что Йоонас бы тут же поднял тревогу, случись что-то на самом деле, и поставил бы на уши всех, так что я б уж точно не сидел сейчас на мокром подоконнике, вздрагивая от грозового ветра. Наверное, просто нервы уже ни к херам.       Я медленно слез и захлопнул окно, задергивая шторы. Кое-как добрался до кровати и свернулся поверх одеяла, поджав ноги ближе к себе. Нервяк не отпускал, и я мысленно дал себе оплеуху, закрывая глаза и глубоко вдыхая. Нужно было отвлечься и расслабиться. Хорошо помогла бы выкуренная сигарета, но сейчас было уже совсем лень собирать себя по кровати и ползти в прихожую.       Возьми себя в руки, Хокка.       Я резко выдохнул, концентрируясь на завтрашней репетиции. Слушал разносившиеся над кварталом отзвуки грома и представлял, что это Томми отбивает на барабанах ритм. Тихонько мычал себе под нос все наши каверы и слышал отдаленный голос Нико, который сливался с моим и растворялся уже где-то за пределами моего сознания. Барабаны звучали все глуше, музыка постепенно затихала, а голос выведший последнюю ноту в песне и отозвавшись грустным эхом исчез в заволакивающем мою голову тумане.

***

      Я проснулся от яркого солнца, пробирающегося сквозь плотно закрытые шторы. Перевернулся на спину и поморщился. Шея затекла во время сна в одном положении, и сейчас я едва мог повернуть голову набок. Я с трудом поднял веки и тут же прищурился. В комнате было слишком светло, и лучи нещадно били в глаза, заставляя часто моргать. Вставать не хотелось совсем. Руки и ноги были тяжёлые, а в груди все ещё еле заметным отголоском скреблась ночная тревога. Я едва поднял руку и вслепую обшарил тумбочку, находя телефон. Поднеся его к глазам, я вновь увидел лишь пустой экран и матюкнулся, кинул мобильник рядом с собой. Нужно было вставать. Судя по яркому свету вокруг, время приближалось к полудню, и я обречённо подумал, что ещё нужно успеть заказать к Йоонасу за зарядкой.       Еле приняв сидячее положение и кряхтя как старый дед, я оттолкнулся рукой от кровати и медленно встал, тут же запнувшись о лежащее комком на полу одеяло. Я выдохнул и осмотрелся. Меня нехило так потрепало за ночь: простыня была свёрнута и валялась где-то в ногах, подушку я найти не смог, а матрас переключился на правую сторону. Я помнил, как долго не мог заснуть, заставляя себя погружаться в мысли о сегодняшней встрече, прокручивая в голове отрывки из заезженных песен, и пытался прогнать прочь неуместную панику. Даже сейчас, при свете дня, ночное ощущение почему-то не казалось излишней драматизацией, но его истоки я не мог понять до сих пор. Наверное, чрезмерная нервотрёпка за последние месяцы брала верх и негативно сказывалась на эмоциональном состоянии. Или просто ты все любишь преувеличивать, Йоэль.       Еле переставляя ноги, я поплелся в ванную и, открыв кран, плеснул в лицо холодной водой, чтобы взбодриться. Вышло так себе. Все ещё сонный мозг никак не хотел включаться, и я тряхнул головой, желая прогнать остатки сна.       Я выключил воду и уставился на себя в зеркало. Еле пробивающаяся щетина начинала бросаться в глаза, и я отрешённо подумал, что пора побриться. Делать это сейчас было до смешного лень, и я покрутил головой из стороны в сторону, скептически осматривая едва заметную бороду. Решив, что пока сойдет и так, я вышел из ванной, посильнее хлопнув дверью и направился в сторону кухни. Организм требовал порцию утреннего кофе, и я и не думал сопротивляться, предвкушая спокойные двадцать минут с ароматным напитком и долгожданной сигаретой.       Не успел я пройти и пару метров, как услышал стук в дверь. Даже не стук — грохот. Создавалось полное ощущение, что с той стороны кто-то кулаками молотил по деревянной поверхности, пытаясь прорваться внутрь.       Я застыл, не зная как поступить. Не то чтобы я боялся, что это Мики слетел с катушек и пришел меня убивать у меня дома в субботний полдень, но неистовый напор незнакомца сбивал с толку. За дверью не было слышно ничьих голосов или какого-либо движения кроме оглушающего грохота.       Я неспешно подошёл к окну и выглянул на улицу, чуть приподняв жалюзи.       На пороге стоял Порко, облокотившись о стену, и барабанил в дверь, запустив одну руку в волосы. Я облегчённо выдохнул, хоть его вид и заставил только притихшую тревогу вновь поднять голову.       Отперев замок и распахнув дверь, я уставился на Йоонаса, который тут же оттолкнулся от косяка и выпалил: — Какого хрена с тобой нет связи? Я двести раз звонил. Тебя телефон включать не учили? — Я зарядное вчера у тебя забыл. Йоонас, что случилось? — На последних словах мой голос сорвался, и я резко выдохнул, чувствуя как тревога встаёт на лапы, готовясь к броску. — Нико в больнице, — вначале мне показалось, что я ослышался. Ещё толком не проснулся, перепутал звуки в словах Порко местами. Но его вид говорил о том, что все было верно. Йоонас был очень бледен и, казалось, тоже едва контролирует себя.       Слова «Нико» и «в больнице» отказывались лепиться в одно предложение и я просто смотрел на Порко, не зная, что сказать. Я понимал, что медлю, теряю секунды в ожидании его ответа, но мог только цепляться пальцами за шершавую ручку двери и вглядываться в его лицо, все ещё не веря в происходящее. — Йоэль, я думаю, это Мики. Я проверял вчера Фейсбук весь вечер. Как мы все и договаривались. Перед сном выходим на связь. Никаких исключений, — голос Йоонаса все больше дрожал, и дыхание сливалось, будто он весь путь до моего дома преодолел бегом, хотя недалеко я видел припаркованную машину его брата. — Вы оба так и не отписались. И я, дебил, не придал этому значения. Решил, что вы просто созвонились, — он полез в карман за сигаретами и, вытянув одну, прикурил, сжимая ее трясущимися пальцами.       Выдержать эту паузу я уже был не в состоянии, поэтому быстро выхватил сигарету из его руки и, затушив ее о порог, спросил: — Как он? Он жив? — Да. Я звонил вам обоим все утро. Мобильные отключены, твой стационар сдох, на домашний Нико шли гудки, но трубку никто не брал. Что с твоим домашним? — Наверное, мать на ночь отключила, — Я, все ещё не веря в происходящее, потянулся к вешалке за курткой и, оттолкнув Йоонаса от двери, вышел наружу. Перед глазами скакали разноцветные пятна, и я, особо не разбирая дороги, почти бежал к машине Порко. Йоонас еле поспевал следом, пытаясь меня догнать, и на ходу доставал из кармана ключи зажигания.       Я упал на переднее сидение, захлопнув за собой дверь, и почти в ту же секунду Порко упал рядом, заводя двигатель и трогаясь с места. — Что произошло? — я повернулся к Йоонасу, быстро стуча пальцами по бардачку, не в силах справиться с волнением. — Мне почти ничего не известно. На мой двадцатый звонок трубку взяла его мама и почти в истерике сообщила, что Нико в больнице. Его подобрала скорая около пяти утра на Хаарстола. Врачи зафиксировали побои. Это все, что она пока сама знает, — Я прерывисто вздохнул, переводя взгляд на дорогу. Йоонас свернул к центральной больнице, и вдалеке можно уже было заметить верхушку здания, покрашенного в красно-белый цвет. — Как Мики нашел его? У Нико мать вчера должна была уехать в командировку. Они целый вечер провели вместе, — я сдул непослушную прядь с лица и посмотрел на Порко. — Не знаю. Но полагать, что Мики здесь не при чем довольно глупо, согласись. Я не верю в такие совпадения. Верю лишь в то, что этот ублюдок хотел мести. Ты знатно потрепал его в прошлый раз и унизил перед его прихлебалами. Вряд ли бы он спустил такое на тормозах, — я опустил стекло со своей стороны и полез за сигаретой.       Мозг кипел, а руки тряслись, пока я неловко прикуривал. Я затянулся и резко выдохнул в открытое окно, надеясь хоть немного успокоить натянутые нервы. Почему я такой дурак? Почему я не убедился, что с Нико все хорошо? Можно было взять отцовский телефон или позвонить с домашнего. Можно было набрать Йоонасу и потом всех поднять на уши. Можно было вообще не допустить этой ситуации. Я просто расслабился, не ожидая подвоха, надеясь, что Мики не выползет больше из своей норы. Какой же я после этого, мать его, друг? Порко резко притормозил на стоянке у клиники, и я тут же ухватился за ручку двери, пытаясь быстро выбраться. Но Йоонас внезапно схватил меня за плечо, не давая двинуться. — Стой. Нужно поговорить перед тем, как мы туда пойдем, — я повернулся к нему, не понимая, что он от меня хочет. Он сам сказал, что больше ничего не знает о случившемся, значит, нужно узнать это как можно быстрее. Зачем он медлит? — Там скорее всего сейчас находится мать Нико. Я не знаю, как много он ей рассказал о тебе и ваших прошлых отношениях. Но, Йоэль, она может принять тебя сейчас не совсем адекватно, — я моргнул, пытаясь осознать услышанное. В голове билась только одна мысль: «Что с Нико?» И я не понимал, почему присутствие его мамы так беспокоит Йоонаса. — С ее точки зрения, ты виноват в том, что случилось с ее сыном. Ты был в той банде и терроризировал Нико наравне с Мики. Я постараюсь, если что, сгладить конфликт, но, Йоэль, поставь себя на ее место. Что бы ты сделал с человеком, хотя бы косвенно замешанным в том, что произошло с твоим ребенком? — я сжал зубы, понимая, о чем говорит Порко. Все верно. Для этой женщины я монстр, благодаря которому ее сыну приходится проходить через все это. Я был тем, кто забрал у него возможность жить обычной жизнью, иметь друзей и ходить на свидания, заперев его в четырех стенах. На ее месте я бы не стал церемониться с тем, кто принес Нико столько боли, да и она будет права, как не поверни. Даже если сейчас она на меня наброситься, я отбиваться не стану.       Я знал, что заслужил все то плохое, что она может вылить на меня. — Вот об этом я и говорю, — Порко разжал пальцы, пристально смотря мне в глаза. — О чем? — Я опустил веки, избегая его взгляда, и закусил губу, мечтая прогрызть ее нахрен и сконцентрироваться на физическом дискомфорте. — Будешь стоять перед ней с видом побитой собаки, покорно принимая унижения и оскорбления. Спорю, что даже отговариваться не станешь. Согласишься со всем, что тебе припишут.       Я поднял голову, пряча лицо за волосами, и посмотрел на Йоонаса сквозь короткие пряди. — Толку отпираться нет. Она будет права во всем. Я действительно довел Нико до такого состояния. Ты бы сейчас так просто не разговаривал со мной, если бы знал, что я творил. — Я знаю, что с этим покончено. И Нико знает. Он дал это понять ещё при первой нашей встрече. Он поверил в тебя, хотя лично мне хотелось тебя прибить, чтобы долбанутый мозг вылетел через нос и немного прочистился. Он заступился за тебя, начал тебе доверять. Нико тонко чувствующий человек. Я думаю, он прекрасно понимает, когда ему лгут, и может отличить хорошее от плохого. Если он тебя тогда не сдал, то сейчас вообще нет смысла брать на себя эту вину. К чему я это говорю? Я слишком хорошо тебя знаю, Хокка, чтобы понимать, что твоя чрезмерно развитая совесть не даст тебе просто закрыть рот и отмолчаться. Если его мама начнет нападать, ты с радостью отдашь ей себя на растерзание и признаешься во всем, даже в том, в чем не виноват. Я не знаю, дойдет ли дело до полиции, но пообещай, что если вдруг она будет настаивать на том, что ты обязан сказать правду и сдать Мики, ты этого не сделаешь. Хотя бы ради Нико. — Может ради Нико я и должен уже наконец поставить точку во всем этом говне? — Я убрал волосы с лица и с вызовом посмотрел на Порко. — Петушиная натура не даёт сидеть на месте? Строишь из себя бесстрашного, когда у самого душа в пятках? Брось, Йоэль, перестань распушивать хвост и включи голову. В том, что сейчас произошло с Нико, уже нет твоей вины. Ты ее достаточно искупил, покаявшись и приняв его сторону. Все остальное никому не нужное геройство, — он резко выдохнул, щёлкнув языком, и посмотрел в окно. — Нико не тот человек, который откажется от того, за кого поручился. И он не хочет, чтобы ты сам отказывался от себя, — я отвёл взгляд, обдумывая слова Йоонаса. В голове всплывали моменты ушедшего лета, когда Нико во время наших тренировок сжимался от страха и боролся с накатившей паникой, но никогда не пытался меня оттолкнуть или закрыться от меня. Иногда я чувствовал, будто он боялся, что я уйду, и цеплялся за рукав моей кожанки, пытаясь выдержать мой взгляд.       Я хотел верить, что Йоонас прав, но внутренний голос шептал обратное. Я всегда был и буду виноват в том, что с ним произошло, а у Нико просто не было выбора кому довериться. Я был и есть не самым лучшим кандидатом на роль друга, да и здесь я умудрился облажаться. Друг из меня, по итогу, вышел никакой. Так зачем ты меня пытаешься защищать, Порко? Откуда у вас обоих такая тяга к прощению?       Я толкнул дверь, выбираясь из машины, и, не дожидаясь Йоонаса, пошел к госпиталю. Порко нагнал меня у главного входа, и мы молча вошли внутрь. Первое, что бросилось в глаза — зловещая немноголюдность коридоров.       Как я помнил из своего пребывания в больнице, холл всегда был наполнен снующими туда-сюда врачами и пациентами. Меня часто бесил слышный сквозь тонкие стены топот и громкие разговоры, и я закрывал уши руками, в попытке хоть немного заглушить раздражающие звуки. Сейчас здесь было тихо, и лишь несколько фигур перемещались по длинному коридору. Атмосфера все больше напоминала кадры из фильмов ужасов, но скорее это мой мозг был не в состоянии фиксировать все, что происходило вокруг, выкидывая все ненужные элементы, включая оживленный гомон, из повествования. Мое внимание было нацелено только на одного человека в этом здании.       Я заметил маму Нико ещё издалека в самом конце холла. Она быстро меряла шагами узкое пространство между палатой и стеной напротив и то и дело проводила ладонями по лицу. Рядом на стуле сидел крепкий брюнет немного за сорок и что-то безостановочно ей шептал. Я не так представлял себе того самого Аймо. Когда я думал, каким мог быть бойфренд Агнес Моиланен, то видел высокого седеющего джентльмена за пятьдесят в дорогом костюме и идеально вычищенных ботинках. Этот мужчина тянул на преподавателя в моем колледже, читающим ежедневные лекции перед толпой засыпающих студентов.       Я остановился в паре метров и просто смотрел, как мама Нико медленно скользит по моей фигуре взглядом и на секунду останавливается на моем лице. Боковым зрением я увидел, как совсем рядом со мной затих Порко, не произнося ни слова и, видимо, давая мне шанс самому наладить контакт с Агнес. — Как Нико? — мой голос слегка дрожал, а я сам нервно теребил заусенцы на пальцах, пытаясь их содрать. Дурацкая привычка, появившаяся во время переходного периода полного стрессов и переживаний, и я уже был не в состоянии от нее избавиться, доведя при этом кожу вокруг ногтей до плачевного состояния.       Агнес на мгновение посмотрела мне прямо в глаза, а затем отвела взгляд, снова уставившись куда-то в стену. — Госпожа Моиланен, Вы меня слышите? — я попробовал ещё раз, хотя дыхание начинало сбиваться, а сердце колотиться как бешеное. Что-то случилось с Нико, и она не знает, как мне об этом сказать? Неужели все настолько серьезно? — Госпожа Моиланен, скажите нам, что с Нико.       Йоонас не выдержал и вклинился в мой монолог, пытаясь получить хоть какой-то ответ. Она повернулась к нему и сдержанно произнесла: — Нам пока почти ничего не известно. Его обнаружили ночью рядом с заброшкой. Ему очень серьезно досталось, судя по тому, что мне успел сказать его доктор. Кто-то вызвал помощь. Это все, — Она резко выдохнула и поднесла ладонь ко рту, посмотрев на Йоонаса. — Это ведь был тот парень, Мики? Это он его избил? — Йоонас закусил губу, кинув на меня быстрый взгляд, и медленно произнес: — Да, скорее всего. Это не могло быть совпадением. У Нико больше нет врагов, он потрясающий парень, — Агнес кивнула и прикрыла глаза, вытерев лоб ладонью. — Он в сознании? — я сделал маленький шаг навстречу ей, пытаясь уловить ее взгляд.       Она никак не отреагировала, обняв себя за плечи и едва заметно покачиваясь. Я растерянно переглянулся с Йоонасом, и он тихо повторил: — Он в сознании? — Нет, уже нет. Он приходил в себя, но что-то спровоцировало его, и докторам пришлось вколоть ему успокоительное. — К нему пускают посетителей? — Я немного повысил голос, желая достучаться до нее.       Когда я заходил в клинику, я ожидал от нее любой реакции: криков, обвинений, рыданий. Я не ожидал полнейшего игнора и холодности в мою сторону. Она, казалось, пропустила мой вопрос мимо ушей и повернулась к мужчине, убирая на спину свои распущенные волосы. Я повернулся к Йоонасу. Он был в такой же растерянности, цепляясь пальцами за ткань своей кофты и переводя взгляд с меня на нее. — К нему пускают посетителей? — Йоонас выглядел сбитым с толку, когда задавал этот вопрос, и я видел по его лицу, что он тоже не был готов к такой реакции. — Пока нет. Ждём, когда придет его врач, и я спрошу об этом. — Вы меня игнорируете? — я повысил голос, чувствуя, как раздражение в куче с тревогой начинает брать верх. — Считаете меня виновным в случившемся?       Йоонас резко дернулся вперёд, желая что-то сказать, но я поднял руку, останавливая его. Агнес впилась в меня цепким, суровым взглядом и холодно произнесла: — А ты себя не считаешь? — Каждый день своей жизни, — мой голос потерял резкие нотки, и я почти прошептал эти слова, с трудом выдерживая ее взгляд. — Мало считаешь. — Госпожа Моиланен, Йоэль уже… — Помолчи, Йоонас.       Она резко выдохнула, уже не скрывая свое раздражение. — Хочешь поговорить об этом? Что ж, давай поговорим. Когда Нико впервые рассказал мне, что с ним произошло на самом деле, и что ты был к этому причастен, я была глубоко возмущена, как он может продолжать с тобой общаться. Но, немного успокоившись и серьезнее поговорив с сыном, я поняла, что, как ни странно, общение с тобой пошло ему на пользу. Он перестал часами просиживать в своей комнате, у него появились друзья, и он получил возможность найти применение своему музыкальному таланту. Он меня убедил, что прошлое осталось в прошлом, и я, признаться, позволила себе поверить, что так и есть. Что раз ты на его стороне, то, возможно, та банда оставит его в покое. И тут я получаю звонок из больницы, что моего сына нашли ночью избитым возле какой-то помойки совершенно одного, — ее голос сорвался, и она всхлипнула, вытерев кончик носа пальцами. — Ты обещал ему. Он сам мне сказал, — ее голос дрожал, и я слышал в нем отголоски подступающих слез, но она пока не намерена была сдаваться и все также с укором смотрела на меня. — Ты ему не помог. Как он оказался там один? Почему никого из вас не было с ним рядом? Это ведь все завертелось из-за тебя, — она перешла на крик, прикрыв рот рукой и уже не контролируя себя. С одной стороны, я знал, что она права. Прекрасно понимал, что все ее упрёки летят по нужному адресу: я не досмотрел, пустил все на самотёк, вообще стал причиной всего.       Я должен был сейчас молчать и принимать ее упреки, опустив глаза в пол, но гадкий внутренний голос напоминал о словах Йоонаса. Они крутились в моей голове, как назойливые насекомые, гудели и шипели, что он прав. Я был виноват, и это неоспоримо, но разве она нет? Она сняла с себя всю вину, переложив ее на мои плечи, и пытается, унизив меня, доказать, какая она замечательная мать? Где все время была она? Закрывала на все глаза, предпочитала не замечать? Я чувствовал, как внутри поднимается гнев. На себя, на нее, на ублюдка Мики и всю долбанутую ситуацию, в которой мы оказались. Мозг обрывками фиксировал происходящее, и я с трудом уловил, как тот самый Аймо поднялся с места и теперь что-то шептал Агнес, придерживая ее за плечи. Она пыталась скинуть его руки, но одновременно жалась к нему, словно в поисках защиты и утешения. Почему-то этот факт конкретно выбил меня из себя, стал решающим на моем личном распутье — закрыть рот и признать ее правоту или высказаться, не думая о последствиях. — А где были Вы все то время, что Нико приползал домой избитый? — Она резко повернулась ко мне, отнимая руки от лица и недоверчиво глядя мне в глаза, приоткрыв рот. В коридоре повисла абсолютная тишина. Я слышал, как позади прерывисто вздыхает Йоонас. — Что, прости? — Агнес, наконец, пришла в себя, и тон ее голоса выдавал еле сдерживаемый гнев. — Вам было все равно, в каком он приходит состоянии? Вы никогда не замечали синяки и порезы на его теле? Садились ужинать, как ни в чем ни бывало, с улыбкой рассказывая ему о новых заказах, и не обращали внимания на его яркую раскраску и изменившееся поведение?       Я почувствовал, как Йоонас сзади схватил меня за рукав и с силой сжал мой локоть, заставляя успокоиться, но меня уже было не остановить. — Променяли сына на любовь всей своей жизни? Решили, что он теперь взрослый и может справиться и сам? Да что ж Вы за мать?       Мою щеку обожгло яркой болью, когда Агнес замахнулась и влепила мне пощечину. На секунду я подумал, что сейчас она плюнет мне в лицо или нападет на меня, желая выцарапать мне глаза. Я с трудом воспринимал, как орет Аймо, пытаясь оттащить ее от меня, а она бьётся в его руках, желая закончить начатое.       На меня будто резко вылили ушат холодной воды. Я тупо стоял посреди коридора, не в силах пошевелиться, и мой мозг отказывался соображать, что, к хренам, это только что было.       Зачем я наговорил ей эти гадости? Хотел уколоть и сделать больно? Заставить кого-то чувствовать ту же вину, что чувствовал сам? Устал обвинять себя и решил, что лучшая защита — нападение? — Как ты смеешь распускать свой поганый язык? Мой сын поверил в тебя, а ты просто вытер о его доверие ноги, — реальность начала возвращаться обратно, я слышал, как кричит госпожа Моиланен, а эхо разносит ее слова по всему коридору, отбиваясь от стен больницы. — Ещё и хватает наглости осуждать меня. Тебе пока меня не понять. Когда у тебя будут собственные дети, может быть, ты прочувствуешь, как это. Хотя, сомневаюсь, что ты вообще способен на любовь и сострадание. С тобой ведь так никогда не поступали. Не терроризировали и не избивали ради забавы. Как ты вообще можешь теперь открывать рот о том, что не знаешь, — она замолчала, яростно выплюнув эти слова мне в лицо, и теперь тяжело дышала, сдувая с лица пряди волос и поправляя свой костюм.       Я молча смотрел на нее, не веря в то, что смог довести эту женщину до такого состояния. Сбоку что-то говорил Йоонас, размахивая руками и то и дело повышая голос, но я уже его не слышал. Мне стало мерзко от себя самого. Я уже триста раз пожалел, что пошел на поводу у своего тошнотворного второго «я», и сейчас стоял опустошенный и сбитый с толку, словно этот внутренний червь, высосав мой гнев и агрессию досуха, впал в спячку, радостно переваривая пищу. Я будто очнулся от страшного транса, и теперь с ужасом вспоминал, что я только что наговорил.       Мир словно разделился на две половины, и в этой, наполненной возбуждёнными голосами, мне места не было.       Еле обретя контроль над ногами, я медленно попятился назад. Моего позорного отступления, казалось, никто не заметил. Все были увлечены ярко раздувающимся пламенем спора, и на причину уже никто не обращал внимания.       Браво, Йоэль, тебе удалось столкнуть между собой никак не втянутых в твой внутренний конфликт людей, и сейчас ты просто сбегаешь.       Я развернулся и, еле перебирая ногами, побежал. Прочь. Прочь из этой больницы, прочь из этой реальности. Вот так, Хокка. Оставь остальных снова копаться в дерьме, которое ты заварил.       Я слышал, как мне в спину кричит Йоонас, зовя меня по имени, но я не мог остановиться.       Я бежал, не разбирая дороги. Помню, как толкнул дверь и вылетел на улицу, чувствуя, как осенний ветер обдувает мое лицо. Периодически я врезался в прохожих и несся дальше, даже не извиняясь и не тормозя. До меня доносились ругательства вслед, но я почти ничего не слышал и не соображал. Как я мог? Кто дёрнул меня за язык? Так захотелось поверить в свою мнимую невиновность? Так хотелось думать, что Йоонас прав? Я перешёл на шаг, хватаясь за бок, и, прерывисто дыша, оглянулся по сторонам. Сначала я не мог понять, где именно нахожусь, но, спустя мгновение, узнал давно заброшенную часть центрального парка. Было удивительно, как мне удалось проделать такой огромный путь, почти не заметив этого. Сейчас эта местность заросла травой и покрылась пылью времени, покинутая посетителями. Заржавевшие карусели бездушно застыли на месте и не подавали признаков жизни, освещенные ярким полуденным солнцем, пробивающимся сквозь кроны высоких деревьев. Вокруг не было ни души, и в темное время суток эта территория, должно быть, напоминала кадр из фильма ужасов. Одинокие, молчаливые аттракционы, шепот деревьев и скрип многолетних качелей, так яростно выбивающийся из ночной тишины.       Я медленно добрел до одной из детских каруселей и опустился на облупленные сидение. Качели тихонько скрипнули и двинулись под моим весом. А может, они так пытались общаться, радуясь хоть одному почтившего их визитом человеку?       Я прикрыл глаза, прислушиваясь к звукам вокруг: щебетанию птиц, стрекоту насекомых и пению кукушки. Наверное, можно было бы у нее спросить, сколько мне осталось, но я не хотел задавать этот вопрос. Хоть где-то в моей жизни было все просто — либо меня убьет Мики, и тогда спрашивать нет смысла, либо мы выживем, и я доживу до старости и помру от перегруза системы и удара током на сцене. По другому я отсюда уходить не хотел.       Я был мелким, когда родители приводили нас с сестрой сюда по выходным. Я с нетерпением ждал субботы, и утром просыпался раньше всех, нарочно создавая шум и грохот, чтобы поднять остальных. На входе нам с сестрой всегда покупали сладкую вату и клубничное мороженое, и мне нравилось, что в те моменты мы были одним целым: родители счастливо улыбались и фотографировали нас, махая нам рукой, пока мы летели вкруговую на детской карусели, держась за уши выкрашенного в голубой цвет зайца. Все казалось так просто, и самой большой проблемой было скрыть двойку в дневнике от матери.       Я не хотел взрослеть. Я ощущал это так явно, сидя сейчас здесь один и забытый всеми, словно эти старые качели. Хотел исчезнуть в высокой траве и слиться со стволами деревьев, застыть навеки в этом моменте.       Я помню, как приходил в этот парк после того, как на меня в школе открыли травлю. Когда меня избили впервые, я просто дополз сюда и упал на первую попавшуюся скамейку, согнувшись пополам и рвано дыша. Птицы также щебетали, и рядом пробегали счастливые ребятишки, на ходу поедая сладкую вату и радуясь тому, как прекрасна жизнь. Я смотрел на них, и тогда, помню, впервые осознал, насколько быстротечно время. Теперь уже они, а не я, бегали по шумным дорожкам парка, не обремененные заботами и в абсолютном неведении того, что готовило им будущее. Я тихо плакал тогда, согнувшись на холодной лавке, и ненавидел всех этих улыбающихся малышей. Они ещё не познали того, что перенес я, могли наслаждаться яркими беззаботным моментами, и я думал, что возможно, однажды они превратятся в таких же жестоких подростков, которые в погоне за удовлетворением своих безумных и радостных эмоций будут способны выжать другого человека досуха, забрать его надежду, чтобы надеяться самим. Я не понимал, почему именно я. Задавал себе этот вопрос сотни раз, кутаясь в холодную куртку, и столько же раз думал об этом после, пряча синяки за волосами и широкими свитерами. Что я сделал не так? Почему выбрали именно меня? Я искал ответ и не находил, ругал мир за несправедливость и его жестокое ко мне отношение. Я рылся в себе, пытаясь найти причину, но, в конце-концов, пришел к мысли, что ее просто не было. Причины не было. Была просто толпа малолетних ублюдков и я, тщетно старающийся дать сдачи. Когда Нико меня спросил, почему именно он, я ответил ему и себе так же, как и годы назад — причины не было. Просто не повезло, так легла карта, но сейчас передо мной словно открылась таинственная завеса, и прожекторы осветили правду слишком ярко. Я был виноват в травле Нико, но всегда воспринимал это как ужасное стечение обстоятельств. Я просто был слишком пьян, вовремя не смог закрыть рот, а он так неудачно оказался рядом. Но жуткая реальность была в том, что я мстил всем своим обидчикам в лице беспомощного Нико. Радовался от осознания того, что в кои-то веки могу дать отпор и чувствую себя на вершине. Получал удовольствие от боли в его глазах и сквозь пелену мутного опьянения мне казалось, что я вижу их глаза. Всех тех, кто вымещал на мне свою горечь от таких же бездушных издевательств. Мы все были слабы и испуганы. Поколения травмированных детей, пытающихся самоутвердиться за счёт других. Сотни испорченных жизней, и лишь единицы таких, как Нико, способных противостоять этой отраве и разорвать порочный круг.       Я оттолкнулся от земли и сделал несколько шагов, наклонившись вперёд. Карусель скрипнула и сдвинулась с места, издавая протяжный стон с каждым моим движением. Я не знал, что бывают такие люди, как Нико. Равнял всех по себе, не думал, что может быть иначе. Я ставил крест на себе и тянул за собой в бездну всех, кого мог. Я думал, что все бояться пропасти так же, как и я. Я и мысли не мог допустить, что кого-то пропасть боится больше.       Темнело. Я не сразу заметил, что солнце потихоньку скрылось за горизонт, и теперь вокруг меня под жуткий скрип и треск качелей пляшут темные силуэты. Нужно было выбираться отсюда, но я не знал, куда мне идти. Часов у меня так и не было, но по мраку, опускающемуся на город, стало ясно, что время для посещений в больнице давно прошло. Я сегодня снова повел себя, как дебил. Дал волю неуместным эмоциям и испортил все, что мог. Дорога к Нико мне, наверняка, была закрыта. Я упустил шанс увидеть его, поддался неправильным и ненужным чувствам, и чего я добился? Ненависти со стороны Агнес и больше ничего. Захочет ли Нико теперь меня видеть, когда ему расскажут о позорной сцене в коридоре? Или выгонит меня к херам и будет прав? Сколько бы он меня не защищал, я не имел права открывать рот на его мать. Тем более, обвинять ее в таких вещах, когда сам Нико был на ее стороне.       Я медленно встал, отряхнул джинсы и пошел прочь из парка. На душе скреблись кошки, а во рту был мерзкий привкус. Словно те гадкие слова протухли и сгнили, издавая терпкое зловоние. Наверное, это был привкус вины.       Ехать на автобусе не хотелось, да и смысла в этом не было. Вряд ли Мики высунет нос после вчерашнего, скорее забьется в нору поглубже, как ебаный крот и перестанет подавать признаки жизни.       Я брёл по еле освещённым улицам, автоматически переставляя ноги и не смотря по сторонам. Пожалуй, это был первый раз с начала охоты на нас, когда я совсем не переживал, что меня в любой момент могут схватить. Я ведь даже не узнал, как Нико. Если он в больнице, то на этот раз дело зашло слишком далеко. Он ведь даже не в сознании, значит простыми синяками дело не ограничилось. А я просто сбежал, обиженный на справедливые слова. Ты герой, Хокка.       Я не понял, как оказался у своего дома. В окнах ярко горел свет, а на крыльце застыла до боли знакомая фигура. Я остановился, не зная, стоит ли подходить ближе, но меня уже заметили, так что глупо было сбегать. Тем более, все равно попасть в дом, минуя Порко, не вышло бы. — Ты головой когда-нибудь думаешь, Хокка, или только хрень на эмоциях орать умеешь?       Он затушил сигарету о крыльцо и посмотрел мне в глаза. — Ты слишком много куришь, — я указал взглядом на потухшую сигарету и упал рядом с Йоонасом на одну из ступенек. — С тобой скоро ещё и сопьюсь. Небось на своих двоих сегодня везде скакал. А к вечеру домой припёрся, как побитый пёс? — он уставился перед собой, покусывая губы. — Наподдать бы тебе, да сил нет.       Я молчал, опустив глаза в пол, и ковырял ботинком ступеньку. — Ты не представляешь, как я сегодня за тебя пересрал, — голос Порко стал совсем тихим, и я слышал в нем плохо скрываемое беспокойство. — Связи с тобой нет. Этот ублюдок на свободе…- он потер ладонью лоб и потянулся за следующей сигаретой. — Твои родители не знали, где ты, я ничего им не рассказал. Не хотел пугать. Надеялся, что рано или поздно ты нарисуешься. Что нам всем ещё остаётся, кроме надежды, верно? — он невесело хмыкнул и затянулся. — Как Нико? — тихо спросил я. Мне было одновременно страшно и необходимо услышать ответ. — Если бы ты не закатил истерику и не сбежал, то не задавал бы сейчас этот вопрос, — резко ответил Порко.       Я вздохнул, будто меня снова ударили. Прав. Он опять несомненно был прав. — Прости, — Йоонас тяжело выдохнул и затянулся вновь. — День сегодня был тяжёлый. Доктор сказал «жить будет». Хотя ему здорово досталось: сотрясение мозга, перелом ребер и многочисленные ушибы. Он выкарабкается. Не в первый ведь раз. — Ты его видел? — я перевел взгляд на Йоонаса, в ожидании ответа. Он смотрел перед собой, выдыхая дым в ночной воздух. — Нет. К нему ещё не пускают. Он передал матери записку. Не знаю, что там было. Мне не докладывали. — Как он оказался на улице? — Йоонас выкинул окурок и кинул печальный взгляд на пачку, оставляя ее лежать на ступеньках. — Не знаю. Его мама вчера собиралась вновь уезжать по работе. Он весь вечер должен бы быть дома, — я наклонил голову, запуская пальцы в волосы. — Нико бы не вышел ночью один. Он бы не нарушил наш уговор… Что-то произошло, — я потянулся к пачке Порко и вытянул из нее сигарету, неуклюже закуривая. Мысли бились друг о друга, не давая покоя и устраивая в голове дикую суматоху. — Может быть, он ему что-то сказал? Чем-то угрожал?       Я стряхнул пепел с сигареты, задумавшись. Но чем Мики мог ему угрожать? Мы все сидели по домам, и Нико знал об этом. Может, обещал расправиться с его мамой? — Порко забрал у меня сигарету, затягиваясь. — Это я во всём виноват, — мой голос сорвался, и я захрипел, закашлявшись. — Я должен был позвонить, должен был удостовериться, что он в порядке. Я ничего не сделал. Понадеялся на авось. Раньше ведь все было нормально, — я замолчал, чувствуя, как Йоонас сжал мою руку. — Ты не виноват. Здесь никто не виноват кроме этого отбитого ублюдка. Я ведь тоже позволил всему плыть по течению. Не проверил, все ли у вас хорошо.       Он добил сигарету, смахнув ее и предыдущие окурки куда-то в темноту. — Мы просто расслабились. Забыли за два месяца спокойной жизни каким психом является этот упырь. Мы крупно налажали, Йоэль, но это не наша вина, что мы позволили себе притвориться, будто живём жизнью нормальных людей, а не жизнью Бена Ричардса.       Он перевел на меня взгляд и серьезно добавил: — Это был последний раз, когда он совершил такое. Мы больше никогда не дадим подобному произойти, — я смотрел на него, не зная, что сказать. Хотелось верить, что все будет хорошо, мы со всем справимся, но мелкий назойливый червяк возился где-то глубоко внутри, не давая покоя. — Не стоило мне сегодня затевать этот цирк в больнице, — я опустил голову, переводя тему. Думать о Мики сейчас решительно не хотелось. — Да уж, — Порко невесело хмыкнул. — Не скажу, что именно такой диалог я подразумевал, когда говорил тебе постоять за себя, но это было неожиданно. — Что там происходило после моего ухода? — Агнес слила на меня все свое раздражение, а потом пришел доктор. — Я не хотел, чтобы так вышло. Просто подумал о твоих словах и решил действовать. А потом уже не смог остановиться. — Вам обоим нужно время, — Йоонас вцепился руками в край ступеньки и тяжело вздохнул. — Я не думаю, что она теперь сдвинет с пьедестала Мики и вручит тебе медаль с надписью " Враг номер один». Вы на эмоциях наговорили друг другу гадостей, и, если честно, я ожидал подобное. Стресс не даёт мыслить здраво. — Я все равно не должен был говорить ей эти слова.       Я опустил голову, прячась за отросшей челкой. Йоонас цокнул языком и тихо произнес: — Часть из того, что ты сказал, было справедливо.       Я недоверчиво посмотрел на него, но он не глянул на меня в ответ. Лишь разглядывал что-то в темноте перед собой, кусая губы. — Я и сам задавался этим вопросом. Неужели она не видела, каким приходил Нико? Но чужая семья — это чужая семья. Мы никогда не узнаем, что и как там у них происходило. Но я думаю, завелась она сегодня как раз потому, что твои слова были правдой. Болючей и бьющей наотмашь, но правдой.       Он замолчал, переводя дыхание, а затем продолжил: — Она тоже была не права…       Он повернул голову, встречаясь со мной взглядом. Мне не нужно было слышать окончание этой фразы, чтобы понять, что он имел ввиду. В его глазах я видел того загнанного подростка, неподвижно лежащего у ступеней на школьном дворе. Я знал, что эта картинка никогда его не покидает. Она свила гнездо в одном из темных переулков его сознания и отказывается покидать его, следуя за ним, куда бы он ни пошел. — Вам просто нужно спокойно всё обговорить. Все будет нормально, вот увидишь, — я кивнул, и Йоонас встал со своего места, похлопав меня по плечу. — Мы с парнями завтра собираемся к Нико. Ты с нами? — Я неуверенно махнул головой, подумав, что Агнес вряд ли будет рада моему появлению. Я знал, что когда-нибудь придется последовать совету Йоонаса и обсудить с ней все, не срываясь на взаимные оскорбления, но сейчас явно ни я, ни она не были к этому готовы.       Порко вытащил из кармана телефон и снял блокировку. В глаза тут же ударил яркий свет, и я прищурился. — Я завтра утром завезу тебе зарядку, а сейчас никуда не высовывайся. Время позднее. Не хватало только тебя ещё в больнице проведывать. Второй раз к тебе уж точно никто не придет. — Нико придет. Ему даже идти не надо будет, — Порко скривился и пнул меня по колену, засвечивая мне экраном в глаза. — Ещё одно слово, и я попрошу твоих родителей посадить тебя под домашний арест. Будешь в чате остроумием брызгать. — Все, молчу.       Я усмехнулся, и Йоонас сделал пару шагов вперёд, набрасывая на голову капюшон. Я открыл было рот, чтобы спросить, как он сам собирается в такое время добраться домой, но увидел в нескольких метрах его припаркованную машину. Странно, что я не заметил ее раньше. Я все так же сидел на крыльце, наблюдая, как Порко достает ключ зажигания и садится в авто, захлопывая дверь. Идти в дом не хотелось.       Машина Йоонаса уже давно скрылась за поворотом, а я продолжал сидеть без движения, думая о произошедшем и вдыхая прохладный ночной воздух.