"Чтобы не видеть в человеке тьму, направь свет лампы ему в лицо!"
- Оди.
До вечера мне нужно было занять себя, хижина отлично прогрета, огонь спал, и, чтобы осветить территорию, мне пришлось достать керосиновую лампу ич заправив её с небольшой канистры, зажечь фитиль. Теперь свет не только проникал через потолок, но и внизу, на уровне глаз, сверкало маленькое солнце, даруя нам обоим лучи жёлтого карлика. В моей голове щёлкнула мысль, что мы две планеты, Ева - Венера, горячая и маленькая, а я же Марс, большой и бездушно прохладный. Она всё так же жалась к стене, обнимая одеяло, которое я ей дал, рядом валялась пустая кружка, она избегала моего взгляда. А я же решил, что будет, когда стемнеет на улице. Я считаю, не стоит такое творить при свете дня. Вдруг высшие силы смотрят только при свете солнца? После приготовления еды, мы молча позавтракали и пообедали одним и тем же, овсяная каша на воде, замороженные овощи, которые без труда в воде размякли и стали прекрасным украшением нашей скудной, но полезной каши. Ева О'Саливан не ела морковь, поэтому я предусмотрительно сменил оранжевого солдата ей на зелёного, пусть поест немного брокколи. Собеседник из неё вышел никудышный, может её удивила моя смена настроения? - Ты всё-таки меня не узнаешь, Ева? - Совсем... На этом диалог был исчерпан, лишь позже, после еды, она протянула руку с поломанными вставными гелевыми ногтями в мою сторону и вызволила у меня сигарету. Мне было не жаль, дешёвые и терпкие, вонючие для некурящих "Дейко", сигареты без модных фильтров, которые продавались в каждой заправке от восточного Лос-Анжелеса до западных берегов Нью-Йорка. Меня научил курить отец, да, точнее его примеру я вцепился в эту его сторону и стал дымить пять лет назад, вторую его привычку - пить крепкие напитки, я так и не впитал. Да, выпивал временами, но мне данный процесс казался расточительством по отношению к заработанным деньгам. После смерти отца я перешёл от своих любимых коричневых сигарет с фильтром под названием "Кей" на эти, он любил их, и мне пришлось курить такое, как дань памяти отцу. Странные отношения... Выйдя на улицу с сигаретой в зубах, я присел на лежачее возле входа упавшее дерево, штаны сразу намокли, по сигарете застучали капли дождя, точными пападаниями заставляя бумагу и табак намокать. По торсу заметно пробежал холодок, и я слегка сжался, взбодрился. Наконец я проснулся полностью, мысли пришли в порядок, все действия построились в логическую цыпочку, солнце клонилось к закату. День теперь длился меньше, чем ночь. Тучи, так же нависая над лесом, трясли с себя лишнюю влагу, земля налипла комьями на моих ботинках, шнурки погрязли. Как погряз и я в греховности своих действий за эти два дня. Я и раньше грешил, святым меня не назовёт даже слепой, учуяв то тёмное, что пожирает меня изнутри. То желание, которое вьёт из меня верёвки, которое, будто щупальца осьминога, обвило моё девственное сердце и укрыло его от тепла солнца. Так я проживал день за днём на протяжении последних лет. Мне понадобились годы, чтобы принять себя таким, какой я есть сейчас, - тем отрешенныи от человечества индивидом с социофобией и нежеланием осознавать себя частью сообщества людского. Но теперь я сделал то, о чем думал и мечтал. Хотя мечты обычно и остаются мечтами, а то что сделал я, скорее можно назвать целью, чем мечтой. Осмотрев хижину, я достал из сумки свечи, толстые восковые свечи, и начал раскладывать их вокруг ложа на котором я спал, Ева О'Саливан смотрела на мои действия, и её взгляд был непонимающим, с каплей страха. Подготовка свечей и подкладка чистого пледа на лежак заняли не больше получаса. Посмотрев на кусок неба, который смотрел на нас с отверстия на потолке, я понимал что ещё пара часов и на улице окончательно станет темно. Выйдя на улицу, я подхватил чистый котёл, который я помыл после приготовления еды. Отошёл за хижину, где медленно извергалась вода из-под раскидистого куста. Чистая вода была ледяной, но я набрал котёл до краёв, затем вернулся в хижину и повесил посуду на триногу. Плотно прикрыл дверь, повесил замок и начал снимать с себя свитер, откинул его в угол, стянул с себя брюки, оставшись совершенно голым. Вода в котле покрылась лёгким паром, мелкие пузыри со дна медленно поднимались к поверхности. Я же, наклонив голову вправо и влево, хрустнул шеей. Достал из плотно закрытой сумки пакетик с бритвой, бумажными полотенцами, гель для бритья и жидкое мыло. Найдя рядом с очагом деревянную миску, я набрал в неё кипящей воды, окунул туда одноразовый станок и, откупорив баночку геля, нанёс на лицо тонким слоем. Щеки и подбородок окрасились в голубоватый оттенок, после чего я медленно, смотря в маленькое круглое зеркало, обрил свои щеки с усердием, кожа покрылась охлаждающим чувством чистоты. Затем вытерся сухими салфетками и, достав мыло, начал намыливать свое тело ароматным дезинфицирующим мылом, умывшись, вытерев важным полотенцем пропитавшее меня мыло, я осмотрел наполовину опустеший котелок и, немного пожав плечами, я взял его с собой и пододвинулся к девушке. Ева, молча обнявшись с одеялом, сидела в углу, справа было ведро, пальцы ног с накрашенными ногтями цвета лазурного моря еле показывались из-под одеяла. Я схватил край одеяла и потянул на себя, девчонка, даже не пытавшись схватить одеяло, которое стянулось, оголяя её тело, прикрыла руками небольшую грудь. Грудь мелко то поднималась, то опускалось, её дыхание было прерывистым, губы потерявшие утреннюю синюшность, были искусаны. Она молча смотрела, когда я начал намыливать ей ступни, прошёл пальцами между её пальцев, полез выше, нанося мыло до бёдер и выше. Раздвинул ей ноги, нанеся мыло между ног, она сжалась, взгляд был устремлен поверх моей головы, дыхание прервалось, она в испуге задержала дыхание. Намылив ей живот, руки и грудь, шею, плечи и весь торс, я достал стерильное полотенце и, обмокнув его в ещё горячем котле, вытер её полностью. В хижине был запах напряжения и цитрусовый аромат мыла. После процедур девушка юркнула снова под одеяло и с головой погрузилась в него, я же, окончательно убедившись, что снаружи настал глубокий вечер, достал моток широкой верёвки странного болотного цвета, зажёг свечи, угли в очаге отдавали цветами ада, который описывают в религиозных книгах. Освещение стало более интимным, когда я погасил керосиновую лампу, тени на стенах, покрытых коврами, зловещим танцем кружили вокруг. Я подошёл к девушке и, снова стянув с неё одеяло, начал наматывать на свободную от ремня ногу узел, затем обвел вокруг бёдер, крепко сжав их друг-другу, руки связал ей за спину, она лишь сглатывала и молчала, поняв, что мой ритуал лучше не нарушать. Сняв ремень с её ноги, который приковывал её к полу, поднял её лёгкое тело и отнёс на свой лежак. Её тело покрылось блестящей испариной, глаза были прикрыты, грудь резко колыхалась при дыхании. Соски торчали возбужденно, она лежала на боку, спиной к очагу, её тонкие пальцы были сжаты в кулак. Я опустился позади её сначала на одно колено, затем на второе, будто решил помолиться пред алтарем. Мои пальцы легли ей на бедро, затем, схватив второй рукой верёвку, сжимающую её запястья, я приподнял тело и развернул так, что она уперлась лицом и грудью в широкую подушку, её волосы раскидало, обнажая шею, дрожащие плечи, она тихо плакала. Я же, держа её за бедра, ощутил безумное упоение своей возбужденностью, начал дышать глубже, руки сильнее сжали кожу жертвы. Я почувствовал, как мой член налился силой, сердце стало биться чаще, мысли путались и взгляд затуманивался. Одну руку оставив на ней, свободной я взял за основание свой член и прижал его к её лону, почувствовал, как девушка горит, то ли от возбуждения, то ли от смущения. Мне было не важно, я, напрягшись, резким толчком вошёл в неё. Перехватило дыхание, я будто вошёл в горящий огонь, меня прошибло потом, перестав себя контролировать, я начал быстро толкаться в ней, слыша лишь её редкие вскрики в подушку. От того, что она сжималась, я застонал, мои пальцы вцепились в неё, ногти впились в её кожу. Её тело будто блестело, огоньки свечей будто тряслись в изнемождении, я, стараясь полностью слиться с ней, давил на неё сзади, накрыв всем телом, животом упершись ей в связанные руки, почувствовал как острые её ногти оцарапали меня. Я не замечал её крика в подушку, тихого утробного воя, который наполнил хижину, не помню сколько прошло времени, я будто пытался втоптать её в ложе, быстрыми точками давил на неё сзади. Из моей пересушенной гортани срывался рык удовольствия и звериной злобы на свою жертву. Кончил я внезапно, когда был в ней, у меня не было ни времени, ни желания выводить из неё себя. Я продолжал снова и снова погружать в неё свой член, пока я что-то чувствовал, затем всё закончилось, я откинулся от её тела. Упал на спину позади её, и только теперь слышал её вой сквозь подушку, она продолжала двигать телом в тот такт, когда мы были слиты воедино, а затем она без чувств, замолкнув совсем, повалилась на бок. Я долгие минуты приводил мысли в порядок, смотрел в пламя одной из свечей и лишь хватал воздух ртом, сердце не хотело успокаиваться, но, встав на колени и уперевшись одной рукой в дощатый пол, я, обессилев, свободной рукой тянул её тело за ступню в её угол. Не знаю, сколько прошло времени, но, пройдя весь маршрут, я, трясущимися пальцами плотно приковав её ремнем к полу, развязал верёвки и так же пополз обратно, сил не осталось даже потушить свечи. Девушка лежала на животе без чувств, а я, дотянув себя до своего ложа, рухнул, как подкошенный. Почувствовал, что полотно подо мной мокрое, но, не обращая внимание, я забылся во тьме сна.