Давид III - Великий король (3ч)

Следующим днем, была дана вассальная присяга короля королю и закатан новый пир, который длился аж до следующего утра. Пили и ели все, точно также как веселились и смеялись. Нелегко пришлось только слугам, но и их мало кто за людей принимал. Когда гости уехали, что случилось через несколько дней, Давиду взбрело сходить на речку, благо погода позволяла. Несмотря на то, что близился конец сентября, на улице было тепло. Сияло солнце, цвел вереск и летали комары. Отправиться на пикник король решил всей семьей, да в свое самое любимое место. Была середина дня, когда все прибыли на пологий берег, заросший травой и затененный деревьями. Королевская семья быстро примостилась на одеялах с подушками и начала беседовать, периодически беря что-то со столиков вблизи своих мест. Антон прищурился, посмотрев на зеленую крону над головой, сквозь которую пробивался яркий солнечный свет, падающий прямо на его лицо. Рядом сидела Даниэла, прикрываясь от солнца белым зонтиком. - Вам нравится такая погода? – сухо, с кислым подтекстом спросил принц свою супругу. - Если бы не солнце, - вздохнула та. – Но чем вам погода не нравится? Последние теплые деньки. Тот холодно взглянул на отца, что вновь забавлялся с Людовиком, весело щекоча его. - Ваше величество, я хотел бы узнать где сейчас находится моя мачеха. Я ее со своей свадьбы не видел. - Она сейчас в замке, на берегу Скалистого залива, - позитивно ответил Филипп, наблюдая за той игрой. - Она больна? Я не слышу от нее никаких вестей. - Она… - неловко задумался блондин. – А зачем тебе? – взглянул на старшего. – Почему ты интересуешься? - Хочу знать, что она ничего не натворит, вдали от королевской семьи. Хватит нам прошлых ее проступков. - Не беспокойся, - взглянул на того король, роняя на себя младшего сына в объятиях. – Королева там живет под семью замками. Никого к ней не пустят без моего разрешения. - Неужто вы одумались и все-таки решили ее наказать? – выдал на того Антон. - Там другая причина, но будь уверен – за время ее пребывания в том замке, она ничего дурного не сотворит. - Буду очень на это надеяться. Людовик повалил отца на одеяла, породив этим смех у всех, кроме его старшего брата, что лишь холодно смотрел, наблюдая за происходящим. Давид повалил с собой и ребенка: - Ух какой озорной мальчишка! – схватил его щеки и посмотрел в глаза. – Румяный, как персик в июле! – потрепал. – Красавец! – разворошил его волосы. – Кра-са-вец! – чмокнул в лоб. - Невинная юность! – воскликнул Филипп, отпивая из бокала. – Ангельская! Хаха! - Людовик и впрямь ангелочек! – подтвердил король, любуясь его ребяческой улыбкой. – Но что-то от дьяволенка в тебе точно есть! – вновь поцеловал лоб и отпустил. Мальчик весело обошел короля на четвереньках и, когда тот поднялся дабы сесть, напал на него словно дикий тигр, позабавив этим всех присутствующих. - Ррааррр… - укусил отца в шею. - Умираю! – весело корчился Давид. – Ой умираю! Не видеть мне больше этого света! Ах! Ах! Угасаю на глазах! – упал на одеяло и прикинулся мертвым, вывалив язык. - Актер! Актер! – рукоплескал Филипп. Людовик же начал его тормошить, побуждая к «воскрешению»: - Нет! Ты не умрешь! Ты будешь жить! – припал к его губам своими и вдохнул в родича жизнь. - Я жив! – спохватился тот, энергично поднимаясь. – Жив! Мое солнце возродило меня! – обратился к ребенку. – Мое горячее солнце! – потрепал его за волосы и крепко обнял, обратив внимание на юношеский румянец. – И красное! И сияющее! – искренне улыбнулся его глазам. Даниэла посмеялась, немного похлопав этой игре. Взглянула на мужа, ожидая увидеть его сдержанную улыбку, как обнаружила один лишь кусок льда, изображающий его лицо. - Антон! – весело толкнула его. – Не будьте таким серьезным! Иногда подурачиться не стыдно! Отец уронил младшего к себе на ноги, начав безжалостно его щекотать. Первенец кивнул на это: - Вот привыкнет Людовик к мужским коленям и что вы тогда скажите? – выпил, в то время как остальные посмотрели на него, сбросив улыбки. – Людовик уже взрослый, чтобы играть с ним подобным образом. - Антон! – недоумевая воскликнул Филипп. – Что с тобой не так? Король прижал любимого сына к себе, начав ласкать пальцами его мочку. - А что не так с вами? – посмотрел тот на отца. - Антон, - строго обратился монарх, - иди прогуляйся. Сын нахмурился, в чем легко можно было заметить негодование. Встал, сжимая кулаки и челюсть, и удалился. Уже отходя на полянку, он мог услышать непринужденный голос Людовика: - Да он просто завидует. Он доверху заполнен одной только завистью, - показал язык ему в спину. Даниэла чуть озаботилась этой речи. Обернулась на супруга. - Да какая зависть? – усмехнулся Филипп. – Он просто слишком правильный. Не переживайте, - махнул принцессе. – Погуляет и успокоится. У него просто лучший друг – священник. От него Антон и понабирался этой «правильности», - вновь усмехнулся и отпил из бокала. - Вот бы тебе этой «правильности» поднабраться, - взглянул на того отец. - А что со мной не так? – улыбнулся. - Слишком много похоти. Приструнил бы ты себя. «И так всегда, - с обидой думал Антон, слыша каждое из их слов. – Людовика, что бы он не делал, тут же прощают, Филиппа только просят измениться, а мне все подзатыльники и розги. Чем я хуже-то?» - отвернулся и угрюмым шагом ушел в сторону. Вернулся молодой человек не менее чем через полчаса. На лице его красовалась обычная холодность, а в руке – ветка цветущей хризантемы. Подойдя к супруге, он тут же отдал ей цветок, безэмоционально заявив, что она должна любить такие вещи как ароматные бутоны цветов. Даниэла даже улыбнулась, тем самым благодаря за милый подарок, однако один из цветков на ветке она все же оторвала: - А то как покойнице дарите, - улыбнулась. Антон уже сидел рядом и мог лишь смотреть на то, как один бутончик летит в неспокойную воду, где плескались его братья с отцом. Отвел взгляд, дабы не видеть что с этим цветком станется, ведь была велика вероятность, что в конце концов бутон окажется в руках младшего, которому он ничего и никогда дарить не хотел. Филипп весело позвал старшего к ним, махнув рукой: - Хей! Вода отличная! Иди к нам! - Хотите поплавать? – любезно обратилась Даниэла к Антону, придерживая зонтик на плече. - Нет, - твердо и угрюмо выдал тот. – А вы не хотите поплавать? – посмотрел на нее с каким-то издевательством в голосе. - Вы опять злой, - с укором прошептала. - Скорее расстроенный, - отвернулся. - И на кого? На что? - Не важно. - Не сказала бы, - колко выразилась. - Не на вас и не из-за вас, - посмотрел на нее. – Это вас успокоит? - Да, немного. - Вот и отлично, - отвернулся. - Вечно у вас дурное настроение. - Если бы мне его не портили, оно таковым бы не было. - Вы опять хотите поругаться? - Нет, - поднялся. - Куда вы собрались? - Домой. Здесь я теряю время. - Вы хотите поговорить со своим другом-священником? - С чего вы взяли? – посмотрел на ту. - Мне так кажется. - У вас хорошая интуиция, - кивнул и отправился к лошадям. Однако не успел он сесть на свежеседланную кобылу, как услышал крик, шум, гам, который распространялся с берега, на котором все сидели. Тут же побежал к семье, оставив взволнованного конюшего один на один с лошадью. Примчав на место, в ужасе припал к отцу, что, громко откашливал воду, сидя на мокрых от его тела одеялах. - Что случилось? – тут же спросил братьев, жену и слуг. – Что произошло? – стал взволнованно хлопать короля по спине, желая помочь скорее избавиться от лишней воды в легких. - Ногу на течении свело, - не спокойнее ответил Филипп, придерживая отца в сидячем состоянии. Тот был уже красным от натужного кашля, который выталкивал наружу лишь малую долю того, что было внутри. - Куда вы смотрели, раз позволили монарху уйти под воду?! – в гневе дал среднему подзатыльник. - Да я схватить его пытался! – возмутился блондин. – Ты знаешь какое там течение на глубине? – показал на реку. – Уносит за мгновение! Давид похлопал по локтю старшего, успокаивая: - Я выжил. Не переживай. Все обошлось, - наклонился и выплюнул слюну с грязной водой. – Дай полотенце, - протянул руку к Густаву, что был всегда под боком. Камердинер в миг накрыл короля белой тканью и начал его вытирать. - Вам нужно домой, - решительно заявил первенец. - Зачем? Я в порядке, - откашлялся. - Всё хорошо, - встрял Людовик. – Я защищу отца. - А тебя кто защитит? – устало взглянул на него Филипп. - Уверен, что из-за тебя всё это и случилось! – вспылил Антон, обращаясь к меньшему. - Да он вообще не при чем! – возмутился средний, защищая отцовского любимчика. – Ногу сводит от холодной воды, а не от Людовика! - Не отрицай его вину! – стал в полный рост. - Какую вину? – поднялся следом. – То, что он предложил искупаться в речке? - Так это была его идея! Почему я не удивлен?! – саркастично взмахнул руками. - Успокойтесь оба, - строго выдал король. – Заткнулись и сели на свои места. Виноват в этом только Дьявол, а не дал утонуть мне только Бог. Иди ко мне, - подозвал пальцами младшего сына. Людовик, замотавшись в полотенце, сел рядом, прильнув к родичу в печали от всего произошедшего, а Давид тут же приголубил его. Антон, наблюдая за всем этим, с досадой сел обратно. Даниэла хотела было успокоить его, погладив по плечу, но тот молча огрызнулся, отвернув лицо в сторону. Филипп же просто начал вытираться, поглядывая на старшего брата и на отца с младшим. Принцесса тем временем, прикрывала свой взор зонтиком, дабы не видеть чего-то непристойного. Посидев еще немного на берегу, родичи поехали обратно. За ужином, король вел себя как обычно: ел, смеялся, шутил и проявлял заботу о неряшливом Людовике, что к 13-ти годам так и не научился в должной степени владеть салфетками. Антон глядел на все это без удовольствия. Ему каждый раз хотелось дать брату по затылку, за такое его поведение, но каждый раз его останавливал банальный страх перед отцом, что не только отсчитает его, но и выставит своего любимчика в самом выгодном свете, в то время как старший сын останется ни с чем. «Вокруг одна несправедливость,» - думал Антон по поводу их отношений в семье. Как бы обычно и нейтрально не прошел ужин, уже ночью королю поплохело. Его тошнило, мучал жар и ломота в теле, что к утру лишь усилилась. Врачи кружили вокруг него с самой ночи, делая какие-то процедуры и давая пить какие-то микстуры. Детей к Давиду не пускали, так как все боялись о заразности данной хвори. Так что оставалось принцам лишь стоять под дверью его покоев и ждать каких-то вестей от слуг. Антон ходил по коридору из стороны в сторону, напряженно о чем-то думая, Филипп стоял у стены, грузно ее подпирая, а Людовик хныкал, скукожившись в углу. Вердикт врачей не был для детей успокаивающим. Доктора говорили об остром отравлении. Давид буквально не расставался с горшком и тазом, куда отправлялась рвота и не только. Антон мгновенно вспылил, начав обвинять слуг в недосмотре и измене, подозревая, что это кто-то из них подсыпал королю яда в пищу. Филипп взволнованно схватил какого-то врача за руку и отвел, начав спрашивать, что же будет с монархом дальше. А Людовик только громко расплакался, заставив многих смутиться, а Антона только больше вспылить. Пускать в королевские покои никого из них не собирались, так что детям пришлось скоро разойтись. Старшие братья отправились на совет, где первый сын самым активным образом стал заставлять министров найти виноватого. А младшего пытались отвести на уроки, куда он точно не хотел идти, сопротивляясь так яро, как никогда раньше. Прошло два дня, прежде чем принцам дали увидеть своего отца. Их привели к нему после обеда, днем. Людовик, едва его пустили в королевские покои, тут же сорвался с места и с криком, переходящим то ли в плач то ли в визг, помчался к королю. Старшие братья зашли в спальню более сдержанно, однако и у них на душе не было спокойно. Они увидели монарха в достаточно плачевном состоянии. Давид лежал под двумя одеялами, страдая то от жара, то от озноба. По углам комнаты была расставлена мята, заглушающая неприятные запахи рвоты и диареи, вонь от которой до сих пор не выветрилась окончательно. Лицо его было бледным, с впалыми щеками и глазами, вокруг которых виднелись темные круги. При том, что скулы с носом постоянно горели, а на лбу лежал компресс, который пытался хоть как-то остудить больную от температуры голову. Старшие принцы вошли, когда младший уже стоял возле отцовской кровати на коленях и сжимал его руку, бормоча под нос какую-то молитву, надеясь этим спасти любимого человека. Филипп сочувственно вздохнул, слыша трепетное дыхание и тихие слезы. Антон глядел лишь на короля, который не спал, но был не в состоянии подняться. - Людовик… - хриплым голосом начал Давид, печально глядя на младшего сына. – Ты плачешь… Мальчик наивно кивнул, подняв глаза на его лицо: - Я не хочу, чтобы ты страдал. Это приносит мне мучения. - Ты напрасно льешь слезы… - поднял ослабевшую кисть и вытер бледными пальцами соленые потеки на его щеках. - Но я не могу их сдержать, - горестно упал на руку и одеяло, продолжив страдать. Старшие сыновья подошли к кровати. Филипп погладил голову Людовика, будто желая успокоить: - Наш отец обязательно поправится и встанет на ноги. Давид без радости взглянул на среднего. - Как вы себя чувствуете? – холодно спросил Антон, стоя с другой стороны. - Плохо мне, - взглянул на него. – И скрыть я этого не могу. - Я приказал найти того, кто отравил вас. Скоро мы его повесим и все обязательно образуется. - Я не думаю, что меня отравили. - Глядя на ваше состояние, я делаю вывод, что на вашу жизнь покусились и я намерен выяснить кто. - Если бы это было так – рядом со мной лежал бы и мой дегустатор. Меня не отравили, - перевел взгляд на дрожащего сына, тихо хныкающего в его руку. – Вспомните как мы купались на речке. Всё из-за воды, которой я наглотался, - сочувственно сжал руку младшего. Антон зло покосился на Людовика: «Если бы не этот выродок – отец сейчас бы делом занимался, а не в мучениях лежал на кровати». - Как скоро вы поправитесь? – спросил Филипп, поглаживая детскую голову. - Спросите врачей, - поднял взор на среднего. – Много людей знают о моей болезни? - Все, кого Антон на уши поставил, - покосился на того. – Многие, отец, - вернулся к королю. - Возможно, на нас нападут. - Да кто посмеет?! – возмутился старший. - На войне все средства хороши, - посмотрел перед собой. – Когда слабеет король, слабеет и его народ… - Никто не пройдет через нашу границу, - твердо выразился первенец. – Мы дадим отпор любому. - Рад это слышать, - взглянул на того. – Антон, мне необходимо поговорить с тобой наедине. Людовик встрепенулся: - Нет! – крепко сжал его ладонь, посмотрев в глаза. – Я не оставлю тебя! Я никогда не оставлю тебя, когда тебе плохо! - Это на пару минут, - мягко посмотрел на ребенка. – Не переживай, как только мы закончим, тебя обязательно впустят и ты снова будешь со мной. - Нет! Я никогда не отпущу тебя! Никогда не оставлю! - Никогда. Мы всегда будем вместе, но сейчас мне необходимо сказать кое-что твоему брату. Тебе это будет совсем неинтересно. Мы тут же воссоединимся. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Слышишь меня? – сжал его ладонь. – Две минуты. Со мной ничего не случится. Филипп, - поднял глаза на среднего, - посиди с Людовиком в гостиной. Наш разговор не будет долгим. Сын кивнул, поднял младшего, что ни в какую не хотел отпускать родича, и отвел его в соседнюю комнату, сочувственно поглаживая по плечу. Король и принц проводили их взглядами. - Что вы хотели обсудить? – собрано спросил Антон. - Нам нужно многое обсудить, но сейчас… - взглянул на него. – Позаботься о королеве. Не осуждай ее за то, что она сделала. Когда ребенок родится, найди своего дядю Александра и попроси его избавиться от дитя. Этот грех будет на моей душе, так что не переживай. - Ребенок? Мачеха беременна? – озадаченно нахмурился. - Не моим ребенком. Его нужно убить, чтобы не доставлял проблем в будущем. Александр сделает все быстро, так что не беспокойся. - Она беременна? – расширил глаза. – И не от вас? - У меня осталось совсем не много сил. Не перебивай. Тот кивнул, хоть и неохотно. - Если на нас нападут - ты знаешь, что делать. С восстаниями и бунтами тебе помогут советники. По поводу Людовика, - показал на старшего сына пальцем. – Не смей обижать его. Он твой брат, хоть ты и не любишь его. Найди ему лучших учителей на будущее и назначь щедрое содержание. Я хочу, чтобы он жил не хуже чем я в его годы. - К чему вы всё это говорите сейчас? - И жени его на дочери Поднебесных. Только так мы сможем прибрать их земли к своим рукам без лишней крови. - Отец, ответьте. Я не понимаю зачем вы даете мне эти наставления. Тот опустил руку, печально вздохнув: - Прости меня, Антон. - За что? - За всё, чего я тебе не додал. С тобой я был не менее жесток, чем с твоей матерью. Мне очень жаль за это. Заботься о стране как о себе самом. Не делай моих ошибок. - Отец, вы прощаетесь? – встревожился. - Да. Мне осталось недолго и я чувствую это. Антон, - протянул к нему руку. Сын поспешно взял ее. - Не гневайся на Людовика за то, что я был так мягок с ним. Не гневайся на его испорченность моей любовью. Он в этом не виноват. Первенец отвел взгляд, всем своим видом показывая как ему неприятна эта тема. - Антон, я всю свою жизнь страстно любил только одного человека. - Людовика, - с презрением посмотрел на того. - Я говорю о Карле. Ты знал его недостаточно хорошо. Но поверь мне, когда я скажу, что Людовик это и есть Карл. Он возродился в теле моего сына и спас меня от того, что со мной творилось после его смерти. На лице ребенка появились какие-то сомнения и подозрения: - Это невозможно. - У него те же самые привычки и предпочтения. Я знал своего Карла как себя самого. В Людовике живет его душа. Отнесись с любовью и пониманием к тому, кого я любил всю свою жизнь. Обеспечь Людовика всем, чем он захочет. - Отец, но это не может быть правдой. Мне кажется вы начали бредить, - обеспокоился. - Антон, ты помнишь тот рисунок, который Людовик нарисовал как-то? Как он мог сотворить эту картину, если я никогда не рассказывал ему о Карле и он вообще не знал что это за человек? Я чудесно помню тот день, который он нарисовал. Антон, это и есть Карл. Сохрани его. Воспитай, обеспечь. У него порою дурное настроение и поведение, он очень уперт, но он до такой степени верный, что его не остановила даже собственная смерть… Я люблю его. Тот отвел взгляд, печально вздохнув: - Вы любили Карла так сильно, что ослепли от собственной любви? - Да, - слабо кивнул. – Он был для меня всем. Сохрани его душу. Помоги ей после моей гибели. - Не говорите так. Вы будете жить. Я из-под земли достану лучших врачей мира. - Я не дождусь их, - иронично улыбнулся. – У меня так мало сил, что я одной ногой уже в могиле. Завещание я уже написал. Можешь взглянуть кому и сколько я оставляю. Но не говори о моей скорой кончине Людовику, - опечалился. – Я не вынесу его слез. Они ранят меня в самое сердце. - Но что ему сказать? Врать? Тот опустил глаза: - Скажи, что не знаешь, что со мной будет. Пускай остается в неведении. Возможно, это даст ему надежду. - Вы жестоки, если действительно любите его. Даете надежду тогда, когда ее нет. - Ее нет у меня, - поднял лицо. – Возможно, надежда других меня и спасет, но точно не моя. - Вы и мне даете надежду? Зачем? - Не знаю. Наверное не хочется умирать, - отечески улыбнулся. – Позови священника, пока мне не поплохело, - забрал руку и засунул ее под одеяло. – Нужно передать тебе тайну власти. - Сейчас? Давайте подождем. Может вы выздоровеете. - Я сомневаюсь. Мне плохо. Мне очень плохо. Я не доживу и до дня рождения. Позови священника, - кивнул на выход. Антон нехотя вышел в гостиную и позвал с собой человека в рясе, чем привел бедного Людовика в ужас. Филиппу с трудом удалось сдержать ребенка на месте. Когда дверь в спальню открылась во второй раз, подросток забежал внутрь быстрее ветра, припал в объятиях к телу своего больного родича и крепко его сжал, трепетая от болезненных всхлипов. Следующие несколько дней они были одним целым и не расставались ни на минуту. Людовик всё лежал в объятиях короля и страдал, проливая горячие слезы. Он хотел было утешить, развеселить и помочь выздороветь, но никакая его помощь монарху не помогала. Тот медленно угасал, прямо на глазах своего любимого сына, что не хотел покидать его ни при каких обстоятельствах. Давид же не мог взглянуть на состояние ребенка без слез. Людовик страдал, принося этим мучения и самому королю. Они оба печалились от боли внутри, причиной которой была боль другого. - Почему бы тебе не пойти спать к себе? – совсем тихо и слабо спросил Давид, не в силах даже пошевельнуться. Принц лежал рядом, прильнув к одеялу, под которым хранилось ослабшее тело. - Я не оставлю тебя, - прошептал, втягивая сопли после слез. – Никогда не оставлю. - Пойди сегодня поспи у себя. Не бойся. Я не убегу, - приподнял уголок рта. - Лучше бы убежал. Тогда бы я так не боялся, - весь сжался, сильнее прильнув к одеялу. – Я бы знал, что с тобой все хорошо и ты можешь бегать. - Побегаем позже. Иди. Поспи сегодня сам. - Нет. Никогда. Я не оставлю тебя. - И даже смерть не помешает тебе. - Не говори о ней, - испугался. – Пусть она не знает о тебе. Не называй ее, не вспоминай. - Смерть – это часть нашей жизни. - Нет. Нет. Не часть. Она в самом конце. Вот пусть и будет в конце, а не сейчас. Я не покину тебя. Я буду охранять тебя от смерти. Я не пущу ее и выбору тебе право на жизнь. Ты выживешь и мы снова пойдем на речку, где будем веселиться и я буду оберегать тебя, чтобы ты снова не пил этой грязной воды. Я сохраню тебя. Я всегда буду сохранять тебя. Тот приподнял уголок губ: - Приблизься, я поцелую тебя. Ребенок приподнялся, приблизился лбом к отеческим губам и ощутил нежный поцелуй сухими, потрескавшимися губами. - Я тебя люблю больше жизни. - Я тебя люблю не меньше, - посмотрел на него Людовик с влажными глазами, приподнялся и поцеловал в лоб уже его, после чего лег на свое место поверх одеяла. Проснулся мальчик в дурном настроении. На душе было слишком тяжело от вчерашнего разговора, что отзывался в нем и по утру. Время было раннее, само солнце только собиралось подниматься из-за горизонта, не проснулись еще и слуги, хотя уже собирались. Людовик поднял сонные глаза на отца, дабы узнать спит ли он. Если бы он не спал, они могли бы поговорить, а вот если спал, то мальчику пришлось бы искать себе занятие самому. Возможно, он бы прогулялся по комнате и зажег некоторые свечи, отвлекаясь от тяжести в груди. Но не успел он протереть глаза, как настороженно замер, глядя на родича. Король был совершенно неподвижен и беззвучен. Ноздри его не открывались, грудь не поднималась, а гортань не хрипела от слабого вдоха. Рот был приоткрыт и также неподвижен. Бледные губы на сером лице, все в трещинах и мелких капельках крови, казались мертвыми, лишенными жизни. Глаза же, те блестящие жизнью глаза, расслабленно смотрели вдаль, но казалось, что они ничего, совсем ничего не видели. В них не было жизни. Не было души. Не было короля. Людовик оцепенел. Пару мгновений, он ждал моргания или вдоха. Секунды тащились со скоростью часа. Сын смотрел на отца и сам не мог пошевелиться. Он ничего больше не видел и не слышал. Ничего, кроме этого тела, в котором больше не было его дорогого родича. - Отец, - тихо прошептал, не слыша даже самого себя. – Отец, - в ушах его звенело. – Отец! – душераздирающе закричал, начав активно его тормошить. – Отец! Проснись! Проснись! Не спи! Проснись! – отчаянно будил его. Однако король не просыпался. Он болтался в руках ребенка словно кукла из плоти и крови, но не больше. В нем уже не было жизни, не было ничего. На крик сбежались слуги, спавшие в соседней комнате. - Нет! Не умирай! Не умирай! – отчаянно кричал ребенок, тормоша монарха так сильно, что он просто обязан был проснуться. – Живи! Не умирай! – припал к его губам и попытался вдохнуть в него жизнь, как они делали при игре. – Не умирай! Не умирай! Слуги мгновенно оказались рядом и забрали Людовика, вынеся его в коридор, дабы успокоить. Тут же позвали врача, надеясь на то, что король не мертв, а просто очень слаб. Пока лекарь обследовал монарха, несколько лакеев обхаживали его младшего сына, поглаживая по плечам и голове, приговаривая, что доктор поможет. Но Людовик их не слышал, лишь хныкая и заплывая слезами, которые ему тут же вытирали платками слуги. Дожидаться вердикта врача, мальчик не стал, вместо этого убежав в свои покои и заперевшись там на весь день. Утро Кромии началось с траурного звона колоколов, что разнесся сначала по столице, а потом и по всей стране, оповещая всех о смерти великого короля – Давида III. Через пару дней были назначены похороны. Траурный кортеж растянулся более чем на 600 метров, проходя весь путь от настоящего королевского жилища, до прошлого, разрушившегося от толчков земли много лет тому назад. Уже в усыпальнице, когда короля погрузили в именной саркофаг и простились с ним, Антону положили в одну руку золотой скипетр, а в другую – тяжелую державу. - Умер король! Да здравствует король! – торжественно воскликнул церемониймейстер, когда плечи принца накрыли мантией. Зал погрузился в эхо, создаваемое десятками людей, выкрикивающих одно и то же: «Умер король! Да здравствует король!» Антон окинул всех величавым и холодным взглядом. Теперь он был полновластным властелином всех этих персон, теперь он был самой властью и судом. Обед, устроенный после, был таким же шумным как и любой другой. Приглашенные пили, ели, иногда смеялись или плакали. Шум был ото всюду. Стол первого принца с его женой стоял на самом виду. Другие наследники их обрамляли. Людовик сидел по правую руку от Даниэлы, Филипп прилегал правым плечом к Антону. - Хороший пир, как и поминки в целом, - непринужденно заметил блондин, окидывая усталым взглядом заседающую толпу. - Будь уважительнее, - покосился на него старший. – Мы нашего отца сегодня хоронили. - Отличный был мужик, - взял бокал и повернулся с ним к некоронованому монарху. – Давай выпьем за него. - С другим выпивай, - брезгливо отвернулся и посмотрел на народ, чьим хозяином он теперь был. Филипп закатил глаза и посмотрел в сторону, все-таки опустошая тару. Даниэла покосилась на них, взглянула на мужа и встретилась с ним взглядом. Эти глаза ее откровенно напугали. - Дорогой, - тихо и деликатно начала, приблизившись к его уху, - ваш брат… - Не смотрите на него, - отвернулся, зная о ком речь, - ему просто не хватает воспитания. Я это скоро исправлю. Филипп повернул к нему несколько хмельную голову: - Что ты исправлять во мне удумал, умник? - Женить тебя надо, - сдержанно и величественно посмотрел на того. - На ком? - Найду на ком. Да хоть на Поднебесных. - На тех, из-за которых отравили твою мать? Антон застыл, наполняясь яростью: - Да я тебя… - На тебя все смотрят, умник, - отвернулся. – Так что не будь слишком тупым для того, чтобы устраивать дуэль на поминках отца, - уперся локтем в стол и положил печальную голову на руку. Даниэла коснулась локтя супруга: - Я не о Филиппе. Дорогой, - привлекла его внимание к Людовику, что тихо сидел, вжавшись в кресло, и хныкал, вытирая запястьями слезы. - Ты уже взрослый, - шепотом приструнил его старший. – Хватит реветь. Не девчонка. Средний повернулся к этому разговору. - Он с погребения ничего в рот не положил, - негромко сообщила принцесса. - Значит не голодный, - недовольно отвернулся. – Ничего. Еды в избытке. Не съест он – собак накормим. Девушка с укором посмотрела на мужа. - Вот ну что ты за человек? – осуждающе начал Филипп. – У тебя сердце хоть есть? - Есть. - Каменное. Или ледяное. - Что тебе нужно? – покосился на того. - Хватит тебе обижать Людовика. Он не виноват в том, что случилось с отцом. Пожалей его. Ему, из нас всех, сейчас хуже всего. - Кто бы меня пожалел, - повернулся к меньшему брату. – Никто тебя жалеть не будет. Ты – принц. Собери свои сопли в кулак и успокойся. Ты не должен реветь, тем более у всех на виду. Это не достойно твоего титула. Людовик отвернулся. - Антон, - начал блондин, - ты хотя бы знаешь, что такое сочувствие? Ну, может читал когда-то? - Я его жалеть не собираюсь, - повернулся к среднему. – Это из-за него вы пошли купаться и отец наглотался этой воды. Если бы не он, отец сейчас был бы жив. Мальчик закрыл лицо руками, подобрав ноги на сиденье. Наследник престола заметил это и жестоко скинул его ноги на пол, наклонившись через жену: - Сиди за столом правильно! Неуч! Людовик только вздрагивал, продолжая тихо хныкать и прикрываться руками. - Не смей обвинять его! – возмутился Филипп, поднявшись с места. - Ты как с королем разговариваешь?! – посмотрел на него старший брат. Все приближенные, а с ними и остальные, гурьбой затихли, обратив внимание на королевскую семью. - У этого слюнтяя мужества меньше, чем у улитки! – Антон указал на меньшего. - Он еще ребенок! – взмахнул рукой Филипп. - И что? Это не дает ему права вести себя как девчонка! - Ты сейчас ведешь себя не лучше! - Я держу свое горе внутри! И он должен делать тоже самое! - Держишь так глубоко, что даже не верится, что оно есть! Антон округлил глаза, но не успел он открыть рот, как Филипп сел на свое место и взял вновь наполненный бокал: - Еще раз что-то скажешь о том, что Людовик себя неправильно ведет, я припомню тебе эту минуту, когда ты опустил его пред глазами всех гостей, собравшихся на отцовских поминках. Ты повел себя как настоящий козел, - осушил бокал и отвернулся. Даниэла наблюдала за шокированной реакцией супруга, а Людовик втянул сопли, вытерев щеки от слез. - Не зря отец не любил тебя, - дрожащим от горя лицом посмотрел на брата. – Ты жестокий и злой. Ты совсем на него не похож, - встал из-за стола и, миновав ряды с гостями, просто вышел. Старший сжал челюсть. Больше в этот день, они не говорили. Вечером, первые супруги государства решили принять ванну. Залезли оба в воду, прижались друг к другу телами. Пару минут они молчали. - Это произошло слишком неожиданно, - вдруг выдала принцесса. - О чем вы? – холодно покосился на нее из-за плеча, прижимая к своему торсу руками. - Король. Его величество сгорели всего за неделю. Разве он был слаб здоровьем, чтобы угаснуть так быстро? - Нет, не был. Отец был полон жизни. - Так почему же он..? - Я думаю его отравили. - Но кому это выгодно? - Много кому. - Например? – обернулась. – Глядя со стороны, так вы тоже могли помочь ему расстаться с жизнью. Вы ведь первый в очереди на трон, - отвернулась. - Прошу не думать обо мне в подобном ключе. Отец настаивал на том, что он был отравлен только водой из реки. К тому же, вспоминая то, что он говорил мне, я сомневаюсь в его здравомыслии перед смертью. - Что же он вам говорил? - Что Людовик – это воплощение его близкого и умершего друга. - Карла? - Откуда вы знаете? - Придворные рассказали. Якобы Давид был очень к нему привязан. - Это правда. Он умер 13 лет назад и с тех пор отец кружился только вокруг Людовика. Думается, он сам поверил в свою неправоту. - Людовик достаточно милый и добрый мальчик. Почему вы его так не любите? – обернулась. - Потому что он совершенно не умеет себя вести. Вспомните сегодняшний день. Расплакался перед всеми гостями. Где его мужество? Где твердость характера? Отец позволил стать ему мягкотелой плаксой, что даже слезы свои прятать не умеет. Он – мой брат. Какого черта он ведет себя неподобающе? Взгляните на его поведение в принципе: Людовик непослушный, неряшливый, упертый и к тому же не умеет держать свои мысли при себе. Он говорит все, что ему вздумается, выставляя себя настолько невоспитанным, насколько это вообще возможно. - Да, пожалуй вы правы, - отвернулась. – Но правильно ли так обращаться с ним? Я имею ввиду, что ему сейчас и так плохо. Может лучше оставить его на время в покое? Чтобы он просто пришел в себя, - взглянула на супруга. – Не думаю, что сейчас вам удастся образумить его и сделать более твердым. Дайте ему немного времени. - Сколько? – нахмурился. - Не знаю. Может… Неделю? Я видела, как ваш брат был привязан к отцу. Ему нужно свыкнуться с мыслью, что его больше нет. - Вы слишком милосердны. - Это мой долг. Будучи королевой, я обязана проявлять милосердие. Особенно касательно близких. - Пусть будет по-вашему. Неделю я не буду его трогать. Но пусть он меня не провоцирует и хнычет у себя в комнате, а не у всех на глазах. Позаботьтесь об этом. Девушка кивнула. - А теперь давайте расслабимся, - опустился рукой к ее промежности. – Этот день был действительно тяжелым.