*
Ночью он сидит на своей кровати с телефоном в руках, с трепещущим сердцем глядя на экран. Ночь, как обычно, тихая, и единственный звук, который он слышит, это шум ветра за окном. Его квартира маленькая и скромная, сильно отличается от той, что была у него несколько месяцев назад, но в ней тепло, или, по крайней мере, он думает, что было бы тепло, позволь он себе что-то чувствовать. Все это так отличается от его прежней жизни – жизни из черного и белого и безличной мебели, и комков в горле, когда он смотрел на свои сломанные руки. Теперь он сидит на красивой теплой кровати, на пастельно-голубых простынях, а на его плечи накинуто мягкое одеяло, и в этом есть что-то новое, что-то, что он все еще учится принимать. Что-то тревожное, что в один прекрасный день может стать почти приятным. Глядя на экран, он вздыхает. Большим пальцем прокручивает список контактов, хоть и нет необходимости, но это дает ему возможность отвлечься от бури в голове, дает повод отложить момент, которого он боится, чувствуя, как перехватывает дыхание. Руки дрожат, когда он наконец находит номер, который искал, и приходится схватить простыни, сжать их до боли, чтобы остановить дрожь. Прежде чем он успевает отговорить себя, большой палец нажимает на номер, и через мгновение начинается звонок. Гудки практически уничтожают тишину квартиры, поднимая его сердце к горлу и ускоряя его бег, так что он задыхается. Он подносит телефон к уху; дыхание прерывистое, грудь быстро поднимается и опускается. Это могло бы напугать, если бы не сопровождало его всю жизнь – а затем он слышит ответ и все рушится. - Алло? – говорит голос на другом конце линии. Он вздрагивает, а сердце в груди делает такие вещи, которые он даже не знает, как описать – на мгновение замирает в груди, полностью останавливается, а затем пытается прийти в себя и ускоряется так, что невозможно сосчитать его удары. – Алло? Он в ужасе и не может произнести ни слова. Он хочет сказать целую вселенную вещей, которые угрожают вспороть его губы, разорвать на части, разбить и сломать, но внезапно обнаруживает, что не может даже открыть рот, когда слышит голос своей матери. Он другой – старше, спокойнее и более усталый. Он понимает, что слышит его впервые за более чем десять лет, и вдруг оказывается захвачен знакомым страхом, затрудняющим дыхание. И каким-то образом его мать понимает. - Бен? – мягко говорит она. Ее голос становится ласковым, и это напоминает о том, как она целовала его на ночь, с улыбкой шептала имя, прижимая губы к его лбу. – Бен, это ты? Это приятное воспоминание, но оно вызывает дрожь, и он понимает, что не может этого сделать. Он не может этого сделать, не сейчас, не так, не может просить прощения, даже зная, что она простит, он не готов, не готов слышать ее вздохи, плач и звук собственного имени, не готов, а мир сжимается вокруг него, душит… Он вешает трубку. Телефон выскальзывает из его руки и приземляется на кровать с глухим стуком, пока Бен снова пытается дышать, и страх медленно отступает, оставляя его немым и дрожащим. Руки еще трясутся, и он совершенно не чувствует своих ног, когда встает. Он оказывается в ванной, не зная, как туда попал, и, прежде чем успевает осознать, отправляет содержимое своего желудка в унитаз. Он дрожит, на его глазах слезы – как от усилий, так и от всего, что произошло в его жизни. После этого он умывается и чистит зубы, а когда смотрится в зеркало, то вообще не может узнать свое лицо.*
Когда он поднимает взгляд от горшка с цветами, который ставил перед витриной магазина, то обнаруживает, что смотрит в глубокие теплые карие глаза корги. Он знает, что устал – не спал все эти дни: голос матери преследует его во снах и превращает их в кошмары, знает, что истощен и его тело кажется тяжелым, а разум затуманен, - но галлюцинации уж точно были бы слишком. Неожиданно для себя он протягивает руку и гладит корги по голове, и собака под его пальцами определенно кажется настоящей. Она виляет хвостом. - Только не снова, - говорит он, убирая руку, и корги с вопросительным взглядом наклоняет голову, словно интересуясь, а с чего это вдруг его перестали гладить. - Держись подальше от моих цветов, маленький жующий монстр, - добавляет он, тыкая пальцем в корги и надеясь его отпугнуть. В ответ он высовывает язык, чтобы лизнуть его руку. Бен смотрит на него сверху вниз, и собака отвечает тем же, начиная игру в гляделки, в которой он вряд ли победит, задаваясь вопросом, что теперь делать. Поймать собаку и загнать в ее салон, напомнив, что это жевательная машина и, вероятно, мастер побегов? Он подносит руку к лицу, вспоминая последний раз, когда они виделись, и определенно не хочет выглядеть еще более смешным, чем уже себя чувствует. Он уже и не думает о цветах, просто… он должен справиться, он не может облажаться и сейчас, а местный оранжевый монстр, по-видимому, решил, что цель его жизни – действовать Бену на нервы. Корги все еще смотрит на него, будто пытается помочь принять решение. А может, просто ждет подходящей возможности разбить горшок с цветами и съесть их, как подобает настоящему преступнику. - Эй! От дилеммы его спасают приближающиеся шаги и прерывистое дыхание. Он поднимает глаза от собаки и видит девушку из тату-салона, которая смотрит на них обоих в таком шоке, словно они специально прятались от нее. На мгновение Бен чувствует себя виноватым, но затем вспоминает, что не сделал ничего плохого. По крайней мере, в этот раз. - Я нашел его здесь, - он борется с искушением поднять руки в знак невиновности. – Я ничего не делал, - продолжает он, потому что она прищуривается, словно мысленно взвешивая плюсы и минусы драки прямо здесь, на улице. Бен знает, что определенно сильнее, чем эта стройная девушка, которая едва достает ему до плеча, но взгляд, которым она его одаривает, почти пугает, и он на секунду забывает об этом. - ББ8, какого черта, - говорит она, переводя дыхание и глядя то на него, то на собаку, у которой хватает наглости вести себя как ни в чем не бывало. Она просто высовывает язык, глядя в ответ. Ужасающий взгляд исчезает, когда девушка вздыхает и подносит руку к лицу, откидывая назад волосы. - Мне очень жаль, - добавляет она, снова смущенно глядя на собаку и наморщив лоб. – Я не понимаю, как он все время сбегает. Бен все еще сидит, когда отвечает, поэтому приходится задрать голову, чтобы посмотреть ей в глаза. Кажется, будто он стоит перед ней на коленях, и эта мысль заставляет его краснеть. - Никогда не думала, что твоя собака пытается сбежать из заточения? – спрашивает он, приподнимая бровь и одаривая ее саркастической улыбкой, которая не причиняет его лицу такой боли, как настоящая. «Не все сразу», - говорит он себе. Она все еще тяжело дышит, грудь и плечи быстро поднимаются и опускаются, пока она пытается прийти в себя, а волосы, густые кудри, окружающие лицо, сильно взъерошены, но почему-то ей так даже идет… заставляет выглядеть очень реальной, человечной, и Бену приходится отвести взгляд, потому что он снова краснеет. Он прячется за волосами, притворяясь, что переставляет горшок, и надеясь, что она не заметит краску на его щеках. Неважно, что за божественная сила сейчас может его услышать – он благодарит ее за то, что отрастил волосы и его покрасневшие уши никто не видит. Это было бы унизительно. К его удивлению, в ответ девушка стонет. - Я же говорила, ББ8 не моя собака, - раздраженно напоминает она, и, когда он поднимает голову, закатывает глаза. – И ничего он не пытается, ему просто любопытно. Она оглядывается на корги, сидящего рядом с невинным выражением на морде. Бен снова встречает ее взгляд. Она смотрит на него сверху вниз без гнева или разочарования, скорее с намеком на любопытство. Ее руки лежат на талии, брови приподняты, а на губах появляется подобие улыбки. - Ему слишком любопытны мои цветы, - отвечает он, кивая в сторону горшков, которыми занимался последние десять минут. Она фыркает, и это такой неожиданный звук, что он почти опешил. - Или, может, он влюблен в тебя, - говорит она, приподнимая бровь и глядя на него с озорной улыбкой на губах, и Бен снова едва не теряется. После такой улыбки очень сложно взять себя в руки. - Что ж, - говорит он, отчаянно пытаясь думать о чем-то другом. Он оглядывается на собаку, которая молча смотрит на них, виляя хвостиком, возможно, в ожидании ласки. Бен не очень разбирается в собаках, но этот маленький жующий монстр вполне симпатичный – в своем раздражающем, преступном стиле. - Больше не ешь мои цветы, слышишь? Даже не пытайся. Он снова указывает пальцем на корги, но тот кажется абсолютно равнодушным и просто смотрит на него, склонив голову, словно пытаясь расслышать. Бен слышит смех. Снова поднимает взгляд и смотрит на нее; она подносит руку ко рту, пытаясь подавить хихиканье, и на ее лице появляются ямочки, отчего у него странно скручивает живот. Он вздыхает, а затем прекращает поучать собаку и поднимается на ноги, с вопросом в глазах, как если бы ждал объяснений; на самом деле он всего лишь очарован тем, как дрожат ее плечи, пока она пытается прийти в себя. - Прости, - говорит она через несколько секунд, переводя дыхание. Она смотрит на него без враждебности или раздражения, с улыбкой и ямочками на веснушчатых щеках, которые делают ее очаровательной. Он не в первый раз замечает это, но впервые признает, что считает ее милой, и глупо краснеет. Этот разговор сделал из него заикающегося придурка, и он ждет его завершения - и в то же время нет. В излучаемом ей тепле есть что-то, что влечет его, и терять это не хочется. - Прости. Просто… - она качает головой, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить то, что чувствует. – Это было... Ему известно, как это было. Смущенный, он кладет руку на шею и сжимает губы, обуреваемый совершенно новым тревожным чувством. У него было немного шансов испытать что-то помимо боли или гнева последние десять лет, и сейчас он немного теряется, почти надеясь найти объяснение в выражении ее лица. - Нелепо? – он не в силах сдержать себя. На губах появляется самоуничижительная улыбка, и он опускает взгляд, держа одну руку на затылке, а другую, спрятанную в кармане униформы, сжимая в кулак. Его сердце практически замирает при звуке ее вздоха, и он готовится к тому, что вот-вот случится. А потом она его удивляет. - Что? Нет, - отвечает она почти что потрясенно. Он поднимает голову. Она смотрит на него, снова нахмурившись, будто пытается расшифровать его слова, и это кажется странным. Он не помнит, когда в последний раз кто-то действительно тратил время, чтобы понять его, а сейчас эта девушка, которая его почти не знает и почти не разговаривала с ним без недовольных стонов и вздохов, стоит тут и смотрит так, будто видит надпись на древнем языке и пытается перевести. Это заставляет его чувствовать себя обнаженным и напуганным, но вдобавок и нетерпеливым. Мысль вызывает дрожь и боль. Он начинает жаждать такого понимания и чувствует себя очень, очень напуганным собственным сердцем. - Я подумала, это было мило – в твоей собственной напряженной манере. Мило. Никто никогда не использовал это слово, чтобы описать его: он был неловким и угрожающим, пугающим и задумчивым, чем-то почти диким и жестоким, но милым - никогда. Он не знает, как реагировать, поэтому проводит рукой по волосам, прикусывает нижнюю губу и смотрит в сторону. Он знает, что краснеет, но притворяется, что это не так. - Что ж, ладно, - смущенно говорит он. Все это кажется ему в новинку, и он не знает, что сказать. Рука, все еще спрятанная в кармане, сжата так сильно, что короткие ногти вонзаются в кожу ладони. Это не больно – больше похоже на слабый укол, который помогает ему оставаться сосредоточенным. Такое ощущение, что она ударила его, вырвала землю из-под ног; у него перехватывает дыхание, и он смотрит на свои ботинки, пытаясь успокоить нестабильное сердце. - Держи свою собаку подальше от моего магазина, - добавляет он, потому что это единственный способ восстановить хоть какой-то контроль над ситуацией, а контроль – все, что сейчас у него есть в жизни. Он снова смотрит на нее; она приподнимает бровь, вероятно удивленная его резкостью, но молчит. Просто смотрит, и оставшийся на лице намек на улыбку придает ей мягкости. Он задается вопросом, каково было бы прикоснуться к этой улыбке кончиками пальцев, коснуться губ, пока он изучает ее лицо, и снова краснеет. Ему не следует думать так о незнакомке, которую он встретил всего неделю назад, но ее ямочки и веснушки заставляют его забыть, кто он, на одну ослепительную секунду, и он чувствует себя очень глупым и бестолковым. - Хорошо, - отвечает она, а затем похлопывает себя по бедру, привлекая внимание корги, который все это время тихо смотрел на них и нюхал цветы, возможно, выбирая подходящее время для атаки. - Идем, ББ8, давай вернемся внутрь, - добавляет она, слегка склонившись над маленькой собачкой, которая, виляя своим микроскопическим хвостом, следует за ней. Бен наблюдает, как она уходит, со странной ношей на сердце – сожаление и тоска, смешавшись, разрывают его изнутри, и он вздыхает, слишком хорошо понимая, насколько запутался. Неудивительно, что все вокруг него тоже идет наперекосяк. Перед тем как войти в салон, пока ББ8 все еще прыгает у ее ног, она поворачивается к нему и улыбается. Это не саркастическая улыбка и не вымученная. Она кажется настоящей, и ее лицо яркое и теплое, и Бен может почувствовать биение своего сердца в горле, на губах, пока пытается дышать. - Было приятно поболтать, - говорит она, кивая в его сторону, не издеваясь над ним и не шутя. Она честна и искренна в том, что говорит, и он не знает, как отреагировать, не знает, как усвоить эту информацию и сохранить ее в своем разуме, в своей душе, поэтому молчит. Он просто кивает, наблюдая, как она исчезает в салоне в сопровождении собаки, и опускает взгляд на свои руки, на крошечные шрамы там, где ногти впивались в кожу. Он понимает, что она просто была милой. Просто пыталась завязать разговор, но вот он не знает, как это. Он не помнит, когда в последний раз разговаривал с кем-то, и при следующей мысли его душа вспыхивает: он не знает, как общаться с людьми и не облажаться, не знает даже, как существовать и не облажаться. Он все еще учится, медленно, и это причиняет боль, пугает и кажется очень, очень большим. Чем-то куда большим, чем он, что пугает до смерти. С чем в конце концов придется столкнуться. Он не уверен, есть ли у него на это силы. Он смотрит на свои руки, кусает губы и действительно не знает, что теперь чувствовать.