***
Некоторое время работа протекает в стагнации из-за обсуждения предстоящего фестиваля в Манчестере, вперемешку с язвительными, но в то же время по-своему добрыми выражениями Джона, напоминающими девушкам о том, что они всё ещё в офисе. Соседнее место рядом с Милли пустует, намекая, что вчерашний вечер у Адриана прошёл куда лучше, чем у остальных. Гудман на подобные шалости иногда закрывает глаза, поскольку всегда по достоинству отмечает старания каждого, проявляя внимательность и заботу как к собственным детям. Время далеко уже за полдень, а это значит, что перед тем как Милли пойдёт отчитываться о проделанной работе, она выполнит свой ежедневный ритуал: распределит отчёты по файлам и далее в различимые по цветам для каждой отрасли папкам. Вся эта бюрократия, вызывающая у многих головную боль, была неким спасением для неё, от чего мысли в голове сосредотачивались только на одном — на работе; только моментами получаемое удовольствие граничило с желанием поскорее убраться в постель. Милли немного тянет время, разрешая усталому организму передохнуть, и наблюдает за Джоном, занятым проверкой дел на производстве, и Элоизой, черкающей заметки в блокноте с пометкой «идеи». Как можно медленнее встаёт, стараясь не отвлекать коллег, и направляется в кабинет, будто бы нутром чувствуя что-то неладное. Двери закрываются громче, чем того ожидалось, и пара больших карих глаз устремляет внимание в сторону подопечной. Лёгкий жест вздёрнутого указательного пальца на телефон подсказывает на некоторое ожидание предстоящего разговора и повторное в тысячный раз рассмотрение интерьера, вызывающего у каждого вошедшего восторг; иного было не дано. Огромные деревянные стеллажи с наградами вдоль стен кажутся не такими массивными, чем в самый первый день; мягкое приятное ковровое покрытие ощущается даже сквозь толщу подошвы; темнота обоев и цейлонского эбена, из которого была сделана вся мебель, освещаются бликами солнца, прорезающими свой путь через узкое расстояние закрытых жалюзи панорамных окон; смешанный запах одеколона, сигарет и древесины лишь дополняет общий образ не только помещения, но и его хозяина. У Роя Гудмана отличный вкус абсолютно во всём, что вызывает восхищение у многих, заставляя некоторых коллег с соседних отделов белой завистью смотреть на четвёрку приближённых к его обители. Сама Элоиза даже несколько раз признавалась о своих внутренних порывах, связанных с желанием быть той единственной для него, что гладит рубашки по утрам, а вечерами встречает вкуснейшими ужинами и объятиями. Её останавливает лишь разница в возрасте, работа и трезвое состояние после подобных потаённых открытий. — Да, Милли, — Рой кладёт телефон в сторону, а руки на стол. Скрестив пальцы, показывает своим жестом, что весь во внимании. — Мистер Гудман, все одобренные вами договоры отданы в бухгалтерию на подпись. Машина приедет к четырём, ехать нам около часа. На семь вечера назначена встреча со всеми представителями фестиваля, продлится примерно до девяти. Забронированы три номера в Adelin Hotel, встреча пройдет там же, в конференц-зале. У вас будет два часа свободного времени, есть какие-нибудь указания? — выпаливает всё на одном дыхании, лишь бы не забыть чего важного. Собеседник же задумчиво смотрит будто бы сквозь подчинённую, направляя свой поток мыслей совершенно в другое русло. Молчит и вовсе не торопится с ответом. Уже догадывается, как Милли отреагирует на новость об Адриане, стараясь предугадать, что та учудит на этот раз. У девчонки, а в его глазах она была ещё совсем юной девчонкой, несмотря на двадцатичетырехлетний возраст, точно перемкнёт что-нибудь в головёнке, когда он сообщит об аварии. Всё, что касалось человеческой жизни, являлось для неё архиважным: будь то небольшая гусеница, раздавить которую дитё боялось даже в детстве, или местный лондонский попрошайка у супермаркета, замерзающий, но выпрашивающий лишний фунт на чекушку, которому та, словно грёбаная мать Тереза, торжественно вручит горячий чай и хот-дог. Рой ощущает этот заячий взгляд на себе не в первый раз, а потому и медлит с ответом, хоть и видит, как она неуверенно поворачивается назад, пытаясь выискать объект его внимания. Вот только объектом был Адриан Хант, пусть и мысленным, выбивающим мужчину из привычной рутины наряду с её тихим голосом, нарушающим их негласное правило: — Рой, у тебя все хорошо? Зрачки мужчины впервые, не считая момента, когда Милли вошла, косятся на единственную фигуру, что посмела так нагло ворваться в нескончаемые думы, находящиеся в приоритете, чем недавно сказанная речь. — Что я тебе говорил? — тяжко вздыхает, интенсивно потирая глазницы, будто бы отмахиваясь от всего того, чем был занят последние минут пять. Старается скрыть раздражённость, вызванную известием, но никак не её волнением, сменяя холод, исходящий в атмосферу и в какой-то степени вызывающий неприятный осадок на женском теле, на что-то более тёплое, сравнимое даже с чем-то отцовским. Чувство вины еле преследует Милли по пятам. Привычность семейной близости позволяет иногда забыть о рабочих нормах, что приводит к подобным разговорам. На его вопрос не следует звукового ответа, лишь визуальный: она тупит свой взгляд в пол, неловко поджимая губы. — Адриан попал в аварию, — Гудман нарушает повисшую тишину, не сводя с неё своих глаз; пытается проанализировать реакцию, не замечая сантиметровый шажок назад из-за секундно подкосившихся ног. Хант был одним из немногих, в чьих способностях вождения Миллисент никогда не сомневалась, а потому новость для неё звучала слишком неправдоподобно. Она тут же вспомнила того нахала, повстречавшегося утром на дороге, и начала злиться на саму себя за то, что не отругала подростка. «Вдруг именно он стал причиной трагедии?» — мелькает в её голове. — Ничего серьезного, Милли, но нам нужна замена, — Рой всё же замечает смятение, словно даже слышит трудносглатываемый ком, поэтому и прибегает к тактике отрешённости. — Джон и Адриан должны были раздобыть информацию о делах других компаний. — Хант ведь всегда осторожен, когда дело касается машин... Милли всё продолжает ту же песню, игнорируя смену пластинки, а в её голове уже возникает дальнейший план действий, где как только нога ступает за порог, руки судорожно начинают набирать номер коллеги, лишь бы услышать его голос. Слова Гудмана о несерьёзности ситуации прибавляют некоторую уверенность и работают как успокоительное, но некачественное, точно купленное с рук очередного парнишки за углом. Разыгравшаяся фантазия уже давно представляет бедолагу на больничной койке, отчаянно пытающегося выкарабкаться с того света. — О чём я и говорю, Милли. Вы могли бы поехать с Джоном вдвоём, но, зная твоё состояние, присутствие... — Элоизы, — имя девушки одновременно эхом разносится в комнате. — Верно. Оно обязательно. Сообщи ей, мне надо завершить некоторые дела, — Рой в последний раз оглядывает Миллисент и неуместно улыбается; в уголках глаз виднеются морщинки. Краткость с подопечными вновь прибывшим казалась поначалу слишком чёрствой, местами даже отдалённо напоминала признаки социопатии или же чрезмерное дистанцирование, но один лишь затуманенный взгляд некоторыми минутами раннее раскрывал Роя с чувственной и заботливой стороны. Когда Милли выходит из кабинета, то застаёт Элоизу и Джона в очередном передразнивании и бурном обсуждении. Он подло хихикает над выбором девушки в качестве компаньона на предстоящие выходные, в душе же сокрушаясь от привычного отказа сходить и выпить вместе кофе. Их детское поведение вызывает на лице наблюдающей добрую улыбку; она даже представить себе не может, как эти двое проведут целый час в закрытом пространстве по пути в Манчестер, если каждый день не могут прожить без мелких, уже бытовых, ссор и издёвок. — Ты чего такая бледная? — отвлекается Джон, заставая Милли врасплох, от чего уголки губ её занимают привычную позицию. Две пары глаз переглядываются между собой, мысленно пытаясь разгадать, чем же мог огорчить Миллисент обожаемый друг семьи, пока её сознание занято двумя новостями, с языка, к сожалению, не спадающими. Только тихое имя Адриана сумело вырваться, пока зрачки мельтешили с коллег на пустой стол соседа, будто парень вот-вот появится и развеет услышанное ранее; одарит улыбкой, скрывающей в себе всё тепло солнца, и продолжит рассказ о ночной жизни Шеффилда, в красках описывая последние проведённые несколько часов своей жизни. Воздух постепенно начинает портиться, наполняясь тем напряжением, что исходит от этих двоих, терпеливо ждущих дрожащего голоса. — Элоиза, ты поедешь вместо него. Непонимание резкой смены состава буквально застывает на их лицах, как и ноги оповестившей, не желающие больше ступать вперёд на своё законное в этом здании место, будто если ослушаться, то вся выстроенная цепочка воспоминаний об Адриане тотчас будет стёрта из памяти. — Что произошло, Милли? — Джон продолжает свой допрос, но ответа на него следует. Его просто нет. Точнее вот же он, крутится на её языке, в потоке мыслей, в отрывках памяти, но никак не выйдет наружу, никак не сорвётся с пропасти, никак не решится быть сказанным вслух. Рой ведь чувствовал то же, когда дочь его близкого товарища, вернувшаяся от Линдси, подруги детства, стояла во дворе дома и не понимала, почему пожарные окружили здание; почему вокруг мерзкие люди, способные нажать лишь на кнопочку «rec» в своих гаджетах; почему Гудман так больно хватает её за запястье, когда ноги, не слушаясь, несут тело в пекло, а изо рта так и летят риторические вопросы: «Где она, Рой? Где мама?!». — Побудь с ней, я скоро, — Милли слышит лишь отголосок, не может даже разобрать, кому он принадлежит, вперемешку с тёмным шумом в ушах, заглушающим звуки и оберегающим её тело от любой другой информации. В себя приходит только после того, как отвлекается от собственных мыслей и замечает до боли знакомый голос Адриана. Такой живой, будто бы даже более радостный, чем обычно, рассказывающий о героически полученных ссадинах и небольшом переломе лучевой кости. Джон почти сразу же разузнал у Гудмана о случившемся, выполнив заранее подготовленный в голове Милли план вместо неё. Успокоиться помогла и Элоиза, знающая обо всех трудностях прошлой жизни. Такие лёгкие помутнениями рассудка, а по рассказам Милли, их можно было назвать лёгкими, случались не впервые, поэтому между девушками образовалась некая договорённость, что ни Рой, ни Айвен, ни кто-либо другой не должны знать о них, чтобы не вызывать лишних волнений и переживаний. Джон лишь подозревал, пусть и хотелось узнать ему больше, но в дело это он не лез, не считал нужным.***
Дорога до Манчестера кажется удивительно незаметной и спокойной. Гудман всё это время обговаривает детали производства новой линейки виски, изредка ругаясь и обсуждая с водителем какие-то бытовые дела. Элоиза и Джон параллельно рассказывают различные истории из жизни, а я делаю вид, будто бы не догадываюсь об их намеренном желании привести меня в чувства и отвлечь от произошедшего. Диалоги, более не наполненные язвительностью и спорами, действуют убаюкивающе, а потому некоторая часть поездки проходит в полусонном состоянии, позволяя моему организму отдохнуть перед предстоящим событием. Заселение проходит быстро, поскольку вся нужная информация уже есть в базе данных приглашённых гостей. Каждый разбредается по номерам, и в этот раз я радуюсь, что не ночую в одиночестве. Рой заранее уведомил нас, что если понадобится помощь, то он обязательно сообщит. И пока проходит встреча представителей фестиваля, весь вечер в полном нашем распоряжении. — Ты как? — Элоиза плюхается на кровать, перебирая одну вещь за другой, и томно вздыхает, терзая себя муками выбора наряда на вечер. Сразу после известия Рой разрешил ей уехать домой, чтобы та смогла собрать сумку в предстоящую поездку, чем она и воспользовалась, взяв с собой, казалось, весь гардероб. — Нормально. Как после ваших разговоров не быть в порядке? — Элоиза наигранно фыркает в ответ на шуточное замечание, после чего комната впервые заполняется звонким смехом. — Ты пойдешь с нами? Не думаю, что Рой будет против. Я стою к подруге спиной и игнорирую вопрос, озадаченно разглядывая своё отражение в зеркале, кажущееся ещё более уставшим, чем обычно, несмотря на непродолжительную дремоту в машине. — Тебе надо развеяться, — Элоиза, наконец, останавливается на двух платьях и начинает радостно размахивать шоколадной и темно-зелёной тканью, заставляя меня обернуться и взглянуть на неё. — Какое? Оба наряда мне знакомы, ведь буквально несколькими днями ранее я видела их фотографии. Кажется, что каждое платье обладает своей изюминкой, а на стройной девушке и тот, и тот вариант будет смотреться выигрышно. Будь моя воля, я бы по щелчку пальцев соединила бы обе ткани, потому как белой завистью смотрела на фигуру подруги, а сочетание тёмно-зелёного и коричневого можно было бы рассчитать неплохой маркетинговой уловкой, поскольку цвет бренда компании WoodGulp пестрит именно этими тонами. Оглянув напоследок оба варианта, точно убеждаясь в своём выборе, отвечаю: — Зелёное. — Надевай, — Элоиза протягивает платье, загадочно улыбаясь. Не даёт даже времени опомниться и, словно порхающая бабочка, подлетает на своих незримых крыльях, величественно впихивая ткань в руки. — Отказы не принимаются, Миллисент. Давай же, я умру со скуки, если буду находиться там только с Джоном. Подобные мероприятия проходят не в том привычном формате «фестивалей». Сегодня присутствуют многие крафтовые компании, занимающие лидирующие позиции в производстве алкогольной продукции, а потому перед нами стоит задача узнать как можно больше информации о каждом представителе. Учитывая, что компания открыта не так давно, после переезда новые связи кажутся отличным шансом для поддержания успеха. Пока Рой будет на конференции, мы должны разузнать о своих конкурентах чуточку больше информации. Элоиза же выдвигает мне другие условия, при которых я должна прийти в хорошем настроении и приятно провести вечер, а если вдруг удастся выяснить что-то новое — это будет прекрасным дополнением ко всему выше сказанному. «И как после этого тебе отказать?» — мысленно спрашиваю Элоизу, согласившись на её предложение в тот момент, когда начинаю примерять платье.