Прим. автора: Оно всё ещё пишется и всё ещё живое, ура... Спасибо за ожидание, за комментарии, за интерес даже к содержанию, и, конечно же, спасибо большое за прочтение! Ценю.
***
В машине витает дурманящий холод молчания. Изредка слышно шум мотора, как бы насмехающегося над нами двумя, силящимися скрыть бурю под фасадом негласного равнодушия. Руки его, напряжённые, стиснуты на руле, а на шее пульсирует венка. Хмурится, подобно погоде за окном, беспощадно взмывающей ввысь по тротуарам опавшие листья. Я снова смотрю прямо и стараюсь согреться; мы слишком долго прощались со всеми на улице. Внутри меня медленно растёт грызущее непонимание, с трудом скрывающее огонь раздражения в языке тела: руки сомкнуты на грудине крестом; я кусаю изнутри щёки, цепляя нижнюю губу. Зачем? Зачем он решился сломать этот невидимый барьер, который сам же и воздвигнул тем вечером между нами? Вряд ли это из-за желания замять прежние мои обиды, пусть и поспешные, скорее для того, чтобы показать, что он всё ещё контролирует ситуацию. А меня опять жрёт совесть, и в мыслях то и дело плывёт тот разговор в итальянском ресторане, когда Гарри показал себя с иной стороны — более человечной что ли? «Ты ведь сама попросила его о помощи», — отвечает мне внутренний голос. «Да, но почему он решил помочь? Ещё и дважды», — продолжаю дискуссию я. В бурном потоке дум тонкая нить рассудка вдруг напоминает, что и я не была святой в предыдущих наших стычках, хоть и продолжала его защищать перед тем же Роем. Что это? Око за око? Или такой изящный способ извиниться, потому что простое признание своих ошибок противоречит его натуре? Но не моей. Мне не сложно признаться, что тем вечером, возможно, я была не права, даже если это он был виновником моих слёз и криков. — Гарри, — голос звучит нервно. Моментально чувствую на себе его взгляд, но упорно не оборачиваюсь. Ещё рано. Секунду молчу, собираясь с мыслями, и продолжаю: — Прости, что назвала тебя вором, ладно? Но ты не имел права копаться в чужих вещах. Становится даже легче дышать. Не от того, что я первая подняла белый флаг, а от осознания, что не дала себе низко пасть в его глазах, извиняясь. — В вещах подруги? — усмехается, строя из себя дурака. — Или бывшей девушки? — Определись уже, кто я, — сухо констатирую. В моём тоне играет лёгкое раздражение из-за его домыслов. Ногти вжимаются в ладони от несерьёзности, а я — в сидение, ощущая резкий набор скорости. За доли секунд, что машина несётся вперед, замечаю мигающий светофор, и когда мы оказываемся посередине перекрестка, в окне справа появляется стремительно летящая в нас другая машина. — Мыш... — «ка»... но Гарри не успевает произнести задуманное. Я крепче хватаюсь за боковую ручку и почти во всю глотку кричу: — Смотри на дорогу! Прикрываю глаза, ожидая неизбежного, пытаясь смириться со своей участью. Однако, спустя мгновение, распахнув веки, в удивлении смотрю на пустую дорогу, осознавая, что мы продолжаем ехать дальше. — Господи, ты нас просто убьёшь! — взрываюсь я, не сдерживая возмущения. Меня трясёт. Я с трудом глотаю слюну, пытаясь перевести дыхание, и всё ещё крепко держусь за ручку. Бросаю косой взгляд в сторону. Гарри спокоен как удав. И меня это жутко бесит! Бесит, что ему абсолютно всё равно на то, что мы чуть не разбились, бесит, как он просто таращится вперёд, находясь вообще словно не здесь! — Забудь то, о чем я когда-то говорила. Таксист из тебя никудышный. Машина резко тормозит на обочине. Признаю за окном знакомый фасад здания. Мы приехали. Гарри отстегивает ремень безопасности, суетливо хлопает по карманам своего пальто и, выходя из авто, говорит: — Тебе самой хотелось прокатиться со мной ещё. Стук двери заглушает его слова, но я прекрасно понимаю, что наш совместный ужин промелькнул в голове не у одной меня. Только если я думала о чем-то хорошем, то Гарри, конечно же, не упустил возможности отбросить на меня тень подозрения и причастности во всём случившемся. Какого хрена? — Да, конечно, давай, снова делай меня виноватой! — открываю дверь и выкрикиваю. Выскакиваю из машины, взглядом пронзая уходящую спину, и решительно очень громко хлопаю дверью, показывая всё своё недовольство. Шаг замедляется, и тёмная фигура останавливается на середине пути. Сжимаю челюсть, ожидая очередную порцию яда, но когда Гарри разворачивается ко мне, то я вижу нечто иное. Вместо бури и ярости на его лице — тишина. Глаза полуприкрыты и выражают скорее удивление, чем агрессию. — Ты идёшь? — хриплый голос несёт в себе странную смесь равнодушия и чего-то, что не удаётся сразу определить. Весь сценарий в моей голове рушится. Изумление и недоумение перекликаются между собой, изредка хватая за руки даже своеобразное непринятие. Где хоть какая-то отдача за мои наезды, почему он такой настойчивый даже после всего, что произошло? Неужели всерьёз думает, что, не подав ни единой негативной эмоции, я так запросто побегу в его дружелюбные когти? Ну уж нет. — Нет, Гарри, я пойду домой, — развожу руками в сторону. — Сдача проекта на следующей неделе, а у меня ещё много работы! — Нравятся догонялки? — хмурится и скрещивает на груди руки. — Что? — поправив локон волос, что мешается из-за сильного ветра, встаю зеркально ему. — Ты слышала, Блэк. Долго будешь убегать? Я напомню, ты всё ещё мне должна. — Мы вроде бы негласно договорились, что я работаю сама, — губы едва ли кривятся в победной улыбке, пытаясь замять напряжение. — Это не догонялки, а ответственность перед компанией. — Ответь на вопрос. Долго будешь убегать? Чувствую, как тело отражает не только моего оппонента, но и всю природу вокруг: внутри сгущается непонятное чувство, снаружи же — показываются тёмные тучи. — Я не убегаю, а просто решаю свои вопросы самостоятельно. — Я вижу, как ты «самостоятельно» всё решила с Роем и Томасом. Ах, да, и с Джоном тоже. Великолепная самостоятельность, если честно, — на лице впервые за долгое время мелькает саркастичная ухмылка. Она вызывает во мне нечто странное; сердце начинает биться чуть быстрее, а глаза автоматически сужаются. Неприязнь и раздражение смешиваются с непреодолимым желанием не отступать в возникшей конфронтации, правда Гарри, не спуская своего взгляда, вновь меня опережает: — Тебе действительно так трудно принять мою помощь? — Помощь? — непроизвольно издаю смешок. — Нет, Гарри, мне не трудно. Но дело здесь совсем не в командной работе, о которой ты так мечтаешь. — Так в чём же? Я тяжело вздыхаю от внутреннего диссонанса. Стараюсь сохранить самообладание, но с каждой минутой эта словесная игра становится всё сложнее: негодование и решимость затмевает лёгкая доля тревоги, а длительный зрительный контакт нервирует. — В том, что ты всё ещё не понимаешь, почему я предпочла работать отдельно. — Мисс Блэк! — вдруг раздаётся поодаль. Вздрагиваю от неожиданности. Мы вместе поворачиваемся в сторону галереи. В дверях стоит не по погоде одетый Альпин, держащий в одной руке большой зонт и второй ковыряющийся в замочной скважине. — Рад Вас снова здесь видеть! — кричит мужчина. Мне с трудом удаётся выдать подобие улыбки. Пытаюсь сдержать серьёзность и непоколебимость в лице, внутренне же желаю скорее покинуть это место. Мистер Уильямс показался мне замечательным человеком, и я с удовольствием послушала бы его рассказы, но точно не сейчас. — Я собирался уйти пораньше, — как ни в чем не бывало продолжает речь, — жена попросила зайти в магазин со всей этой предпраздничной суматохой, но раз уж Вы здесь, и дело не шибко срочное... В душе разыгрывается внутренний монолог, и слово «нет» с каждой секундой слышится всё отчетливее. Гарри, обращаясь ко мне, снова нарочито загадочно ухмыляется, словно предвосхищая, что произойдет дальше. А природа не отстаёт ни на шаг, тоже хочет принять участие во всей этой драме: первая капля дождя иронично падает на мою щёку, имитируя слезу. — Давайте, проходите, — старик машет рукой, еле сдерживая дверь, чем привлекает моё внимание. Ноги отказываются идти. Стою, замерев, и в тот момент, когда очередное «нет» назойливо жужжит в ушах, мои глаза встречаются с его, изучающими. Наши мысли невыразимы, но даже в этой немой беседе я чётко могу услышать уверенное, тихое и хриплое «да» на каждое моё возражение. Ветер поднимается ещё сильнее, и природа, будто откликаясь на наше внутреннее напряжение, придаёт атмосфере дополнительную тяжесть, которую прерывает Альпин, по-старчески ворчащий в сторонке: — Дождь начинается, ну же, не стойте! Моя решимость тает, и я делаю первый шаг вперёд. Лицо Гарри не выдаёт никаких эмоций. Он терпеливо ждёт, пока я иду мимо, цепляя знакомый и раздражающий аромат мужского парфюма, напоминающего о чём-то более нежном и приятном, чем сегодняшний разговор, и только после этого следует за мной внутрь галереи. — Я уж было подумал, что больше Вас не увижу, юная леди, — говорит Альпин, когда закрывает за нами дверь. — Какими судьбами? — Я... Эм... — его вопрос застаёт меня врасплох. — Гарри обещал мне кое-что отдать по работе, и потом я уйду. Рядом неприятно скрипит половица; я поднимаю свой взгляд с ног на человека рядом и встречаюсь с его лукавой ухмылкой. Тревога растёт. Кажется, что все эти недосказанности по отношению к Рою, Джону и мистеру Уильямсу выйдут мне боком. Гарри ведь ничего не мешает в один момент взять и просто растоптать выстроенный мною план, пусть он и был тем, кто изначально помогал в его осуществлении. — И даже на чашечку чая не останетесь? — спрашивает, когда мы следуем по коридору. — Виски, в моем понимании, предлагать Вам слишком вульгарно. Но если даме захочется... — Вы знаете, мистер Уильямс... — выдерживаю секундную паузу, — у меня так много дел по проекту, боюсь, что не смогу. — Вы разве не трудитесь вместе? Кажется, в этот момент я готова провалиться сквозь землю. И я ведь сама об этом ему рассказала в прошлый раз! Но кто же знал, чем всё обернётся... — Да, но... — пытаюсь придумать очередную нелепую отговорку, но меня прерывают: — Мистер Стайлс даже не предложил Вам вместе работать здесь? Альпин останавливается перед той самой необычной медной дверью, ведущей в выставочный зал, и недовольно пихает своего подопечного под бок. Я слышу сдержанный вздох, кажется, даже то, как он сглатывает слюну, и мне становится не по себе. — Предложил, — сухо отвечаю старику под пристальным чужим взором. Внутри меня бушует мешанина страха и надежды — страха перед Альпином, который, как оказалось, знает больше, чем нужно, по моей же вине, и надежды, что он не оставит нас вдвоём прямо сейчас. — Милая, не переживайте, у меня есть несколько свободных помещений. Вы никак не помешаете, пользуйтесь всем, чем нужно, а я пока заварю чай. Гарри, покажи ей тут всё. Моя появившаяся надежда умирает за доли секунд. Владелец галереи скрывается за соседней дверью, пока Гарри открывает другую передо мной, уступая дорогу. За порогом — тишина. Мы медленно проходим мимо знакомых экспозиций. Мне вспоминаются ушедшие любопытство и лёгкая нервозность, теперь же, пробегая взглядом по каждой знакомой бутылке, я ощущаю, как в воздухе витает предвестие неизбежного, ещё одного разговора, который наверняка не принесет ничего хорошего. Мы выходим в ещё один расписной коридор, и с приближением к его кабинету мои шаги становятся совсем неуверенными. Внутри всё упирается, а в мыслях всплывает прошлый раз, когда я выбегала оттуда, разрыдавшись и решив никогда более не возвращаться. Прямо сейчас же я делаю шаг в логово зверя, и не понимаю, зачем. Что меня держит здесь, если единственное, о чём мне желается — побыстрее оказаться дома? Дверь мягко закрывается за ним, создавая последний звук в этой молчаливой сцене. Я замечаю ещё одно новое кресло, стоящее рядом с его. Более ничего здесь не поменялось. Гарри снимает своё пальто и вешает на вешалку рядом со входом, пока я отхожу в сторону и наблюдаю за ним, пытаясь создать большое расстояние между. И он сопутствует этому, отходя к своему столу. Разворачивается в мою сторону, облокотившись поясницей, и скрещивает на груди руки. Мне не нравится ощущение школьницы в кабинете директора, а потому я нетерпеливо нарушаю тишину: — Что? — Ничего, Блэк, — спокойно мне отвечает. Прикусывает свою нижнюю губу и склоняет голову набок, когда его взгляд скользит по моей фигуре, скрытой под верхней одеждой. Во мне бурлит коктейль из неловкости, неуверенности и, чего бы мне не хотелось признавать, странного влечения, появившегося вопреки моей воле из-за столь пристального внимания. «Соберись», — твержу себе, заставляя вспомнить прошедшие минуты. — Давай, Гарри, скажи, о чем думаешь! — бросаю ему вызов. — Я же знаю, что тебе хочется. — Ни черта ты не знаешь, — тяжело вздыхает. — Ты только бежишь и бежишь, и бежишь... но к какому конечному результату? — Я же сказала, что не... — Показать скорее Гудману свои эскизы? — перебивает меня. — И чего ты этим добьёшься? Всеобщей славы и любви? Получишь ли ты их, если узнают, что моей работы ни грамма в твоих рисунках? В его спокойном тоне улавливается отголосок давней обиды, смешанной с неизбежным предвкушением, но я пока не могу понять, от чего. — Получишь. Только в глазах остальных окажешься глупой дурочкой, что не умеет работать в паре и подставляет компанию своим безмерным желанием выдать хоть какой-нибудь результат, главное ведь тебе — быть первой. Нет! Это неправда! Мне всегда было важно лишь уложиться в сроки, при этом выполнить всё качественно. А из-за того, что я осталась одна ещё с самого начала совместной работы, мне на плечи свалилось вдвое больше задач. И это не моя вина, это всего лишь последствие содеянного им самим! Показать скорее Рою свои эскизы? Конечно же нет! Наконец, вместе с растерянностью и злобой ко мне возвращается справедливость и уверенность, правда слова всё ещё противятся вырываться из моего рта. — Скажи мне, Блэк, как ты себе это представляла? — Гарри вновь ехидно улыбается, чем вызывает во мне раздражение. — Думала, я тебе с рук спущу твою дерзость и заткну свой рот, изредка поддакивая на совместной презентации? — Если бы ты умел нормально разговаривать... — Если бы ты не была чертовой истеричкой... — вновь прерывает меня. За стеной слышится чужое присутствие, и буквально через секунду распахивается дверь. — Осенний мороз щекочет нос! — напевает Альпин, входя в кабинет. Мы замолкаем. Старик проходит вглубь комнаты и ставит поднос с чайником и чашками на стол рядом с Гарри, который всё это время не сводит с меня своих глаз. — Вот, согревайтесь! — бормочет он, сбрасывая со своего предплечья полотенце рядом на поднос, пока не оборачивается в мою сторону. Его глаза округляются в удивлении. — Ты чего ещё стоишь в верхней одежде? Гарри! — возмущается Альпин и начинает идти в мою сторону. — Тебя что, не учили ухаживать за дамой? — приговаривает в полголоса. Мне становится почему-то очень неловко, но возразить не решаюсь. Покорно даю с себя снять верхнюю одежду мужчине, который откуда-то достаёт плечики и вешает пальто на стоячую вешалку, чтобы оно не примялось; с сумкой он поступает точно так же. — Вот, так-то лучше, — разводит руками в стороны и даёт оценочный взгляд моему платью. Не чувствую в этом чего-то вульгарного; его глаза скорее выражают отцовское восхищение. Чего не скажешь о Гарри, что жадно вцепился в меня своим взором, при этом эмоции на его лице для меня совсем не читаемы. — Ты показал ей остальные комнаты? — Она всё знает, — безучастно ему отвечает. Не знаю. Он просто зацепился за мои слова. Альпин переводит свой взгляд с Гарри на меня и добродушно улыбается; я пытаюсь делать вид, что всё так, как и должно быть. Что-то подсказывает, что старик понял, что зашел совсем не вовремя. — Так, — хлопает он себя по карманам брюк, — ну, не буду мешать вам, молодёжь. Составил бы компанию, но Лоретта скоро начнёт переживать. — Передавай ей привет, — Гарри впервые смотрит на него; на его щеках появляется еле заметная ямочка. — Обязательно, — кивает. — На следующей неделе ты будешь мне нужен. — Я помню. Альпин бросает последний взгляд на меня, говорит о том, что был рад повидаться, и выходит из комнаты. Дверь почти закрывается, но в последний момент открывается вновь: мужчина придерживает её за ручку. Лёгкий и теплый свет падает на его лицо, подчеркивая морщины, а фокус внимания блуждает между нами двумя. — И ещё, — звучит его голос, нарушая тишину вместе с пальцами, что нервно постукивают по деревянной поверхности двери, — я, кажется, забыл закрыть хранилище. Проверь перед уходом. Гарри вновь молчаливо кивает. — А вы, дорогая, заходите почаще, — улыбается мистер Уильямс и исчезает из проёма, позволяя двери мягко закрыться. Мы снова остаёмся вдвоём. Пульс учащается под пронзительным взглядом, и мне неуютно стоять тут раздетой, словно с меня сняли ещё один слой брони. Я пытаюсь заглушить злость внутри себя, но слова рвутся наружу, несмотря на старания: — Чертовой истеричкой? Это все, что ты хотел мне сказать, Стайлс? — мой голос дрожит от злости, когда я смотрю ему в глаза. — Господи, ты даже не представляешь, как трудно с тобой разговаривать! В сердце горит огонь неопределенности и обиды. Но среди бури эмоций мелькает тонкая нить осознания. Гарри был прав. Я слишком сильно увлеклась самостоятельной работой, убежденная, что ему нахрен не сдался весь наш проект. Внутренний голос напоминает о том, как Гарри хотел помочь, рассказывая обо всех бутылках, пусть и в задиристой форме; как он привёл меня сюда в первый раз, пытаясь показать свои работы, и его колючее изречение до прихода Альпина лишний раз подтвердило, что моя агрессия частично необоснованная, даже если с первых дней он не появлялся на работе, считая дни до дегустации бесполезной тратой времени. Но гнев старательно перебивает попытки разумного мышления, вместе с парнем напротив, что с яростью в глазах вновь саркастично мне отвечает: — Громче. Кричи громче. Это ведь всегда наилучший способ решить проблемы, верно? — скептически усмехается. — Послушай, — подхожу ближе, — ты залез в мою личную жизнь, в мои личные вещи! Рушишь абсолютно все границы, а теперь завуалировано просишь меня быть тише? — тон голоса становится и вправду громче; я повинуюсь его фальшивым просьбам. Невероятное облегчение охватывает меня, а давление, что теснит грудь, освобождается благодаря этому крику ярости. Гнев, обида, разочарование — все эти чувства, что скапливались, словно лавина, теперь срываются с горы моей души. — О, а ты, Блэк, ведь такая невинная! Хлопаешь глазками, когда начинаешь тонуть в собственной лжи и первой просишь меня о помощи, — Гарри встаёт в полный рост, а его высокомерный взгляд вынуждает меня почувствовать себя совсем маленькой. Маленькой, но внутренне смелой, пусть и дрожит рука, что указывает на него, будто он причина абсолютно всех моих проблем, когда я снова отчаянно спрашиваю его: — Мне приходится лгать из-за тебя, почему ты этого не понимаешь? — Конечно. Твоя жизнь была такой размеренной и контролируемой, пока не появился я, — хрипотца становится более отчетливой. — Но ты ведь в любой момент могла спокойно попросить меня перестать тебя терроризировать, разве нет? — А я не просила? — в удивлении вскидываю брови вверх, продолжая подходить. — Для тебя слово «стоп» — всего лишь абстракция. Тебе просто нравится отравлять людям жизнь, Гарри, признайся в этом. А после вновь делать вид, что вы закадычные друзья. — А может быть, именно в этом вся прелесть? — Гарри делает несколько шагов вперёд. Вокруг скапливается напряжение; магнит постепенно сближает полюса. Взгляды сталкиваются, создавая электрический заряд в воздухе. Моя гордость борется с непониманием из-за его вопроса, а чувство силы с чем-то совсем неизвестным. По мере того, как донельзя сокращается расстояние, ритм сердца учащается. Не только из-за ярости, но и из-за чего-то другого, совсем чужеродного и... привлекательного? Приближение тел разрушает последний барьер между нами, и я вижу в его зрачках что-то такое, что делает меня совсем уязвимой. Горечь и желание сливаются в странный танец, и разум пытается справиться с тем, чего не хочет признавать ни я, ни он, ни тот, из-за которого происходят вся эта цепная реакция. В этом я точно была уверена. — Мы оба знаем, что тебе нравится на меня кричать, а мне, как оказалось, нравится то, как ты реагируешь. Это твоя ярость, Блэк, подобна музыке для моих ушей. Но если вдруг я не прав, и тебя всё это так раздражает... — он переходит на шепот, — сделай же с этим что-нибудь. Мысли окутывает непрошенный туман. Его тихий голос, подобно прикосновению пера, пробегает по моей шее, и мурашки победно танцуют по коже. Странная смесь безумия и влечения создаёт мерцающий хаос где-то внутри, а парфюм, что недавно ещё раздражал, теперь обволакивает, дурманит и сбивает с толку. Меня настолько всё это пугает и нервирует, что моя рука, неожиданно для самой себя, поднимается и толкает его вперёд. Он немного пошатывается, но продолжает стоять на месте. Я не планировала этого, я не хочу этого, я не осознаю своих поступков, но когда первый удар не приносит никакого облегчения, действие повторяется вновь; тело, потерявшее способность говорить, реагирует само по себе, выражая всё внутреннее беспокойство. Такое чувство, что я бьюсь не с ним, а с самой собой. Третий удар летит снова в центр, но на этот раз моя рука, сжимаясь в кулак, останавливается в полете; я чувствую, как он мягко и аккуратно, но всё также твёрдо и уверенно, держит её. Моя злость сейчас, несмотря на всю мощь, ничто по сравнению с силой, что исходит от столь лёгкого и властного прикосновения мужских пальцев. Его глаза настолько близко, что я могу разглядеть каждый оттенок. Он всё ещё молчит, удивленный девичьей решимостью. А в этом молчании я нахожу ещё больше сил и пытаюсь вырваться, но он заводит ладони за мою спину, прижимая моё тело к себе; кажется, я могу чувствовать сбитый пульс сердца. И не только своего. Смотрит на меня сверху вниз, питаясь едва уловимыми смешанными эмоциями. Выражение лица на мгновение становится менее насмешливым, более серьёзным, словно и он ощущает нечто, что ускользает от его контроля. Но через секунду это видение пропадает, и он вдруг спрашивает: — Тебе полегчало? Я стою, прикованная своими глазами к нему. Полегчало? В каком-то смысле, да. Но в то же время появилось нечто неопределённое, от чего близость эта мешает непонимание со смущением. Мне становится жарко от исходящего от его тела тепла; я отвлекаюсь на пухлые губы, пытаясь выискать хоть какой-то ответ, но слова застревают в горле. Злоба окончательно поглощается телесным контактом, и я не знаю, что делать дальше. — Буйная, времени меньше недели осталось. Не хочешь... — его зрачки мельтешат с моих глаз на губы и вновь наверх, — ...сама показать мне свои разработки и сегодняшние записи? На мгновение мир вокруг меня замирает. Смятение растет, и эта многозначительная пауза между словами вгоняет в краску ещё больше. Я надеюсь, то количество тонального средства и пудры, что было нанесено утром на моё лицо, скрывают от него всю робость. Предложение звучит логично. Мы оба знаем, что работа вдвоём будет более продуктивной. Но в этот момент внутри меня кипит смесь эмоций. Он прав, и я подсознательно знаю, что сама не справлюсь. Знаю, что не продумала момент представления отдельных эскизов, знаю, что это было глупым решением с моей стороны. И если мы хотим уложиться в сроки, нам придется сотрудничать. В конце концов, я могу взять что-то сегодня себе на заметку, сделать вид, что это всё ради проекта, а разобраться в деталях уже потом. — И не смотри на меня такими глазами. Не я только что устроил... Гарри не договаривает, отпускает мои руки и делает пару шагов назад. — Устроил что? — возмущённо спрашиваю. На моём лице мелькает шутливая задиристость, и, на удивление, я вовсе не злюсь. Гарри, реагируя на моё настроение, внезапно смягчается и становится более добрым. Улыбается, но продолжает молчать. — Договаривай, Стайлс. Становится даже смешно. Вместо ожидаемой вспышки на душе таится покой, пусть и с лёгким ощущением нервозности. — Истерику? — продолжаю допытывать. — Ну, не истерику... — ему еле удаётся сдержать свой смех, — ...но бойцовский клуб точно, — добавляет, театрально хватаясь за грудь. — У меня всё ещё есть силы в запасе, — смеюсь вместе с ним. — Так что, я приму твоё предложение, Гарри, хотя бы на этот вечер. Постарайся не быть придурком. Он всё ещё продолжает играть роль пострадавшего, округлив глаза в испуге, имитируя страх. Правда, в задорном смехе звучит доля неопределенной неловкости, которая тут же передаётся мне, когда в мыслях всплывает его родинка на подбородке и непонятный вожделенный взгляд. Выдыхаю, прогоняя абсолютно все эмоции, и, подойдя к вешалке, снимаю с неё свою сумку. Развернувшись, вижу, как Гарри стоит у новенького кресла и похлопывает по его спинке. Он что, приготовил его специально для меня ещё к понедельнику? Мысленно переваривая все произошедшее, до сих пор не понимая, поставлена ли точка в нашем разногласии, и что на меня вообще нашло после его слов, что я сорвалась на физическое насилие, я осторожно шагаю к нему. Молчаливо, под пристальным взором, принимаю приглашение и сажусь в кресло. Удобно. Гарри обходит стол и начинает рыться в одном из шкафов поодаль, пока я в это время достаю из сумки планшет и записи, сделанные сегодня днём, а ещё проверяю телефон. Элоиза интересуется, всё ли у меня в порядке, и именно в этот момент мне, наконец, приходит ответ по поводу выходных: 18:48 Не поверишь, но работа до вечера. А у тебя? Быстро печатаю текст:18:49 И у меня. Сообразим на двоих что-нибудь после? Иначе я просто сойду с ума
Как только я отвечаю на сообщение и кладу телефон в сумку, а сумку за спину, то возвращаюсь в реальность. Очертания фигуры, стоящей поодаль от шкафа, появляются в полумраке комнаты; Гарри зажимает меж коленей какую-то вещь и хмуро смотрит вниз, пытаясь расстегнуть свою рубашку. Мысли мои становятся чуть беспорядочнее. Он поднимает свой взгляд с пуговиц на моё лицо, покрывающееся багровой краской. Неловко прикрываю внутреннее смущение приподнятой вверх бровью и вопросительным тоном: — Что ты... — Я запачкал рубашку во время дегустации, — пожимает плечами и отвечает как ни в чем не бывало. — По-моему, ты запачкал чужую, — качаю головой в отрицании, вспоминая вопли Томаса. Гарри довольно улыбается. Когда он расправляется с последней застежкой, ловко снимая с себя темную ткань, в комнате вновь воцаряется тишина. Загипнотизированная, заинтересованная и удивленная рассматриваю каждый миллиметр его тела — на левой руке, кажется, нет даже свободного светлого места; большие ласточки, кажущиеся мне знакомыми, располагаются под ключицами, а чуть ниже порхает огромная бабочка. Взгляд медленно опускается, и из-под низко посаженных брюк выглядывают лавровые листья. Мне вдруг становится не по себе от столь явного изучения, и я теряюсь зрачками в столе. — Ты можешь смотреть, если хочешь. — Н-нет, — заикаюсь, — я не хочу, — и отворачиваюсь к окну. — Зачем тебе здесь сменная одежда? Неловко поворачиваюсь на кресле на сто восемьдесят и упираюсь... в окно. По ту сторону очень темно, а желтый свет, как назло, идеально передаёт всю картину того, что происходит позади меня: на стекле отражается нагой силуэт, и я ловлю себя на мысли, что всё ещё продолжаю рассматривать его подтянутое тело. — Чтобы переодеться? — Гарри хихикает из-за моего глупого вопроса и вдруг признаётся: — Я ночую здесь. Иногда. Наши глаза вновь встречаются, но я не отворачиваюсь; сердце начинает биться чуть быстрее и внезапно потеют ладони. Что с тобой, черт возьми, происходит, Миллисент? — Почему? Он надевает футболку, и отражение в окне исчезает, а затем снова появляется, но уже ближе. Мгновение интимности растворяется за доли секунд, когда он самостоятельно разворачивает моё кресло к столу и садится рядом. — Ты задаешь много вопросов. Что от тебя хотел Томас? — Тебе ли не всё равно? — бросаю косой взгляд в его сторону. Мне стыдно смотреть ему в глаза. — Нет, я же твой друг. Или бывший. Выбери, что тебе больше нравится, — в нотках голоса слышится очередная насмешка. — Ничего, — еле слышно шепчу и остаюсь без ответа. Ерзаю на кресле; его мягкая обивка теперь кажется совсем неудобной. Или мне просто неудобно на душе, поскольку перед глазами всё ещё кружится тот силуэт в окне, обилие чернильных пятен и странное ощущение от того, насколько волнообразное наше с ним взаимодействие. К этому, кажется, никогда нельзя привыкнуть. Моё внимание привлекает щелчок зажигалки и запах табака, тут же долетевший до носа. Удивительно, но мне даже не хочется сейчас курить. — Ознакомься подробнее с моими работами. И ещё вот, — он кладет на мою сторону чёрный блокнот, — здесь есть некоторые идеи. А я пока займусь твоими записями, если ты не против, — осторожно на меня смотрит, будто бы ждёт одобрения. Я киваю, и мы принимаемся за работу, обменявшись своими заметками. Открыв блокнот сразу на нужной странице благодаря закладке, я натыкаюсь на комментарии и незамысловатые рисунки. Среди слов о вкусовых оттенках алкоголя нахожу множество стрелочек и подчеркнутых слов, оставленных им в течение дегустации. Элегантные линии образуют изображение висящего на ветке дуба, чьи листья окаймляют горлышко бутылки. Легкая дымка вокруг дерева создает ощущение мистики и таинства. На фоне расстилается игра света и тени, подчеркивающая благородство напитка. Когда он успел всё это запечатлеть? Переворачиваю страницу, и вместе с движением бумаги в моей голове переворачиваются не только чужой почерк, но и мысли обо всём, что произошло сегодня. Работа и обсуждение проекта перемешиваются с воспоминаниями о дегустации, словесными перепалками и тем, как мы прямо сейчас мирно сидим за столом, каждый занятый своим делом. Неловкий трепет подкрадывается незаметно. Я, наверное, впервые в жизни ударила человека. Просто так. Из-за идиотского переизбытка чувств. В моей груди тлеет удивление от собственной реакции, подобно скуренному фильтру, сброшенному перед моими глазами в пепельницу. Я всегда старалась контролировать свои эмоции, но сегодня что-то внутри меня переполнилось. Переплетение гнева, обиды и непонимания создало необузданный поток, который вылился в то, что имеется сейчас. — И ты даже мне ничего не скажешь? — неожиданно спрашиваю. — Насчет? Черт, я и вправду сказала об этом вслух. Набираю в лёгкие побольше воздуха, всё ещё делая вид, что усердно пытаюсь разобраться в его писанине, и, криво улыбнувшись, говорю: — Тайлера Дердена, что в меня вселился, например. Смещаю фокус внимания на человека рядом. Его взгляд сосредоточенно скользит по моим строкам, и сначала мне даже кажется, что Гарри меня совсем не услышал, пока он не пожимает плечами и бросает короткое: — Бывает. Это всё? — Ты удивительно спокойный, — продолжаю озвучивать мысли. — И это меня пугает. Гарри поднимает свои глаза на меня, и я не могу прочитать ни единой эмоции. Ожидаю от него похабной идиотской шуточки, но вместо этого он вновь погружается в работу и, будто бы невзначай, спрашивает: — Какие планы на выходные? — Что, уже вздумал затащить меня в какой-нибудь проклятый дом? — нервно пытаюсь поддержать атмосферу саркастичной игривости. И, может быть, его растормошить. — Я не собирался праздновать с тобой Хэллоуин, Блэк, — слышу привычный холодный тон. Ледяной оттенок вновь возрождает ту самую неуловимую грань. Напоминает, вопреки легкой беседе, что мы не друзья, а всего лишь вынужденные партнеры. Пусть в его словах и не было ни намёка на грубость, подобную отчужденность крайне трудно игнорировать, особенно после моментов непонятных сближений. Наверное, и чай, к которому никто так и не притронулся, тоже уже остыл. — Если ты поедешь в Таунхолл, то чисто теоретически празднуешь его со мной, — всё ещё не теряю попыток разговорить его. Зачем? Не знаю. Быть может, чтобы понять, насколько он зол на самом деле? Или искоренить эту тишину, что, по-видимому, была неприятной лишь мне одной из-за мучительного анализа произошедшего дня. Почему я не могу сосредоточиться... — Но не переживай, — зачем-то оправдываюсь. — У меня другие планы. — Какие? — я чувствую нотки... любопытства? — Испеку какой-нибудь тыквенный пирог и... — аккуратно переворачиваю ещё одну страницу, — может быть, посмотрю кино. — Надеюсь, это будет не Бриолин, — слышу слабый признак улыбки. Не могу не улыбнуться в ответ воспоминаниям той ночи, пусть и осадок от неё остался не сказать, что хороший. А почему? А потому что Гарри вновь разрушил мои планы тогда. И я до сих пор не знаю, откуда он пришёл весь кровавый и в ссадинах, так же как и он не знает, что это была наша первая ночь, проведенная вдвоем в одной «постели». Спрошу если сейчас о побоях — вряд ли ответит, лишь мельком интересуюсь о другом: — Луи в порядке? — Да. Это радует. Надо бы написать ему сегодня вечером, узнать о делах и об альбоме. В прошлый раз он долго ругался из-за того, что не мог договориться с другим исполнителем, который хотел купить написанный им текст. Смолкнув, наши слова уносятся в тишине, каждый занят своими задачами. Я вновь погружаюсь в изучение его рукописей, детально анализируя эскизы и заметки. В какой-то момент, подмечаю интересную вещь и, взяв со стола карандаш, добавляю несколько своих мыслей к одной из зарисовок. Гарри, отвлекаясь, переводит свой взгляд на мои правки. Брови поднимаются и после прочтения нескольких комментариев хмурятся; он приближается ещё ближе, чтобы подробнее рассмотреть. Вижу, как скользят глаза, как где-то внутри запускается мыслительный и аналитический процесс. Жду возражений, но получаю лишь лёгкий кивок. Он вновь возвращается к моим трудам. Проходит ещё около часа, и мы всё так же молчим, но уже более вовлечено переносим на бумагу наши идеи и мысли. Формулировка изречений становится всё менее формальной, и появляется чувство пойманной музы и нахождения на одной волне. Спустя ещё некоторое время Гарри покидает кабинет со словами, что ему нужно сделать обход, а у меня как раз есть время собраться. Дописав последнее предложение, я забираю с его стороны свой блокнот и планшет, а затем складываю их в свою сумку. Надеваю пальто как раз в тот момент, когда он возвращается. Увидев и свои рукописи, сложенные на его крае стола, ничего мне не говорит и не возражает. Хватает верхнюю одежду и приоткрывает для меня дверь. Пока он достаёт ключи, я торопливо пытаюсь вызвать такси. Незадолго до окончания рабочего дня, вновь полил страшный дождь; мне не хотелось бы промокнуть до нитки. Приложение не хочет работать, и я теряю терпение, после того, как в очередной раз перезагружаю интернет. — Здесь всегда так плохо ловит связь? — расстроенно спрашиваю. — Только во время сильной грозы. — Черт... Гарри закрывает дверь и, бросив мимолетный взгляд на телефон в моих руках, добавляет: — Я подвезу тебя до дома.