21.4.835
Пока дети пропадают в затягивающем как болото вареве повседневности, отдел вовсю играется в пиротехников. Конечно, мы предельно аккуратны в своих расчётах и работаем с миллиграммовыми порциями — всё же мы тут со взрывчаткой, ё-моё, работаем, а не в карты режемся, но без несчастных случаев на более поздних стадиях, тем не менее, к сожалению, не обходится. В восемьсот тридцать пятом году, когда устойчивые формулы взрывчатых веществ нами уже разработаны и нужно лишь придумать, что во что убирать — разные виды взрывчатки, оказывается, подходят к разным типам оружия, — на плацу взрывается неудачный прототип артиллерийской гранаты. Меня отбрасывает в сторону, напрочь выбив весь воздух из лёгких. Что-то очень тяжёлое придавливает к земле, не давая обратно вдохнуть, а на голые ноги, не обёрнутые сейчас юбкой, льётся что-то омерзительно тёплое. С ужасом понимаю спустя мгновение, что кто-то дышит мне в ухо. — В-вы в поря…дке, мэм? — около уха раздаётся бессвязный, с каждым звуком всё больше слабеющий голос Гёсслера, и у меня всё холодеет внутри. Замечаю огромную выбоину в стене неподалёку от нас, и мозг наконец включается. Взрыв. Произошёл взрыв, слишком близко от нас. В голове шумит, перед глазами плывёт, но я аккуратно выползаю из-под закрывшего меня собой товарища. Мои ноги по пояс в чём-то липком, и я тупо ещё несколько мгновений со всё нарастающим ужасом смотрю на тёмные разводы на траве, на ногах, и на правой штанине Гёсслера. О боже! Во мне словно всё разом умирает, остаётся лишь голый опыт, надёжно вбитый многими экспедициями. Обламывая ногти, расстёгиваю свой ремень, и перетягиваю пострадавшую ногу чуть выше рваного среза, тут же начиная осматривать остальные части тела на предмет других повреждений. Гёсслер, слава богу, отключается от болевого шока, но его сердце продолжает стучать, а лёгкие — качать воздух, и мы с Шитом быстро перетаскиваем спасшего меня инженера в лазарет. Не думаю, что в обычных условиях с уровнем местной медицины у шатена были бы высокие шансы на выживание, но нам повезло иметь в команде говно-гения, который буквально вырывает нашего инженера из лап смерти. Я ассистирую, дрожащими руками вкалывая бедному мальчику обезбол и при помощи Шита переливая пятьсот миллилитров своей первой отрицательной, наиболее подходящей для донорства. Чёрт побери, до этого мне доводилось вытаскивать людей из-под снега после лавины, оказывать первую помощь и даже пару раз транспортировать пострадавших вниз, в базовый лагерь, но я ни разу не врач и не представляю, как и что правильно сделать. Зато наш доктор знает, хоть и признаётся, что опыта у него недостаточно для уверенности в благополучном исходе операции. Это переносит меня на новый круг личного ада, но помощи ждать неоткуда, и мне приходится скрутить в бараний рог свои эмоции и засунуть так глубоко, как только это вообще возможно. Работаем в тех условиях, что есть, перед операцией отправив срочное сообщение о помощи Пиксису. Нам приходится отрезать культю по колено — слишком сильно порвало мышцы голени осколками. На Петера страшно смотреть после операции, да и я сама, думаю, не лучше выгляжу, но мы больше ничего особо сделать не можем. — Ты хорошо поработал, док. — Пошатываясь, я дохожу до кухни и готовлю нам обоим крепкий сладкий чай. В операционной он был главным, но сейчас эту роль снова придётся взять на себя мне. — Иди в душ и спать. Только недалеко. Я обо всём дальше позабочусь. Если что — разбужу. — Да как же мне уснуть-то? — срывается Шит, разбивая чашку. Я бы тоже сейчас что-нибудь разбила, а лучше бы вообще не допустила той ситуации, но… Но мне приходится собрать себя по кусочкам, на время усыпив твердящее о моей вине чудовище. — Хотя бы попытайся. — Мягко кладу руку ему на плечо. — Дину ты будешь нужнее в отдохнувшем виде. Иди. Это приказ, если хочешь. — Иди ты на хер со своими приказами, босс, — беззлобно огрызается Петер, но послушно встаёт. — Я бы пошла, но с предложениями что-то голяк, — нервно шуткую я в ответ и возвращаюсь в палату к инженеру. Всё, что могу лично я сейчас, — это дождаться врача и отдать ему все запасы своих более продвинутых лекарств и показать, как делать при помощи эластичных бинтов компрессионную терапию. Обезболивающего теперь явно недостаточно, поэтому я щедро выделяю некоторую его часть команде химиков, заставив ребят разработать местные аналоги анестезии. Ещё через два часа доверенный врач уезжает, подтвердив, что мы проделали хорошую работу и что Гёсслер теперь вне опасности. Тот же врач подробно объясняет нам, как именно теперь нужно будет ухаживать за пострадавшим товарищем. Только спустя несколько дней после инцидента я замечаю, что, кажется, вся эта ситуация довольно сильно повлияла на сына — у него и так гормоны в голове играют, а тут примешивается ещё и обида на меня за то, что не только отправила его куда подальше, заставив уживаться с местными бесхребетными детишками, не видевшими настоящей жизни, но и дала его другу пострадать. Ещё и гоняю команду по проектам вместо того, чтобы днями и ночами сидеть у постели спасшего меня человека. Что ж, я молчу. Он ведь у меня умный мальчик и сам понимает, что не прав и ничьей вины в случившемся нет — мы совсем новички в такой области, и поэтому неудивительно, что что-то взрывается. Да и пострадавшему инженеру моё постоянное присутствие было бы только в тягость. Ему хватает и того, что я упорно прихожу раз в три часа, заставляя двигаться и делать упражнения на выносливость. Ладно, в конце концов, сын перебесится и успокоится. Вместо того, чтобы обращать внимание на психи Леви, я обращаюсь к более насущной проблеме Гёсслера, который после ранения впал в депрессию и не видит смысла в продолжении своей работы, а только постоянно трогает обрубок ноги, который теперь будет с ним навсегда. Я даю ему месяц на пестование своего горя, пока заживает и рубцуется рана, а потом с ноги открываю дверь «временного лазарета». У меня наконец вышло придумать более-менее рабочий вариант решения проблемы, и дальше давать своему молодцу падать в кроличью нору отчаяния я не собираюсь. — Ты ведь не хочешь быть калекой, мальчик, — говорю я потерявшему свою привычную улыбку шатену, буквально насильно натягивая поверх амортизирующего слоя ваты и ткани первый вариант протеза, сделанный мною из говна и палок, и тут же поднимаю мужчину с кровати. В комнате мы с ним одни, поэтому его гордость, даже если он не устоит сразу, никак не пострадает. М-да, выглядит получившаяся у меня монструозность, конечно, убого и на редкость уёбищно, но, тем не менее, конструкция уверенно держит Гёсслера. — Ты ведь инженер, мать твою в колодец раком! Так создай себе новую ногу, преврати свой, как тебе кажется, недостаток, в преимущество! Например, ты можешь установить в неё дополнительный баллон с газом для большей скорости и стабилизации УПМ или набор с инструментами прикрутить, или вообще всё что угодно. Ты же чёртов гений и умница, в конце концов, не то что бесполезная я, и можешь вообще всё. Так соберись и действуй, чёрт тебя дери! — Я… Я могу? — несмело спрашивает веснушчатый обаяшка и, опираясь на мою руку, делает первый шаг до костылей, которые будут ему помогать, пока он не научится ходить снова. Тень робкой улыбки прокрадывается обратно на чуть бледные сейчас от долгого сидения взаперти щеки. Я усмехаюсь, подойдя к нему вплотную. Конечно, мне приходится задирать голову, что обычно немного раздражает, но это сейчас неважно. Говорить с ним, глядя сверху вниз на больничную койку, бесило меня куда сильнее. — А что, слабо, что ли? — подначиваю я своего лучшего сотрудника. — То есть привод полностью переделать — это тебе плёво, пневматическую пушку с нуля разработать — легкотня, а вот как ногу себе заебошить, так резко выясняется, что ты вдруг «не можешь»? Мама твоя по ходу не ронять тебя в детстве не могла, а ты, малыш. — Тыкаю пальцем ему в грудь для весомости. — Один из лучших инженеров стен. Так что будь добр, возвращайся в строй. Даю тебе максимум две недели на твою… небольшую халтурку. Если не управишься в срок, я… расстроюсь. — Да, мэм! — гаркает Гёсслер, и я снова начинаю узнавать нашего наивного мальчика. Вот так-то лучше. — И даже не думай, что после того, как ты все исправишь, эта ситуация освободит тебя от тренировок! — добавляю я для пущего эффекта. — Наоборот, попрошу Леви гонять тебя до седьмого пота, чтоб даже не думал возвращаться в лазарет, шланг ты наш гофрированный. — Так точно, мэм! — Гёсслер, зажмурившись, зачем-то салютует мне, как в самом начале знакомства, а после вдруг обнимает, пряча выступившие слёзы в складках моей рубашки. Обнимаю этого ещё, в сущности, ребёнка, пусть и великовозрастного, в ответ и ерошу жесткую щётку чуть кучерявых волос, принимая на себя часть его веса. Всем нам порой нужна поддержка, даже двадцатилетним мужикам. — Возвращайся скорее в строй, мой герой. Нам тебя не хватает. Спецу требуется всего неделя, чтобы разработать рабочий прототип протеза, в который он, по моей указке, вставил-таки подобие выдува газа и сам баллон, заодно придумав механизм, позволяющий «сбрасывать» старые баллоны, как гильзы в огнестреле, а не доставать их каждый раз вручную. Так свою потерю он смог превратить в новую вариацию привода и свою значительно возросшую скорость во время полётов. И, глядя первый раз, как поддерживаемый сыном Гёсслер взлетает, зацепившись тросами за деревья, я как никогда гордилась тем, что этот отважный мальчик есть в моей команде. Кстати, о сыне. Леви понимает свою ошибку ещё тогда, когда поддерживаемый мною и костылями Гёсслер выходит из лазарета на своих… пусть будет на своих двоих, в конце концов. Это видно по глазам и по его изменившемуся отношению ко мне. Но вот на извинения его пробивает только после той тренировки, на которой стало ясно, что наш главный инженер окончательно восстановился. Леви неслышно подходит ко мне, присаживаясь рядом на бревно и наблюдая, как Гёсслер вполне себе бодро направляется в сторону дома. Я молчу, делая вид, что все нормально. Без понятия, как надо справляться в таких ситуациях, но я выбираю тактику игнорирования. Не сына — самой проблемы. И просто наслаждаюсь хорошим солнечным днём. — Мам, я облажался, — констатирует наконец моя фасолина, и я мгновенно раскрываю руки для объятий. Нет ничего, что не смогли бы исправить хорошие обнимашки. Леви, прямо как раньше, пристраивается у меня под боком, вот только теперь ему уже не так удобно — габариты не те. — Прости. Вёл себя как полное дерьмо. — Проехали, ёжик, — нежно говорю я в ответ и со смешком отмечаю: — Кажется, ещё года два-три, и ты выше меня вымахаешь. А ведь чуть ли не вчера был таким замечательным маленьким мальчиком, а теперь посмотри-ка. Похоже, ты у нас в рекордные сроки становишься не менее замечательным мужчиной. Ты бы притормозил немного, а то я скоро совсем перестану за тобой успевать. — Щёлкаю его по носу. — Не запаривайся слишком сильно. Ты меняешься, пытаешься нащупать рамки дозволенного во взрослом мире, ищешь своё место. Именно поэтому я отправила тебя в школу, чтобы ты взрослел рядом со сверстниками, переняв хоть немного их беззаботности. Переходный возраст — совершенно обычное дело для любого человека. Я была ещё хуже, уж поверь. И мне даже страшно представить, какой будет Изабель года через три-четыре! Мы вместе смеёмся, понимая, что эта егоза ещё задаст нам обоим жару. Буквально месяц назад она спёрла тестируемую модель УПМ и попыталась взлететь. Итог был бы печальным, если бы наш доктор не заметил её шалость и не поймал ещё в воздухе. Отсмеявшись, говорю уже серьезно: — Да, иногда ты будешь меня расстраивать, иногда не будешь слышать и наверняка когда-нибудь поступишь ровно противоположно тому, что я тебе посоветую. Но я хочу, чтобы ты знал — это не изменит моего к тебе отношения. Любить тебя меньше я не стану, солнце моё. И всегда буду на твоей стороне, чтобы поддержать, если ты вдруг оступишься. Просто будь счастлив и здоров, а с остальным дерьмом мы разберёмся. — Я постараюсь всё-таки так больше не делать. А что до школы, то это даже немного забавно. — Леви задумчиво смотрит на верхушки деревьев. — Хочешь, покажу тебе, как переворачиваться для броска или выстрела назад в воздухе? — Ну, лишним мне это точно не будет. Показывай, капитан! — Поднимаюсь первой, поправляя ремни и цепляя УПМ на пояс. Останавливает ли случившееся несчастье эксперименты с оружием? Нет, но теперь мы будем вдвойне осторожны.16.3.836
В этом году у нас появляются первые серьёзные успехи. А ещё нашему отделу наконец дают добро подняться на стену. Мы проезжаем через Шиганшину, и я всеми силами заставляю себя проехать мимо дома Гриши Йегера, направившись сразу на стену. Зрелище оттуда открывается… показательное: копошащиеся внизу гиганты вызывают безотчётный ужас своими доброжелательными улыбками, достойными лучших продавцов компании «Орифлэйм», и на первые несколько секунд у меня возникает безотчётный страх напополам с почти желанием проверить, что будет, если упасть с высоты шестнадцатиэтажного дома прямиком в гостеприимные пасти, но потом я беру себя в руки. Да, в моём мире такой ебанины нет, но у нас есть вещи и похуже. Соберись, Алиса. В итоге для нашей семьи из Подземного Города важным становится совсем другой вид. Пока спецы фиксируют новые данные, мы с детьми смотрим на бескрайние просторы равнин, убегающих за горизонт и сливающихся с облаками, и я с удовольствием поясняю малышам, что именно из-за такого эффекта человечество в конце концов и доказало, что живёт на круглой планете, а не на плоскости. Леви, чуть помолчав, подходит ближе и приваливается ко мне плечом к плечу, тоже с восхищением глядя на то, как медленно солнце катится в сторону горизонта. — Далеко ли отсюда море? — тихо спрашивает мой мальчик. — Я не знаю наверняка, но, думаю, что неделях в двух пути примерно, — спокойно отвечаю я ему, наблюдая за тем, как один из титанов, почему-то смутно знакомый, что до этого стоял на четвереньках у опушки, внезапно разворачивается и бежит в противоположную от стен сторону. Неужели это Имир? — Хах, кто бы мог подумать, что четверо жителей Подземного Города когда-нибудь попадут на «последний рубеж человечества», — хмыкает стоящий с другой стороны Фарлан. — Надеюсь, ты не потащишь нас дальше, прямиком в глотки этим уродам? — Я похожа на суицидника? — хмуро интересуюсь я у этого остряка. — Иногда, — парирует блондинистая зараза. — Справедливо. — Киваю, присаживаясь на самый край стены. — Вряд ли бы нормальный человек решился сбежать из Подземного Города с тремя детьми под мышкой. Мы все четверо хмыкаем, вспоминая, как, почти не доверяя друг другу, уматывали от целой банды. Дети отходят к команде, спеша поделиться своими впечатлениями от увиденного на стене, а я просто наблюдаю за прекраснейшей природой — такой, какой она бы была без вмешательства человека и у нас. То чувство, которое я испытываю сейчас, чем-то похоже на абсолютный восторг, посещающий альпинистов всякий раз на очередной покорённой вершине, когда кажется, что весь мир лежит у твоих ног. Какая-то мысль вертится на краю сознания, и я с прищуром смотрю на протянутые к нам безобразные руки. Титаны следят за детьми, за спецами, но я не вижу ни одного, кто бы хоть ненадолго фиксировал свой взгляд на мне. Я сижу немного в стороне от остальных и, может, им поэтому плевать? Да, мне точно показалось… — Эй, Леви, подойди ко мне, пожалуйста, — прошу я сына, с интересом наблюдая за титанами внизу. — Что такое? — замечает малыш моё недоумение: вместе с ним под нами пристраиваются трое гигантов. — Ты тоже это видишь? Какого дьявола?! — Внимательно гляжу на этих тварей, а потом, оставшись на месте, прошу Леви отбежать ещё метров на тридцать. Подо мной никто не остаётся — все трое титанов в бодром темпе устремляются за сыном. В голову лезут не самые приятные мысли, но я пока что гоню их от себя куда подальше, хмуро сообщая только вернувшемуся мальчику: — Знаешь, по-моему, они не реагируют на меня. Пожалуй, стоит попробовать спуститься ниже… Подстрахуешь? — Зачем тебе это? — Малыш зеркалит мой озабоченный вид. —Ну, один умный человек из моего мира сказал, что врага надо знать в лицо. — Пожимаю плечами. — Но не буквально же. — Леви укоризненно смотрит на меня. — Видимо, сегодня придётся вполне буквально. Пойду спрошу у Пиксиса совета. Вдруг для этих безмозглых махин такое поведение в порядке вещей. — Вся эта ситуация очень уж дурно попахивает. Мой друг не очень понимает, что за вожжа попала мне в одно место, но путём нехитрых наблюдений мы понимаем, что таки да, титанам абсолютно насрать на моё присутствие на стене. С разрешения начальства и страхуемая двумя солдатами Гарнизона, я всё-таки решаюсь спуститься для проверки теории, которая мне совсем не по душе. Выпускаю тросы, крепко цепляясь за верх стены, и осторожно слезаю вниз, чуть вдалеке от основной кучки, собравшейся под командой. Гарнизоновцы страхуют пока что сверху. Я всё-таки и в самом деле умирать не очень хочу, поэтому держусь куда выше уровня, до которого могут достать огромные культяпки. Но даже когда я попадаюсь на глаза одному из несчастных обращённых эльдийцев… Ничего не происходит. Меня словно не видят. И тогда я решаюсь на совсем уж сумасшедший поступок: спускаюсь на уровень голов самых высоких тварей. Мимо проходит один из них, и у меня волосы встают на затылке — всё это время я смотрела налево, на основную группу, совсем забыв, что титаны тут как бы везде. Но даже так, прошедший мимо титан не замечает меня, хотя моя тушка находится очень уж удобно на уровне его глаз. Похоже, моя дурацкая, по сути, теория, подтверждается всё больше. Я не принадлежу этому миру, поэтому эти тварюшки меня и не видят. Я им попросту неинтересна. Немного разозлившись на себя за такую абсурдную идею, совсем спускаюсь на землю с другой стороны стены. Подошвы сапог зарываются в высокую, никем не тронутую траву, а неподалёку пасётся стадо оленей, не боящихся человека от слова совсем. Однако, когда я стою за пределами доступных человечеству земель, мои мысли занимает вовсе не величие природы вокруг, а то, нет ли здесь опасных для жизни клещей. Надо будет потом провериться, прежде чем спускаться в город. Я всё ещё напряжена и готова дать дёру в любой момент, но титаны проходят мимо, осторожно обходя меня, как животное, и я расслабляюсь. Неподалёку цветёт подозрительно знакомый по запаху куст. Его мне частенько приходилось пить во время реабилитации. Лекарственный жасмин. Я делаю первый несмелый шаг, подходя к кусту, и растерянно оглядываюсь вокруг. Чувствую себя каким-то вором и вандалом. Но внутри стен жасмина нет, а с моим прошлым анамнезом он бы совсем не помешал, поэтому я наконец решаюсь и отрезаю ножом несколько веток. Теперь я смогу переселить эту прелесть в свой сад. С новоприобретённым букетом я поднимаюсь обратно. М-да, мои выкрутасы точно не прошли даром. Если мои ребята вполне спокойны — наверняка пришли к той же теории, что и я, то вот Гарнизоновцы порядком на нервах. Их, впрочем, усмиряет Пиксис, миролюбиво интересуясь, как там погодка внизу. Мне ничего не остаётся, кроме как пошутить, что несмотря на подавляюще «мужской» состав наших врагов, на меня, увы, никто из них не польстился. Видимо, я слишком токсична даже для гигантов. — Знаешь, если бы среди них была бы хоть одна красивая женщина-титан, я был бы вовсе не против стать её обедом, — мечтательно отвечает на мои шуточки начальник, усмехаясь в усы. Тоже хмыкаю и не удерживаюсь от подколки: — Ты б не каркал, что ли. А то однажды появится горячая блондинистая баба-титан, и что ты тогда будешь делать? — Посмотрим по ситуации, — пофигистично реагирует на очередное моё небольшое предостережение Пиксис. И только Леви смотрит очень внимательно, словно понимает, что я не совсем шучу. Ну да, малыш, в каждой шутке есть доля… отборнейшего говна, если брать в рассмотрение наш конкретный случай. На обратном пути я всё же не могу себя удержать, заметив в толпе супружескую пару Арлертов, как и маленького Армина, сидящего сейчас на шее у отца. — Пиксис, я ненадолго, — отпрашиваюсь я у начальства, слезая с телеги. — Встретимся у ворот. Возможно, мой штат сотрудников пополнится ещё на двух человек. Мой друг приподнимает бровь, но, уже привыкнув доверять мне в том, что касается отдела, лишь кивает, попросив поторопиться. Я аккуратно выцепляю Арлертов из толпы, тихо сказав, что знаю про их небольшие «шалости», и предложив поговорить в их доме. При поддержке бесконечных расспросов деда Армина, как и моих документов из Гарнизона, мне всё-таки верят, что я не просто так к ним пришла и что злого умысла у меня тоже не имеется. Пришлось рассказать, что если их эксперименты по созданию воздушного транспорта продолжатся, то довольно скоро за ними придёт Военная Полиция. — Я понимаю, это сложно принять, — тихо говорю я, наблюдая за тем, как маленький Армин копошится на ковре. — Но вам не обязательно умирать. Поезжайте со мной, продолжите свою работу уже в моей лаборатории, под защитой Гарнизона. Но вам придётся сказать сыну, что его родителей убили за попытку улететь за стены. — Что за бред? — хмурится старший Арлерт. — Это моё условие. — Пожимаю плечами. — Мы прикроем вас, дадим новые документы и возможность и дальше заниматься полезным делом, но в обмен вы должны поддержать версию, что прежнюю чету учёных Арлертов убили. Тогда Военная Полиция будет разбираться внутри себя, а не полезет к нам. Со мной самой та же песня — большинство моих идей приходится прикрывать чужим именем. Это сможет спасти всю вашу семью, включая малыша. Вы ведь не будете настолько наивны, чтобы подумать, что те твари из столицы пощадят ребёнка, когда придут за вами? Я нарочно давлю на самые болевые точки, ощущая себя последней дрянью. Конечно, Армина спасёт его дед. Но лучше я сейчас прогну их в нужную сторону, чем потом таких талантливых людей просто убьют. Дьявол, кажется, я начинаю мыслить, как Смит. Чёрт, надо заканчивать с ложью. Поспешно подслащаю пилюлю, если это, конечно, можно вообще назвать «подслащением»: — Вы снова сможете воссоединиться с семьёй спустя десять лет, и тогда у вас больше никогда не будет проблем с правительством, обещаю. Как ни странно, но мои хреновенькие убеждения работают: — Думаю, у нас нет особого выбора, дорогой. — Госпожа Арлерт качает головой, положив руку на плечо мужа. — Мы согласны. — Мудрое решение. — Я встаю из-за стола, пожимая им обоим руки. — Теперь вы официально под моей ответственностью. Собирайтесь, у нас совсем немного времени. И… Мне искренне жаль, что вам пришлось делать такой сложный выбор в столь сжатые сроки.3.5.836
Рандеву с монстрами возымело ошеломительный успех. Теперь вся команда ещё сильнее стремится сделать всё, что только можно, лишь бы поскорее выпустить оружие против титанов и допилить уже имеющееся (например, изобрести нормальный аналог с более плавным распределением нагрузки местным ремням для УПМ). В том числе на нашем тренировочном поле появляются снаряды куда функциональнее старых поворотных картонок — наши «титаны», управляемые системной тросов, могут теперь, как куклы-актёры, поднимать руки, крутить головой и «приседать», потому что сделаны трёхмерными. Эдакие огромные марионетки. Судя по отзывам Леви, наш вариант больше подходит для подготовки, так как показывает движения противника и учит, как на них реагировать. Выкуси, Смит! Вот только и народа, управляющего новыми макетами, требуется многовато. Чета Арлертов гармонично вливается в коллектив, выгодно дополнив наших военных инженеров. Теперь ведутся обсуждения, что можно сделать не просто «Катюшу», из которой не слишком-то удобно палить по шеям гигантов с земли, а вести обстрел вообще с воздуха, построив полноценный дирижабль. Что ж, мне нравится идея того, что людям не придётся приближаться к тем тварям, чтобы их убить, поэтому и этот проект мы тоже включаем в список «разработать и побыстрее». И если на лоне изобретений всё идёт более чем бодро, то вот в личном плане… Весёлого мало. Леви, Фарлан и Изабель втроём устраиваются в какую-то таверну неподалёку от базы. Ребята всерьёз решают потихоньку начать искать своё призвание в жизни и начинают, как и их бывшие одноклассники, с самых низов. Для Леви, разумеется, такая работа не в новинку — всё-таки мы с ним порядочное количество времени отпахали у Майса, а вот Изабель довольно быстро «сливается», не выдержав нагрузки и на работе, и в школе. Фарлан же успевает закрутить с какой-то клиенткой и теперь страдает от неразделённой любви — его кокетка оказалась вполне себе счастливой замужней женщиной. Разумеется, все эти сопли, комплексы и юношеские проблемы ложатся на меня. Ну, дети пытаются, по крайней мере, их на меня складировать. Но что я могу им сказать? С Изабель всё было более-менее просто: совет сосредоточиться на учёбе, а не на работе, был мне вполне по силам. А вот Фарлан… Сказать ребёнку, что он сам дурак, что влюбился в мадам постарше? Херовенький вариант. Поддержать словами, что такое часто бывает и он не единственный лопух на этой планете? Ну такое себе утешение. Поэтому в итоге я делаю то, что в своё время сделал мой отец для старшего брата, будучи совсем неуверенной в том, что в нашем случае это будет такой уж охуенной идеей — затариваюсь бухлом и увожу блондина с утра пораньше на рыбалку. Для «мужского», мать его, разговора. — Скажи-ка мне, дорогуша, — порядком поднабравшись для куражу, обращаюсь я к Фарлану, продолжая глядеть на поплавок. — Ты и в самом деле любил ту женщину, или она просто была удобной для тебя? Мальчик вскидывается и открывает уже было рот, но я перебиваю ещё не начавшееся бугуртение утончением: — Прежде чем ты начнёшь меня уверять, что второе — вообще не про тебя и «фу-фу-фу», подумай хорошенько. Мне не важно, какие у тебя будут отношения с противоположным полом. Мнение о тебе никак от этого не изменится. Только оставайся после своих пассий здоровым и помни о ЗППП, ладно? — Да, я помню, — кивает пацан и отворачивается, чуть краснея. — Ты права, я… Я уже не так уж и уверен, что действительно любил Марианну. Скорее, мне, ну, было интересно? — Понимаю. — Задумчиво киваю и тянусь к бутылке, отхлёбывая побольше. Вот мы и подошли к самой мякотке. — У меня всё было точно так же. Не помню, чтобы хоть раз всерьёз увлекалась мужчиной именно в любовном плане. Скорее «пробовала» понравившихся мне парней. — Ты это серьёзно? — изумляется блондин, растерянно глядя на меня. Ну, давай, раз уж начала. Мне требуется ещё пара глотков, после чего я передаю бутылку мальчику. Да, подросткам нельзя, да, плохо для организма, но здесь он уже, вроде как, совершеннолетний, так что сам разберётся, пить ему или нет. — Мой отец был человеком очень строгих правил и часто не позволял мне многих вещей, обычных для остальных сверстников. В том числе и встречаться с мальчиками. По его мнению, ничего, кроме учёбы, музыкалки и секции альпинизма, не должно было меня волновать. Поэтому я сбежала из дома и в каком-то клубе… Э-э, это что-то вроде бара с танцевальной площадкой, в общем, подцепила себе мужчину намного старше. Не могу сказать, что мне было особо приятно в процессе или что не было мерзко от себя позже, или что никаких последствий тот проёб мне не преподнёс… но как-то так повелось, что дальше я гораздо спокойнее воспринимала эту сторону жизни и занималась сексом исключительно «для здоровья». Поэтому я не вижу проблемы с тем, что ты переспал впервые не от большой любви, а из интереса. Но… — Оборачиваюсь к нему, понимая, что сейчас вполне могу послать его по своему, не самому, если честно, радужному пути. — Но я не думаю, что то, как жила я, — правильно. Попробовать — это одно, но вот постоянно блядствовать — уже совсем другое. Не гонись за сиюминутным удовольствием, оно того не стоит. Лучше постарайся найти человека, который будет тебе по душе. У меня на это, к сожалению, просто не было времени в той жизни. — Почему это? — недоуменно интересуется блондин. — Сначала школа, потом университет и параллельная с ним работа, сборы, тренировки… — Сглатываю, но продолжаю: — А потом стало уже поздно. Не говори нашим, но в двадцать два мне сказали, что я болею одной очень серьёзной даже для моего мира штукой, от которой почти невозможно вылечиться. А там дальше всё пошло по такой глубокой пизде, что мужчины и вообще все люди вокруг стали мне почти совершенно равнофигственны. Поэтому, уж извини, но никаких советов по таким темам как «а что делать, если мне не отвечают взаимностью» или «а куда сводить девушку на первое свидание» вы от меня не дождётесь. Я могу объяснить, как не напороться на насильника или вымогающую бабло после секса шлюху, как предохраняться и что делать, если последствия таки появились, но со всей романтической чушью буду слать вас к Пиксису. Он явно знает побольше моего в таких вещах. — Ну а почему ты не попробуешь здесь? — вдруг спрашивает резко посерьёзневший блондин. — И та твоя болезнь… Ты ведь вылечилась? Некоторое время я молчу, не желая его расстраивать. В конце концов, в те горы я ехала, почти наверняка зная, что это моя последняя поездка куда бы то ни было. Рак, к сожалению, имеет свойство возвращаться, даже если мне и удалось победить его впервые, то во второй раз прогнозы были куда менее оптимистичными. Но вот я здесь, живу уже почти пять лет, когда должна была по самым смелым прогнозам умереть ещё четыре года назад. Наконец я нахожу достаточно расплывчатый, но исчерпывающий ответ: — Я не знаю. В вашем мире моя болезнь не диагностируется. Поэтому пока не будет каких-то серьёзных симптомов, мы не узнаем наверняка. А встречаться ни с кем я не хочу потому, что тогда мне бы пришлось скрывать от любимого человека свою историю и свою возможную болезнь, что для меня абсолютно неприемлемо. Ты ведь видишь, что я придерживаюсь политики честности с дорогими мне людьми. — Но отделу-то ты о себе рассказала. — Эта язва прищуривается, и я фыркаю, поняв, куда он клонит. — Не думаю, что добавь ты про болезнь, что-то сильно бы изменилось. Скорее, наоборот… — Если ты намекаешь на кого-то из наших, то они все слишком уж юные для меня. — Отмахиваюсь от всех инсинуаций, прервав явно скабрезную шуточку. — Мне тридцать восемь, а самому старшему из них хорошо, если двадцать девять, и тот уже вполне счастливо и глубоко женат. Это раз. И два — я против отношений на рабочем месте, чего и тебе советую. Выбирай предметы интереса из своей «весовой категории». Слишком уж много потом мороки, если не следовать этому простому правилу. — Да ладно? Ты?.. — А малыш-то догадливый. — Ну, был у меня в геофизической конторе один начальник… — С намёком ухмыляюсь в ответ и поднимаюсь с табурета, едва успевая словить резко дёрнувшуюся удочку. — О, кажется, большая рыбка-то клюёт!