24.7.840 (17 часов 09 минут)
Пиксис застаёт лишь самый конец лечения, когда Петер уже обрабатывает шишку у меня на голове, закончив с обмазыванием живота и груди свинцовой мазью. Внимательный взгляд золотых глаз пробегает по мне с головы до пят, оценивая повреждения, и Пиксис кивает каким-то своим мыслям, наверняка подтвердив предположения по поводу случившегося. — Аккерман? — спрашивает он, присаживаясь рядом в гостиной, где уже собрался весь отдел. А быстро они. Бэт-сигнал, что ли, включили? — Ага… Один из самых дорогих кредитов доверия, который мне только доводилось получать в своей жизни, — весело смеюсь я, чуть придерживаясь за нижние рёбра. Там по словам доктора, есть пара трещин. Но от меня тут ждут не дерьмовеньких шуточек, поэтому перехожу к по-настоящему важной информации: — Всё получилось. Нам дали «зелёный свет» на развитие техники, при условии, что мы подсократим деятельность Разведкорпуса. Кратко рассказываю о произошедшем, как можно подробнее вспоминая лишь разговор с королём. Может, я что-то неправильно поняла, упустила скрытый смысл? — О как! — усмехается Пиксис. — Отличная работа! — Думаешь? Ну слава богу. — Чуть хмурюсь, задумываясь о последствиях. — Но ты учти, что меня… допрашивал профессионал. Я вполне допускаю, что многое успела рассказать Аккерману. Поэтому нам придётся держать с ним ухо востро — мало ли что он может рассказать своему «другу», если мы что-то сделаем не так. Внимательно слежу за тем, что на это ответит мой начальник. Пожалуйста, друг, не дай мне подумать о тебе плохо. Не будь грёбаным манипулятором, пожалуйста. Мне так нужно поверить сейчас хоть во что-то хорошее. — Тут ты права. Жаль, что мы не предусмотрели такого исхода в нашем плане. Я приношу свои искренние извинения, Лис. — Дот осторожно дотрагивается до моей руки, и я, разглядев за маской командора искреннее раскаяние и сожаление, решительно пожимаю его пальцы в ответ. — Плюнь и забудь. Я сама такого дерьма не ожидала. Похоже, нам с тобой всё же не стать такими же гениями, как чёртов Смит. Кстати о блондинах… ты узнал, где лежат документы? — Да, они у него в кабинете, где-то в столе, — кивает мой друг, тут же осторожно спрашивая: — Но кого мы туда отправим? Ты ведь сейчас… — Мне придётся пойти, — вздыхаю я, невольно потирая переносицу. — В конце концов, я не могу подставлять никого из наших. А так нашу организацию не притянут, даже если меня поймают на горячем. Всё же я буду просто мамой, защищающей своих непутёвых детишек. — Одна не пойдёшь, босс, — прерывает мои размышления врач, бескомпромиссно складывая руки на груди и, видимо, пытаясь скопировать взгляд моего сына. — Если тебя заметут, то нам всем, как ты часто говоришь, «кабзда». Так что если понадобится, я готов лично сломать тебе ноги. Они нормально срастутся обратно через месяц-другой, обещаю. — А вы, я смотрю, всерьёз тут все чтением увлеклись, — хихикаю я и легонько бью нашего зазнайку под дых. — Не выпендривайся, тебе не идёт, дерьмо-доктор. Всё со мной нормально будет. — Я пойду с вами, мэм. — Гёсслер высовывается вперёд. — Я достаточно обучен на УПМ, чтобы унести вас, и по скорости уж точно не проиграю разведчикам. Инженер многозначительно стучит костяшками по протезу, чуть приподняв брови. Фыркаю, качая головой. Всё же знакомство с нашей семейкой серьёзно поменяло этих ребят. — Ладно, Дин, пойдёшь со мной. — Наклоняюсь ближе к столу, доставая карту штаба разведки с крестом на месте комнат Эрвина, как в пиратских историях, и многозначительно улыбаюсь. — Ну что, орлы, покажем этим дилетантам, почему не стоит связываться с мафией? — Да, мам! — выкрикивает Гёсслер, и мы все разом на пару секунд замираем, пытаясь осознать, что сейчас услышали. Первой не сдерживаю смешка, оглушительно громко в стоящей вокруг тишине шепча такому же охреневающему Пиксису: — Я же говорила тебе: оно само. А ты всё «не верю», «не верю»… Вот, полюбуйся — очередной кандидат нарисовался. Под дружный хохот команды наш инженер очень мило краснеет, и я спешу развеять все его сомнения: — Усыновлять не буду! Поздно уже для тебя, парень. Можешь просто перейти на «Алису» наконец, как все остальные, чтобы больше не делать таких… интересных заявлений. Всё-таки восемь лет вместе работаем. — Нет, простите, не могу я так. — Гёсслер мнётся, краснея ещё больше. — Такого больше не повторится, обещаю. — Проехали, малыш. Хоть каргой старой называй, только оставайся таким же классным человеком и спецом, — мягко улыбаюсь я и перевожу тему обратно к насущному: — Ну так вот, план я составила следующий…25.7.840 (00 часов 07 минут)
Поскольку двигаться я особо не могу, мы решаем начать действовать ночью. Разумеется, караул у этих ребят присутствует, куда же без него, но вот телеги с любыми вещами, даже такими безобидными, как сено, им стоило бы проверять… Мы заранее подкладываем пятикилограммовый мешок с магниевой стружкой и малой частью марганцовки в телегу, которая без проблем проезжает на территорию штаба, удобно останавливаясь метров в двадцати от конюшни. А окна Смита как раз с другой стороны, так что, когда все любопытствующие побегут к телеге, нужная нам сторона останется полностью беззащитной. — Ну что, Гёсслер, поехали? — шепчу я своему товарищу и даю отмашку Петеру. Тот ловко шарашит зажигательным патроном с верхнего этажа соседней гостиницы, тут же сваливая из номера. Сено весело занимается пионерским костром, и… О да, «бум» выходит знатный. Штаб оживает, и Разведчики уже через минуту обступают горящую бело-красным пламенем телегу. Ну а мы с Дином, пока они колупаются, перелетаем двор. Быстро ножом поддеваю защёлку на окне, и мы вместе вваливаемся в кабинет, чуть не роняя вазу. Успеваю её поймать лишь у самого пола. Окошко за нами так же беззвучно закрывается, а занавески задёргиваются. Теперь у нас около пяти-десяти минут, чтобы найти всё, что нам нужно, и свалить. — Чёрт, надеюсь, эти «гении» не используют воду? — бормочу я себе под нос, стремительно выдвигая ящики стола, пока мой напарник шарится с телефоном по шкафам, тщательно снимая всю интересующую нас отчётность. Вообще, такую информацию наверняка можно найти и в архиве Королевской Полиции… Но мы ведь всё равно уже тут, так зачем лишний раз лезть на рожон? — Почему? — тихо шепчет Дин, не отвлекаясь, впрочем, от своей работы. Ему, похоже, ещё фотографий двадцать осталось. Хорошо, что Смит хранит всё по папочкам. Искать долго не приходится. Я не успеваю ответить — раздаётся оглушительный взрыв. Крики и паника за окном только набирают обороты. Как и огонь, полагаю. — Вот поэтому, — тихо хмыкаю я. — Ускоряемся. Нужных нам документов нет в открытых ящиках. А вот эти сфоткай и убери обратно в верхний левый. Вскрываем запертый замок? — А вы и это умеете? — наивно спрашивает коллега, по-детски распахнув глаза и присаживаясь рядом. — Закончил? Молодчинка! — хвалю я его, пока достаю небольшой пакетик, надёжно запечатанный. — Нет, вскрывать замки я не обучена, это к Фарлану. Но зато вот химию в школе учила неплохо… Будет ярко искрить, так что мы отвернёмся. — Что это? — подозрительно интересуется догадливый мальчик. — О, это? Да так, всего лишь пара граммов термитной смеси. — Гаденько ухмыляюсь, навешивая пакетик на верх дверцы и поджигая его спичками. Мы дружно отворачиваемся, потому что искрит и в самом деле неслабо, но финальной цели таки добиваемся. Покорёженный замок вываливается из прожжённого дерева, оставляя нам ящик с документами. Грубо, но действенно! Достаю макулатуру, и… — Джекпот! — Вытаскиваю грёбаные бумажки, из-за которых, возможно, поломались жизни моих детей. — Накося выкуси, подонок! А это что ещё такое?.. Хмуро рассматриваю план дальнейшей реорганизации Разведкорпуса и брезгливо передаю Дину: — Фотографируй-ка эти художества и погнали отсюда. Парень послушно делает быстро пару вспышек и чинно-благородно кладёт всё обратно. Кроме, разумеется, рапортов. Вот их-то я как раз для надёжности убираю в личный «потайной карман» — в лифчик. Не полезут же господа офицеры мне в декольте, в конце концов. А ещё с незабываемым удовольствием ставлю по центру стола баночку с нашим жасминовым чаем, на которым, благодаря моему совету, с одной стороны написано крупными буквами «от нервов!». Любовно разворачиваю баночку нужной надписью к входной двери. Выглядываю на улицу, замечая караул, который пока стоит спиной к нам, слава богу. Фонариком телефона сигнализирую Шиту из-за шторы о нашей готовности, и понятливый доктор скрывается в переулках. Спустя минуты две с северной стороны здания раздаётся серия крупных взрывов — это наш блондинчик сбросил парочку светошумовых гранат. Пока Разведчики снова развлекаются, мы с Гёсслером вытряхиваемся на подоконник и быстро прикрываем окошко, возвращая всё в первозданный вид. Никем незамеченные, мы покидаем штаб Разведкорпуса, через пять кварталов встречаясь с нашим юным подрывником около одной неплохой харчевни и залезая в заранее нанятый кэб до дома. — Ну что, понравилось играть в мафию, Ромео? — с улыбкой спрашиваю я доктора, стараясь не прислоняться спиной к трясущейся стенке экипажа. — А ведь я был просто хорошим доктором. — Этот засранец трагично качает головой, но скупая усмешка, прячущаяся в уголках губ, выдаёт его с головой. — Говорила мне мама, что армия никого не доведёт до добра… — Так у нас и не армия, — парирую я в ответ и шиплю от особо неудачной кочки. Сильные пальцы заботливо придерживают меня за плечо, несмотря на такой же язвительный ответ. — О да… Вы хуже! — Конечно хуже, иначе бы ты не рвался к нам так восемь лет назад. — Благодарно киваю, когда тряска наконец унимается. — Что-то мне подсказывает, товарищи, что напьёмся мы с вами сегодня знатно! — Так командор же у нас сегодня остался вроде, нет? — встревает Гёсслер. — Тогда тем более напьёмся, — в один голос констатируем мы с Петером, тут же облегчённо смеясь. Мы всё-таки справились! Теперь осталось только детям вернуться, и всё снова будет хорошо! Кэб уже давно покинул мостовые Троста, и теперь бодро катит в направлении нашей базы. А я смотрю в окно, на ясную, лунную ночь, на звёзды, и вспоминаю своё чудо, притащившее на мой день рождения посреди ноября светлячков и гревшееся со мной под одним одеялом, босыми пятками топчась по моим ногам. Хоть я и сказала другим, чтобы они не волновались, но моё сердце было не на месте. Оно было бесконечно далеко отсюда, за двумя пятидесятиметровыми стенами, с моими детьми. Возвращайтесь поскорее, малыши. Я уже совсем вас заждалась…26.7.840 (10 часов 26 минут)
Майк, отправленный Пиксисом вместе со спецотрядом Гарнизона в Шиганшину, заходит в дом как-то несмело, воровато. И отсаживается от меня подальше. Петер как раз недавно поменял мне компрессы на ногах и спине, поэтому я в хорошем настроении и как никогда бодра — после дела мы дружно отсыпались чуть ли не целые сутки, а сейчас мы с Пиксисом играли в шахматы на время. Вот это я понимаю — отпуск! — Какие новости? — лениво спрашиваю я, толкая спецу по столу чашку со свежезаваренным чаем, и делаю очередной ход. — Ты же вроде должен был дожидаться Разведотряд, нет? — Должен был, — выдыхает он, поймав чашку и, прежде чем продолжить, опрокидывает в себя всё её содержимое за раз. — Разведчики вернулись. Это производит эффект взорвавшейся бомбы. Из кухни вылетает кашеваривший до этого химик, а дробный топот Гёсслера слышен даже глухому. Все мигом собираются, побросав свои дела, надеясь услышать хорошие новости. — Ну что там, не томи! Вцепляюсь в штанину под столом, чтобы не показать своего ужаса. Пусть всё будет хорошо, господи, пусть они все вернутся живыми. О, Санта Мария, прошу, пусть всё будет как раньше. — Мне жаль, Алиса, — тихо говорит Майк, опустив взгляд на столешницу. — Я так и не увидел никого из детей среди вернувшихся. — Нет… — шепчет доктор, медленно опускаясь на пол прямо там, где стоял. — М-может… Может, они просто были на телеге среди раненных, вот ты и не заметил? — нервно предполагает Дин, бледнея прямо на глазах. В голове шумит, как после знатного удара Аккермана, и я вцепляюсь в столешницу обеими руками, чтобы не грохнуться на пол. — Что насчёт собрания по итогам экспедиции? — тихо спрашивает Пиксис, пока я, не глядя ни на кого, потерянно изучаю вязь царапин передо мной. Вот эту вот длинную оставила Изабель, когда училась резать овощи, а вон ту — Фарлан от задумчивости карандашом. Господи, что же я натворила-то? — Слушание о результатах будет через три дня, — выплёвывает Майк, почти с ненавистью глядя на нас. — Хорошо. Мы будем готовы, — кивает командор. — Алиса, послушай… Качаю головой, чуть пошатываясь, как пьяная, поднимаясь из-за стола, оглядывая коллектив. Глаза отчего-то сухие, хотя плакать хочется как никогда раньше. — Я поеду им навстречу, в Трост. До тех пор, пока лично не увижу официальное заключение, рано сдаваться. Петер, ты со мной? — Да! — Док с готовностью подрывается, подхватывая свой саквояж. — Собери всё необходимое… Носилки тоже, — хмуро торможу я его, переведя взгляд на начальство и давая Доту понять, что уеду в любом случае. Он наконец кивает, давая своё разрешение. В конце концов, все данные у него есть, сам справится с разработкой стратегии. Пиксис кашляет, прочищая горло, и тоже встаёт, чтобы обратиться к всему отделу: — Товарищи, как часто говорит ваш руководитель, «ветер крепчает». Так давайте постараемся покрепче ухватиться за жизнь! Мы пока не знаем наверняка, в каком составе вернулась экспедиция. И Алиса права, ещё рано сдаваться. Но даже если… Наши самые худшие предположения окажутся правдой, мы должны отстоять будущее этих стен, чтобы другие дети смогли жить так, как не смогли наши. Друг тормозит, заглядывая в глаза каждому в комнате. — Посмотрите, чего вы смогли добиться за эти годы, как много создали. Нам осталось совсем немного до победы. Так давайте постараемся, чтобы если не мы, то по крайней мере будущие поколения жили в мире, без постоянной угрозы вымирания и в страхе войны. Я прошу вас, помогите нам склонить чашу победы на свою сторону. Его слова встречают довольно слабой поддержкой и кивками, но я знаю, что если даже сегодня и завтра мы будем никакими, то в конечном итоге спецы соберутся и в зале суда всё пройдёт как надо. Они, конечно, давно уже не солдаты и умеют думать своей головой, не реагируя на такие вот агитационные речи, но понимают важность нашей миссии. Раздаю указания, загружая отдел по максимуму нудной домашней работой, чтобы отвлечь их от мрачных мыслей. Всю подготовку, по приказу Дота, мы начнём только завтра. И правильно, сегодня я бы не доверила никому из ребят никакой бумажной работы. А пока что… Пока что мы с Шитом покидаем дом, загрузив телегу на хороших, избавляющих от тряски рессорах, и весьма споро добираемся до Троста. Только сейчас я понимаю, что приносит с собой война. Одно дело читать об этом в исторических книгах или видеть в фильмах, и совсем другое — самой быть частью огромной толпы родителей, детей и жён, тщетно пытающихся в месиве местной медицинской системы учёта найти своих родных. Да и не пишут обычно об этом ужасе, всё чаще выдавая лишь сухие информационные сводки. Поэтому я не была готова к тому, с чем мне здесь придётся столкнуться. Даже в самом страшном кошмаре мне не могло присниться, что я могу банально не найти трёх нужных мне имён в общей солдатской свалке. Мой доведённый за годы работы до автоматизма внутренний аналитик отстранённо замечает, что мы, разумеется, за эти годы значительно исправили ситуацию с невежеством врачей, подняв общий уровень знаний, но я забыла что больницы — это не только врачи. Это ещё и медсёстры, и регистратура, и другой медперсонал, отвечающий за ведение протоколов. Казалось бы, за стены уходит не больше полутора сотен солдат. Сто — сто пятьдесят человек, из которых помощь нужна лишь процентам пятидесяти от силы. Остальные или не выживают, или просто возвращаются с совсем неопасными ранами и ими занимаются уже сами врачи Разведкорпуса. Пятьдесят шесть, допустим, пациентов — ведь это совсем маленькое число по меркам моего мира. Но здесь, в пределах Троста, даже с его восемью специально оборудованными для солдат больницами, это число означало настоящий ад для всей системы здравоохранения. По семь-десять человек в пограничном со смертью состоянии на больницу, где хирургов раз-два и обчёлся. К такому местные врачи не подготовлены. Как и семьи пострадавших, не знающие, не понимающие каждый раз, в какую больницу им бросаться — всех солдат с телег распределяют в порядке живой очереди, и на учёт каждого имени, конечно, просто нет времени. Тут бы самого человека спасти, а потом уже можно разобраться, кто он и откуда. Умом всё это понимаю, но сейчас я не просто человек со стороны, а один из сотни вовлечённых семей. Мы с Шитом разделяемся, чтобы быстрее найти детей, охватить все возможные места. В Разведку мы пойдём в последнюю очередь, если наших детей не окажется среди тех самых пятидесяти процентов. Шит уезжает на телеге, а я нанимаю кэб, направляясь к первой из моего списка больнице. Толкаюсь в очереди, окружившей какую-то запуганную медсестру, пытающуюся прорваться через нас в операционную. Рядом кричат такие же испуганные, как и я матери, стараясь найти своё чадо, то есть попросить несчастную медработницу посмотреть, нет ли нужных нам имён среди доставленных. Вот только нас таких просящих — огромное множество, и женщина за галдежом лишь теряет с нами время. В конце концов, я не выдерживаю, грубо тормозя медсестру за руку, и громко предлагаю: — Послушайте! У всех Разведчиков на рукавах же именные нашивки. Просто просмотрите их и напишите список имён, вывесив на видное место, а там уж мы сами! Прошу вас, нам хватит и этого! Женщина пару секунд испуганно смотрит на меня, а потом несмело кивает, исчезая за дверьми, куда нам, простым смертным, ходу нет. Минуты тянутся как вечность, но наконец мы получаем нужную бумагу с восемью именами. Моих среди них нет, и я не могу понять, хорошо это или, наоборот, плохо. Сцепив зубы и выбравшись из толкотни, выпиваю обезболивающее и отправляюсь в следующую из моих четырёх больниц. Пожалуйста, боже, пожалуйста, пусть только они будут живы. Прошу тебя, что угодно за это отдам! Ни во второй, ни в третьей больницах моих малышей нет, а в четвёртой мы с Петером сталкиваемся прямо на входе, и он качает головой, мрачнея, когда я говорю ему, что мои поиски тоже не увенчались успехом. — Может, может, всё не так уж и плохо? — спрашивает он, отводя меня за локоть в сторону. Мимо нас из боковой двери выносят крытые носилки, складывая очередного погибшего на телегу. О боже. У меня подгибаются колени, и только всё ещё держащий меня за локоть врач не даёт мне упасть. У чёртовой телеги плачет пожилая женщина, видимо, сильно старше меня, причитая и вцепившись в выпавшую из-под ткани руку, и лишь пройдя мимо неё я понимаю, что мы чуть ли не одногодки. Единственная наша с ней разница в том, что она уже в своём личном аду, потому что знает наверняка, что её сын мёртв. А что, если моих детей не будет и в госпитале Разведки? Что, если и они тоже… не вернулись домой? Я гоню от себя эти мысли всеми силами, принимая от Петера успокоительное, но они назойливыми мухами возвращаются снова и снова, зудя над ухом. Вряд ли Майк был невнимателен, он бы заметил детей, обязательно заметил бы. Неужели я снова осталась одна, снова не смогла защитить тех, за кого брала ответственность, снова потеряла семью? В растерянности смотрю по сторонам. Если и существует чистилище, то наверняка оно выглядит именно так. Трясу головой, собирая себя в кучку. Нет, ещё есть шанс, что они просто в госпитале, просто отделались лёгкими ранениями! Дальше по улицам Троста мы едем быстро, не тормозя и обгоняя продовольственные обозы. А я всё думаю и думаю, кручу ситуацию у себя в голове, не в силах остановить эту чёртову эмоциональную карусель. Господи, да кого я обманываю, в конце концов? Я ведь знаю, что с ними должно было случиться. Трясущиеся пальцы зарываются в волосы и вцепляются в кудри, пока я тихо схожу с ума на узкой лавке телеги, не понимая, не представляя, зачем мне продолжать своё существование дальше, если моих детей уже нет. С удивительной ясностью понимаю, что если не найду их сегодня среди живых, то просто наложу на себя руки. С моей дальнейшей ролью, в конце концов, справится любой из команды, они ведь все знают план. Я не нужна здесь, я бесполезна.