13.6.843 (14 часов 00 минут)
— Прежде, чем мы перейдём к разбирательству касательно предполагаемого «заговора» против Разведкорпуса, я бы хотел обратить ваше внимание на дополнительные вопросы по поводу последней экспедиции. Поступившие мне в перерыве сразу от нескольких организаций, — стоит только всем наконец занять положенные места, продолжает собрание Закклай, мерно постукивая карандашом по столешнице. — Речь пойдёт о том, как именно была организована и проведена спасательная операция, вернувшая восемьдесят пять разведчиков из ста двадцати обратно за стены. Я сжимаю в потных ладонях полы плаща, собирая противными складками немного заляпанную в крови ткань. Дополнительные вопросы? Ну разумеется. — Поскольку я уполномочен парламентом вести данное слушание, предлагаю прежде всего закончить ту часть, ради которой мы все изначально здесь собрались, — спокойно, веско излагает Верховный главнокомандующий. — Этот день не вечен, и мне бы не хотелось задерживать всех собравшихся. То есть, если перевести с эльфийского на человеческий, армия банально не хочет вмешивать посторонних в свою внутреннюю грызню. Поэтому сейчас мы быстренько и в штатном порядке проводим разбор полётов очередной вылазки за стены, определяем её успешность или провальность, а после этого в узком «семейном кругу» разбираемся с внутреорганизационными вопросами. Отдельно от общественности. Миленько. И нисколько не хорошо лично для меня. Всё ровно так, как я и предполагала: сейчас-то меня прямо тут и распнут. Как же я не люблю оказываться правой, вот просто до зубного скрежета не люблю! Дот накрывает мои чуть подрагивающие ладони собственной, успокаивающе согревая, и как ни в чём не бывало подаёт голос, соглашаясь с главой всей армии: — Объединённый род войск Гарнизона и Разведки полностью поддерживает данное предложение и вызывает госпожу Селезнёву, проводившую интересующую собрание операцию, для дачи показаний. Что?! Я, не скрывая степени своего ахуя, поворачиваюсь в сторону начальства, пытаясь найти хоть какие-то подсказки. Как это понимать? Если меня распнут раньше, чем я успею рассказать всё, что узнала про заговор, то всё ж совсем по пизде пойдёт! И Аккерман тут же ссучится. Знаю я этого ублюдка, хрен он из «благородных побуждений» полезет исполнять отданный мне, пусть даже и самой королевой, приказ. И виновные уйдут от суда! Пиксис в ответ лишь чуть сильнее сжимает мои ладони, призывая к порядку. Давая мнимую уверенность, что всё под контролем. Дьявол! Я медленно делаю глубокий вдох и выдох. Ладно. Я понимаю. Нам нельзя сейчас им не подыгрывать, иначе следом за собой я потащу вообще всех. Господи, хорошо хоть, Леви этого не увидит. — Благодарю за понимание. — Закклай почтительно качает головой, тут же переходя к самой мякотке: — Госпожа Селезнёва, пройдите за кафедру ответчика, пожалуйста. Я противно сглатываю, ощущая давление под прицелом стольких взглядов, но послушно поднимаюсь, делая пару шаркающих шагов мимо Пиксиса и Шита в сторону небольшого постамента во втором ряду (на первом стандартно расположился командующий состав Разведкорпуса). Меня чуть ведёт — сказываются нервное перенапряжение и длительное отсутствие сна, наверное, — но я хватаюсь за деревянный край столешницы, заставляя себя держаться прямо. Ещё и взгляд, как назло, натыкается на иронично заломившего бровь Аккермана, словно бы спрашивающего: «Ну и куда ещё ты успела вляпаться?» Блядство! — Глава отдела разработок, Алиса Селезнёва, — чуть задрав подбородок, представляюсь я всем собравшимся. — Пожалуйста, подтвердите: вас назначили руководить спасательной операцией седьмого июня этого года? — для протокола уточняет Закклай. — Так точно. — Голос немного охрипший, как со сна, но это сейчас не важно — петуха всё равно не даёт, звуча привычно весомо и прямо. Важно не подставить остальных. Сосредоточься на этом, дорогуша. Я перевожу взгляд с Потрошителя на Закклая, прочищая горло, и внешне максимально расслабляюсь: немного наклоняю голову набок, показывая искренний интерес, разжимаю вцепившиеся в деревяшку до побелевших костяшек пальцы и растягиваю губы в дежурной улыбке. — Что именно достопочтенному собранию хотелось бы узнать о моих действиях? Вот так, мне скрывать нечего. Точнее, скрывать как раз таки есть много чего, но держаться нужно максимально уверенно и расслабленно. Это просто очередное дело, Алиса. Ты, чёрт побери, уже не раз и не два безо всякой поддержки налаживала связи с самыми разными кадрами, причём часто и по не совсем легальным вопросам. Да чтоб его, ты даже с истинным королём договориться смогла! А это просто слушание. Делай свою работу и не гунди! Верховный главнокомандующий проходится по мне нечитаемым взглядом снизу вверх и, встретившись со мной глазами, довольно улыбается. — Начнём с самого начала. Как именно вы узнали, что Разведкорпусу требуется помощь? А, ну это просто. Хотя я не очень понимаю, почему этот вопрос адресуют мне, а не тому же Пиксису. — Во время последней экспедиции разведчики использовали новейшую разработку моего отдела для связи на дальних расстояниях — телеграф. — Наверное, стоило бы сказать, когда мы отдали патент и всё такое прочее, но… ну нафиг, вот когда об этом напрямую спросят, тогда и буду отвечать. — По плану командора Пиксиса Разведкорпус должен был докладывать нам о ходе экспедиции три раза в сутки в чётко установленные временные промежутки. И связь была стабильной вплоть до полудня второго дня. Но вот вечером команда за стеной так и не вышла на связь и с того момента больше не реагировала на любые попытки связаться с ними. И из-за отсутствия какой-либо информации о местоположении и физическом состоянии более чем сотни солдат на вражеской территории на следующий день высшее руководство объединённых войск приняло решение о подготовке спасательной операции и обратилось к вам. — Да, мой офис получил соответствующий доклад. И запрос на проведение экстренной операции за стеной Мария с использованием любых разработок вашего отдела, — миролюбиво подтверждает мои слова Закклай, но почти сразу же хмурится, уточняя: — Однако не припоминаю, чтобы давал разрешение на использование незапатентованных устройств до начала непосредственно двадцать шестой экспедиции Разведкорпуса. По залу проходится волна недовольства, а я понимающе усмехаюсь, улавливая критику в адрес отдела. Местные учёные в основном из армейских. Частников до нас было немного, и уж точно от них не поступало таких масштабных идей, как от нашей команды. Так что вполне логично, что не все тут знают, что имеет по поводу нашей деятельности сказать законодательство. Зато довольно много народу из собравшейся сегодня в этом зале разношёрстной толпы хотели бы и уже не раз пытались за все эти годы продавить нас под себя. Вот и Закклай сейчас, похоже, тоже прощупывает почву. Но увы — ещё в тридцать втором было понятно, что мне, в силу должности и личного опыта, знать местное законодательство не просто «неплохо было бы», а жизненно необходимо. Как и мониторить любые изменения в этой области. Уж после грёбаного Чака второй раз я на те же грабельки наступать не собираюсь! Так что сейчас я более чем спокойна, хе-хе. Я опускаю взгляд на наш передний ряд, прежде чем ответить, и с удивлением замечаю, как напрягаются широкие плечи сидящего прямо передо мной Смита. Чего это он? — В подаче этих документов не было смысла, сэр. Согласно закону о патентах, частная компания или юрлица имеют право тестировать и/или использовать свои разработки в сотрудничестве с армией через три месяца после подачи патента в бюро, — сухо цитирую я закон. Закклай едва заметно кривится, сильнее, чем раньше, хмуря лоб. Не в этот раз, главнокомандующий, не в этот раз. Но попытка хорошая. — Единственным препятствием при этом может являться только официальное вето на патент от соответствующей инстанции, — на всякий случай уточняю я. А то мало ли. Плечи передо мной немного расслабляются. Будто бы Смит… что? Переживает? За меня? Пф-фт, ну и фигня же мне мерещится. Нет, у меня сто процентов просто переутомление. Ага, щас, «переживает»! Максимум мужик просто рад, что его, как часть руководства, не задолбают ещё и этим. — То есть вы утверждаете, что подали запрос на патент за три месяца до проведения операции? — вылезает вдруг какой-то поц со стороны аристократии. Вроде бы этот из довольно старого рода. По крайней мере, я точно помню, что видела его мельком на бирже в Митре. — А подтверждающие документы у вас есть? — Тон у аристократа торжествующий, как будто он уже меня поймал с поличным как минимум за разделываем туши его любимого скакуна. Я приподнимаю бровь, молча ожидая реакции Закклая. Вроде как он тут мне вопросы задавать должен, нет? Главный человек всея армии ловит моё недоумение и, чуть помедлив, кивает и приглашающе ведёт рукой, призывая ответить на вопрос из зала. Вот так вот значит, да? Я чуть прищуриваюсь, оценивая, могу ли сейчас закатить небольшой скандал на тему протокола или нет. Неподчинение сейчас будет, пожалуй, не лучшей стратегией. Да, не стоит искушать судьбу. Так что мне остаётся только пожать плечами и повернуться к трибуне аристократии с профессионально выверенной полуулыбкой: — Документы были поданы одиннадцатого января этого года. То есть прошло практически полгода, прежде чем мы доверили тестирование временно объединённому с Гарнизоном роду войск, сэр, — вежливо отвечаю я, нисколько не сбившись со спокойного, непринуждённого тона. — И на сегодняшний день данный патент всё ещё находится на стадии рассмотрения. Как и многие другие наши разработки. Официально-то бюро не может наложить на них вето — мы ведь ни у кого идеи не воруем, но принять патент значило бы для них допустить разработку до народа. А уж этого правительство хочет в последнюю очередь. Но использовать некоторые наши штучки хотя бы в армии мы как раз-таки можем! — Как именно работает ваше устройство? — не заставляет себя ждать новый вопрос со стороны аристократии. Ага, так я и сказала. Ну уж нет уж, это же чёртова уголовка! Так, пора бы заканчивать уже с этими выкриками из зала. Что за балаган вообще? — К сожалению, как я говорила ранее, патент пока что не был одобрен бюро для повсеместного внедрения, — жёстко, но максимально спокойно и доброжелательно отвечаю я. Это с Дотом я могла дурачиться и даже показывать принцип работы Смиту в приватной обстановке. Но вот здесь такого допускать точно нельзя. Наверняка же найдётся гнида с юридическим образованием среди наших противников. — Поэтому я не могу сильно распространяться обо во всех деталях его работы. Могу лишь сказать, что оно позволяет мгновенно передавать информацию на дальние расстояния. — Эрвин даже немного оборачивается в мою сторону, видимо, припоминая, как подробно я дала ему облапать устройство буквально через несколько часов после подачи документов. Да-да, командор, прикинь, я с тобой вообще довольно многим делюсь, ага? — Более подробную информацию вы можете получить двумя этажами выше этого зала, в архиве патентного бюро, — заканчиваю я пояснения, позволив себе чуть шире улыбнуться и немного подстебнуть аристократа: — Если у вас есть соответствующий уровень допуска, разумеется. Верховный главнокомандующий одобрительно хмыкает и с шелестом перелистывает пару страниц, ехидно обращаясь к залу: — Есть ли ещё у кого-то внеплановые вопросы, не относящиеся напрямую к теме собрания? — Выступивший аристократ краснеет, но возмущение поспешно скрывает, сдержанно качнув головой. — Хорошо. Итак, насколько я понял с ваших слов, госпожа Селезнёва, командор Пиксис отдал приказ о подготовке ресурсов для операции по спасению, потому что от Разведкорпуса в течение суток не поступало никакой информации. Верно? — Так точно, сэр. Полноценный приказ об укомплектованности и количестве лошадей Пиксис и в самом деле отдал лишь под вечер шестого июня, после того, как получил разрешение от Закклая. — Что послужило стимулом для начала операции? Интересно, почему вообще на эти вопросы отвечаю я, а не кто-то из руководящего состава? Или Закклай решил меня левым числом записать в «руководство» и выставить мой отдел перед обществом как часть армии? Да нет, это уже паранойя. Скорее всего, он пока просто сверяет версии. Чёрт, да ёбнул бы уже главный вопрос и отпустил меня! Сколько ещё мне их тут развлекать придётся? Я переношу вес на здоровую ногу и предельно сухо и сжато отвечаю, уже порядком подустав ждать, когда же метафорический пакет с подожжённым говном наконец прилетит в моё окно: — Шестого июня, примерно за полчаса до полуночи, мы получили короткий сигнал о помощи из-за стены и сразу же мобилизовали людей и ресурсы. Около трёх по полуночи был дан старт началу операции. Закклай опирается на другой локоть, внимательно разглядывая наши ряды поверх стёкол очков, и припечатывает: — Что ж, пока что ваши слова полностью сходятся с докладами. — Что и следовало доказать, меня просто проверяли на вшивость. — Однако… А вот и долгожданный «пакетик», похоже. — Есть несколько моментов, которые мне до сих пор не понятны. Ну давай уже, блять. Внутренне я напрягаюсь, как перед прыжком с парашютом. — Какой был состав у операции? Сколько участников? — прямо спрашивает меня Верховный главнокомандующий. Я глубоко вдыхаю и на мгновение задерживаю дыхание. Поехали. — Один. Я была единственным участником, — отвечаю я ему в тон и не могу удержаться от нервного смешка: — Не считая лошадей, разумеется. На несколько секунд зал погружается в недоуменную тишину. А потом сперва робко, но всё громче и громе, всё возмущённее звучат голоса со всех сторон. — Что?! Мне пиздец. Гарантированно. — Как это?! Ни один человек здесь не способен на такое, так что меня просто распнут как ведьму. — Невозможно! Костёр или дыба, вот в чём вопрос. — Поясните свои слова, госпожа Селезнёва. — Закклай несколько раз грубо стучит по столешнице, перекрывая гам и призывая собрание к порядку. Что пояснять-то… Я заминаюсь, незаметно для окружающих сжимая руку в кулак, и могу выдавить из себя разве что: — Кто-то должен был доставить оборудование и лошадей выжившим и вернуть их обратно. — Я опускаю взгляд, глядя теперь исключительно на царапины на лакированной древесине. — Путём нехитрых размышлений мы пришли к выводу, что будет весьма недальновидно угробить весь Разведкорпус за раз. Они, конечно, суицидники ещё те, но делом полезным занимаются. Иногда. Поэтому было решено, что для выполнения поставленной задачи будет использован малый отряд с высокой мобильностью. — Из одного человека, — недоверчиво уточняет Закклай. — Из одного человека, — согласно повторяю я за ним. — Некоторого нашего экспериментального оборудования и пары десятков лошадей до кучи. Несколько мгновений военачальник молчит, ожидая, что я ещё что-то скажу. Но я, блин, уже успела пройти огонь, воду и медные трубы и потому крепко знаю одно: нельзя пиздеть, пока тебя прямо не спросят. Целее будешь. Хотя в моём случае уже что пизди, что не пизди — итог один. Но вот за отдел побороться всё же надо. Потому я молча и с лёгкой улыбкой ожидаю развития событий. — Как вам это удалось? — подавшись вперёд и оперевшись локтями на стол, с неподдельным интересом спрашивает наконец Закклай. — И по какой причине отправили именно вас? Вот и первый момент: я не знаю, что до этого рассказал Смит. И насколько подробно. Если меня сейчас поймают на лжи, то вся репутация моего отдела полетит в тартарары и все мои слова и действия до этого момента тут же поставят под вопрос. Включая и то, насколько честно я вышла в своё время на поверхность. И отмыться уже не выйдет никак. Вот поэтому-то я, блин, и стараюсь говорить всегда правду и только правду! Так, ладно. Ладно. Двигаемся потихоньку, говорим максимально расплывчато. — Вы уже сообщили почтеннейшему собранию, что дали нам разрешение на использование ещё не испытанного оборудования, — напоминаю я. — Операция прошла успешно в основном благодаря этим устройствам. Вот так, плавно и аккуратно. — Что до того, почему отправили именно меня, то я сама вызвалась, — спокойно продолжаю я. — Думаю, нет нужды говорить о том, что эксплуатация не прошедших тестирование разработок сопряжена с высоким уровнем риска. Особенно с тем, что я использовала для защиты от титанов. Я… Я попросту не могла передать разработки в несведущие руки или отправить за стену кого-то из своих подчинённых. Они — учёные, а не солдаты. И я ответственна за их жизни. А ещё у меня было меньше всего шансов не вернуться обратно. Закклай откидывается на спинку стула, с прищуром глядя на меня, и с затаённой улыбкой уточняет: — А ещё ваш сын был там. В экспедиции за стеной. Вот же сука! Нет, я понимаю, что он, наверное, как и на прошлом таком собрании в сороковом году, помогает Доту и следует какому-то плану. Не забывая и о своих интересах, разумеется. Просто я об этом «плане» ни хренашеньки не знаю. Ну или этот старый мудак просто реально подъёбывает меня сейчас и пытается вывести на эмоции, намекая, что я, мол, совсем не из альтруизма за разведчиками поскакала. Или он просто хочет немного подмочить мою репутацию? В любом случае, отвечаю я предельно спокойно: — Даже если бы моего сына там не было, я бы всё равно поехала. Ведь помимо Леви там были Мик, Ханджи, Нанаба, Гергер… Смит, в конце концов. Но говорю я, конечно, не это: — Командору Пиксису нужно было вернуть разведчиков из-за стены. Я просто максимально эффективно выполнила приказ. Будет полезно показать свою зависимость от Дота на тот случай, если я всё-таки переживу сегодняшний день. Даже если Рейссов в зале уже нет, им наверняка кто-нибудь донесёт всё в подробностях. Они уже знают, что у меня есть «хозяин», но не знают наверняка, кто это. Вот пусть и дальше гадают и дружно отъебутся от моей семьи. — Вот как? — Закклай пару секунд молчит, прежде чем прочистить горло и вернуться к основной беседе: — Не могли бы вы описать, какие разработки использовали, чтобы в одиночку проделать маршрут, на котором полегло так много опытных, закалённых многими экспедициями бойцов? От же ж скотина. Ведь специально акценты так расставил! Значит, в этот раз Закклай не на нашей стороне играет? Видимо, не хочет, чтобы мы ещё больший вес во власти набрали. С-сволочь! — Разумеется, сэр. Я чуть хмурюсь, собираясь с мыслями. Нет, ну теперь мне точно ничего не светит — я не знаю, о чём рассказал Смит, а о чём — нет. Кроме того, есть вероятность и того, что Эрвин попросту солгал… Да нет, этот бы не стал ради нас рисковать — всё-таки за ложь им тут трибунал светит. Моего бедра вдруг, незаметно для окружающих за кафедрой, касаются тёплые пальцы, присобирая ткань и легонько дёргая за штанину. Я делаю вид, что прочищаю горло, на деле же на пару секунд поворачиваясь в сторону сигнализирующего мне о чём-то врача, тут же сталкиваясь с ним взглядами. Петер, оперевшись на стол правой рукой и заслоняя от собрания свой рот, сдвигает брови и тихо выдыхает одними губами что-то вроде «дальше я». Предлагаешь дать тебе слово, что ли? В целом идея-то здравая, Шит тоже знает все подводные камни нашего дела — всё-таки он не один год курировал фармацевтическую промышленность. И он был на собрании с самого начала. Неужели ещё побарахтаемся? Я поднимаю взгляд немного выше, на сидящего чуть дальше спеца Пиксиса. Друг едва заметно приглашающе кивает подбородком в сторону парня, подтверждая мои мысли. Вот оно что. Похоже, нашего врача хорошенько подготовили. Но разрешат ли ему говорить? Я сглатываю ком в горле, прежде чем продолжить: — Однако мне бы хотелось вызвать одного из своих спецов для более достоверной дачи показаний. Как известно почтенному собранию, наш отдел задействован в развитии многих сфер, — издалека начинаю я. — Мы модернизируем инфраструктуру, создаём предметы быта, оружие для военных… и лекарства. Вот так, покажем, что я не пуп земли. Но надо бы не забыть и о том, чтобы Шит не слишком выпятил свои способности. А то мало ли: — Я не могу знать все подробности об использованных в операции разработках. — Ну правильно, про то, как работает приманивающая титанов бомба, я до сих пор до конца не в курсе, знаю только в общих чертах. — Поэтому прошу пригласить сначала для ответа нашего специалиста по медицине, Петера Шита, для восполнения пробелов. — Сегодня мы уже слышали доклад капитана медицинской службы Шита, — уведомляет меня Верховный главнокомандующий, мгновенно заставляя напрячься, но, тем не менее, даёт добро. — Однако разговор, в основном, касался количества раненных и его действий во время экспедиции. Капитан Шит, вам есть что сказать? — Так точно, ваша честь! — Шит поднимается с места раньше, чем кто-то в зале успевает хоть что-то сказать, и становится рядом, чуть оттесняя меня от кафедры. — Позволите приступать? Закклай кивает, давая спецу отмашку, а я аккуратно отступаю ещё на шаг. Так удобнее следить сразу за всем залом. И Пиксиса я отсюда вижу. — Кхм, итак… Как вам известно, весной сорок первого года при помощи совместных усилий Разведкорпуса и Гарнизона армии удалось захватить двоих титанов для экспериментов. И пока учёные из четвёртого отряда под руководством Ханджи Зое проводили свои безуспешные исследования в области природы и происхождения титанов, наш отдел тоже не сидел сложа руки. Мы думали о более насущных вопросах — о безопасности человечества. Петер умело расставляет акценты, играет тембром голоса, открытой артикуляцией располагает к себе. И кого-то мне эта его манера речи сразу же напоминает. Я едва заметно морщусь. Решил вместо себя подставить моего подчинённого? Чёртов к-командор-р. Но уловка, похоже, работает — по крайней мере, Военная Полиция встречает слова Шита одобрительными кивками. — Титаны представляют из себя угрозу номер один для всех нас вот уже более столетия. Однако всё, что люди смогли изобрести за это время для реального противодействия им на местности, — это УПМ с мечами. — Шит пренебрежительно щурится, будто бы разочарованный медлительностью прогресса. — Сама идея УПМ ясно показывает, что предыдущие изобретатели, как и разведчики, думали лишь о самих титанах как о центре проблемы. Мы же решили пойти в другом направлении и сделали центром нашего фокуса человека. Люди недоуменно переглядываются, пока не очень понимая, к чему ведёт Шит. А вот аристократия наоборот, судя по всему, понимает слишком хорошо. И, видя вполне себе живую меня, заранее паникует. Это видно по их резким, острым взглядам в нашу сторону, по мельтешащим в руках паше, по нервным, едва слышным отсюда шарканьям каблуков. Помню, во Флориде мне как-то показали, как выглядит клубок потревоженных гремучих змей. И вот я снова наблюдаю ту же картину. Видимо, они кровно связаны с Рейссами и потому так забеспокоились — сейчас мы показываем, что далеко не так подконтрольны правительству, как ему бы того хотелось. М-да, скоро нас ждут правки в законодательстве. Будто бы разминая затёкшие ноги, я шагаю ближе к Петеру и незаметно для окружающих кладу ладонь его на спину, предупреждая, чтобы он был аккуратнее, и заодно давая понять, что я рядом и, если что, помогу. Сейчас он ступает на очень опасную территорию, пересказывая реальный ход наших мыслей при разработке приманивающих устройств. Надеюсь, он знает, что делает. И что он чётко следует плану. Врач немного поворачивает голову в мою сторону и кивает, прежде чем продолжить: — Иными словами, мы начали искать ответ на вопрос, что же в нас, в людях, так привлекает титанов? Запах ли это, наши движения, речь или же форма тела? И можно ли это «что-то» замаскировать хотя бы на время? Чёрт, не думала, что он это так прямо скажет! Я вижу, как вслед за аристократией напрягается теперь и Аккерман, до этого вполне спокойно, даже снисходительно слушавший наше выступление. Вот чёрт. Н-надо ли мне уже вмешаться? Я нервно оборачиваюсь к Пиксису, скрывая, как могу, свои чувства, и натыкаюсь на охрененно толстую стену пофигизма. Пиксис… просто спокойно чуть улыбается в усы, как заядлый игрок в покер. Значит ли это, что всё под контролем? Что они, чёрт побери, задумали? — С тем, что привлекает титанов мы кое-как разобрались, — продолжает тем временем Шит. — Наш отдел создал устройство, служащее приманкой на несколько секунд для всех титанов в определённом радиусе. Однако данное устройство пока что находится на доработке у отдела и не было представлено патентному бюро, потому как работает не всегда и… Петер говорит уверенно и красиво, но складывается ощущение, что конца его речи попросту не будет. И я наконец понимаю, что на уме у этих интриганов. Беспокоятся о наших исследованиях, судя по мимике, далеко не все аристократы. Либо они не связаны с Рейссами, либо хорошо держат лицо. Интересно, выдадут ли они себя или сдержатся? Ведь таков план, да? Узнать врагов в лицо? Смитом от всей этой затеи припахивать начинает всё больше. Я бы уже даже сказала «вонять». Док же, словно и не замечая недовольные мины на соседней трибуне, продолжает разливаться соловьём, нарочно не переходя к по-настоящему интересующей всех информации: — Кроме того, само по себе действующее соединение получилось бы весьма нестабильным. Это связано в основном с водородными… — Что насчёт маскировки?! — всё-таки не удерживается кто-то со стороны аристократии, резко прерывая уже, кажется, готового пуститься в пространные рассуждения врача. Ему вторят согласные голоса. Первые ряды аристократии замирают, затаив дыхание. А вот Пиксис улыбается чуть более явно и ехидно, внимательно отслеживая реакцию всех только что выдавших себя простачков. И наверняка потом запросит досье на каждого, систематизировав их в одну большую сеть. Я бы присвистнула, не будь сейчас лица всех в зале направлены в нашу сторону. Вместо этого мне остаётся разве что сверлить так и лучащийся сейчас довольством белобрысый затылок. Вон как ёрзает, засранец. «Всё идёт по плану», а, командор? — С разработкой маскировочного средства всё оказалось гораздо сложнее, — чуть помедлив, «нехотя» переключается Петер. Ага, «сложнее». Мы просто так никогда и не начали, заморозив проект ещё на старте. Игра попросту не стоила свеч — такая штука скорее убьёт человека, чем реально что-то сделает. Уж лучше сразу готовить вакцину, которая бы превращала людей обратно и не давала бы им впредь становиться гигантами, чем уродовать солдат всякой дрянью. — Человек во время работы маскировки должен иметь возможность передвигаться и свободно дышать. Соответственно, устройство, создающее некую «завесу» применять никак нельзя. Оно может быть токсичным для человека и, скорее всего, будет неэффективным на открытой местности, — поясняет Шит, переходя наконец к мякотке. — Таким образом, мы говорим уже не об устройствах, а о препаратах, которые нуждаются в испытаниях. А поскольку на животных гиганты не реагируют, то речь уже заходит об экспериментах… сразу на людях. Запрещенных законом. Люди начинают перешёптываться, и я хорошо могу их понять — мало ли чем мы у себя в подвалах могли заниматься. — Разумеется, ни о каких экспериментах мы и не думали, просто в свободное от работы время попытались вывести соответственную формулу… — начинает уже откровенно врать Шит. Или как минимум привирать. Я-то не раз сдавала кровь им на опыты, но вряд ли они на самом деле попытались сделать реальную сыворотку на её основе. Самая достоверная ложь — это та, в которой есть частицы правды, а? Если так, то Шита и в самом деле хорошо подготовили. Вот только как мы будем выбираться из этого дерьма? — И что же, эта ваша формула оказалась рабочей? — нервозным, мрачным даже тоном интересуется… Нифига себе, да это же министр Аурилл. А он-то тут что забыл? — Мы не могли опробовать её на людях и потому лишь предполагали, что даже если бы разработанное нами вещество работало так, как мы запланировали, его эффект был бы одноразовым, постепенно сходящим на «нет» и не слишком длительным, а вот последствия для организма от использования были бы крайне нежелательными, — в тон ему отвечает наш врач. — Нам бы ведь пришлось слишком многое перестаивать в организме, и это не обошлось бы без серьёзнейших последствий для здоровья. Да и второй раз так изменить организм уже просто нельзя было бы без гарантированного летального исхода в процессе. Поэтому назвать формулу «рабочей» у меня попросту язык не поворачивается. Я пробегаю взглядом по рядам наших неприятелей и товарищей, и с удивлением для себя отмечаю, что Шиту, похоже… верят? Неужели я всё-таки буду жить? Пока зал обменивается короткими комментариями о только что услышанном, врач достаёт какие-то бумажки из пристроенного до этого портфеля — моего, на минуточку, портфеля — и, с чем-то сверившись, продолжает: — Заниматься какой-либо физической активностью во время действия сыворотки было бы крайне затруднительно: из лёгких симптомов мы прогнозировали тошноту, повышенную утомляемость, частичную дезориентацию в пространстве и обмороки. И всё это полностью подтвердилось — участвовавшие в вылазке разведчики и их отчёты могут вам подтвердить, что состояние моей начальницы оставляло желать лучшего, особенно к концу операции. Разведчики переглядываются, и в самом деле подтверждающе кивая друг другу. И эй, это там что, неужто уважительные взгляды в мою сторону? Хах! Я кривовато и, надеюсь, презрительно усмехаюсь в ответ. Потому что в скором времени мне придётся основательно поломать их веру в хорошее и доброе. Могли бы уже и привыкнуть, что я не добренькая Мэри Поппинс. — В долгосрочной же перспективе… Оценить масштаб повреждений пока что не представляется возможным: госпожа Селезнёва провела в постели трое суток и до сих пор до конца не пришла в себя. Усмешку Аккермана я и отсюда прекрасно вижу. Наверняка думает что-то вроде: «А она когда-нибудь вообще была в себе?» — или ещё какую-то похожую херню. Ну, хотя бы он снова расслабился. Либо понимает, что мы нагло лжём, либо просто не видит угрозы (что маловероятно) в наших «разработках». Кстати, Санес рядом с ним выглядит как-то очень уж бледно, и, по-моему, чуть ли не с самого начала собрания пялится на выход для аристократии. Ждёт свою крышу, что ли? Так, не о том опять думаю. — Однако уже сейчас я могу высказать наши предположения. По нашим расчётам выходило, что препарат вызывал бы как минимум эректильную дисфункцию у подопытных мужского пола и бесплодие у женского, что не может не указывать на суровость последствий для организма… — весомо делится с залом Шит, и время на пару мгновений словно замирает. Я замечаю, как на меня со всех сторон обращаются сочувственные взгляды. Как будто я калека какая-то или ещё что похуже. Хмурюсь, потому что невольно вспоминаю свой мир и то, как была вынуждена на работе при прохождении медкомиссии каждый год объяснять докторам свой анамнез. И это липкое, противное до дрожи, лживое сочувствие, предложения проверить, на сколько процентов я вероятно смогу забеременеть снова, стыдливо подсовываемые брошюрки анонимных групп… На хуй пусть идут. Я мотаю головой и решительно шагаю за кафедру. С улыбкой прерываю спеца, накрыв ладонью его предплечье: — Спасибо, доктор Шит, за подробное освещение данных проектов. В пекло мои переживания, потом попсихую. Потому что все слова Шита, судя по физиономиям напротив нас, вот вообще не успокоили наших недругов. Им поверили, да. Но вот в том, что мы не воскресим теперь этот проект, мне ещё только предстоит их убедить. Поэтому сейчас мне надо сосредоточиться на сглаживании углов и перевести всё в более безопасное для отдела русло: — Вижу, что наши успехи в некотором роде взволновали всех присутствующих, — сходу беру я быка за рога. — Однако не стану вводить вас в заблуждение своим примером — повторное создание препарата маскировки на сегодняшний день совершенно невозможно. Недоумение в зале теперь можно есть ложкой. Вот так, просто и быстро расставим все точки над ё. — Начну с того, что проект с «маскировкой» был полностью свёрнут ещё в марте прошлого года как бесперспективный и все документы полностью уничтожены под наблюдением специальной комиссии, — говорю я чистейшую правду. — И как же тогда вы смогли использовать вещество, про которое нам столь живописно рассказывал ваш капитан? — проницательно интересуется Закклай, едва заметно усмехаясь в сложенные в замок руки. Я тоже едва давлю ухмылку. Не просто же так Пиксис придумал всё это. — Из-за стандартной процедуры архивирования, сэр. — Я всё же улыбаюсь, поясняя: — Видите ли, при ликвидации проектов мы обязаны следовать чётким инструкциям. Попробуем-ка встроить ложь спеца в правду с моей стороны. Я поднимаю руку, один за другим разгибая пальцы, чтобы наглядно показать все шаги: — Во-первых, мы уведомляем начальство, отправив в Гарнизон подробный отчёт. Это нужно для окончательного решения о завершении исследований. Факт того, что отправленные в Гарнизон отчёты далеко не всегда отражают действительность, я, понятное дело, оставляю за кадром. Некоторые проекты мы попросту переносим на внутренний уровень документации, храня все бумаги на одном из этажей первого склада и сообщая о подвижках Пиксису просто на словах. — Во-вторых, мы оставляем и консервируем один экземпляр финального продукта исследований и прилагаем к нему одну страницу с сухой выжимкой того, из-за чего именно проект был свёрнут, — продолжаю я. — Это удерживает нас от повторения ошибок в будущем, но не ограничивает наше воображение. Ага, и подогревает интерес к нам у некоторых спонсоров заодно. Да я в зал «неудачных работ» экскурсии уже который год вожу, хех. Самые опасные штучки мы всё равно там не храним. И поэтому-то сейчас я с удовлетворением наблюдаю, как зажиточные торговцы и некоторые аристократы согласно кивают моим словам. Вот, вот как создаётся бренд! Уже гораздо увереннее я заканчиваю пояснения, выдавая наш главный козырь: — И, наконец, мы избавляемся от всей связанной с проектом отчётности и каждый год отправляем список неудавшихся проектов в три инстанции: в патентбюро для дальнейшего распространения между нашими инвесторами, не связанными с военным аппаратом, в Гарнизон и в главный штаб Военной Полиции. Надеюсь, спецы убрали настоящую склянку куда подальше, раз уж всё равно там мимо проезжали? Потому что, если сейчас нам организуют проверку, будет очень и очень весело. — Таков стандартный протокол. Вы можете проверить наши бумаги за восемьсот сорок второй год, они полностью подтвердят мои слова. — Мне остаётся лишь профессионально улыбнуться. — Седьмого июня была экстренная, требовавшая мгновенного решения ситуация. Поэтому я рискнула и доверилась нашим разработкам. Однако больше такого шанса, увы, нам не представится. — Кстати, я захватил копии документов из нашего архива. — Дот поднимает вдруг руку, и его заместительница довольно быстро переправляет по рядам бумаги Закклаю. — И попросил наших коллег из Военной Полиции так же принести свою копию. Для подтверждения. Со стороны военпола поднимается темноволосый мужик среднего роста с таким же дурацким, как у Смита, «галстуком». И отчего-то он мне смутно знаком. Я напрягаю извилины, как могу, и у меня наконец щёлкает. Смит. Я видела его в компании Эрвина во время встречи с Аккерманом. Так это будущий главнокомандующий единорожиков? Охо-хо… Найл Док так же, как и мы до этого, передаёт документы до Закклая и как ни в чём не бывало занимает положенное ему место, больше ни разу даже не взглянув в нашу сторону. Интересный, однако, персонаж. Надо будет как-нибудь с ним пообщаться, наверное. Или не стоит, раз уж он со Смитом дружит?.. Опять у меня мысли не туда едут. Как же я уже задолбалась, а. Закклай, спустя пару минут, наконец подтверждает, что в обоих документах действительно значится «маскирующий от титанов препарат» и предлагает мне продолжить доклад, прежде всего задав вполне логичный вопрос вопрос: — Вы сказали, что использовать ваш препарат снова «на сегодняшний день» невозможно. Хотелось бы узнать: планируете ли вы разморозить проект теперь, после личного испытания? Блин, я же уже сказала, что это невозможно! Что ж ты всё лезешь-то, а? Вот Пиксис с Шитом, конечно, молодцы, блин! План на пять баллов просто придумали! Если это они, конечно, вообще были, а не Смит. Трио «блондинов», чёрт побери (не удивлюсь, если Дот по молодости тоже из этих был)! И как нам теперь от всеобщего интереса отбрехаться-то, а?! — Ни в коем случае. — Я хмурюсь и чуть качаю головой. — Во-первых, мы потратили всё вещество, из которого можно было бы в теории восстановить формулу. А вывести новую не так просто, как вы думаете. Там могут быть тысячи тысяч возможных комбинаций. Во-вторых, каждый организм работает индивидуально, и далеко не факт, что то, что подошло мне, сработает и на любом другом человеке. Я вижу по лицам, что мне не особо верят. Все эти люди довольно далеки от науки, так что им попросту бесполезно пытаться объяснить медицинскую сторону вопроса. Нет, здесь нужно что-то покрепче, нужно что-то глубоко личное. Я замираю, прикусив губу. Меня ведь учили не примешивать личные чувства в бюрократию. В прошлые разы ничем хорошим это не заканчивалось… Чёрт, как же болит голова. Ладно, если это может сработать, то надо хотя бы попробовать. Другого пути я сейчас всё равно не вижу. — И наконец, я считаю бесчеловечным подвергать наших солдат таким жестоким испытаниям и потому ни за что не соглашусь, даже под давлением, продолжить этот проект, — заканчиваю я после паузы. — Простите? — Закклай даже удивлённо приподнимает брови. — Я считаю, что жизнь солдат в Разведкорпусе и так не сказать чтобы фиалками пахнет, — чётко поясняю я в ответ, вызвав пару снисходительных смешков. — Всё-таки эти люди по приказу выходят за стены и сражаются с титанами. А по возвращении живут не в самых стерильных и благоустроенных условиях, да и особой любви у народа к ним тоже нет. А они всё равно снова и снова выходят за стены и возвращаются обратно. Я бы так не смогла — никакой храбрости и нервов на такое не хватит. Но говорю я, конечно же, совсем не это. — А теперь представьте, что мы каким-то чудом смогли воссоздать препарат. И он даже работает. — Усмехаюсь, тем не менее твёрдо припечатав: — Так вот, сэр, я не подпишусь под тем, чтобы молодые ребята по приказу гробили свою жизнь и здоровье чем-то из моего отдела. И это правда. Я была бы рада и вовсе отойти от оружия подальше и сосредоточиться на предметах быта, на создании телефона, на развитии авиационной темы, в конце концов. Но это, увы, невозможно в условиях приближающегося пиздеца. Я обвожу взглядом зал, намеренно не глядя на первый ряд прямо перед собой, и поясняю свои слова: — Солдаты не смогут отказаться от инъекций при всём желании, если те будут включены в план экспедиции. Ведь приказы в армии не оспариваются. — Отчего-то я думаю о Леви в этот момент и о том, как он выбрал Разведкорпус, несмотря на все возможности, что у него были. — Я не собираюсь жить с мыслью о том, что из-за нашего изобретения солдат будут принуждать наносить себе вред. Если мы не можем сделать препарат безопасным — а мы не можем, как вам уже подробно объяснил доктор Шит, — то мы не будем его делать. Потому что, в отличие от армии, у нас есть возможность отклонять даже самые настойчивые предложения любых инстанций. Вот поэтому я и потребовала от Дота независимого положения с самого начала, и не дала приписать свой отдел напрямую к армии. Да, Гарнизон спонсирует мой отдел, да, оттуда нам направляют запросы. Но мы в праве отказаться их исполнять. У солдат такой роскоши, увы, нет. — Хах! Кажется, я вас понял. — Верховный главнокомандующий оглаживает бороду, снисходительно глядя в мою сторону и даже посмеивается. — Вы так избегаете трудных задач, значит? Я даже замираю, чуть приоткрыв рот от такой наглости. Что, простите, этот старый мудак там только что выдал? И Закклай с явным удовольствием поясняет, чуть растягивая гласные: — Этот проект даже мне кажется на редкость многообещающим… А вы, прикрываясь не особо правдоподобными околонаучными доводами и весьма забавными идеалистическими сказочками, увиливаете от слишком сложной работы. Интересный у вас, однако, подход… Остальные в зале, вслед за этой садисткой свиньёй, тоже глумливо поглядывают на нас теперь. Да какого хрена, чёрт побери? Что такого смешного в моём желании не уродовать жизнь несчастным ребятам ещё больше?! Колено ощутимо уже ноет, рёбра тоже не сказать чтобы довольны моей активностью, локальное обезболивающее, что дал мне Шит, уже почти перестало действовать, и голова начинает буквально раскалываться от мигрени. Ещё и сзади, со стороны разведчиков, я слышу тихие смешки и подначивания. Я им что тут, блядский клоун, что ли?! — Не знаю, что вас навело на подобные мысли в моих словах, однако могу заверить всех присутствующих, что мой отдел крайне серьёзно относится к своей работе, — довольно резко обрываю я смешки, до побелевших костяшек вцепляясь в столешницу кафедры. — Ну да, по многочисленным их пьянкам это заметно, — хихикает прямо за мной мальчишка из отдела Ханджи, часто мелькавший у нас в замке и хорошо друживший, насколько мне помнится, с превратившимся в титана Дитрихом. Щёки обдаёт краской, и мне впервые в жизни так сложно удержаться от мата. Какого дьявола, в конце концов?! Откуда это ебучее снисхождение, тем более от разведки, когда мы день и ночь пашем, чтобы этим армейским ублюдкам жилось попроще да поспокойнее? А этот конкретный ублюдок ещё и видел всё своими глазами, чёрт побери! — В отличие от бесполезных учёных из армии, вынужденных мыслить в строго очерченных границах, наш отдел создал и модернизировал, например, гранаты, которые Разведкорпус уже три года как использует, — выплёвываю я, всё сильнее хмурясь, и оборачиваюсь назад, чтобы внимательно посмотреть на эти неблагодарные рожи. — А как насчёт нашей мобильной артиллерии, благодаря которой на протяжении всего обратного пути — а это было часов пять как минимум — погиб лишь один человек? Один, не десять или двадцать, как раньше у разведчиков было заведено. Хоть у одного из родов войск есть что-то похожее, а?! Или, быть может, гениальные учёные Разведкорпуса наконец покажут нам мастер-класс и выдадут что-то по-настоящему работающее, а не одни лишь условные победы ценой постоянных жертв? Нет? Так какого х… Почему вы позволяете себе сейчас смеяться, если сами при этом не способны и на десятую часть того, что может мой отдел, и прекрасно об этом знаете? Разведчики смотрят недоуменно, даже немного растерянно. А задние ряды и вовсе тихо перешёптываются, усмехаясь: «Чего это с ней? Совсем уже чокнулась бабулька». Тормоза окончательно отказывают, и я говорю то, что в любом другом состоянии ни за что бы не сказала: — Быть может, мне стоит напомнить вам, что за всё оборудование, провиант, оружие и лекарства в операции было заплачено из моего, блять, кармана, а?! Потому что ваша родная армия отказалась выделять дополнительные средства на ваше спасение. А ведь между нами с вами при этом не самые радужные отношения, чёрт побери. — Про всё ещё живущего в загоне Дитриха я вообще молчу — нам пришлось убить другого титана, чтобы спасти этого пацана. — Так что хорошенько запомните, что, если бы не эти ебучие идеалы, никто бы за вами так и не пришёл. И экспедиция сама бы выбиралась из той редкостной жопы, в которую себя же и загнала. Вам всё ещё до хуя смешно?! — Госпожа Селезнёва! — обрывает меня Закклай, призывая к порядку резким ударом ладони по столешнице. — Вы на собрании, в конце концов! И что, что на собрании? Как будто от этого разведчики внезапно перестанут быть такими редкостными мудаками! Я уже набираю побольше воздуха, чтобы добавить пару-другую высокохудожественных конструкций, но Шит резко дёргает меня за рукав, заставляя мельком посмотреть в его сторону. И в сторону Пиксиса, соответственно. Дот смотрит новым и одновременно отчего-то уже знакомым мне взглядом. Нет, отец так на меня никогда не смотрел: предупреждающе, осуждающе и с львиной долей понимания одновременно. Так отчего же тогда от одного этого взгляда вся злость разом пропадает, оставляя за собой лишь уныние и… смирение? Меня как о стену швыряет. Потому что я всё-таки вспоминаю, откуда же мне так знаком этот взгляд.***[диалог ведётся на английском]***
— Мисс Селе… мисс Элис, вам следует быть осмотрительнее в словах, если вы собираетесь выиграть это дело. Людеманн смотрит предостерегающе, требовательно. — «Осмотрительнее»?! Да этот мешок для клизмы только что заявил, что эта его бумажонка является «легальным контрактом»! — мгновенно взрываюсь я. — Меня что теперь, суд официально оштрафует за невыполнение контракта, о котором я даже не знала? Так, что ли?! — Не «легальным», а «имеющим юридическую силу», — спокойно поправляет меня пожилой адвокат, внешне нисколько не реагируя ни на мой тон, ни на резкие движения. — Понимаю, вы чувствуете себя обманутой. Но вы не должны выходить из себя во время процесса, мэм, иначе вас могут обвинить в неуважении к суду. — Да какая, на хуй, разница?! — вконец зверею я. — И так, и так это же значит, что я буквально в рабство к этому сукину сыну попадаю! Где я, по-вашему, в моём положении найду триста тысяч, чтобы вернуть весь долг? Мужчина смотрит на меня устало и понимающе, но одновременно пристыжает и осуждает своим молчанием. И я наконец успокаиваюсь, как-то разом вспоминая, что вообще-то он дальний друг моего брата и помогает мне pro bono. А я тут, как последняя истеричка, взрываюсь и ору на ничего плохого мне не сделавшего человека. Грёбаное ничтожество. Надо было просто умереть прямо там, в больнице, не дожидаясь никакого лечения. — Разница есть, мэм, — подождав ещё пару минут, пока я успокоюсь, говорит наконец Людеманн. — Даже если вы утверждаете, что вам «подсунули» договор, у нас нет тому прямых доказательств. Факт состоит в том, что вы подписали документ и таким образом выразили своё согласие. Поскольку все три условия соблюдены, контракт и в самом деле может считаться подлежащим исполнению и юридически обязывающим. — Но он ведь помимо этого обещал, что оплатит моё лечение. — Хмурюсь, в который уже раз напоминая адвокату. — Безвозмездно, просто потому что хочет обо мне позаботиться и подставить плечо в трудной ситуации. Я обнимаю себя за плечи, злясь ещё больше из-за своей доверчивости к людям. Чёрт побери, как я могла вообще ему довериться? Я же знала ещё с детства, что Чак — грёбаный кусок дерьма. Но мне показалось, что он изменился. Тогда показалось: — Он нашёл мне очень хорошего врача, который помог мне справиться с… — Я сглатываю комок в горле, тем не менее договаривая: — Со своей потерей. Врач говорил, что нужно это проговаривать, что нельзя отмахиваться от своей травмы и делать вид, что такого никогда не было. Что нужно жить дальше. «Жить». Ха! — Он поддерживал меня во время химиотерапии… Чёрт, да он даже рассказал мне про свою мать, которая была в похожей ситуации. Как после такого я могла не поверить словам своего друга?! Да у меня и мысли не возникло, что Чак может так гнусно воспользоваться моим доверием: он вполне целенаправленно дождался, пока у меня будет очередная химия и попросил подписать «анкету о соглашении на лечение» ровно тогда, когда меня начало мутить и закружилась голова. И я, дура, не стала дожидаться, пока меня мутить не перестанет и зрение не нормализуется, а прямо там же доверчиво расписалась: да у меня больница такие подписи по любому чиху требовала! Новое лекарство? Распишитесь, что будете его принимать. Новый анализ? Распишитесь, что согласны его сделать. Новый диагноз? Распишитесь, что всё поняли. А Чак ещё, подонок такой, «заботливо» помог мне руку поставить, чтобы я точно где надо расписалась. И теперь этот «друг» судится со мной. Просто потому, что я позволила себе понадеяться на то, что он не обманет меня. — Это ведь совсем… Чуть крепче сжимаю пальцы на плечах. Хочется одновременно расстегнуть пару пуговиц на рубашке, чтобы не было так душно, и выброситься нахер в окно, чтобы не участвовать в этом цирке. Вот только не доставлю я Чаку такой радости. Не дождётся. — Да. Это нечестно, — соглашается со мной адвокат. — И именно на это мы и будем напирать, мэм. У нас нет доказательств всему тому, что вы мне рассказали: вы не записали ни обещание вашего оппонента на диктофон, ни момент, когда он попросил вас подписать контракт под видом больничной анкеты, на видео. А даже если бы такие записи у вас и были, в этом штате они запрещены к использованию в суде без соглашения всех сторон. Поэтому нам придётся пойти другим путём. Мы постараемся доказать недобросовестность контракта и постараемся таким образом лишить законной силы ваш договор. — «Недобросовестность»? Звучит как какая-то шутка, — презрительно кривлюсь я. — С каких это пор закон у нас следит за добросовестностью? — Не следит, — вздыхает Людеманн. — Однако если контракт является недобросовестным, это означает, что он настолько несправедлив по отношению к одной из сторон, что суд не должен приводить его в исполнение. Такое случается, когда одна сторона нагло пользуется невежеством или отчаянием другой. Например, поскольку ваш оппонент — юрист, у вас с ним присутствует большая разница в переговорной силе. И он её применил в тот момент, когда вы и в самом деле были в отчаянии и в состоянии обнубиляции, что подтверждают ваши психологические тесты. И мы вполне можем выиграть это дело и оспорить контракт, если вы не будете реагировать на провокации со стороны вашего оппонента.***
Тогда своим взрывным поведением я всё испортила. Примерно в тот момент, когда Чак, глядя мне прямо в глаза выдал, что готов пойти на «урегулирование». Ага, если я в этот же день выплачу ему хотя бы одну шестую от всей суммы — а это пятьдесят, мать его, тысяч! И это зная о том, что я в тот момент разрывалась между тремя подработками, потому что пока не могла снова официально устроиться спасателем, и тащила на себе ещё и родителей. А после этого во время очередной медиации и вовсе предложил попросту выйти за него и решить всё «по-семейному». Мудак! Как есть мудак! Но мне уже не двадцать пять, чтобы снова повторять те же ошибки. И от моей вспыльчивости зависят не только моя жизнь и свобода, о чём мне красноречиво напоминают золотистые глаза старшего товарища. Ещё пару секунд я, отведя взгляд от Дота, молча всматриваюсь в резко посмирневшие ряды Разведкорпуса, внутренне уговаривая себя сдержаться. Хотя маты наружу рвутся прямо неудержимо. А потом всё же нахожу в себе силы отвернуться. — Прошу прощения за доставленные неудобства. Последние дни были на редкость нервными. Я гляжу в пол в центре зала, чтобы не смотреть сейчас никому в глаза — слишком сложно вот так сразу взять себя обратно в руки. Сложно, но выполнимо. — Понимаю. — Тон у Закклая вот вообще нисколько не понимающий, скорее брезгливо нейтральный. — И всё же я попрошу вас воздержаться от использования ненормативной лексики в стенах этого зала. Я хмурюсь, внутренне снова закипая, но… — Так точно, сэр. — Я коротко отдаю честь, приставив правую ладонь к виску. Надо держаться, чёрт побери! — Кстати, кое-что в ваших словах показалось мне интересным, — вдруг отмечает Верховный главнокомандующий, резко меняя тон с флегматичного на весьма… взбудораженный? — По вашим недавним словам выходит, что на обратном пути погиб «лишь один человек»? Карие глаза опасно остро изучают меня поверх стёкол очков. — Да? Не совсем понимаю, в чём, собственно, заключается проблема. — Интересно… — Я напрягаюсь, отчётливо чуя неприятности нижними девяноста, но в упор не видя, где ошиблась. — То есть вы утверждаете, что создали оружие, которое, даже не пройдя предварительного тестирования, показало за стеной на практике результаты куда лучше, чем всё, что до этого делал Разведкорпус? — Я… не совсем понимаю ваш вопрос, — осторожно отвечаю я, теперь уже намеренно избегая любых необдуманных формулировок. Не знаю уж, где я проштрафилась, но судя по вновь напряжённым плечам Эрвина передо мной, пёрнула я в лужу смачно. — Правильно ли я понял, госпожа Селезнёва, что вы не просто доставили необходимые ресурсы Разведкорпусу, но и вернули всех живых на момент встречи с вами разведчиков, за исключением одного, обратно за стены? — вкрадчиво, почти нежно интересуется Закклай. Не понимаю. Что такого-то? Я уже открываю рот, чтобы ответить честное «да», как вдруг Эрвин вскидывает руку, требуя дать ему слово: — Главнокомандующий, прежде, чем госпожа Селезнёва даст свои показания, я бы хотел добавить важное уточнение. — Вам снова есть что сказать, капитан Смит? — подначивает бровастого Закклай, но «уточнение» таки после длинной паузы (как будто нехотя) допускает: — Хорошо. По возможности, будьте кратки. — Есть! — Смит красиво отдаёт честь, вытянувшись по стойке смирно и прижав правый кулак к груди. Мне же со своего места видно лишь заведённую за спину левую руку, сжатую не по уставу сильно, до побелевших костяшек. Чего это он? — Как заметил капитан медицинской службы Шит, во время операции физическое состояние госпожи Селезнёвой не было на высоте и постепенно ухудшалось, — просто говорит Эрвин. — Кроме того, госпожа Селезнёва передвигалась в самом начале строя и в связи с этим могла попросту не слышать докладов от задних рядов. Таким образом, на данный момент данные ответчицы касательно развития двадцать шестой экспедиции неполные. Прошу собрание учитывать эти факты. Да твою мать, Смит. Дай хотя бы намёк, чем так плохо то, что мои устройства спасли ваши задницы. Я ж не понимаю, что от меня сейчас, в конце концов, требуется! — Принято. — Закклай кивает, сосредотачивая всё своё внимание разом уже на Эрвине. — Тогда насколько, по-вашему, устройства отдела Разработок облегчили ваше возвращение за стены? — Без сомнения, вклад отдела Разработок позволил нам избежать масштабных потерь, — тут же отвечает Смит. — Однако если сравнивать количество ранений и смертей с предыдущей статистикой, данные устройства лишь немного улучшили нашу результативность. Все капитаны Разведкорпуса смогут это подтвердить. Как и отчёты любого из участников экспедиции. Эй, погодите-ка… это они что же, подделали официальную документацию? Я ведь точно помню, что в лесу выживших было восемьдесят шесть. А сейчас в отчётах ровно на одного солдата меньше. Тогда почему?.. Шит осторожно двигает в мою сторону один из листов, которые он небрежно до этого бросил на кафедру. Я невольно отслеживаю его движение и с недоумением читаю, что на момент встречи со мной, оказывается, «были живы» девяносто семь человек. Оторопело, да даже с ужасом скорее, я перевожу взгляд со Смита на Пиксиса и обратно. Это… это ведь даже не на тюремный срок тянет, это же чисто виселица. Для всех подделавших документы. Что происходит, чёрт побери?! — Вот оно что… — несколько разочарованно тянет главнокомандующий, но почти тут же снова оживляется: — А что насчёт самой Селезнёвой? — Мэм до определённого момента удавалось использовать УПМ, — снисходительно «хвалит» меня Эрвин. — Однако ближе к концу пути действие её препарата начало слабеть и немногим позже — даже работать ровно наоборот. — Поясните? — чуть вопросительно требует Закклай, приподнимая бровь. Я тоже зеркалю его действие, гипнотизируя белобрысый затылок. Что ты, мать твою в колодец, там несёшь, командор? — В самом конце экспедиции госпожа Селезнёва была вынуждена покинуть формирование и переместиться в самый конец строя, так как начала привлекать повышенное внимание титанов. — А, так ты решил использовать этот аргумент. — Мне так же пришлось направить одного из капитанов, Мика Закариаса, ей на помощь. Так. Кажется, до меня начинает потихоньку доходить довольно-таки невероятная по своей природе идея. Выходит так, будто бы Смит окончательно пытается доказать собранию, что мой отдел не опасен для власти аристократии. И что я не опасна тоже. Но делает он это, конечно, довольно своеобразно. Подводя всех своих подчинённых под удар. Согласовано ли всё это вообще с Дотом? Такой большой риск, и ради чего? Я подозрительно прищуриваюсь. «Нет риска — нет выгоды». И то, что Смит — игрок, я знаю давно. Но в этот раз его ставка что-то совсем уж огромна. И всё это лишь затем, чтобы вытащить сумасшедшую тётку и её не менее трёхнутый отдел? Ха! Нет-нет, Смит действует рискованно, но чётко и наверняка. И при этом он вовсю показывает, что готов быть крайне ценным союзником. На что он надеется? На новое вооружение? На то, что я расскажу ему что-то из «запретных тем»? На моё… расположение и сотрудничество? Вот же хитрая капиталистическая мразь. Всё для выгоды сделает! — Благодарю за прояснение ситуации. Вам есть ещё что добавить? — Нет, сэр. На этом всё. Смит снова отдаёт честь, изображая — хотя почему изображая? вполне себе соответствуя, скорее, образу — примерного солдата. — Благодарю за содействие. — Закклай кивком приглашает Смита сесть и обращается уже ко мне: — Ваш доклад помог собранию составить полную картину произошедшего за стенами, госпожа Селезнёва. Вы можете занять своё место. — Есть, сэр. Я слабо салютую, приложив ладонь к виску, и наконец тяжело падаю на стул рядом с начальством, с тихим стоном вытянув и разгрузив наконец пострадавшую ногу. Неужели всё наконец? Даже как-то и не верится. Лениво я из-под ресниц смотрю на трибуну аристократии. Хватило ли им наших сказок? Очень надеюсь, что да, потому что в противном случае… Думать о возможных вариантах расформирования отдела совсем не хочется. Смотреть на белобрысый затылок — тоже. Поэтому я просто вырубаю все левые мысли, тупо наблюдая за происходящим. — Имеются ли у собравшихся ещё вопросы касательно двадцать шестой экспедиции Разведкорпуса? Спикеры от каждой трибуны отрицательно отвечают на его вопрос, и наконец общим голосованием объявляют экспедицию всё же «не совсем провальной». Как мило. — На этом предлагаю закончить общее собрание, — объявляет Закклай, тут же, впрочем, назначив разбирательство относительно заговора после получасового перерыва.13.6.843 (15 часов 32 минуты)
Первое, что я делаю на выходе из зала, — это внимательно смотрю в окно. Снаружи по-прежнему никого, хотя обычно на площади перед парламентом тусуется куча народу. А Пиксиса Закклай пригласил в свой офис, так что мы не успели даже парой слов перекинуться. Опять. Ну… хоть адьютанта своего оставил, уже хоть что-то. Я хмурюсь, невольно оперевшись на пострадавшую ногу и ойкаю, заваливаясь вбок. Петер, впрочем, не даёт мне совсем упасть, поспешно поймав за локоть. Я поднимаю взгляд, снизу вверх разглядывая пейзаж за окном, и замечаю то, чего не видела раньше из-за неправильного угла обзора. На высокой крыше, немногим выше нашего окна, поудобнее устраивается пара солдат. С ПУПМ. Не нашего образца ПУПМ. Я чуть щурюсь и почти сразу же отшатываюсь от окна подальше. Один из них — это же ведь Роб. Тот самый, с которым я резалась в карты на пароме! — Все, кроме Шита, валите в офицерскую гостиницу, — резко командую я, с ужасом и недоверием глядя теперь на оконные проёмы. — И не приближайтесь к окнам! Гёсслер и Шит закономерно пытаются возражать, но вот сейчас что-то совсем не до пререканий. Я бросаю ещё один взгляд в окно, теперь уже быстро шагая при поддержке тоже заметившего солдат Петера по коридору до небольшой комнаты отдыха и, прежде чем войти, прерываю их жёстким: — Сейчас же. Офицер Рейнбергер, немедленно организуйте вооружённое сопровождение и карету прямо к чёрному ходу парламента моим людям, пожалуйста. — Уже выполнено, мэм! — Девушка поспешно отдаёт мне честь, поясняя: — Командор Пиксис отдал такой же приказ ещё в прошлом перерыве. Карета уже должна быть готова. Вот оно что… Значит, Дот тоже заметил. Я сжимаю губы и отдаю последний приказ, отнимая у Дина чемодан со своим шмотьём: — Не высовывайтесь, слышите меня? Поезжайте в убежище и переждите там. В конце концов, кто, если не вы, будет помогать Разведкорпусу, а? Ребята кривятся, но тем не менее подчиняются, вслед за Анкой исчезая в узких коридорах. Ещё пару секунд я смотрю им вслед, отмечая и то, что три капитана Разведкорпуса упорно проталкиваются сквозь толпу в нашем направлении, а потом всё-таки послушно захожу в комнату вслед за Шитом. Надеюсь, с Леви всё в порядке. Петер аккуратно доводит меня до самого дальнего подоконника, и, убедившись, что с этой стороны неприятеля нет (слишком низкие крыши для них, наверное), тут же требует подробного отчёта о моём здоровье. Война войной, а время на лечение надо находить, хех! Мне ничего не остаётся, кроме как хмуро и максимально кратко описать шёпотом ему новые повреждения и задрать штанину, чтобы удобнее было делать перевязку. И всё-таки, что происходит снаружи? Я задумчиво разглядываю сквозь мутное стекло черепичные крыши домов напротив. Даже Пиксис насторожился и заранее организовал, оказывается, конвой для ребят. А это уже совсем дурной знак. И на фиг их вообще сюда привозили, если пришлось по итогу срочно искать выход из западни? Пиксис не ожидал чего-то со стороны… кого? Закклая? Аккермана? Не понимаю. И от этого мне очень и очень неспокойно на душе. Как будто вот-вот откуда-то прилетит очередной пиздюль, но я всё не могу понять откуда. Мерзкое чувство. — Кто хоть в этот раз там был-то? — устало интересуется Шит, прерывая мои мысли о возможных осложнениях снаружи. — Кровь я сохранил. Но чья она? — А, тебе понравится. — Я прикрываю лицо рукой, начиная тихо, но весьма истерично посмеиваться, в промежутках тихо выдохнув: — В этот раз я отпинала самого короля. Фиксирующие бинт у меня на коленке руки замирают. Пару секунд в нашей компании стоит гробовая тишина, прерываемая лишь моими редкими смешками. А потом Петер поднимает на меня недоверчивый взгляд: — В смысле… короля-короля? Дверь за его спиной приоткрывается, и я, бросив взгляд, коротко киваю вошедшим и пока что молча наблюдающим за нашей тусовкой со стороны разведчикам, прежде чем сосредоточиться на Петере и ответить ему что-то более-менее вразумительное: — Ну, в нашем случае… регента? Не знаю, как там правильно. — Я пожимаю плечами и добавляю: — Не переживай, к той ебучей сколопендре я не полезла, хотя она тоже присутствовала. Шит передёргивает плечами, и я печально и понимающе усмехаюсь. Да, меня тоже пугает эта тварь, даже просто в качестве упоминания, чего уж там говорить о личной встрече тет-а-тет в узком коридорчике. Я мотаю головой, отгоняя пугающий образ обрушающегося над моей головой потолка (что было вполне вероятно, если бы королева решила превратиться), и перехожу к более позитивным новостям: — К слову о сколопендрах… Мне даже пообещали, что наш любитель семейных скреп больше не будет лезть к Разведкорпусу. И вообще участвовать в политике, похоже. — О? Продуктивно, однако, — изумлённо качает головой Шит. — Ну а то. Мафия мы или где, в конце концов? О, кстати! — Я щёлкаю пальцами и шкодливо усмехаюсь. — Я ещё во время опиздюливания августейшего Аккермана сыграла. Представляешь? — Нет, — честно открещивается Шит и тоже прыскает. — Но охотно верю, что только в твою больную голову могла прийти такая идея. Во имя стен, зачем ты вечно так подставляешься, а? Вот щас-то он окончательно порадуется! — Вообще, в этот раз идея тоже не моя была. — Беспечно подмигиваю ему, рассеянно похлопав по карманам тренча и к своей радости обнаружив-таки пачку папирос и спички. — Это Кенни предложил. А Пиксис, вроде как, поддержал. Ну или я не так его поняла, чёрт его знает. Створка окна наконец поддаётся, и я свешиваю не пострадавшую ногу наружу. Меланхолично думаю, что, если неприятель тут и есть, вряд ли меня пристрелят без приказа сверху. Вот решившим уйти из-под огня спецам может и прилететь. Короткими, быстрыми затяжками я раскуриваю табак — то, что успокоительного мне сейчас нельзя, я отлично помню. Слишком крепкий (трубочный, что ли?), он противно горчит, осклизлым дымком оседая на нёбе. Но и успокоиться мне как-то тоже надо или хотя бы временно притормозить свой нервяк. Всё ещё сидящий на корточках док как-то резко перестаёт смеяться и молча моргает пару раз. — Так. Дай-ка я уточню. Ты добровольно сунулась в петлю… просто потому что это предложил один из самых поехавших серийных убийц? Ну тот самый, который уже один раз пытал тебя две недели подряд, — медленно, тихо, с расстановкой спрашивает спец, невзначай положив ладонь обратно на мою пострадавшую ногу и ощутимо сжав — показывая, что убежать от разноса я при всём желании не сумею. Он прав, конечно, в своей злости на меня сейчас. Я плавно затягиваюсь, скосив глаза на чуть морщащегося от резкого запаха Закариаса, и поспешно выдыхаю дым на улицу. Чёрт, да я бы сама себя отмудохала за свои сегодняшние «подвиги». Если бы не одно но: — Они больше не заинтересуются Леви. — Нежно улыбаюсь, осторожно накрыв ладонь врача своей. — А если так, то всё было не напрасно. Он теперь в безопасности, понимаешь? Петер долго смотрит мне в глаза, наконец фыркая и поднимаясь с пола: — Интересно, есть ли хоть что-то, чего ты не сможешь для него сделать? И этот блондин до мозга костей протягивает мне руку, требуя передать ему мой единственный источник бодрости и спокойствия. — Жить вечно точно не смогу. — Я ещё разок напоследок затягиваюсь, окидывая требовательную ладонь внимательным взглядом, и всё же покорно передаю папиросу, попутно договаривая: — А вот всё остальное — запросто! С неудовольствием я наблюдаю за тем, как остатки курева Шит аккуратно тушит о стену снаружи и отправляет в ближайшую мусорку. Тц, обломщик малолетний. Я вздыхаю, признавая своё поражение, и поворачиваюсь к подслушивающим наш междусобойчик капитанам Разведкорпуса. Шит уже копошится у стола, доставая мои вещи из чемодана, так что я развязываю пояс подзадолбавшего тренча, лениво интересуясь: — Ну что, товарищи разведчики, как настроение после слушания? И что за представление вы там устроили? Мик хмыкает и наконец, видимо, чувствует себя достаточно комфортно, чтобы присесть рядом со мной на подоконник. Подозрительно тихая и так и не ответившая на моё приветствие Ханджи пока держится в сторонке, но не думаю, что её особо надолго хватит. Сильнее всего меня сейчас однако интересует замерший прямо напротив смурной Смит, пока что молча таращащийся на моё перебинтованное колено. Но говорить начинает не он: — Пока ты заседала у Эрвина в комнате, высший офицерский состав, в свою очередь, клепал документы об итогах экспедиции, — тихо басит Закариас у меня над ухом. — М-да? — Я чешу в затылке, делая для себя небольшую пометочку, что поиметь с меня выгоду, похоже, решили ещё на обратном пути до стен. И на всякий случай уточняю, чтобы наверняка убедиться: — И кто ж из вас додумался до восхитительнейшей идеи подвести весь Разведкорпус под трибунал в полном составе? — Я, — сухо признаётся Смит, зачем-то даже поднимая руку, как на уроке. — Ваша версия ещё во время обсуждения с командором показалась мне несколько неубедительной. В связи с этим я принял решение помочь вам… с достоверностью. О! Я расплываюсь в понимающей, широченной улыбке полнейшего шиза, не обращая внимания на небольшой дискомфорт от синяка на щеке. Вот теперь пазл сложился — мои догадки только что полностью подтвердились. Я наконец справляюсь с пуговицами и стягиваю тренч, аккуратно складывая его тут же. Потом отдам Аккерману. — Ах, мне, право, так неловко, — язвительно замечаю я. — Вам пришлось пойти на такой риск! Эрвин дёргается от моего тона. А я, глядя в полные лживого непонимания глаза, ехидно тяну, чуть приподняв брови: — Интересно, ради чего, а? Ответа, разумеется, не получаю. Ну, я и не рассчитывала, что с первого раза добьюсь нужного результата. Так что пока разведка тупит, я принимаю от Петера верхний слой защиты для УПМ и наконец соединяю всю конструкцию со штанами в единое целое. Вот так, теперь чувствую себя гораздо защищённее. Трюк с затяжной паузой, однако, не работает — Смит по-прежнему недоуменно молчит. Так что я уже прямо интересуюсь: — Во что мне встанет такая ваша помощь, Эрвин? Смех смехом, но этот манипулятор и в самом деле загнал меня в долговую яму. И чем скорее я выясню, что этому большому человеку с большими бровями от меня нужно, тем лучше. Смит наконец выходит из ступора и хмурится. Мне кажется или он выглядит оскорблённым? — О чём вы? А, нет, не кажется. И тон, главное, такой искренне растерянный. Ух, как играет, стервец! — Ну как же, — едко цежу я, прикрывая рубашкой защиту и подпоясываясь поверх патронташем с оборудованием. — Долг ведь платежом красен. Мне ли об этом не знать? Я устало вздыхаю, последний раз поправляя наряд, и повязываю поверх арсенала привычную юбку. Всё, к труду и обороне готова, можно сказать. Прождав ещё пару мгновений, тихо требую: — Завязывайте уже с этой ебучей трагикомедией, пожалуйста. Нам некогда сейчас мериться авторитетами. Что вам нужно, Эрвин? — У меня и в мыслях не было требовать от вас чего-то взамен. Смит упрямо качает головой и чуть разводит руки ладонями вверх, пытаясь, видимо, своей открытой жестикуляцией расположить меня к себе и заставить поверить. Угу, щас. На меня такое дерьмо не работает, пора бы ему уже это усвоить. — Алиса, если уж на то пошло, то это мы возвращали вам долг, а не наоборот. Значит, сейчас не скажет. Видимо, что-то и в самом деле серьёзное хочет затребовать и просто выжидает теперь удобного момента. — В конце концов, вы рисковали ничуть не меньше, отправившись за нами. Да и ваша помощь с заговором… Так, всё. Хватит уже этого цирка. Если Эрвин не хочет заканчивать это представление, то я просто начну своё. — Что это? Я резко и громко принюхиваюсь на манер Мика, прерывав Смита на полуслове, и начинаю крутить головой, будто бы ища источник запаха. Сосредоточенно втягиваю снова и снова воздух через ноздри, и, состроив моську позаинтересованнее, отталкиваюсь от подоконника, делая пару шагов вперёд. Настороженно замираю рядом с чертовски растерянным из-за моего поведения Эрвином, оборачиваюсь к Закариасу и подозрительно спрашиваю напряжённым полушёпотом: — Эй, Мик. Ты тоже это чуешь? — Чую что? Друг поднимается вслед за мной, сосредоточенно хмурясь, и пару мгновений водит носом из стороны в сторону, пытаясь понять, о чём это я. Делаю ещё шаг, подступая вплотную к Смиту, и, всё хуже скрывая ухмылку, приподнимаюсь на носочки. Моя рука легко ложится на твёрдое плечо — это чтобы не перегружать пострадавшую ногу. — Ну как это «что»? Я демонстративно обнюхиваю будущего командора, наконец поднимая голову, и с удовольствием поясняю, прицельно глядя в бесстыжие голубые глаза прямо напротив: — Запах отборнейшего пиздежа, разумеется.