thorns and roses

      К большому недовольству Кёнсу и к безграничной радости Бэкхёна пары по основным предметам в этом семестре начинались с 10 часов. В кой-то веки у Бэкхёна отпала необходимость прикрывать свои утренние прогулы редакционными заданиями журналистского клуба. Будучи второй раз избран его президентом, он бы поставил под угрозу весь клуб и подорвал доверие всех участников, если бы и дальше продолжал пользоваться служебным положением. Кёнсу не раз предупреждал брата, что однажды он доиграется, но тот лишь отмахивался. Из них двоих именно Бэкхён редко задумывался о последствиях. Кёнсу же наоборот, ко многим вещам относился чересчур серьёзно, временами преувеличивая рядовые неурядицы до масштабов катастрофы. За это брат называл его паникёром и обвинял его фантазии в излишнем драматизме.       К сожалению, обвинения Бэкхёна не были беспочвенны. Именно склонность всё драматизировать не давала омеге насладиться возможностью провести несколько лишних часов в постели. Каждый день он против своей воли просыпался в 6 утра. Без будильника. Просыпался мгновенно, как по свистку, принимал сидячее положении и вслушивался в гул крови в ушах. Сердце загнанно колотилось. Холодный пот струился по коже, пропитывая пижамную футболку и оставляя влажную испарину на лбу и над верхней губой. Каким бы глубоким ни был сон, он рассеивался без следа. Кёнсу никогда не мог вспомнить, что ему снилось. Не было и шанса укрыться от реальности в остатках сна. По пробуждении он сразу оказывался один на один с враждебным миром: по углам комнаты резвились тени, паутина трещинок на потолке складывалась в зловещие узоры. Изнутри, словно из жерла древнего вулкана, поднимался леденящий душу страх. Кёнсу цепенел, покрываясь мурашками, и весь обращался в слух.       На соседней кровати сопел Бэкхён. Звук его дыхания, знакомый ещё с тех пор, как в детстве в разгар семейных праздников их обоих укладывали спать на диване в гостиной или на полу в чьей-то комнате — этот звук всегда успокаивал Кёнсу, навевая воспоминания о лучшей части их прошлого. Он изо всех сил вслушивался, стараясь сосредоточиться на ритме, и сердце постепенно успокаивалось, на какое-то время приходя в норму. Если бы Кёнсу спросили, в чём причина его страха, он бы не смог ответить. У этого чувства не было словесного выражения — всего лишь предчувствие, будто случится что-то плохое. Когда удавалось немного прийти в себя, Кёнсу ложился обратно, но сон не шёл. Он мог пролежать так час или два, прежде чем начинал звонить будильник или мочевой пузырь призывал к ответу. Всё это время, сам того не желая, омега проводил в раздумьях. Из самых дальних, самых потаённых уголков его разума на поверхность выползали тревожные мысли. В этих мыслях не было ничего рационального — они представляли собой поток вымышленных проблем, угроз и опасностей. Умом Кёнсу понимал, что большинство его переживаний беспочвенны, но волны отчаяния всё прибывали и прибывали, грозясь превратиться в цунами, сметающее всё на своём пути. Он смотрел на Бэкхёна, который в это время сладко спал, и испытывал одиночество вселенского масштаба. На грудь словно положили огромную каменную плиту, и постепенно эта плита вдавливала тело в кровать. В руках и ногах появлялась скованность. Чтобы пошевелиться, Кёнсу требовалось совершить невероятное усилие над собой. Он знал, что единственный способ избавиться от страха, от гнетущих мыслей, сбросить с себя оцепенение, чтобы вновь ощутить слабую искорку жизни — это взять себя в руки и скорей принять лекарство.       Кёнсу приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы дотянуться до тумбочки, где с вечера его уже ждали таблетка и стакан с водой. Вот уже семь лет его жизнь оставалась привязана к белым капсулам в желатиновой оболочке. Одна капсула в день — и он мог функционировать как нормальный человек. Нормальным в понимании Кёнсу было не сходить с ума от тревоги из-за сущих пустяков: ошибки на тесте, чьего-то косого взгляда, случайного столкновения плечами с кем-нибудь в коридоре. Он мечтал спать всю ночь напролёт без снотворного и просыпаться только когда будильник на тумбочке уже разрывается от писка. Мечтал уметь отвлекаться от тяжёлых мыслей, с легкостью переключаясь на книгу или сериал. К своему искреннему сожалению, быть нормальным без допинга он не мог. Конечно, случались за последние годы и периоды «ремиссии», когда Кёнсу худо-бедно удавалось обходиться без антидепрессантов. Длились такие периоды недолго, месяца по три-четыре, но омега всегда вспоминал их с щемящим чувством утраты, словно они были самыми яркими моментами его никчёмной серой жизни.       Сегодня Кёнсу проснулся встревоженный больше, чем обычно. Часы на прикроватной тумбочке показывали начало восьмого, и можно было порадоваться, что ему удалось проспать на час дольше, но сердце так быстро колотилось, что омега сперва испугался, не случится ли у него прямо сейчас сердечный приступ. Причина тревоги на этот раз была веской и вполне реальной. Последствия случившегося, которые рисовал Кёнсу его перепуганный разум, могли стать катастрофическими.       На своей половине комнаты Бэкхён дрых без задних ног. Кёнсу взглянул на его блаженное личико, торчавшее из-под одеяла, и с трудом подавил вздох раздражения. Вчера утром ему срочно понадобилась флэшка, но свою он забыл дома у родителей, поэтому пришлось одалживать у Бэкхёна.       — Там, — буркнул тот, даже не удосужившись открыть глаза, — на столе.       Если бы Кёнсу не торопился на встречу с Чунмёном, он бы не поленился подойти и стащить с него одеяло. Бэкхён тут же завозился, словно почувствовал потенциальную угрозу. Его стол был завален мусором, который в любой другой день Кёнсу непременно бросился бы разбирать, но в то утро у него не было на это времени. Отыскав среди залежей хлама злосчастную флэшку, он сунул её в карман куртки и поспешил на выход.       С Чунмёном они встретились у входа в учебный корпус. Омега курил у подножия лестницы, спрятавшись за лысоватой живой изгородью, но тёмно-красный шарф, который виднелся сквозь голые ветви, выдавал его местоположение. От кого именно он прятался Кёнсу не представлял, но пугать приятеля своим внезапным появлением не планировал, поэтому, остановившись возле ступенек, он набрал его номер и сбросил вызов. Раздался короткий рингтон. Сразу после него зашелестела трава, и спустя минуту из-за кустов показался Чунмён. Омега по обыкновению благоухал неприлично дорогими духами, которыми пытался скрыть свой истинный запах, и держал в руках пухленький скоросшиватель. Едва заметив папку, Кёнсу вымученно скривился и выдавил вместо приветствия:       — Только не говори, что это мне.       — Угу.       Чунмён отвернулся, чтобы не дымить в сторону омеги, и выпустил в воздух последнюю струйку. Ровно в эту секунду разыгрался ветер, и горячее облако табака пахнуло Кёнсу прямо в лицо. Он даже не поморщился, хотя и не любил этот запах. К сигаретному духу он уже привык: Бэкхёну было лень выходить на общий балкон, поэтому он курил прямо в комнате, чуть ли не наполовину высовываясь из окна. Кёнсу до сих пор удивлялся, как за всё это время не сработали датчики дыма. Раньше, когда они учились в старшей школе, Бэкхён специально вызывался выносить мусор, чтобы по вечерам бегать курить. Ему было 17, и Кёнсу стал в шутку называть брата никотиновым наркоманом. Сам омега не курил, но, как и любой любопытный подросток, пробовал. В отличие от большинства сверстников их поколения, которые пристрастились к сигаретам ещё в 13, он впервые попробовал покурить в первом классе старшей школы.       Кёнсу учился в частном пансионе для омег, и атмосфера закрытого сообщества, куда имели доступ только избранные, располагала к подобного рода шалостям. В ту пору он держался особняком: общался только с соседом по комнате, с ребятами из других классов дружбу не водил. На вечеринки, которые богатые старшеклассники-омеги закатывали не хуже, чем отвязные студенты «Академии роз», Кёнсу приходил только из-за нежелания прослыть унылым задротом. На этих вечеринках всегда присутствовали сигареты и алкоголь. Помимо этого, на них вовсю процветал секс с альфами из соседней общеобразовательной школы, которые проникали в общежитие через окно туалета на первом этаже. В тот год Кёнсу уже начал принимать антидепрессанты, и алкоголь был для него под запретом. Секс же в виду упавшего либидо и собственных предрассудков не представлял для него интереса, поэтому единственной территорией, где омега мог выразить свой подростковый бунт, были сигареты. Глядя на то, с каким упоением обычно затягивался Бэкхён, Кёнсу ожидал как минимум чего-то приятного. Когда в разгар очередной вечеринки какой-то альфа предложил ему сигарету, омега согласился. Он много раз видел, как курили другие, поэтому просто повторил чужие действия: зажёг сигарету, зажал её губами и с силой втянул в себя воздух. Волна горячего дыма обожгла горло, чего омега никак не ожидал. Он закашлялся и бросил сигарету в стоявшую рядом пепельницу. На глаза навернулись слёзы, и Кёнсу украдкой утёр их рукавом. В глубине души он надеялся, что никто из одноклассников не видел этого позора. Альфа, который угостил его сигаретой, понимающе улыбнулся и похлопал по плечу. От его прикосновения пробрало дрожью, и Кёнсу впервые в жизни ощутил симпатию к альфе. Вечер закончился тем, что Минсок (кажется, так его звали) проводил Кёнсу до комнаты, выудил у него номер телефона и, в конце концов, украл его первый поцелуй.       Чунмён затушил сигарету о каменные перила лестницы и бросил окурок в мусорное ведро. Кёнсу же тряхнул головой, отмахиваясь от воспоминаний, забрал у него папку и направился в здание, не дожидаясь, пока омега последует за ним. В распечатках были ровно те файлы, ради которых ему нужна была флэшка, и благодаря Чунмёну необходимость в ней отпала. Неизвестно, где Президент раздобыл прошлогодние тесты по предмету профессора Чхве и ответы на них, но Кёнсу был благодарен, что ему самому не придётся всё это искать.       Чунмён догнал его у входа в гардероб и потрепал по волосам, прекрасная зная, как сильно он ненавидит подобную фамильярность.       — Хён!       Кёнсу шлёпнул приятеля по руке, на что тот рассмеялся, чем разозлил омегу ещё больше. Ему захотелось в отместку потрепать Чунмёна по голове и испортить до тошноты идеальную причёску, но омега, похоже, распознал его намерения и проворно прошмыгнул в дверной проём. Через него то и дело кто-то входил и выходил, и промедление в дверях могло создать пробку. Не желая стать причиной несчастного случая, Кёнсу поспешил догнать Чунмёна, который уже скрылся в толпе студентов, что спешили поскорее расстаться с верхней одеждой, чтобы успеть перед первой парой заскочить в буфет.       Когда омега нашёл приятеля, тот уже сдал пальто и ждал свой номерок. Через пару минут сурового вида гардеробщица протянула ему пластиковую карточку и уставилась на Кёнсу с таким видом, будто он завалился к ней домой. Перед его приходом Чунмён получил выговор за то, что на пальто не было петельки. Кёнсу наградили осуждающим взглядом за то, что он долго копошился, вынимая вещи из карманов. Когда ему удалось, наконец, переложить всё их содержимое в рюкзак, гардеробщица буквально швырнула ему номерок, и Кёнсу едва сдержался, чтобы не высказать всё, что он думает о таком отношении к работе. Чунмён должно быть заметил, как сильно он стиснул челюсть, потому что омега мягко потянул его за рукав и вывел обратно в холл.       — Спасибо, — поблагодарил Кёнсу. Было не ясно, благодарит ли он за то, что тот удержал его от скандала или за то, что одолжил конспекты, поэтому Кёнсу добавил: — Буду должен.       — Забей! — Чунмён улыбнулся своей фирменной улыбкой, которая могла сразить наповал любого альфу, и поправил сползающий с плеча ремешок сумки. — Мне уже пора. Ещё увидимся!       Несколько минут Кёнсу наблюдал за тем, как Чунмён лавирует между студентами и растворяется в толпе. Только потеряв омегу из виду, он развернулся на 360 градусов и зашагал в сторону лифтов. В расписании на сегодня стояли 4 пары — как назло все из них вели крайне дотошные преподаватели. В 7 часов у него был запланирован поход к врачу, а это означало, что Кёнсу предстоит утомительная поездка на автобусе до Сеула. Последний трансфер с территории кампуса уходил в 18:30, поэтому обратно омега был вынужден ехать на такси или ночевать дома у родителей, а затем первым утренним рейсом возвращаться назад в академию. Разумеется, он мог попросить отца или маму Бэкхёна отвезти его на машине, но не хотел доставлять им ещё больше хлопот. Кёнсу считал, что Хёнджин и Джису и без того сделали для него слишком много, поэтому не чувствовал морального права дёргать их по пустякам.       Пять лет назад у него диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство. Позже разные врачи подозревали и генерализованное тревожное расстройство, и тревожно-депрессивное расстройство, но симптомы до сих пор оставались слишком размыты, чтобы кто-нибудь решился поставить ему другой диагноз. Кёнсу было семнадцать — ему оставалось буквально пару месяцев до окончания средней школы. В этом возрасте осознание своих ментальных проблем у кого угодно вызовет стресс, и Кёнсу здесь не стал исключением. Всё началось с лёгких панических атак: учащённое сердцебиение, нехватка воздуха, тремор рук. Позже к ним добавились бессонница и неконтролируемые приступы тревоги, которые и его отец, и он сам списывали на волнение перед выпускными экзаменами. Хёнджин относился к состоянию сына с пониманием и терпеливо сносил внезапные вспышки гнева, которые стали происходить всё чаще и чаще. Его молчаливая поддержка только раздражала омегу, и тот начал от него отдаляться. Чем усерднее Хёнджин заботился о нём, тем сильнее Кёнсу замыкался в себе и не верил, что альфа хоть на капельку, хоть на самую малость способен понять его чувства. Конечно, сейчас они оба признали, что симптомы появились намного раньше — когда папа заболел и случилось то самое событие, которые навсегда травмировало его психику, с ним происходило что-то похожее. Он кусался и кричал. Толком не мог спать и всё бегал по всему дому как заведённый, пока Хёнджину не удавалось поймать его и усадить на место. Тогда Кёнсу на месяц положили в психиатрическую клинику, где ему кололи седативные препараты, но после того, что с ним случилось, такая реакция всем казалась вполне нормальной. Вероятнее всего Хёнджин до последнего не хотел признавать, что с его сыном тоже что-то не так.       Первой забила тревогу тётя Джису. Одним погожим днём она взяла их обоих на буксир и потащила в больницу. Хёнджин не сопротивлялся — впервые с того дня, как приключился инцидент с Ёнджэ, ему не пришлось самому решать проблему. Кёнсу расценил действия тёти и отца как предательство. Позже ему стало стыдно за своё поведение, но тогда он костерил их обоих последними словами и отказывался заходить в кабинет. Чтобы убедить его зайти, психиатру самому пришлось выйти в коридор. Люди, которые сидели в приемной и ждали своей очереди, то и дело поглядывали на него, совершенно не скрывая любопытства, и Кёнсу мечтал провалиться сквозь землю.       Не выдержав такого пристального внимания, он капитулировал и согласился войти. Отец с тётей остались снаружи. Его доктор — омега лет тридцати пяти, одетый в вязаный пуловер и источающий аромат лаванды — добрых тридцать минут задавал ему вопросы о чувствах и эмоциях. Кёнсу отвечал на них так честно, как только мог, и с любопытством поглядывал на большой кожаный блокнот, в котором врач постоянно делал какие-то записи. Неужели ему сейчас скажут, что он конченный псих? Но психиатр все спрашивал и спрашивал, отчего-то не спеша озвучить его диагноз. Под конец приёма он дал Кёнсу тесты с похожими вопросами, и омега снова честно ответил на все из них. Ознакомившись с результатами, доктор встал, выглянул в коридор и пригласил Хёнджина войти в кабинет. Альфа присел в кресло рядом с кушеткой, на которой сидел Кёнсу, и робко взял сына за руку. В силу профессии робость была ему не свойственна, поэтому омега сдержался и не отдёрнул ладонь. Видеть отца таким было невыносимо. Альфа весь побледнел, и Кёнсу неожиданно понял, что Хёнджину в разы страшнее, чем ему самому.       Он вполуха слушал объяснения врача, что его предварительный диагноз — ПТСР. Пропустил мимо ушей информацию о лекарствах, рекомендации по терапии и прочие организационные моменты предстоящего лечения. Только когда отец вывел его из кабинета, омега осознал, что приём окончен. Дымка оцепенения рассеялась: перед Кёнсу предстала неприглядная реальность, и следующие пять месяцев он с завидным упорством её отрицал.       С того знаменательного дня прошло пять лет, и за это время Кёнсу поменял три лекарства и шесть психотерапевтов. Самые длительные отношения «пациент-врач» у него сложились с доктором Юном — симпатичным бетой средних лет, который умел очаровывать клиентов, оставаясь при этом в рамках деловой этики. Эти отношения были доверительными и стабильными, но с недавних пор Кёнсу осознал, что они себя исчерпали. После сеансов он больше не чувствовал ничего, кроме усталости, да и та была вызвана долгой дорогой, которая состояла из получасовой поездки на автобусе и сорока минут давки в метро. За те два года, что Кёнсу ходил на терапию к доктору Юну, он научился врать о своих чувствах и избегать ответов на неудобные вопросы не хуже, чем его изворотливый двоюродный братец. Он уже давно изучил все приёмчики беты и устал от его вечных упражнений в проницательности, тем более что подростковый максимализм остался далеко позади и омеге самому хотелось сделать свою жизнь проще и лучше. Его новый психотерапевт, доктор Со, угодила в эпицентр бури. Кёнсу тяжело переживал расставание с предыдущим терапевтом. Каждую встречу с доктором Со он словно издевался над ней: на заданные вопросы отвечал односложно или не отвечал вовсе, предпочитая отдавать молчанию право сказать всё за него. Умом Кёнсу понимал, что ведёт себя глупо. В кабинете врача он будто заново превращался в капризного прыщавого подростка, который был не в состоянии контролировать свои эмоции. Собственная беспомощность приводила омегу в бешенство и раздражала едва ли не сильнее, чем набившие оскомину вопросы о его самочувствии, которые доктор Со черпала из стандартных психологических опросников. При этом стоило отдать ей должное: девушка не пыталась насильно заставить Кёнсу говорить. Она не умоляла его чувств и терпеливо ждала, когда время залечит эту рану. «Я понимаю, что вы чувствуете», — сказала она в конце одной из встреч. — «Любые расставания причиняют боль, и сейчас вы имеете полное право её испытывать».       Новый сеанс ничем не отличался от четырёх предыдущих. Кёнсу был бы и рад поговорить с ней, но желание высказаться натыкалось внутри на какую-то преграду. Внимательный и участливый взгляд доктора Со действовал ему на нервы. Как и с каждым новым врачом, омега снова не мог отделаться от мысли, что психотерапевт изучает его как очередной «клинический» случай. Как будто он — подопытный кролик. Если бы перед ним сейчас сидел доктор Юн, он бы тут же поделился с ним своим наблюдением. Но перед ним сейчас сидел чужой человек, поэтому Кёнсу зарубил порыв откровенности на корню. Он ещё не был готов открыться. Пусть мысль о том, что отец отваливает за каждый приём приличную сумму, грызла его, омеге требовалось больше времени, чтобы к ней привыкнуть. В конце концов, ему предстояло выворачивать перед этим человеком душу. Неужели он не имеет права прощупать почву?       Когда Кёнсу вышел на крыльцо медицинского центра, с неба начинал накрапывать дождь. Зонта у него с собой не было, поэтому пришлось довольствоваться капюшоном. Стоило выйти из-под бетонного козырька, как холодные колючие капли ударили по лицу. Это ощущение отрезвило Кёнсу, и он снова вынырнул из пучин самокопания во внешний мир. Ехать к родителям не хотелось. Возвращаться в общежитие тоже. Не зная, что ещё придумать, омега просто побрёл по тротуару в сторону реки. Он старался не думать о куче домашки, которая жаждала его внимания. Уже с начала семестра учёба отнимала много сил, а ещё был студсовет с его нескончаемыми мероприятиями, вечеринками и отчётами. Вступая туда два года назад, Кёнсу лишь надеялся, что это поможет ему социализироваться в новой среде. Он никак не ожидал, что настолько втянется в работу и начнёт воспринимать проблемы студенческого совета как свои собственные. Он не планировал ни с кем сближаться, но не прошло и года, как у него образовался приличный круг знакомств. Самым близким из них, пожалуй, стало знакомство с Чунмёном. Едва ли ни с первого дня омеги нашли общий язык. Во всём, что касалось дел студсовета, они были единодушны. Когда выпадали свободные часы, Чунмён обязательно затаскивал Кёнсу в кофейню, где они пили приторно-сладкий кофе и болтали о всякой ерунде. Несколько лет назад он и представить себе не мог, что в его жизни появится кто-то кроме Бэкхёна. Кёнсу почти смирился с будущим одиночеством и приучал себя к мысли, что любовь и дружба — это не для него. Чудес не бывает. Омега запрещал себе мечтать, что в один прекрасный момент все проблемы исчезнут и он излечится от своей болезни, обзаведётся кучей друзей, встретит альфу, который полюбит его таким, какой он и есть — и с этого дня начнётся его «долго и счастливо».       Впереди замаячил мост через реку. Сперва Кёнсу хотел взойти на него, но вовремя сообразил, что дорожное покрытие скорее всего залило водой, и прогулка по мосту может быть опасной. К тому моменту дождь только усилился. Куртка Кёнсу почти насквозь промокла. В кроссовках уже противно хлюпало, поэтому ему пришлось вызвать такси, чтобы не рисковать здоровьем. Не хватало ещё слечь с простудой посреди семестра. Тогда он точно всех подведёт и члены студсовета, лишившись главного казначея, вряд ли его пожалеют.       Он дожидался такси под деревом, которое плохо спасало от разразившегося ливня. Когда машина подъехала к бордюру, Кёнсу торопливо забрался в тёплый салон и пристроил рюкзак на колени, чтобы не испачкать сидение. Снаружи рюкзак был мокрым, и омега порадовался, что внутри его создатели догадались сделать водонепроницаемую подкладку. С другой стороны, он был бы не против, если бы дождь залил все тетради с конспектами, превратив их в вязкую целлюлозную кашу. Тогда бы у него появилась причина не делать домашнюю работу и провести вечер в компании Бэкхёна, поедая чипсы и пересматривая любимый сериал. От этих мыслей Кёнсу ощутил укол сожаления. Он ведь сам выбрал этот путь. Никто не заставлял его учиться на отлично, никто не требовал безупречных результатов. Кёнсу сам — сам! — загнал себя в этот угол.       Такси остановилось у автобусной остановки. Поблагодарив водителя, омега резко выскочил из машины и опрометью бросился бежать по дорожке к своему общежитию. Почти штормовой ветер хлестал его по щекам. Только оказавшись в здании, Кёнсу ощутил боль во всем теле и заметил, что продрог. Мышцы отяжелели, будто налились свинцом. Омега чувствовал себя измождённым и с трудом доковылял до лифта, который благополучно доставил его на четвёртый этаж.       — Привет! — крикнул Бэкхён, когда Кёнсу вошёл в комнату и сбросил на пол промокший рюкзак. Он помахал брату рукой, не в силах отвечать, и снял кроссовки.       — Там дождь?       — Ливень.       Заметив состояние его одежды, Бэкхён тихо присвистнул и вернулся к своим делам. Судя по бойкой англоязычной речи, которая лилась из колонок ноутбука, омега смотрел какой-то зарубежный сериал. Он лежал на своей постели, воткнув под спину подушку, и жевал попкорн. Ноутбук стоял на коленях. Наверняка одеяло и пол вокруг кровати уже были усеяны крошками и нераскрывшимися зёрнами кукурузы. Кёнсу хмуро поджал губы, представляя, как завтра ему придётся вооружиться совком и метлой, но Бэкхён, даже не поднимая глаз, почувствовал его недовольство.       — Я потом уберу, — сказал он, не отрывая глаз от экрана. Они знали друг друга так хорошо, что временами не было нужды произносить что-то вслух.       — Что смотришь?       Не то чтобы Кёнсу было действительно интересно: после нескольких часов молчания ему внезапно захотелось поговорить с кем-нибудь, даже если это будет пустая болтовня.       — Декстера, — ответил Бэкхён.       — Ясно.       Слова им не требовались и для того, чтобы понять, когда нужно оставить другого в покое. Кёнсу устало вздохнул, догадавшись, что беседы не будет, и снял куртку. С неё на пол накапало немного воды, поэтому омега отнёс её в ванную и сразу запихнул в стиральную машину. Затем он отправил туда же мокрые носки, вернулся в коридор за тапочками и повесил форменный пиджак в шкаф. Кроссовки пришлось оставить на коврике у двери — Кёнсу ещё не придумал, как их высушить, поэтому решил отложить это дело на потом.       То ли от недосыпа, то ли от стресса, вызванного поездкой в город, у него разболелась голова. Аптечка находилась на кухне, и когда Кёнсу шёл туда, Бэкхён крикнул:       — Принеси колу из холодильника!       Бутылка газировки сиротливо ютилась на полупустой полке. Запасы еды, сделанные Кёнсу на выходных, уже истощились, и нужно было снова идти в магазин. Поход за продуктами был его ответственностью, тогда как готовил в основном Бэкхён. Брат был бы и рад избавиться от этой обязанности, но Кёнсу готовил ужасно, а питаться только едой из столовой он бы не смог. Такое распределение домашних дел в кой-то веки казалось Кёнсу справедливым. Помимо похода за продуктами он занимался стиркой, что получалось у него в разы лучше, чем возня на кухне, а убирали они по очереди.       В аптечке оставалось всего две таблетки аспирина, поэтому Кёнсу проглотил сразу обе. Не вполне задумываясь, можно ли так делать, он запил их колой и вернулся в комнату, на ходу прихватив из прихожей брошенный на полу рюкзак.       — Сэнкью, — сказал брат, когда Кёнсу сунул ему в руку полуторалитровую бутылку колы Zero. Доставать стаканы было обременительно, поэтому они оба предпочитали пить газировку прямо так. Бэкхён сделал большой глоток и громко рыгнул. Кёнсу скривился — он на дух не переносил такие вещи, и противный братец об этом знал. Они же выросли вместе! Мама Бэкхёна, Ким Джису, была родной тётей Кёнсу. За их родственной связью стояла сложная и неприятная история, которую омега не любил вспоминать и о которой за пределами их семьи никто не знал. Джису принимала активное участие в воспитании Кёнсу. Она искренне надеялась, что и старший сын, и племянник вырастут добрыми и приличными людьми с хорошими манерами. Надо сказать, что Кёнсу отлично удавалось создавать видимость, что у неё получилось воплотить этот замысел; он не любил расстраивать тётю, поэтому научился притворяться хорошим мальчиком. Младший брат Бэкхёна, Бэкбом, который был младше них на девять лет, вырос вполне сносным и даже где-то покладистым ребёнком. Не трудно догадаться, кто в этом маленьком стаде оказался паршивой овцой. Бэкхён нарочно вёл себя отвратительно, особенно дома, когда они вместе приезжали на выходные или каникулы. Его подростковый бунт, направленный в первую очередь на господина Бёна, рикошетом ранил всю семью. С Бэкбомом они совершенно по-детски грызлись из-за комнаты, которую младшему отдали после поступления старшего в академию, из-за одежды, качелей на заднем дворе и старого скрипучего велосипеда. С мамой Бэкхён ругался из-за оценок и редких визитов домой. За годы, проведенные с ним бок о бок, только Кёнсу привык к его выкрутасам. Если они с братом и ссорились, то Бэкхён всегда приходил мириться первым. Он не выносил, когда Кёнсу на него обижался, и всегда старался поскорее всё уладить. Разумеется, издеваться над братом это ему не мешало.       Часы на прикроватной тумбочке показывали начало десятого. Основную часть домашней работы Кёнсу сделал в метро по дороге в больницу, но оставалось ещё закончить презентацию. Делать её было лень, но срок сдачи стоял на завтра, и омега заставил себя сесть за стол. Из рюкзака, вместе тетрадями, он достал папку, которую утром получил от Чунмёна.       — Я достал ответы на прошлогодний тест профессора Чхве, — сказал Кёнсу. Он не планировал вкладывать в голос стальные нотки, но ничего не смог с этим поделать. Он до сих пор обижался на Бэкхёна за то, что омега бросил его на этом курсе одного. — Надеюсь, ты помнишь, что завтра надо сдать презентацию по HR?       — Угу.       — Кстати, — вспомнил вдруг омега, — твоя флешка мне не пригодилась.       — Ну оставь на столе.       Кёнсу без звука передразнил его, но полез за флэшкой. В рюкзаке её не оказалось. Что ж, не в первый раз. Поставив рюкзак на стул, Кёнсу по очереди вынул всё содержимое и разложил на столе. Флэшки среди этих вещей не оказалось. Потом он прощупал всю подкладку на предмет дырок и обыскал все наружные карманы.       Тоже пусто!       — Странно, — пробормотал он и похлопал себя по карманам брюк. — Потерял что ли?       — Что потерял?       — Да флэшку твою.       Терять вещи, пусть даже пустяковые, было для него мучительно. В такие моменты уровень тревоги повышался, и Кёнсу с трудом удавалось собирать мысли в кучу. Думая рационально, он поискал флэшку в карманах пиджака и куртки, которую не успел постирать. Он помнил, что переложил флэшку из куртки в рюкзак ещё утром в гардеробе, но уже не доверял себе.       Сохраняя остатки самообладания, Кёнсу дважды изучил пол в коридоре — он ведь мог выронить флэшку из кармана, когда снимал верхнюю одежду. На полу было только мокрое пятно дождевой воды, которое он нечаянно вытер коленом, и больше ничего.       — Кажется, и правда потерял.       Он сокрушённо вздохнул, поднялся с пола и сел за обеденный стол, ощущая на плечах стотонную тяжесть усталости.       — Секунду. — Бэкхён поставил сериал на паузу. — А какую флешку ты взял?       — Ну ту, которую подарил тебе на Рождество.       — Как она выглядела?       — А ты никогда не запоминаешь мои подарки?       — Кёнсу! — В голосе омеги зазвенели строгие нотки. — Я спрашиваю: как она выглядела?       Выражение его лица изменилось: Бэкхён выглядел не на шутку обеспокоенным, и у Кёнсу в голове тут же в панике замигала красная лампочка. Очевидно, на этой флэшке хранилось что-то очень важное.       — Серебристая такая, — сказал он нерешительно, уже ни капли не сомневаясь в верности своей догадки. — С красной плетёной верёвочкой.       С минуту стояла тишина. Бэкхён смотрел перед собой, будто перебирал в памяти всю свою коллекцию флэшек. Кёнсу напряжённо ждал ответа, но тревога, которая уже пробудилась в нём, подталкивала его вскочить на ноги и убежать куда подальше. Когда Бэкхён отмер, на его лице появилось непроницаемое выражение. Трудно было понять, напуган он, злиться или снова дурачится, пытаясь вызвать у Кёнсу чувство вины из-за какой-нибудь ерунды.       — Ну что-ж, — сказал он и откинулся на подушку, словно не в силах держаться прямо. — Это пиздец.       — Там было что-то важное?       — О да! — Глаза Бэкхёна засверкали от злости. — На этой сраной флешке было видео… — он выдержал театральную паузу, — весьма эротического содержания.       Внутри у Кёнсу что-то оборвалось. Он хорошо знал брата и был уверен, что обычное порно Бэкхён бы не стал хранить на флэшке. Оставался только один вариант, и от одной только мысли о нём волосы на затылке встали дыбом.       — Бён, мать твою, Бэкхён! — процедил он сквозь зубы. Страх и злость смешались, мешая Кёнсу трезво мыслить. — Только не говори, что на этой чёртовой флэшке записан твой секс с Лу Ханем!       — Я и не говорил.       Даже в такие моменты Бэкхён не удержался от колкости. Кёнсу бросил на него испепеляющий взгляд. Лучше бы вся эта ситуация с флэшкой оказалась одним большим розыгрышем.       Как бы не так!       — Что нам делать?       — Не знаю.       Теперь Бэкхён и в самом деле выглядел озабоченным. Он прислонился к спинке кровати и обнял подушку; он всегда так делал, когда нервничал, но пытался это скрыть.       — Попробуем завтра спросить на посту охраны. Будем надеятся, что кто-то нашёл её и отнёс туда.       — А если её там не будет?       — Попытаемся восстановить твой маршрут по кампусу, может она где-то валяется.       Стоило обсудить план на случай, если предыдущие два провалятся.       — Я ведь мог потерять ее в городе: в автобусе или в метро.       — Тоже верно. — Бэкхён закивал и погрыз большой палец правой руки. — Если ты посеял её не на кампусе, то всё не так страшно.       — Это ещё почему?       — Какова вероятность того, что нашедший флэшку окажется знакомым или станет нас искать?       — Не знаю, — пожал плечами Кёнсу. — Извращенцев много. Некоторые даже снимают домашнее порно.       Бэкхён засмеялся и бросил в него подушку. Напряжение между ними спало, и остаток вечера оба старались не думать о произошедшем. Бэкхён попытался отвлечься готовкой, а Кёнсу — сделать презентацию. После ужина они вместе сели пересматривать любимые эпизоды «Друзей», которые и без того видели уже десятки раз. Глупые шутки и нелепые ситуации по-прежнему веселили. На Кёнсу вдруг нахлынула ностальгия и отбросила назад в детство, в те времена, когда им с братом было по 13 лет. После школы они, сломя голову, неслись к нему домой. Дома у Бэкхёна была тётя Джису с малышом Бэкбомом, поэтому туда они не совались. Хёнджин с Ёнджэ проводили весь день на работе, и Кёнсу с братом до самого вечера были предоставлены сами себе. Они воровали из кухни печенье, рисовали комиксы или играли на воображаемых гитарах. В семь часов по кабельному показывали «Друзей», и они усаживались на пол перед телевизором, готовые смеяться над шутками, которых тогда ещё не понимали.       Спать легли рано. Уже лёжа в постели, Кёнсу снова и снова возвращался мыслями к флэшке. Мозг то и дело подкидывал ему самые плохие варианты развития событий, которые он только мог себе представить. Липкий страх полз по пищеводу, и ему мерещился тухлый привкус гнили во рту. Бэкхён уснул очень быстро, слово вовсе не переживал о случившемся, а Кёнсу долго ворочался, не находя себе места. Он понимал, что преувеличивает. Понимал, что угрызения совести ничем не помогут, только окончательно его изведут. Но увы — он не был властен над своими чувствами. Страх и тревога не лёгкие противники, и победить их одной только силой желания невозможно.       В конце концов Кёнсу принял снотворное, которое прописал врач, и забылся глубоким сном. Ему снился какой-то сон, но проснувшись, он по-обыкновению ничего не вспомнил. Зато вспомнился вчерашний инцидент с флэшкой, и паника с прежней силой охватила Кёнсу. Чтобы не поддаваться, он заставил себя выбраться из постели и принять таблетку. Капсула туго скользнула по горлу, и пришлось выпить целый стакан воды, чтобы избавиться от неприятных ощущений.       Небо за окном казалось серым и угрюмым. В такую погоду всегда хочется остаться дома и провести весь день под одеялом, но у Кёнсу такой роскоши не было. Тем более, вернись он в постель, снова бы начал изводить себя мыслями о флэшке. Лишние волнения ему ни к чему. Стараясь двигаться как можно тише, омега надел спортивный костюм, достал из тумбочки старый плеер с проводными наушниками и выскользнул за дверь. В такую рань в коридорах и во дворе общежития можно было встретить только членов спортивных команд, которые спешили на тренировки или возвращалось обратно, как, например, команды по академической гребле, которые начинали тренироваться в 5 утра. На первом курсе Кёнсу тоже подумывал вступить в какую-нибудь спортивную секцию, но всего разок понаблюдав за тренировками футбольной команды, решил, что такие развлечения не для него.       Из всех доступных ему видов физической активности омега предпочитал бег. Не настолько, чтобы вступить в клуб, но достаточно, чтобы как минимум три раза в неделю пробегать приличную дистанцию. Для пробежки он обычно выходил в парк, который простирался позади общежития. Вдалеке за деревьями переливалась серебристая гладь воды, которая наполняла гребной канал. В сторону канала вели специальные беговые дорожки, и пробежка трусцой была первым этапом утренней тренировки гребцов. Кёнсу тоже пользовался этими дорожками, но никогда не добегал до конца: он останавливался на небольшой площадке, которую можно было считать серединой парка, и бежал обратно. Посреди площадки стоял большой мраморный фонтан. Его украшала статуя юноши, выполненная в античном стиле, который преклонил колено и смотрел вниз, на своё отражение в воде. Когда Кёнсу впервые увидел фонтан, то очень удивился — кому вообще пришло в голову поставить такую статую в парке? Нарцисс, а именно его изобразил автор скульптуры, не самый удачный пример для подражания. Самовлюблённость сделала его жизнь бессмысленной и превратила в порочный круг. У Бэкхёна была теория, что администрация кампуса пытается натолкнуть студентов на мысль о вреде самовлюблённости и эгоизма, мол, помните, чем всё кончилось для Нарцисса, и пусть это будет вам уроком! Кёнсу к этой теории относился скептически. Ему скорее казалось, что скульптуру для фонтана выбрали исключительно из-за красоты и изящества. Белоснежный гладкий мрамор в тени изумрудной листвы смотрелся великолепно. Оказавшись там, вы словно попадали на греческий остров, где царило вечное лето. Правда, вечным в Кимпхо лето не было, поэтому с февраля по май и с сентября по октябрь Нарцисс стоял весь в грязных потёках от снега и дождя. Когда Кёнсу останавливался возле фонтана, чтобы передохнуть перед дорогой обратно, ему всякий раз становилось нестерпимо жаль эту поруганную красоту.       К тому моменту, как он вышел на пробежку, ветер унялся, а небо слегка прояснилось. Надев наушники, он отмотал свой неимоверно длинный плейлист к началу и выбрал подходящую под настроение песню. Этот древний плеер ему подарил Хёнджин — это был первый подарок, который альфа сделал в качестве его приёмного отца, и Кёнсу обещал обращаться с ним аккуратно. Обещание до сих пор исполнялось безукоризненно — плеер работал так же исправно, как и в день покупки, пусть за годы верной службы на корпусе и образовалось несколько царапин. В старшей школе Кёнсу даже дразнили из-за того, что он пользовался таким «старьём», но омега отказывался менять подарок Хёнджина на новую модель. Когда появились стримминги, он вместе со всеми начал слушать музыку на смартфонах, но так и не решился убрать плеер в какой-нибудь укромный ящик. Чтобы тот зря не пылился на полке, Кёнсу использовал его во время пробежек, и всякий раз испытывал ностальгию по старым добрым временам.       Перед пробежкой Кёнсу обычно делал разминку. Грациозностью в этот момент он не отличался, поэтому старался выбирать моменты, когда площадка перед задним выходом из общежития была пуста. Сегодня ему не повезло: возле урны рядом с лестницей стояли два парня с сигаретами. Судя по тому, насколько медленно они затягивались и как долго выдыхали сигаретный дым, они были пьяны и уходить не торопились. В любой другой день Кёнсу бы ушёл дальше в парк или подождал, пока невольные свидетели его позора разойдутся, но те парни показались ему достаточно пьяными и достаточно увлечёнными беседой друг с другом, чтобы не обращать на него внимания. Выбрав самый дальний от них угол площадки, омега приступил к тренировке. Он осторожно размял руки и плечи, стопы и голени. Тело нехотя сбрасывало с себя оковы сна. Кожу приятно покалывало в тех местах, куда приливала кровь. В какой-то момент Кёнсу почувствовал чей-то взгляд и огляделся. Курильщики по-прежнему тусовались возле урны, но теперь оба смотрели на него. Они стояли на таком расстоянии, что разглядеть выражения их лиц было невозможно. Интересно, о чём они думают? Прикидывают, из какого он клуба? Или дружно гадают, что он за динозавр такой, раз всё ещё пользуется проводными наушниками?       Размышлять об этом можно было бесконечно, но Кёнсу хотел побыстрее избавиться от непрошеного внимания. Наскоро закончив разминку, он переместился на свою любимую дорожку, которая лучше остальных была скрыта деревьями. Она начиналась на небольшом пригорке, что в целом было слегка опасно, ведь резкий старт мог привести к травме, но омеге наоборот нравилось сразу набирать большую скорость. На последний день рождения тётя Джису подарила ему хорошие беговые кроссовки. С началом оттепели, когда Кёнсу снова перебрался из спортзала в парк, они успешно прошли испытание забегами по мокрому беговому покрытию, остаткам снега и грязи. С такой обувью и рвением он бы запросто мог претендовать на место в университетской команде.       Воздух в парке был наполнен ароматами влажной земли, молодой зелени и застоявшейся воды, которой несло со стороны гребного канала. Кёнсу вдохнул щедрую порцию этого коктейля и побежал быстрее, надеясь успеть добежать до конца намеченного маршрута раньше, чем закончится песня в плеере. Небо на горизонте совсем просветлело: оно теперь было ярко-голубое, без намёка на тучи. Солнце по-прежнему пряталось где-то в вышине, но его проворные лучи уже согревали воздух. Добежав до фонтана, Кёнсу остановился и согнулся пополам, уперев руки в колени. В лёгких бушевал пожар. На висках и подмышками выступил пот, поэтому Кёнсу достал из кармана платок и вытер лицо. В наушниках дребезжала песня любимой рок-группы. Интересно, подумал он вдруг, как бы сложилась жизнь, если бы в детстве ему захотелось стать профессиональным бегуном? Наверняка ходил бы на тренировки весь из себя важный, в красивых обтягивающих лосинах. Бэкхён однозначно стебал бы его, тётя и отец записались бы в ряды преданных фанатов. Кёнсу неожиданно поймал себя на мысли, что в фантазиях о другой жизни нет Ёнджэ. Как будто омега настолько привык к его отсутствию, что начал забывать о его существовании. Кёнсу стало стыдно. Ёнджэ действительно стал дня него призраком, который обитает в доме отца и своим присутствием лишь напоминает о прошлом, тогда как настоящего у него нет и не будет никогда. Папа никогда не станет прежнем, а Кёнсу никогда не забудет боль, которую тот ему причинил.       Если бы в нашей огромной бесконечной вселенной существовала справедливость, в другой жизни она бы не позволила им пройти через всё то, через что они прошли в этой.       Назад он бежал трусцой, поэтому вовремя успел заметить человека, который топтался у дверей. Этот человек был очень высокого роста и носил густую пепельную шевелюру. Такими внешними данными в их общежитии обладал только один человек, и Кёнсу не горел желанием с ним встречаться. В самом конце дорожки он свернул направо, прямиком в кусты, и пробрался через них на главную дорогу, которая вела в сторону учебных корпусов. Цокольный этаж общежития по периметру обрамляла колоннада, и Кёнсу понадеялся, что колонны скрыли его тушку от внимания нежелательной персоны.       Его звали Крис Ву. Он был альфой и приехал на учёбу из самой Канады, как будто там не хватало достойных образовательных учреждений. Говорил Крис на гремучей смеси английского, французского и корейского, но это не мешало ему находить общий язык с преподавателями и заводить новых друзей. Как и большинство студентов факультета международных отношений, он источал невыносимое чувство собственного превосходства. Остальные факультеты давно к этому привыкли и не обращали внимания, что воспринималось международниками как зависть к их принадлежности к элитной касте будущих дипломатов и политических деятелей. Благодаря внушительному росту, красивому лицу и спортивному телосложению, Крис был популярен среди омег и даже у некоторых бет. Когда он только появился в стенах академии, очень быстро стало известно, что отец альфы довольно известный канадский бизнесмен. На кампусе буквально очередь выстроилась из желающих залезть к нему в трусы и унести оттуда побольше деньжат. Кёнсу относился к его популярности скептически. Как бы красив и богат альфа ни был, слава о его несносном характере бежала впереди него. В разговорах Крис то и дело отпускал сальные шуточки и не гнушался грязных намёков. Кёнсу не раз становился свидетелем того, как очередной первокурсник в разговоре с ним заливался краской и не знал, куда девать глаза от стыда. Омега ругал себя за жалость к тем глупым красавцам и красавицам, которые сами вешались ему на шею, а потом рыдали в туалете, когда альфа выставлял их за дверь. Если бы не студсовет, их пути ни за что бы не пересеклись. Кёнсу находился в числе тех омег, которые не привлекали Криса в сексуальном плане. Этот факт ничуть не задевал, поскольку даже от вежливых комплиментов альфы его бросало в дрожь. Крис вступил в студсовет в тот же год, что и Кёнсу. Новоиспечённый Президент назначил альфу ответственным за связи с общественностью, и очень скоро Крис с успехом оправдал всеобщие ожидания. Несмотря на то, что свою работу он выполнял на совесть, у Кёнсу уже сформировалось стойкое негативное мнение на его счёт.       Необходимость теперь пробираться через кусты и заходить с другой стороны ощутимо подпортило ему настроение. Выбравшись, наконец, из цепких лап шиповника, омега смотал наушники и убрал их в карман. Из главных дверей общежития потихоньку выползали люди. Большие часы над входом показывали начало девятого, и у Кёнсу оставался как минимум час, чтобы принять душ, позавтракать и ещё раз обсудить с Бэкхёном план по поиску флэшки. Каково же было его удивление, когда он встретил брата у подножия парадной лестницы. Бэкхён завернулся в одеяло и курил, стряхивая пепел в пепельницу над мусорной урной. На голове у него образовалось воробьиное гнездо, а лицо казалось помятым и носило на себе отпечаток долгих объятий с подушкой.       — Ты чего здесь?       Кёнсу поравнялся с ним и привалился бедром к перилам.       — Не спится. — Бэкхён прищурился и затянулся. — Решил вот тебя встретить.       — Простудишься же.       — Кто бы говорил!       Он улыбнулся, но улыбку во всей её красе поглотил сигаретный дым. Кёнсу снисходительно покачал головой, не одобряя таких жестов, но в глубине души был рад его появлению. Бэкхён хорошо знал, что сейчас Кёнсу переживает из-за флэшки больше, чем он сам. Десятки тревожных эпизодов были пройдены вместе, и омега выучил наизусть все возможные сценарии. Иронично, что со стороны всё выглядело наоборот: Кёнсу, который по натуре был паникёром, казался серьёзным и собранным. Бэкхён же производил впечатление неугомонной, истеричной натуры, тогда как на самом деле из них двоих именно он умел сохранять самообладание.       — Как думаешь, — начал было Кёнсу, намереваясь обсудить их дальнейшие планы на утро, как его бесцеремонно оборвали на полуслове.       — Доброе утро, сонбэ!       Он вместе с Бэкхёном одновременно повернули головы. На ступеньку выше стоял Ким Чонин, двоюродный брат Чунмёна, а за его спиной маячила фигура другого альфы; если омега правильно помнил, его звали Пак Чанёль.       — Привет. Что-то случилось?       Единственной причиной, по которой Чонин мог искать его общества, были дела студсовета. Правда, Кёнсу не припоминал, чтобы им поручали какие-то общие задачи.       — Нет, — альфа покачал головой. — Просто хотел вернуть тебе кое-что.       Он сунул руку в карман и достал оттуда маленькую серебристую флэшку. С металлического колечка на крышке свисал красный плетёный шнурок, и Кёнсу даже не пришлось оборачиваться, чтобы представить себе выражение, возникшее у Бэкхёна на лице. Удивление, облегчение и паника — три совершенно разные эмоции сменили друг друга с такой скоростью, что наблюдавший за ними альфа пришёл в замешательство. Поблагодарив его, Кёнсу без суеты взял флешку и спрятал в карман спортивных штанов. Второй альфа, выглядывающий из-за плеча Чонина, внимательно проследил за его действиями и отчего-то перевёл взгляд на Бэкхёна.       — Ты выронил возле кабинета профессора Чхве, — для чего-то пояснил Чонин.       — Ты открывал её? — Кёнсу постарался, чтобы голос звучал максимально непринуждённо. Когда Чонин бросил короткое «нет», оно прозвучало так, словно альфа его репетировал. Омега сразу догадался, что он врёт. Судя по тому, как быстро альфа отвёл взгляд, а Чанёль, наоборот, вытаращил глаза на Бэкхёна, они оба были знакомы с содержимым флэшки. Одно только было не ясно — это останется между ними, или им с Бэкхёном по-прежнему есть из-за чего переживать?       Спрашивать напрямую было рискованно, поэтому Кёнсу решил оставить всё как есть. В конце концов, если Чонин с дружком надумают шантажировать Бэкхёна или Лу Ханя этим видео, он попросит помощи у отца. Главное не думать, как вытянется лицо Хёнджина от такой просьбы.       — Спасибо, что вернул.       — Не за что. — Чонин спустился со ступенек на дорожку. — Больше не теряй.       Чанёль усмехнулся. Было очевидно, что он сделал это нарочно, чтобы задеть Бэкхёна. Омега вскинул голову и наградил альфу испепеляющим взглядом. Тот не остался в долгу — он посмотрел на омегу так, будто хотел прожечь дыру у него на лице. Его миндальный запах, который прежде искрился сладостью, стал горьким. Губы не переставали улыбаться, и столь яркий контраст между лицом и запахом сбил бы с толку любого. Бэкхён побледнел. Рот превратился в узкую полосу, а глаза — в две маленькие злые щёлочки. Над местом, где они стояли, постепенно сгущалась вишнёвая туча.       Что происходит?       Кёнсу шагнул к Бэкхёну, словно хотел закрыть собой от безмолвных посягательств альфы. Чонин же обернулся на друга и неодобрительно стрельнул глазами, призывая держать себя в руках.       — Пожалуй, нам пора.       Схватив Чанёля за рукав куртки, альфа потащил его вверх по дороге. Тот подчинился и последовал за ним, напоследок бросив ещё один тяжёлый взгляд в сторону Бэкхёна. Стоило им отойти метров на двадцать, как всё прекратилось. Воздух снова наполнился ароматами тёплой земли, влажной травы и талого снега. Бэкхён поплотнее закутался в одеяло и выбросил дотлевшую сигарету в урну. Его лицо слегка прояснилось и больше не было таким бледным, как несколько минут назад.       — Что это было? — обеспокоенно спросил Кёнсу.       — Забей, — отмахнулся омега. — Пак Чанёль просто засранец-второкурсник.       — Почему этот засранец испепелял тебя взглядом, а ты ему ни слова не сказал?       Бэкхён не спешил отвечать. Он развернулся и зашагал вверх по лестнице, волоча край одеяла по земле. Кёнсу тяжело вздохнул и пошёл следом. Из Бэкхёна вышел бы неплохой шпион, поскольку свои секреты он хранил как государственную тайну. Когда брат не хотел говорить, из него невозможно было вытянуть ни словечка. Можно было сколько угодно спрашивать, выпытывать, шантажировать — он молчал, пока не становилось выгодно это молчание прервать.       Кёнсу догнал его на первой ступеньке, и вместе они вошли в просторный псевдо-викторианский холл. Бэкхён прошёл мимо лифтов, где уже собралась толпа, и свернул на лестницу.       — Вы переспали? — спросил Кёнсу без обиняков, перед этим убедившись, что их никто не слышит.       — Было разок, — признался Бэкхён. — Ну, может не один разок, а пару-тройку. Могу даже сказать, что пацан весьма хорош в этом деле.       — Умоляю, — скривился Кёнсу. — Избавь меня от подробностей.       Бэкхён рассмеялся и обозвал его зашоренным девственником. Кёнсу послал его куда подальше.       — Когда это было?       — В прошлом году.       В прошлом году Кёнсу был по уши завален делами студенческого совета, отсюда не удивительно, что такие подробности из жизни брата ускользнули от его внимания.       — Я не говорил тебе, — сказал Бэкхён, догадавшись, о чём он подумал. — Это был просто секс без обязательств.       — Для вас обоих? — уточнил Кёнсу. — Или только для тебя?       По взгляду омеги он понял, что ступил на зыбкую почву. Бэкхён пожал плечами, но выражение его лица сделалось непроницаемым. Он всегда надевал маску отчуждённости, когда что-то очень сильно его задевало. Таким был способ Бэкхёна справляться со стрессом, и Кёнсу всегда это уважал.       — Ладно. — Он попытался осторожно сменить тему. — Раз уж флэшка нашлась, предлагаю отпраздновать. Как насчёт кино?       — Звучит заманчиво, но я уже пообещал сходить на выходных с Лу Ханем.       Он сделал такое несчастное лицо, что Кёнсу тут же захотелось по нему врезать. Да так сильно, чтобы слёзы из глаз брызнули.       — Ладно, предатель.       — Ну чего ты! — Бэкхён обнял его со спины и повис, мешая подниматься по лестнице. — Позови Чунмёна, вы же с ним дружите. Глядишь, может он возьмёт с собой своего симпатичного кузена…