хамелеон

К одиночеству привыкаешь. Боль внутри превращается в куски льда, и появляется возможность понять, каково живется на свете мороженым рыбам. Вообще, им уже не живется, но думать об этом немного грустно, потому что тогда сравнение выворачивается в нехорошую сторону. Тогда получается, что я настолько же живая, насколько живы мороженые рыбы. Тогда получается, что я мертва. А ведь это не так. Я дышу, бегаю, говорю, моя температура не падает ниже 36, и, вообще, у меня все отлично. Чудесно. Слезы лишь помогают выплескивать эмоции, и короткие, почти ежедневные истерики ничего не значат. Просто я эмоциональна. Ничего не значит избегание зеркал, в отсутствии голода нет проблемы, меня совсем не напрягает поведение моей палочки, и, вообще, мне весело. Ложь. Я не могу сказать самой себе правду, это чревато слезами, а сейчас… не самый подходящий момент. — Эй, мисс Подкидыш… — …мы тебя всюду искали! — Заглянули к змеям… — …к мышам… — …собирались проверять жаб… — …и тут увидели тебя! Черт возьми, это не люди, это стихийные бедствия. Саранча собралась в человеческих оболочках. — Пошли вон, — я поджимаю губы, кутаясь в плед, не думая о том, как это выглядит со стороны. Честно? Мне плевать. На подоконнике в небольшой нише холодно, но уютно, и тут нет никого. Это было очень большим плюсом подобного убежища. Тут было удобно читать или думать, разглядывая холодный своей шотландской красотой пейзаж. Как жаль, что все в прошедшем времени. Если Уизли нашли это место, я в него не вернусь. — Разве змеи не хладнокровные… -… а, мисс Приемыш? Я поднимаю на них усталый взгляд и недолго молчу, просто переводя взгляд с одного на другого. Они пришли невовремя. Я слишком несобрана, чтобы играть в пинг-понг из колкостей. — Пошли прочь. И утыкаюсь лицом в собственные колени. Они не тронут физически, и вряд ли проклянут — у Уизли все же есть принципы. А возможно, повлиял наш второй диалог, когда я уточнила, насколько же невелик их словарный запас, раз они неспособны ответить мне словами, без применения физической силы. Кажется, тогда они собирались изменить цвет моих волос. Неважно. Я просто хочу, чтобы они ушли. — Мисс Рептилия чем-то расстроена? — Получила письмо от своих хладнокровных родичей? — Ее не ждут на каникулах на званый ужин… — …с главным блюдом из мышей? Я не поднимаю на них взгляд, только поднимаю руки, чтобы закрыть ими уши. Уизли не оправдывают ожидания — все же колдуют что-то, и меня обдает волной тепла. Опускаю руки и медленно поднимаю голову, только чтобы увидеть, как они исчезают за поворотом. Вот же… Осматриваю себя, с облегчением и напряжением одновременно, осознавая, что во внешности ничего не изменилось. И что это было за заклинание?.. Я встаю, говорю, хожу, и все получается нормально. …что они, блять, сделали? Через полчаса, устало садясь на древние камни, я вдруг понимаю, что от окна больше не дует, а подоконник теплый. …это точно были Уизли? Я вспоминаю про мисс Рептилию и качаю головой, забираясь с ногами на островок тепла. Даже если через пять минут он подорвется подо мной, я не против. Хотя бы умру комфортно и счастливо.

***

Кто бы что ни говорил, чужой мир, чужое время и чужое тело — не страшно. Страшно — остаться одной. У меня всегда были проблемы с доверием, и я дорожила теми немногими, кому могла доверять. На кого могла положиться. Кому позволила стать опорой под ногами, поверив, что они не уйдут, не бросят, не заставят собирать разрушенный мир по кусочкам. Они не ушли — ушла я. Жить без привычной опоры под ногами — сложно, знаете ли. Я писала письма. Писала на русском и складывала в отдельную коробку, совершенно не беспокоясь о безопасности. Честно сказать, меня мало волновала эта жизнь. Да и, даже если бы их нашли, прочитали… что с того? Я не дорожила в этой жизни ничем, за исключением куска дерева и одного счастливого воспоминания. И палочка была важна не только тем, что напоминала о самых драгоценных моментах, но и тем, что была проводником магии. А магия была гребанным чудом. Думаю, не будь мне так плохо, я бы радостно кричала каждый раз, видя проявления волшебства. Выходит, менталка, провалившаяся куда-то к ядру Земли, спасла меня от рассекречивания? Вау. Я фыркаю, ставлю точку, и, пачкая чернилами край пергамента, убираю перо. Сворачиваю его так, чтобы текста не было видно — лишь начало, и убираю в коробку. Нужно торопиться, Трансфигурация начинается через десяток минут. Желтовая бумага шелестит, прижатая крышкой коробки: «Ты бы сказала, что Снейп похож на летучую мышь, и была бы абсолютно права. Старая, сердитая на все вокруг мышь, которой по недоразумения дали статус профессора. Ты бы… боже, я так хочу, чтобы ты была тут».