Чтобы обрести, нужно отпустить.
Пролог
Единственная правда в этом мире — «правды нет».
Слабость — худший из людских пороков. Слабый = мертвый. Прогадаешь, подставишься, недоглядишь, привяжешься, замешкаешься, пожалеешь жертву, — и ты труп. Эту простую истину Леви уяснил раньше всего, благо Кенни был на редкость хорошим учителем. Показать врагу свои слабости — страшнее всего. А оказаться перед ним рожей в луже — не просто слабость, но еще и позор. Так и слышно, как холеного командира разведотряда растягивает в снисходительной ухмылке, мол, «Не сопротивляйся, щенок». Чертов ублюдок. Но еще хуже, с трудом вывернувшись из грубого захвата ублюдского прихвостня, затылком чувствовать полное безразличие к судьбе Леви и его банде. То самое безразличие, которое они уже миллион раз видели в поступках людей с Поверхности. Все еще крутятся в голове его «Остановись», «Это конец», «Разумное решение», брошенные свысока. Как же, остановится. Уже не раз пожалел, что выпустил из рук нож, — какой позор сдаваться им лицом в землю! Если быстро среагировать, можно было бы вывернуться из его захвата и отскочить в сторону, вырубить ублюдков ногой и диктовать свои условия. Он не привык считать препятствия на пути к цели и уж точно не привык пресмыкаться, даже по надобности, но стоило ему увидеть, как один из разведчиков не в шутку приставил лезвие к горлу Изабель, как руки сами непроизвольно разжались. Чертова привязанность, чертовы разведчики… — Спрошу еще один раз, кто научил вас этому? — раздается где-то бесконечно высоко над головой холодный голос, в котором только тупой не расслышит человека, давно уже привыкшего не разговаривать, а приказывать. Очередной продукт прогнившей насквозь системы. В ответ ему доносится злобное пыхтение главаря банды, который и не таких выбешивал своим молчанием. Усатый прихвостень ублюдка грубо вдавливает и без того раскалывающуюся от первого удара голову Леви в отвратительно смердящую помоями лужу, но это сейчас меньшее из зол. Зная своих… — Никто не учил, мы сами! — не выдерживает Фарлан. Он никогда не мог терпеть истязания своих товарищей, хотя Леви не раз осаждал его благородные попытки спасать кого не попадя выбалтыванием ценной информации. Лучше бы молчал, в любом случае им не причинят вреда. — Вы сами?.. — бормочет себе под нос ублюдок, переводя взгляд на искрящегося желанием заступиться за товарища мальчишку. — Я не куплюсь на это. — Только так мы можем подняться над всей грязной землей. Вам, людям, привыкшим к солнечному свету, не понять этого! — с жаром возражает Фарлан. — Мы все сказали! Отпусти братика! — ляпает Изабель, от чего у Леви дергается глаз. Вот же… — Не веди себя как тварь только потому, что ты солдат! И не поспоришь. Ублюдок переводит взгляд куда-то за спину Леви и волевым движением сдвигает брови. Хватка на затылке юноши ослабевает, но лишь на долю секунды, чтобы поудобнее перехватить его за провонявшие уличными стоками волосы и, дернув к закрытым землей небесам, поставить перед капитаном разведчиков на колени. «Так все они и относятся к нам: как к помойным крысам, путающимся под их ногами в вычищенных сапогах», — с отвращением думает Леви. И удивленно смотрит, как самодовольный ублюдок, не поведя своей бесконечной бровью опускается на колено прямо в эту лужу и говорит: — Мое имя — Эрвин Смит. А твое? «Надо же, как благородно. Только показушных поз нам тут не хватало». Но в ясных, как недосягаемое небо, глазах Смита Леви вдруг видит то, что неожиданно для самого себя заставляет его заговорить, — нескрываемый личный интерес и мелькающее в глубине зрачков восхищение. Интересно. — Леви, — выдавливает он, скрывая за упавшими на глаза волосами наполняющую его взгляд злость. — Леви, как насчет сделки? — выдает Смит. А он не промах. — Какой? — Я закрою глаза на все ваши преступления. Взамен ты отдаешь мне свою силу, присоединившись к Разведкорпусу. Он не ослышался? То есть, серьезно, им наконец-то улыбнулась судьба и добыча сама предлагает поймать себя, пустив охотника в тыл добровольно, а не на правах заключенных? И все пойдет в точности по их плану? Волшебно. Этим байкам про прощение грехов поверит только ребенок; эти шавки правительства никогда не меняют свои взгляды относительно детей Подземелья. — А если откажусь? — продолжает игру в попавшегося в руки разведчикам разбойника Леви. — Мы передадим вас полиции. Учитывая все ваши заслуги, — ухмыляется Смит, — тебе с твоими друзьями придется ох как несладко… Ха-ха. Эрвин разворачивается, пряча от восхитившего его звереныша искреннюю улыбку. Ему ведь некуда деваться: его друзья на прицеле, сам он в безвыходном положении, да еще и условия сделки выгодные. Но Эрвину не хочется угрожать мальчишке, с первых секунд, мелькнув перед ним как удар молнии, завоевавшему его уважение. Пронзившего его сердце надеждой. С трудом совладав с мимикой, он оборачивается к Леви и произносит на много лет оставившее в душе Аккермана глубокий след: — Выбор за тобой. И это, пожалуй, первый раз, когда Эрвин Смит боится, что ему ответят отказом. Первый раз, когда он предоставляет такую возможность. Леви на мгновение выпадает из реальности. Как же ему уже надоело слышать эти слова. «Ну что, Леви, как поступим?», «Братик, что будем делать?», «Сэр, каков план?». На него раз за разом спихивают ответственность, интуитивно чувствуя силу и решимость поступить как должно. Его мнят главарем, и ему приходится принимать на себя эту роль, пусть она ему не очень-то и по душе. Нести ответственность за своих подчиненных сложно, ведь провал задания или их смерть будут на твоих руках. Смит сразу почуял его роль в банде и обращался исключительно к нему, даже вступить в Разведку предложил только Леви. И какой наблюдательный, неужели почуял силу? Так значит вот почему Лобов сказал, что цель сама найдет их, — Разведкорпусу нужен он лично? Как много чести. Хотя сейчас не время размышлять над подтекстом в словах Смита, куда важнее сделать выбор. Но выбор не между вступлением в Разведку или сдачей полиции, такой выбор и вовсе не стоит; он был сделан задолго до этой встречи. В Подземелье не раз слышали о Крыльях Свободы, дарующих выход на поверхность, славу и статус гражданина. Они обеспечивают тебе и твоей семье свободное проживание под солнцем, столь необходимые документы и возможность дослужиться до мирного отдыха в стене Сина (естественно, если не сожрут по дороге). Но взамен нужно платить, и не постоянным риском и жизнью на волоске — это родная стихия Леви еще с детства, без нее он уже вряд ли выживет, — а приобщением к ненавистной ему иерархии власти, армейскому болоту, в котором 90% — зажравшиеся твари, недостойные носить свою форму. Грязные свиньи, избивающие товарищей Леви, продающие столь ценное военное снаряжение за ящики с бухлом и храпящие на постах, которым в рожу плюнуть мало, не то что служить под их начальством. Это выход в один конец; дарующий, он многое и отнимает. И заплатить такую цену за свободу, за жизнь вне осточертевших стен Подземного города, которую можно заполучить предложенным Лобовым способом куда безопаснее и быстрее, Леви не видит смысла. К тому же, жизнь Яна зависит от него. Леви не раз размышлял над возможностью вступления в армию и очищению своего имени от грязного прошлого, но теперь они тесно повязаны ответственностью перед Яном и влиянием Лобова. Да и к тому же, идеалы военных слишком далеки от реальности. В которой единственная ценность человека — его жизнь в этом мире, а не фальшивое «благо для человечества», которым все они прикрывают свои амбиции. Уж лучше жить непризнанным, но без лжи всем и каждому. Сыграем в театр одного актера. — По рукам. — Нервно тряхнув головой, сбрасывая порядком надоевшие мутные капли, Леви добавляет: — Я вступлю в Разведкорпус. «И убью тебя, Эрвин Смит». Мальчишка с тяжелым взглядом и хмурым лицом без возраста, не раздумывая заступающийся за товарищей, — звереныш, чья страстность и злоба ошпаривают всегда сдержанного и спокойного Эрвина с первого мгновения, и он с ощущением предначертанности судьбой чувствует, что этот волчонок перевернет его жизнь с ног на голову. Готовность лучше загрызть глотку, чем сдаться, абсолютная уверенность в своей правоте, гордость и независимость плескаются в тусклых, много лет не видавших света глазах; излом бровей — единственное, что выдает его искренние эмоции. Не раскололся, держался достойно. Побольше бы таких в ряды разведчиков. Естественно, этот подземный волчонок, явно многое повидавший и натасканный на выживание не хуже многих товарищей Эрвина, не подчинится добровольно. Но его легко образумить — два якоря, держащих его в узде, стоят рядом, ошарашенно глазея на своего лидера. И сколько таких неприкаянных детей, сбивающихся в банды и промышляющих мелким воровством в надежде выжить в нашем неласковом мире… Сколько детей, взращенных с детства в ненависти и неравенстве, в презрении вышестоящими, без родственников и надежд на достойное существование, на право выбора и уважение, остаются никому не известными и гибнут в трущобах от голода и болезней, вызванных недостатком солнечного света. И сколько талантов, могущих сыграть существенную роль в борьбе с титанами и освобождении человечества от Страха, погибает здесь, во тьме трущоб Подземного города… Не такой судьбы он желает мальчику, чудом свалившемуся ему на голову в момент, когда он уже отчаялся его искать. И потому отвечает одобрительной улыбкой. Вот они — Эрвин Смит, командующий подразделением разведотрядов, четко видящий свою цель и идущий к ней напролом; и Леви, безымянный Леви без роду и племени, мальчишка с улицы, в столь раннем возрасте уже главарь местной шайки умелых воров, управляющийся с мудреным УПМ лучше многих новобранцев Разведки. Этот талантливый и на удивление живучий волчонок, даже стоя на коленях глядящий на капитана свысока. И расчетливый солдат, за маской спокойной уверенности которого скрывается безжалостность и холодная рассудительность. Такие похожие и безгранично разные. На границе баррикад. Шестое чувство никогда не обманывало капитанов Разведкорпуса. В тот день, глядя в суровое, с печатью тяжелой юности лицо, Эрвин Смит почувствовал, что механизм столетней истории человечества сдвинулся.