Пленники рая

      Брайан снова пришел к мечети, услышав призыв к пятничному намазу. А Фаррух снова не появился. Кажется, это стало уже традицией. А увидеть принца снова во время молитвы – навязчивым желанием. Может быть, даже больше, чем поцеловать его и обнять. Когда-нибудь же он придет, и Брайан снова услышит его глубокий сильный голос, читающий нараспев «Бисмиллях…»       Поначалу Брайан представлял, что когда-нибудь услышит, как Фаррух так же прочитает «Отче наш» или «Верую», обращаясь к истинному Богу. Он такой добрый, и умный, и великодушный, он же не может молиться Дьяволу. Но чем больше понимал Брайан слова молитв мусульман, тем больше смущался его дух – эти люди молились о том же, что и он сам. Просто на другом языке. Не могли же они молиться Дьяволу и просить его дать им сил для борьбы с… дьяволом?       Как обычно, Брайан вернулся к себе, чтобы прочитать свои собственные молитвы, глядя на крест, в окружении солнечного орнамента, сияющий так же, как глаза того, кто его нарисовал.       «Прости его, Господи, за то, что он называет Тебя другим именем и молится Тебе другими словами. Он не знает сам, но он любит Тебя. Нельзя без любви созидать. Я уверен. Он любит…»       Чтобы отвлечься от путанных и пугающих мыслей, Брайан, как обычно, взял в руки аль-удд и начал наигрывать все, что приходило в голову. Он сам не заметил, как обрывочные мысли вдруг сплелись в стихотворные строчки, и в голове вдруг возникла мелодия – странная, немного рваная… Больше похожая на здешние мотивы, чем на то, к чему он привык. И когда песня обрела законченную форму, он понял, что должен немедленно поделиться ею с Фаррухом. Пусть тот и не говорил, что сегодня вечером его ждет… «Я только сыграю эту вещь и уйду», – сказал себе Брайан, решительно входя в покои принца.       – Я придумал для тебя песню! – сообщил он с порога.       Фаррух поднял на него глаза и жестом отправил прочь чернокожего раба, который расчесывал его волосы.       Судя по всему, принц только что закончил вечерние банные процедуры. На нем были легкие шаровары и распахнутый халат без рукавов, на шее и запястьях не было привычных украшений, лицо гладко выбрито. Брайан запоздало сообразил, что в своем творческом порыве забыл привести себя в порядок. Но уходить было уже глупо, как и извиняться.       – Новая музыка? – радостно уточнил Фаррух. – Играй.       Брайан сел, устроив аль-удд на коленях, и заиграл. Мелодия была довольно живая, и Фаррух, который остался стоять, невольно начал пританцовывать. Подошел к шкатулке, где хранились его украшения, выбрал пару браслетов и ожерелье. Брайан старался не следить за ним, чтобы не отвлекаться.       А Фаррух, потряхивая в такт мелодии браслетами, чтобы они звенели, такой же танцующей походкой подошел к двери и крикнул:       – Хабиби, вина!       После чего вернулся к Брайану, сел рядом с ним и внимательно дослушал.       – Тебе надо быть музыкантом, а не воином, – сказал он наконец.       – Одно другому не мешает, – заметил Брайан. – Рыцарь должен уметь воспевать красоту своей дамы.       – У тебя нет дамы, – ухмыльнулся Фаррух.       – Да, так вышло. Когда я, еще будучи мальчишкой, учился играть, думал, что будет. Как у моего отца. Он играл моей матери. Я хотел так же, и он научил меня и всячески поощрял мои занятия… Пока не решил, что я слишком много времени посвящаю музыке. «Ты же не собираешься стать одним из этих бродячих жонглеров!» – заявил он мне.       – Джонг… кто? – переспросил Фаррух.       – У нас так называют тех, кто ходит по городам и развлекает народ музыкой, танцами, разными трюками. Это, как правило, бедные безродные люди. Перебиваются монетами, которые кидает публика. У них нет дома… Ничего толком нет. Да и наша церковь их не очень жалует, говорит, что это все от Дьявола… Не знаю. Я всегда сомневался в этом. В юности мне одно время очень хотелось убежать с ними. Но я всегда понимал, что это невозможно. Я сын знатного лорда. Я рожден быть рыцарем. Но, видимо, все-таки стал жонглером. Развлекаю тебя песнями.       – Если бы развлекать не меня, а свою даму… – сказал Фаррух, придвигаясь ближе. – Тогда ты быть рыцарь, а не джонге… я не могу это сказать!       – Да. Но… ты же не дама.       Брайан кинул на него взгляд и тут же отвернулся. «Лучше бы ты был дамой, я бы спокойно сейчас сидел…»       Он взял несколько аккордов и заиграл мелодию, сочиняя практически на ходу и совершенно не запоминая. Фаррух положил ладонь ему на плечо и внимательно следил за его пальцами. Запоминал аккорды? В какой-то момент он протянул руку, словно желая коснуться струн поверх пальцев Брайана, но, опомнившись, отдернул. И, подняв голову, стал смотреть в лицо Брайана. Откинул концы его синей куфии за спину, а потом стянул ее совсем.       Брайан остановился, не понимая, что делать дальше. Хотелось отложить аль-удд и обнять Фарруха в ответ. И еще больше хотелось убежать. Или все-таки меньше?       – Здесь жарко, – пояснил Фаррух, встрепывая короткие кудри Брайана. – Я помню, что у тебя красивые волосы. Было.       – Были, – машинально поправил Брайан и невольно улыбнулся. Фаррух, наверное, никогда не запомнит, как говорить в прошедшем времени. И это так мило.       – Длинные и… как это? – он покрутил пальцем.       – Вьются.       – Мне нравится. Ты не стричь их больше. И они вырасти.       Брайан все-таки посмотрел на него. «Если я сейчас не убегу, то поцелую… И пусть он меня убьет за это».       Но в дверь вошел Хабиби с кувшином вина и блюдом с фруктами.       – Как ты просил, мой повелитель, – почтительно сказал он, ставя яства перед ними. И, кажется, совершенно не заметил весьма двусмысленную позу своего господина и его любимого раба.       Впрочем, Фаррух тут же поднялся и стал сам разливать вино. Хабиби с поклоном вышел. Они снова остались наедине.       Брайан одним глотком осушил пиалу, поданную ему Фаррухом. И неотрывно следил за его тонким гибким телом. Очень хотелось попросить его еще раз станцевать. Но не решался. Это Фаррух может и просить, и приказывать.       – Сыграй мне еще, – приказал он.       – Что именно?       – Все равно. Ты красиво играть.       – Ты… – Брайан опустил глаза и взял несколько аккордов, – всегда так внимательно следишь за моими руками. Ты… хочешь, я научу тебя?       – Нет, – ответил Фаррух. – Просто твои руки очень красивые.       Брайан почувствовал, что краснеет. Приподнял ладонь и посмотрел, как в первый раз. Крупная кисть, длинные пальцы… ничего особенного в отличие от изящных маленьких рук Фарруха. И далеко не такие нежные, привыкшие держать оружие. Хотя гриф аль-удда в них ложится удобнее рукояти меча. Приятнее. А как приятно было бы дотронуться до Фарруха, пропустить между пальцев его волосы…       Чтобы скрыть охватившее его смущение, Брайан заиграл быструю мелодию.       Фаррух будто не заметил ничего. Сидел на пятках, внимательно слушал, потягивал вино, водя плечами туда-сюда и похлопывая в такт ладонями по коленям.       – Ты знаешь, – сказал Фаррух, когда Брайан закончил, – я тоже хотеть уйти и петь на улицах. Я думать, я быть более счастлив.       – А говорил, что не хочешь отсюда сбежать, – не удержался Брайан.       – Я всегда говорить, что здесь скучно, – быстро отпарировал Фаррух и поморщился.       – Тоже боялся разочаровать отца, – кивнул Брайан.       – Нет. – Фаррух покачал головой. – Если отцу сказать, что я умер, он не сильно переживать. Он взять моих детей к себе и заботиться о них. Поэтому о них я тоже не переживать.       – Почему же «умер»?       – А как? Принц Фаррух не может петь на улице. Петь должен другой человек. А принц Фаррух должен умереть. Я все придумать. Но… Я не могу уйти один, – он развел руками и усмехнулся. – Салим, Хабиби, Марьям… Все сказать, что не пойти со мной. Что это глупо. И что так нельзя. Юсуф сказать, что готов пойти. Но он еще очень маленький…       – Салим бы пошел за тобой куда угодно, – сказал Брайан. – Тебе стоило просто приказать. И Хабиби тоже.       – А ты? – Фаррух подался вперед.       Брайан сжал губы, чтобы слишком широкая улыбка не выдала, как он обрадовался такому вопросу.       – Прямо сейчас? – уточнил он.       Фаррух улыбку скрывать не стал, а глаза его вдруг зажглись. Он вскочил и метнулся куда-то в угол. Брайан не успел удивиться и окликнуть его, как он уже вернулся с бубном в руках.       – Играй! – распорядился Фаррух. – Будто это рынок.       – Ты хоть раз был на рынке? – спросил Брайан, сдерживая смех.       – Был, – серьезно ответил Фаррух. – Играй.       Брайан заиграл ритмичную мелодию, Фаррух стал отбивать ритм бубном и приплясывать. Движения у него были энергичные, рваные, в отличие от плавных танцев девушек, но Брайану это нравилось куда больше. Будто огонь, бушующий в лампе и желающий вырваться на волю.       Фаррух вошел во вкус, скинул длиннополый халат, который только мешал его широким движениям. Учился он танцам или нет, но он прекрасно чувствовал музыку, крутился и выгибался под нее, будто был с ней одним целым.       Брайан завороженно следил за ним и чувствовал, что внутри все закипает. Сейчас он закончит играть. Сейчас Фаррух остановится, подойдет, чтобы выпить вина – а у него наверняка пересохло в горле. Тогда он его прижмет к себе, поцелует. И плевать на все.       – А я думал, вы псалмы поете! – прервал их знакомый голос.       – Роджер! – Брайан остановился и с удивлением воззрился на вошедшего.       – Шайтан! – Фаррух повернулся к нему и опустил руку с бубном.       – Брат Брайан, ты его так христианином не сделаешь. Скорее, он тебя совратит.       – Кто тебя пустил? – по-арабски спросил Фаррух.       – Хабиби. Он сказал, что вы тут поете, – ответил Роджер по-английски. – И пьете вино. А мы же с тобой сегодня собирались выпить. Ты сам утром сказал, чтобы я ждал. Ну, и я ждал. А тебя все нет и нет. И я подумал: мало ли случилось чего.       Фаррух недовольно сморщился. Кажется, он напрочь забыл про Роджера.       – Это я виноват, – быстро сказал Брайан своему другу. – Я сочинил новую песню и принес сахибу показать. И немного увлекся.       – Ты опять сочиняешь? – Роджер радостно улыбнулся. – Это же здорово! Я сто лет от тебя ничего не слышал! Я всегда говорил, что у тебя талант, а ты его прячешь.       Брайан развел руками, смутившись и не найдя, что ответить.       – А можно я тоже послушаю? – продолжил Роджер. – И выпью с вами? Раз уж вы все равно развлекаетесь. И у нас в планах было то же самое… – он повернулся к Фарруху, который все еще молчал. – Так надо объединиться!       Брайан тоже бросил взгляд на Фарруха и, поскольку тот никак не реагировал, сам указал Роджеру на стол:       – Угощайся.       Пожалуй, хорошо, что Роджер пришел, легче будет справиться с искушением.       – Ты вообще тихоня! – заявил ему Роджер, плеснув себе вина. – Я, правда, был уверен, что вы тут о религии говорите, о высоком… А вы веселитесь! Я, кстати, подыгрывать могу, если дадите мне тоже какой-нибудь инструмент. И подпевать. Давайте что-нибудь споем? Одолжишь бубен?       Роджер протянул руку к Фарруху. И тот наконец очнулся и отшвырнул бубен в сторону.       – Ты, в самом деле, считаешь, – едва сдерживая возмущение, принц заговорил на арабском, – что можешь вот так просто врываться ко мне, чего-то требовать и распоряжаться?!       Его четко очерченные брови грозно сдвинулись, а в глазах, кажется, загорелся нехороший огонь.       – Фред…       – Меня зовут Фаррух!       – Фаррух, ты чего? Я думал…       – Ты ничего не должен думать! Ты мой раб. Я думаю за тебя! И за него! – он указал на Брайана. – И если я решу, что ты должен сидеть и ждать меня всю ночь, ты будешь сидеть и ждать! И не твое дело, где я эту ночь провожу!       Роджер осторожно поднялся и попятился к двери.       – Фаррух…       – Ко мне положено обращаться «мой повелитель»! И если ты еще раз позволишь себе забыть, кто ты такой и по чьей милости вообще ходишь по земле, я прикажу тебя выпороть! Вон отсюда!       – Слушаю и повинуюсь, мой повелитель… – пробормотал Роджер, низко кланяясь, и исчез.       Фаррух обернулся к Брайану, который сидел, не шевелясь, схватившись обеими руками за гриф аль-удда. Он никогда еще не видел, чтобы Фаррух гневался. И теперь испугался, вспомнив тоже, кто он здесь. Бесправный раб, по прихоти хозяина развлекающий его музыкой… Да, он сам с удовольствием играет для Фарруха, ему приятно видеть, что Фарруху нравится. Вот только в следующий раз принцу захочется других развлечений, и он так же прогонит Брайана, как сейчас Роджера. Удивительно, что с самого начала не прогнал, ведь музыки в его планах на ночь не было.       – Мне тоже уйти, мой повелитель? – спросил Брайан. – Или ты желаешь еще послушать мою игру?       Фаррух посмотрел на него. Губы плотно сжаты, взгляд тяжел. Брайан опустил голову, не в силах смотреть на него, и покорно ждал его решения.       – Иди, – наконец ответил Фаррух.       Брайан поднял голову, но Фаррух уже отвернулся, скрестив руки на груди.       Брайан встал и, поборов внезапное сильное желание подойти и обнять его за плечи, поклонился и вышел из комнаты.              В своей келье он засветил лампу, поставил у креста. Опустился на колени… точнее, сел на пятки. Он вдруг поймал себя на том, что уже давно перенял от местных привычку так сидеть. Они так сидят всегда – и за трапезой, и за работой, и за весельем, и за молитвой… А он еще и руки положил на колени, как мусульманин во время намаза.       Брайан приподнялся, сложил перед собой ладони, как положено. Только слова молитвы все равно не шли.       «Я думал, вы псалмы поете», – звучал у него в голове голос Роджера. А ему даже в голову это не приходило. Играет Фарруху песни про любовь, сочиняет новые, тоже про любовь и прочие радости жизни. Он, кажется, вообще забыл все молитвы. Единственное, что он хотел просить у Бога: «Господи, не отнимай его у меня. Позволь мне быть с ним…» И как бы он ни пытался сосредоточиться на молитве, перед глазами был только Фаррух. А в душе – желание обнять его. И никогда не отпускать.