Пленники рая

      Утром в саду Брайана снова встретили кошки. Он сорвал высохший стебель цветка и стал с ними играть.       Он сам не знал, зачем пришел сюда. Ноги привели. Прошлый день так и прошел в полудреме, Брайан то порывался идти к Фарруху, то останавливался и решал, что нужно выспаться, но сон не шел, и Брайан отправлялся бродить по саду… И опять возвращался к себе и брал в руки аль-удд, играл и прислушивался к шагам – вдруг Фаррух передаст, что хочет его видеть? Но принц, наверное, устал и отсыпался. В конце концов, усталость взяла-таки свое, и Брайан уснул. Зато с первыми лучами солнца встал, чувствуя себя, как ни странно, отдохнувшим и спокойным. Что толку и дальше биться в истерике? Он ничего не может изменить. Он может либо принять свою любовь к Фарруху. Либо убить себя или его. Брайан решил принять. И вот… он под его окнами. Как верный рыцарь. Или раб. Отныне и вовеки веков.       Брайан уже понял, что не хочет отсюда никуда уезжать. Какой смысл влачить унылые дни вдали от своего прекрасного сарацина? От разговоров с ним душа наполняется покоем, от его песен – радостью и весельем. Он никогда не найдет ничего подобного там, в далекой Европе.       А вот Роджеру и Джону нужно возвратиться. Азиз что-то подозревал и небезосновательно. Может быть, Роджер с Джоном успели придумать, а то и сделать еще что-то? Надо упросить Фарруха отпустить их. А он постарается развлекать его за троих.       Прибежала пятнистая любимица принца и, возмутившись, что играют не с ней, стала с удвоенным усердием охотиться за стеблем. Другие коты посторонились. Серая кошка ушла вообще – видимо, тоже возмутилась, что в ее игру кто-то вмешался. Бело-черный залег под кустом, пригнул морду к лапам и время от времени колотил хвостом, собираясь тоже напрыгнуть на стебелек, но не решаясь. Еще один серый кот разлегся неподалеку на солнышке и стал вылизывать лапы. У пятнистой азарта хватало на пятерых, и она скакала, прыгала, кувыркалась, то и дело вызывая у Брайана приступы смеха.       Он даже не сразу заметил, что за их играми наблюдает Фаррух. Принц тихо спустился в сад и встал в тени цветущих кустов. Брайан развернулся за кошкой и краем глаза заметил, как блеснуло золотое шитье халата. А потом увидел и его – едва причесанного после сна и еще небритого. Одетый лишь в халат и легкие шаровары, Фаррух стоял босиком на нагретых камнях дорожки, сложив руки на груди, и тепло улыбался. Кажется, Брайан поспешил решить, что ему будет лучше тут остаться. Плотское желание никуда не делось, а то и усилилось. Или это небрежный домашний вид Фарруха так действует? Как он завидует той жене или рабыне, которая ласкала его этой ночью!       Брайан не заметил, как выпустил стебелек, и кошка тут же воспользовалась этим, чтобы растерзать добычу. Фаррух, увидев это, широко улыбнулся и вышел вперед. Брайан поклонился, как полагается.       – Доброе утро, – сказал Фаррух по-английски.       – Доброе утро. Как ты себя чувствуешь? – спросил Брайан.       – Хорошо, – с улыбкой ответил Фаррух. – А ты? Выспаться?       – Да, вчера спал весь день.       – Я тоже так хотеть. Но дела… Хорошо, ночью никто не мешать, – он потянулся и сладко зевнул. – Я только встать, извини.       Брайан смущенно улыбнулся, отводя глаза.       Пятнистая кошка уже ускакала, зато из своей засады выбрался бело-черный кот, поластился об ноги Брайана и пошел к Фарруху, чтобы потереться об него. Фаррух улыбнулся ему и большим пальцем пощекотал его щеки.       – Ты как новый Абу Хурайра, – сказал ему Брайан.       Фаррух удивленно вскинул брови. А Брайан, чтобы скрыть смущение, наклонился и погладил кота.       – А Джон не любить кошек, – почему-то сказал Фаррух.       – Да, он говорил, – припомнил Брайан и заодно вспомнил еще кое-что. – Сахиб, я хотел попросить тебя…       – Попросить? – приподнял брови Фаррух. – Проси.       – Не за себя. За Джона и Роджера. Отпусти их.       Фаррух усмехнулся:       – В прошлый раз ты просить только за себя. Теперь наоборот.       – Да, точно… – вздохнул Брайан с сожалением, припоминая тот неприятный разговор. – Теперь я прошу оставить одного меня вместо них. Я буду развлекать тебя, хочешь, разговорами, хочешь, песнями… Хочешь, поездками… хотя, наверное, Салим, больше меня с тобой не отпустит. Я как-то привык уже здесь ко всему. А они… я знаю, что они мечтают о доме.       Фаррух молчал и, поигрывая длинными концами кушака, оглядывал сад.       – Я не знаю, насколько правдивы подозрения твоих людей, что они готовили побег, – продолжил Брайан. – Но я знаю, что рано или поздно они захотят это сделать. Почему бы тебе не проявить свое великодушие и не отпустить их… Как тех леопардов?       – Хорошо, – после некоторого раздумья сказал Фаррух. – Почему ты не хотеть с ними уйти?       Брайан пожал плечами. Что ему сказать? «Я не хочу расставаться с тобой»? «Моя жизнь без тебя больше не имеет смысла»? Но он же не поймет, как такое возможно. А Брайан не готов ему все объяснять. Он и себе-то объяснить не может.       – Решить принять ислам? – спросил Фаррух, но хитрая ухмылка подсказала, что он сам не верит в это предположение. – Или сделать меня христианином? Ты же этого хотеть сначала, да?       – Хотел.       – Больше не хотеть? – Фаррух остановился рядом с ним, практически прижимаясь плечом к плечу, и с любопытством попытался заглянуть в глаза. Но Брайан смотрел в сторону. Взгляд сарацина такой горячий, что выдержать невозможно.       – Мне кажется, тебе это не нужно, – ответил он.       – Почему?       Брайан шагнул вперед, чтобы не видеть так близко эти полные нежные губы, приоткрытые в ожидании ответа. Да и в движении думалось лучше. Фаррух пошел рядом с ним.       – Мне кажется, у тебя какая-то своя религия. В один из наших первых разговоров мне показалось, что ты не так уж фанатично предан своей вере, как я привык считать про ваш народ. Я подумал тогда: «Он сомневается в учении Пророка. Значит, он будет открыт для учения Христа». Я так и не знаю, что заставило тебя усомниться. Но точно не то, что ваш Пророк учит чему-то плохому. Я раньше считал, что вы поклоняетесь Дьяволу, что все мусульмане злы сами по себе. Но… я живу среди вас уже который месяц… И я не увидел от вас никакого зла. Вы добрые, приветливые, отзывчивые люди, поболее, чем некоторые христиане, которых я знаю. Я, наверное, говорю жуткую ересь, но я не могу понять, как мой Бог может желать вашей смерти только за то, что вы поклоняетесь не Ему.       – Мы с вами поклоняться одному Богу, – сказал Фаррух. – Просто слушать разных Пророков. Вы считать, что истинное учение принести Иса… Иисус. Мы – что Мухаммад, салаллаху алейхи ва саллям. Иудеи считать, что великих пророков нет вообще и чтят лишь заповеди Мусы… Забыть, как вы его называть…       – Моисей.       – Да. Все пророки говорить, что нужно любить тех, кто рядом. И я думать так же. Поэтому я разрешать здесь молиться любому богу. Любовь – это всегда любовь. На любом языке. В любой религии. Даже у тех старых греческих богов, о которых я говорить. Просто люди… Люди не всегда понимать. Люди брать на себя смелость решать за богов, как надо любить – бога или другого человека. И хотеть убивать тех, кто думать иначе. Почему? Я не понимать это. Я много думать об этом, давно, но не понимать. Бог дать мне свой дар – любовь, и показать мне другого человека, вот, люби его. Почему кто-то еще третий сметь говорить, что это неправильно? Что это не дар, а проклятье? Что меня надо убить, потому что я не так любить, как хотеть бог? Но бог сам захотеть, чтобы я любить так. Не судить же безногого, что он ходить на руках? Не судить же англичанина, что он не говорить по-арабски. Или меня… Я знать, что говорить очень неправильно, но ты понимать.       – Да, и… Чем больше слушаю, тем больше поражаюсь, как я был самонадеян, думая, что могу чему-то научить тебя. Это мне у тебя еще учиться.       Фаррух улыбнулся и покачал головой:       – Я не хотеть никого учить. Я хотеть просто жить. И любить. А когда бог спросить меня, честно ответить: все, что я делать, я делать для любви. Как уметь, – он развел руками.       Брайан остановился и посмотрел на него, в очередной раз потрясенный до глубины души. Все, что он сейчас услышал, было настолько схоже с тем, что он испытывал в последние дни, но не умел облечь не то что в слова – даже в мысли. И разум еще продолжал говорить ему, что это кощунство. А душа радовалась, что нашла вторую душу, которая понимала его, и которую понимал он сам.       – Ты спрашивать, почему я жить здесь, где ничего нет, – продолжил Фаррух. – Потому что там мне нельзя. Люди считать, что такие, как мы, не должны жить вообще.       – Такие… как мы?.. – переспросил Брайан.       Фаррух остановился перед ним, развернувшись всем корпусом, и заглянул в глаза. Теперь Брайану деваться было некуда. Да он и не смог бы – тело Фарруха притягивало как магнит.       – Как мы, – повторил Фаррух, положив ладони ему на плечи, и поцеловал.       Сначала легонько коснулся губами приоткрытых губ Брайана, будто спрашивал разрешения. И когда Брайан подался к нему, желая больше почувствовать его вкус, прижался плотнее.       Брайан чуть не застонал от счастья. И больше сдерживать себя не мог. Он крепко обнял Фарруха, прижал к себе и стал целовать, нежно и страстно, желая раствориться каждой частичкой своего тела в нем. И Фаррух целовал его так же жадно, хватал цепкими пальцами за одежду и, сдернув с головы Брайана куфию, зарылся пальцами в его кудри. Брайану очень хотелось запустить руки под наполовину распахнутый халат Фарруха, ощутить его бархатную горячую кожу цвета темного меда и убедиться, что она такая же сладкая на вкус. Но тогда его сердце просто разорвется от невозможного счастья.       Брайан оторвался от его губ и посмотрел на человека, которого держал бережнее, чем хрустальную чашу. В котором для него сошелся сейчас весь смысл бытия. И который смотрел на него таким же безумным и полным надежды взглядом. «Нет, не разорвется», – понял Брайан. Как может разорваться сердце, когда ему наконец есть, для кого биться?       Он погладил его шелковые спутанные волосы, щеки, нежные, как персидское яблоко, припухшую нижнюю губу. И уже потянулся поцеловать, но сзади раздался оклик:       – Мой повелитель!       Взгляд Фарруха мгновенно прояснился и устремился за спину Брайана. Только руки он так и не разжал, и сам Брайан тоже замер, хотя первым порывом и было отскочить на приличное расстояние.       – Я нижайше прошу прощения, – продолжил Хабиби. – Но вынужден тебе напомнить, что сегодня собирается совет старейшин, на котором тебя ждут. А тебе еще надо одеться, и подготовиться, и позавтракать…       – Я иду, – сказал Фаррух и снова посмотрел на Брайана. Погладил его лицо – и Брайан успел поцеловать его ладонь. – Меня ждут, – произнес он тихо. – Я думаю, тебе не стоит сегодня идти со мной.       Брайан покачал головой. Он бы не хотел отпускать Фарруха ни на секунду. Но сидеть на скучном совете, не имея возможности даже взять его за руку и отвлекая его самого от важных дел…       – Иди, – сказал он. – Я подожду тебя.       – Я постараюсь разогнать их всех до обеда… – улыбнулся Фаррух и еще раз крепко поцеловал.       В этот раз разорвать поцелуй оказалось еще сложнее. Брайан прижал Фарруха к себе и почувствовал его возбуждение. И свое тоже. Вот если бы сейчас…       – Не сейчас, – шепнул Фаррух, отстраняясь. Лизнул его в губы и все-таки ушел.       Брайан остался стоять, едва веря, что это все произошло с ним. Он влюблен в самого прекрасного человека на свете и любим в ответ. И сегодня его ждет самая волшебная ночь в его жизни. Даже в самых безумных мечтах он не мог вообразить ничего подобного.       Почувствовав легкий толчок в ногу, Брайан опустил глаза и обнаружил, что бело-черный кот подошел и снова ластится. Влюбленный сейчас в целый мир Брайан подхватил его, в порыве чувств прижал к себе и поцеловал в лоб. Кот, непривыкший к такому, испугался, зашипел и вывернулся из его рук. Но далеко не убежал. Остановился под широким листом и настороженно посмотрел. Брайан засмеялся и протянул ему руку.       – Глупый кот, иди сюда, я не обижу.       Кот, вытянувшись в струнку, обнюхал его пальцы и, видимо, решил простить, потерся об них щекой. Брайан снова подхватил его на руки, на этот раз осторожно, чтобы не напугать резкими движениями. И понес с собой.       – Наш хозяин сейчас занят, – сказал он коту. – Посидишь со мной, пока он не освободится?       Кот тыкнулся носом ему в лицо. Наверное, это означало «да».