Пленники рая

      «Кажется, мы попали в жуткий шторм», – была первая мысль, которую осознал Брайан. Все вокруг шаталось, крутилось, шумело… Ему рассказывали, что такое бывает в море, когда остается только Богу молиться, чтобы корабль уцелел. Но Бог миловал, в его короткие плаванья сильных штормов не случалось. А вот теперь, видимо, попал. Даже обед – что и когда он ел последний раз? – не хотел оставаться в желудке. Брайан попытался сдержаться, но тело слишком ослабло, и его вырвало.       Он попытался отползти на чистое место, но шею сильно сдавило… Кажется, он пристегнут. Как собака. Куда его везут? Почему везут? Почему на корабле? Он же был в сердце пустыни… Брайан открыл глаза, но вокруг было слишком темно. Он ощупал руками пол и стены вокруг себя – холодный неровно обработанный камень. Это не корабль. Это подвал. А качается и кружится все внутри него, потому что… Брайан уткнулся лбом в сгиб локтя, пытаясь вспомнить, что с ним случилось.       Очень ярко вспомнилось поле битвы, где он лежит, пытаясь выдрать стрелу из плеча, и смотрит вслед удравшей от испуга лошади. Нет, это, видимо, было очень давно – плечо не болело совсем. Ломило затылок – его ударили по голове. Песочный двор, невысокие постройки, люди в арабских шароварах и халатах, с куфьями на головах. Они били его… но он сам просил их, и он же научился бороться с ними… А вот один из зрителей, в расшитом золотом халате… Он? Он вообще не участвовал в драке… Но у него очень красивые глаза… И эти глаза сверкали потом под светом звезд в ночной пустыне… И эти же глаза испуганно таращились на него на полу комнаты, устланной богатыми коврами.       «Я же хотел его убить!»       Брайан сел – слишком резко, пришлось прижаться к стене, чтобы успокоить закружившиеся стены и не вызвать новый приступ рвоты.       – Фаррух. Что я наделал… Что ты наделал? Фаррух. Я так тебя любил. Так тебе поверил…       Брайан поднял подрагивающую руку и коснулся ноющей головы.       Память вернулась вместе с болью в опустошенной душе.       «Кажется, он жив, – подумал Брайан. – Я задел только ногу и то несильно. Если бы сильно – меня бы не оставили в живых…»       Он прислушался к себе и с некоторым удивлением заметил, что вовсе не расстроен, что его план не удался. Значит, Аллаху было неугодно, чтобы жизнь Фарруха оборвалась в этот день. Пусть живет. Пусть радуется. Пусть радует других своей красотой… Пусть другие попытаются сделать то, чего не смог он… Отнять его жизнь. И перед этим насладиться им.       Лязгнул замок, дверь открылась, и Брайан прикрыл глаза. Даже неяркий свет лампы показался ему слишком резким.       – Ох. Прибери тут. И принеси ему воды, – сказал смутно знакомый голос по-арабски.       Брайан кое-как поднял голову. Перед ним стоял визирь Джамиль с лампой в руке, освещавшей его лицо с жалостливо-брезгливым выражением. Слуга прибежал, сунул Брайану в руки плошку с водой и стал вытирать его рвоту на полу. Брайан сделал глоток и отвернулся.       Джамиль дождался, пока слуга закончит и уйдет. Прикрыл дверь и сел на пол, не жалея своего дорогого халата из темного бархата. Однако на таком расстоянии, чтобы прикованный цепью к стене пленник до него не достал.       – Я не знаю твой язык, – медленно проговорил визирь. – Но, кажется, ты уже неплохо понимаешь наш?       Брайан кивнул.       – Хорошо. Тогда скажи мне, зачем ты это сделал?       Брайан дернул плечом. Как сказать по-арабски «какая тебе разница?» он не знал.       – Зачем ты хотел убить принца Фарруха? Он жив, если тебе это интересно. А тебя, вероятно, скоро казнят. Отрубят голову. – Джамиль для убедительности коснулся своего горла ребром ладони.       Брайан снова дернул плечом. Он не может быть с Фаррухом, значит, и жизнь ему больше не нужна.       – И твоим друзьям тоже, – добавил Джамиль.       Брайан поднял на него глаза.       – У них тоже нашли оружие. Они не говорят, где его взяли и зачем. Их заперли здесь… – Джамиль указал куда-то в сторону. – Салим считает, что у вас был заговор.       Брайан мотнул головой.       – Ты это сделал один?       Брайан кивнул.       – Но зачем? Должна быть причина. Люди ничего не делают без причин. Мне кажется, я хорошо знаю людей. Кто-то может сказать, что мы, правоверные, и вы, кафиры, разные, но я думаю, это не так. Две руки, две ноги, голова… все прочее… Кости, мышцы, красная кровь. Все одно. Цвет кожи другой. Но кожа – это оболочка тела. Как слова – оболочка мыслей, действий и чувств. Она может быть разная, но внутри – одинаково. Понимаешь?       Брайан кивнул.       – Скажи что-нибудь, – потребовал Джамиль, присмотревшись к нему.       – Я понимать тебя, – хрипло выдавил Брайан и отхлебнул еще воды.       – Так вот. Я полагаю, что знаю людей. И я вижу, когда человека надо бояться. И когда я увидел тебя, я подумал, что в тебе нет ярости… Ты знаешь это слово?       – Знаю.       – Во многих до тебя она была. Ярость раба, желающего обрести свободу. Ярость к иноверцам. Я всегда предостерегал Фарруха от таких. Мы никогда не оставляли его наедине с ними. А ты не такой. Ты смотрел на него не так. В твоих глазах была только любовь. Хотя ты сам, кажется, это не понимал.       – Не понимал, – согласился с ним Брайан.       – Когда вы уехали в пустыню и не вернулись к ночи, Салим говорил, что убьет тебя, если найдет. А я убеждал его, что с тобой Фаррух под надежной защитой. Салим не поверил, но его можно понять. Он любит Фарруха больше, чем любил бы собственного сына. Когда вы вернулись, я подумал, что я был прав. Сегодня утром я увидел счастливую улыбку Фарруха и спросил, не из-за тебя ли. Он сказал, что да. И я порадовался. Он так хотел этого, так ждал. Он заслужил право быть счастливым. А ты пришел к нему с ножом, чтобы убить. Зачем?       Брайан промолчал, даже не шелохнулся.       – Я хочу понять, – Джамиль придвинулся ближе. – Что у тебя в голове? Или это в голове каждого христианина? Наступает момент, когда вам нужно зарезать сарацина, неважно, кто он, и как к тебе относится? Ваш Бог приходит туда и внушает вам это? Салим и прочие, кто тебя видел, сказали, что у тебя в глазах было безумие. Ты знаешь такое слово?       – Да.       – Кто в тебя вошел и вел твоей рукой? Если это ваш Бог или шайтан, как там вы его зовете, я приглашу наших мудрецов, чтобы они посмотрели на тебя и изгнали этого духа. Ты примешь ислам, и в твоей душе будет покой. И ты останешься с Фаррухом.       Брайан покачал головой. Сам удивился, но его ничуть не возмутило предложение принять ислам. Если б все решалось так просто… он был принял – ради Фарруха.       – Я сам. Я хотеть его убить. Не Бог. Не шайтан. Только я.       – Но почему? – Джамиль даже наклонился, чтобы заглянуть ему в глаза. – Ты же любишь его.       – Да. Но он не любит меня.       – Какая глупость! – не сдержал возмущения Джамиль. – Кто сказал тебе это?!       – Я его раб. Как можно любить раб? Он покупать раб, чтобы они делать ему хорошо в постели. Но это не любовь.       – Откуда ты знаешь, зачем он покупает рабов? Зачем он купил вас? Какая разница, где искать любовь, если в итоге ее найти? Он нашел тебя. Он хотел быть с тобой. Он же не делал с тобой ничего непристойного.       – Да. Не делать. Со мной. А с остальными… – Брайан не хотел, но последние слова все равно прозвучали слишком обиженно.       Джамиль откинулся назад, и его лицо расслабилось.       – А! – сказал он. – Так это просто аль-хаира.       – Что? – переспросил Брайан. – Я не знаю этого слова.       – Сло́ва? Или чувства? – Джамиль улыбнулся уголком губ. – Это когда тебе очень больно, от того, что тот, кого ты любишь, проводит время не с тобой. Тебе кажется, что он больше улыбается другим. Больше говорит с другими. Целует их… И это сводит с ума.       – Ревность, – по-английски произнес Брайан.       – Значит, знаешь, – кивнул Джамиль.       Брайан обхватил руками колени и уткнулся в них лбом. Хоть бы этот араб ушел поскорее. Брайан ненавидел, когда кто-то видит, как ему плохо. А сейчас у него болела каждая частичка и тела, и души. И сбежать нельзя, и спрятаться. И убить его. А Джамиль все сидит и смотрит на него. С сочувствием, что ли? Не нужно ему сочувствие!       – Послушай, – сказал Джамиль. – Этот разговор… я никому не скажу, о чем мы говорили. Когда тебя спросят на суде, скажи, что в тебя вселился шайтан… Или кто угодно. Но это не ты. Шайтана можно прогнать. Я буду просить за тебя. Меня послушают. Фаррух, он… он добрый. Он сам не хочет твоей смерти. Он не дал Салиму тебя зарубить там. Он успокоится и простит. Вы поговорите и помиритесь. Просто не говори больше того, что сказал сейчас мне.       Брайан молчал и не поднимал головы.       – Ты слышишь меня?       Заскрипела дверь, и Брайан поднял голову. В камеру ворвался яркий свет от двух факелов, и с ним вошел Фаррух.       – Джамиль? – Брови принца грозно сдвинулись.       Визирь быстро поднялся и почтительно поклонился.       – Что ты здесь делаешь? Я сказал, что сам поговорю с осужденным.       – Мой повелитель, я хотел убедиться, что он безопасен.       – Он сидит на цепи. Со мной охрана.       – Но если им овладел шайтан, он может дать человеку силы, чтобы разорвать цепи…       – Это сказки! – резко оборвал Фаррух. – Я не верю в шайтана. Пошел вон отсюда.       – Слушаю и повинуюсь, повелитель, – снова поклонился Джамиль, поднял с пола лампу.       – Оставь ее, – сказал Фаррух. – Там достаточно света.       Джамиль поклонился еще раз. Оставил лампу, бросил многозначительный взгляд на Брайана и ушел. Салим вошел, тщательно проверил цепь – каждое звено от кольца в стене до ошейника, и убедившись, что она крепка, тоже вышел в коридор. На самого пленника даже не взглянул.       Фаррух прикрыл дверь, но не плотно, и сел на то же место, где сидел Джамиль. Осторожно, без своей обычной легкости и грации, рукой придержал левую ногу, располагая ее на полу.       Брайану стало еще больнее – из-за него он страдает. Поднять глаза и посмотреть в прекрасное лицо Фарруха он не решился.       – Благодари Аллаха, что Салим не найти новую джамбию, а серьезное оружие у меня в доме нельзя носить, – сказал Фаррух. – Он хотеть убить тебя. Я не позволить. Я хотеть знать – почему?       Брайан промолчал. Даже если б в его голове не звучали сейчас слова «я не верю в шайтана», он бы не стал пользоваться предложением Джамиля.       – Какое зло я сделать тебе? – спросил Фаррух ровным голосом.       Брайан все-таки посмотрел на него. Идеальное лицо, так красиво подсвеченное сейчас снизу легким пламенем лампы. Мягкие сладкие губы. Большие темные глаза, бездонные как ночное небо.       – Ты чудовище, – сказал Брайан.       Фаррух выпрямился, и его губы сжались плотнее.       – Ты лгал мне.       – Лгал?       – Ты говорил мне утром о любви…       – Я люблю тебя!       – Ты всем так говоришь? Перед тем, как соблазнить? И Джону говорил? И Роджеру?       Фаррух широко распахнул глаза от удивления и приоткрыл рот. Его лицо сразу стало таким беззащитным…       – И тем, кто был до них, тоже? Которых ты убил, потому что они тебе надоели. Это – освобождение, которое нас ждало, да?       – Нет… – Фаррух помотал головой. – Нет, я не убивать… Я…       – Ну да, ты же добрый и великодушный. Ты просто делаешь вид, что не видишь, как убивают твои люди.       – Нет! – выкрикнул Фаррух. – Кто тебе это сказать?!       Брайан промолчал.       – Джон, – уверенно сказал Фаррух. – Маленький крысеныш, надо было давно от него избавиться, – пробормотал он по-арабски.       – Но слишком нравились его поцелуи?       – Что ты в этом понимать?!       – Слава Богу, ничего! И не хочу.       – Брай, я утром пытаться объяснить тебе… Я думать, ты понять…       – Я тоже так думал. И я поверил тебе. Я готов был пойти за тобой, как за новым пророком. А потом понял, что вся твоя религия – это просто похоть, которую ты не знаешь, куда девать. Свои тебя прогнали, ты их боишься. Предпочитаешь тут маяться со скуки, лишь бы там тебя не убили. И покупаешь себе рабов, которые воплощают твои грязные фантазии и не могут даже возразить. Хотя кто-то уже пытался, да? Оставил тебе шрам на щеке.       Фаррух мгновенно прижал пальцы к почти невидимому шраму, будто его обожгло.       – Или это кто-то из своих пометил твое прелестное личико? Я ведь жалел тебя, когда заметил. Удивлялся, кто посмел… Надо было сразу догадаться, что это печать порока.       Даже в полумраке было заметно, как побледнел Фаррух. Он несколько раз набирал воздух, чтобы ответить, но только облизывал губы.       – Салим! – наконец позвал он.       Верный страж тут же вошел в камеру. Фаррух протянул ему руку и с его помощью встал на ноги, чуть заметно поморщившись.       – Салим, – сказал Фаррух твердым голосом. – Я приговариваю этого человека к смерти. И обоих его товарищей тоже. На рассвете отрубить головы всем троим.       – Мой повелитель, стоит ли ждать утра? – бесстрастно уточнил Салим.       – Стоит. Я же добрый и великодушный. Я не лишу их возможности замолить грехи, прежде, чем они предстанут перед своим Богом. Надеюсь, ночи им хватит.       – Слушаю и повинуюсь, мой повелитель, – поклонился Салим.       Фаррух взглянул еще раз на Брайана, наверное, что-то хотел сказать, но только еще раз облизал пересохшие губы и вышел.       Лязгнул тяжелый засов.       Брайан, не мигая, уставился на забытую на полу лампу.       – Господи… Что я наделал…