спасательный круг для двоих

Декорации синего моря, заглатывавшего в бездну вечного покоя, вызывали у Тесея лёгкий приступ дежавю. Медленно сдвигали огромный валун, сродни тому, что был сооружен на сцене из картона и которым он, казалось бы, сумел прочно закрыться от невзгод. Он не спорил с Летой: узнать прошлое другой страны, пусть даже совсем крохотного ее участка, никогда не мешало, и постановка вызывала уважение, одна продуманность деталей поражала глаз зрителя. Но всё-таки, глядя на синий атлас, Тесея, словно выдергивали из реальности и с головой окунали в омут памяти. Он служил с одним парнем, которому удалось выжить после того, как его судно потопили, и смотря за действом на сцене, на актеров, на которых набрасывались волны, он вспоминал о нем. Представлял сидящем рядом с собой. Его звали Эштон Диггори. В ходе Корейской компании правительство Великобритании пыталось сглаживать острые углы, помня о кризисном положение не так давно отгремевшей Второй Мировой. Но их солдат и добровольцев всё-таки порядком помотало, как и любых других людей, кто был до них или будет после. Как всех тех обычных смертных, кого втянули в военный конфликт. Эштона отправили к ним, сухопутным. Правильные черты, нет, все выражение лица напоминало греческое изваяние, и как многие в части ему говорили, было бы идеальным для актерства, если бы не его ослепший правый глаз и дерзкий характер, создававший яркий диссонанс с внешними данными. Эштон лишился глаза, потому что подцепил какую-то дрянь, и из-за нескорого оказания медицинской помощи утратил веру в то, что его когда-нибудь перестанут воспринимать не за калеку, а за человека, который ещё способен помочь. Его должны были отправить со дня на день в Англию, но он противился, невзирая на полученное увечье. Эштон неуютно чувствовал себя на суше, и Тесей неоднократно слышал от него дурные предположения об уготованной ему участи. — Я не сухопутный, в моей семье все моряки, — говорил Диггори и дымил папиросой, с которой не расставался. От него всегда пахло терпким табаком. — Если море не забрало меня, значит, я умру здесь, как крыса, сбежавшая с корабля. На какой черт я сдался обратно в Англии? Ещё и без глаза? — Ты не можешь этого знать, Эштон, — Тесей тоже в тот год пристрастился к курению. Клубы дыма успокаивали рассудок. Или ему хотелось верить, что успокаивали, заставляли голову почувствовать себя пустой и легкой. — Ты проживёшь ещё долго, осядешь где-то на юге Ирландии и построишь дом. Ты же сам об этом говорил, помнишь? Эштон смотрел на него так, словно находился в забытьи. Потом долго смеялся, и его слепой, заплывший, словно пеленой тумана, глаз отражал свет луны. Тесей подумал, что товарищ напоминал покойника, и по иронии судьбы на следующий день, когда они перебирались на место встречи с другим отрядом, началась бомбардировка. Мирную цветущую местность в одно мгновение охватили всполохи огня, пепла и стоны. После мертвая тишина распахнула пасть, расползалась по округе и заглушала крики и звон оружий. Тесей чувствовал, как из носа хлынула кровь, а в плечо и правую часть груди впилось множество осколков, он не мог пошевелиться, лёжа под грязной, смятой травой. На расстоянии вытянутой руки валялись ребята, выбравшиеся последними из машины, кто-то из них пытался подняться, но тут же повалился обратно, а в метре от него, корчась от боли, лежал Эштон. Тесей не знал, что с ним, до него долетали лишь отголоски ругательств и другие более безумные фразочки. Тишина продолжала простираться над ними, как растрепанный саван, въедаться в мозг. Тесей чувствовал, как медленно рассудок уплывал, а вместе с ним и последние порывы подняться и сделать что-то. В глазах начало темнеть, смешивались в кучу разных события из жизни. Как кинопленка старого фильма, которая после реставрации все равно оставляла желать лучшего, заела на одном единственном фрагменте, который любой из смотрящих помнил наизусть. Над головой вились голубые воздушные змеи, уносившееся прямо к багряному закату, Тесей пытался поймать одного из них, которого отпустил его младший брат. Ещё шаг, оставалось чуть-чуть и вот свет померк, словно от перенапряжения лампочка резко лопнула. Боль пронзила все его тело, и в миг накатила всепоглощающая пустота. Тесей отключился, совсем растеряв остатки памяти о произошедшем, и пришел в сознание лишь после того, как его погрузили, как дрова, на носилки подоспевшие ребята из медицинской бригады. Как выяснилось потом: Эштону оторвало ногу, и он умер от потери крови. Санитары ничего не могли сделать. Спектакль, основанный на историческом и горестном событии Атрани, был совсем о другом: о том, что природа не подвластна никому, что человек лишь жалкая вошь, но у Тесея невольно возникла связь с военной компанией, в которую он ввязался по собственной воле. Война — такая же безжалостная стихия, пожирающая человека, который возомнил, что не только проверить себя на прочность, но и продлит свою жалкую жизнь. Война неразлучная подруга смерти, и люди всякий раз стремились увеличить количество их встреч. Но мир без войны и бедствий тоже представлял своего рода утопию, иначе люди уже давно научились бы сосуществовать, пытаясь понять ближнего. А понимание, как многим думалось, способно лишь у того, кто побывал в шкуре пострадавшего. Скамандер смотрел, как опускался занавес и чувствовал некое облегчение. Ужасно захотелось чего-нибудь выпить, чтобы зеленый змей внес веселья в дурную голову. Лета выглядела на редкость счастливой сейчас, и ему не хотелось своей кислой миной, портить ее день. Но спокойствие и умиротворение вновь пошатнулись, когда к ним с Летой вклинился посторонний, незваный гость, державшийся очень самоуверенно и нагло. Мистер Яксли ему не понравился. Его узкое худое лицо, на котором особенно выделялись хищные маленькие водянистые глаза и тонкие губы. Фальшь в купе с совершенными манерами всегда составляла высшую степень лицемерия. От таких, как он, одетых с иголочки, по последней английской моде, зачем-то вечно везде таскавших с собой резную трость, Скамандер пытался держаться подальше. Подобные Яксли джентльмены встречались ему, когда они с Оливией проводили время вместе, и ему по горло хватило высшего общества. То ли все дело было в том, что Тесей и впрямь озлобился, повидав кровь и боль простых смертных, неотсиживавшихся, подобно этому типу в штатском костюме в уютном кабинете, то ли в том, что надоело играть по правилам чуждого ему мира. Смысл затеянного разговора Тесей давно упустил, вернее, он даже не удосужился вслушиваться в отрывистые фразы. Его раздражение росло и достигло огромных размеров. Отчасти, наверное, всему виной оказался лишний бокал вина, который он так некстати опустошил незадолго до появления настырного знакомого Леты. Заинтересованным в беседе явно был лишь Яксли, чего нельзя было сказать о Лестрейндж, которая стала не похожа на саму себя. Бледная тень легла на ее лицо, и из глаз исчез теплый огонь, уступив место защитному холоду, напускной сдержанности и скучавшей вялости. — Я думал, вы в Париже, — продолжал говорить Яксли, делая акцент на последнем слове, — с семьёй. — Вы ошиблись, — сухо отвечала Лета. Общение со знакомым, судя по всему, приносило ей все меньше и меньше удовольствия. В ней, как будто вновь затушили свет, сковали движения. Лета избегала зрительного контакта с ним и нервно сцепила руки в замок. Он был ей настолько сильно неприятен или же она его боялась? Тесей пока что склонялся к первому варианту, но Яксли, видимо, счёл свое присутствие вполне уместным и не желал уходить. Его не смущал даже пристальный взгляд Тесея. Скамандер знал, что его скромную персону попросту решили проигнорировать. Знал и злился. — Как жалко, я надеялся встретить вас, — с нарочито подчёркнутой улыбкой продолжал он, — Ваши сады цветут как раз в эту пору, помните, мы познакомились именно там? У вас замечательный садовник, настоящий талант и знаток своего дела. — Я знакомилась со многими коллегами отца, — парировала Лета, хмуря брови. — Всех не запомнить. — Вы правы, мисс Лета, вы же не против, что я зову вас по имени? — улыбка не покидала его лицо. Как он только не переживал, что в любой момент маска учтивости могла треснуть, и осколки впились в первую очередь в него? — И надеюсь, я вам не помешал своим скромным желанием напомнить о себе? Тесей усмехнулся, и Яксли покосился на него. Ему все больше думалось, что он вместе с Летой очутился в дешёвом театре, где один актер, чья карьера пошла под откос, пытался из кожи вон лезть, чтобы всему миру прокричать: «Я хороший, признайте же меня хорошим!». Яксли поддерживал зрительный контакт с ним всего-то пару мгновений, но потом вновь обратился к Лете. Непробиваемая тупость стала последним аккордом. Все имело свой конец, в том числе и терпение. Тесей сдерживался сколько мог, но пора в самом деле опустить занавес. Не дождавшись ответа Лестрейндж, он решил вставить свое слово: — Вообще-то, любезный, помешали. Прозвучало сдержанно и в какой-то степени очень сурово. Казалось, что его голос вторгся в игру музыкантов и добавил минора в расслабленный и веселый ритм, в котором не наблюдалось ни намека на бурю. Даже Лета сразу же в открытую перевела на него взгляд, но не осудила, а, наоборот, поддержала, дернув уголком губ. Тесей быстро улыбнулся ей и вновь пристально взглянул на Яксли. Настала его очередь сыграть с ним в гляделки. «Удача любила безрассудных, посмотрим, насколько тебя хватит, приятель», — азарт подогревал и без того взбунтовавшуюся кровь. — Простите, мистер? — Яксли тоже уставился на Тесея, возомнившего подвинуть его со сцены. — Вы должны окончить, наконец, обмен никому не нужными формальными любезностями, — твердо продолжал Тесей, не собираясь тратить время на представления. Всё-таки ему не стоило прибегать к вину, его самообладание медленно давало трещину, и он чувствовал себя рассерженным. — Мы с мисс Лестрейндж старые знакомые, — Яксли вальяжно оперся на трость, рукоятка с корушном засверкала. Он усмехнулся, принимая у официанта бокал шампанского и опустошая его. — Дурной тон — не подойти и не поздороваться. — Позвольте поправлю, дурной тон — это когда джентльмен, каким вы, судя по всему, себя считаете, — говорил Тесей, медленно, с нарочно расставленными паузами, — не в силах понять намеки своей «хорошей знакомой» и уйти. Впервые за весь разговор, вернее, по большей части неудавшийся монолог, лицо мистера Яксли, будто передернуло от возмущения, а улыбка, словно змей, чьи планы разведали, расползалась. Тонкие губы сжались в линию, стали казаться прозрачными, а зрачки водянистых глаз расширились от негодования. Место гнева заняло веселье. Опасное веселье, но Тесей не мог ничего поделать, ему неожиданно доставило ни с чем не сравнимое удовольствие наблюдать за действиями Яксли. — Вы — дикарь, — едко отбросил Яксли, — Мисс Лестрейндж, — обратился он к Лете, та посмотрела на него с нескрываемым то ли раздражением, то ли разочарованием. — Надеюсь, мы в скором времени вновь встретимся. Без вашего невоспитанного компаньона. Тесей отсалютовал ему бокалом на прощание и усмехнулся, а Лета ничего не ответила, только пригубила вина. Яксли снова оперся на трость и медленно прошел между рядами официантов. Лета нервно проводила его неказистый силуэт, исчезавший все дальше и дальше в толпе. — Я думала, он никогда не уйдет, — призналась она Тесею. — Откуда он только взялся здесь? — Может, стоит забыть о нем? — предложил Тесей и вновь улыбнулся, — На какой черт он нам сдался? После слова «нам» Лета снова посмотрела на него. Иногда Тесею казалось, что возникали моменты, когда ей тяжело было изъясняться, и она могла лишь взглянуть на него очень долго и загадочно, а он должен угадать, нет, почувствовать, чтобы это означало. Сейчас как раз был один из таких моментов. Но Тесею не нужно было гадать: он твердо знал, что она разделяла его позицию. — У тебя отличное умение вести дипломатические переговоры, — отшутилась Лета и отставила бокал. — Вернее, неумение, — она засмеялась, казалось бы, как до вторжения Яксли, беззаботно, но какой-то надрывный всхлип проскочил под конец. Все-таки мыслями она явно витала далеко от него. Тесей убедился в своем предположении, когда они, как и предлагала Лета до вторжения Яксли, перебрались ближе к музыкантам. Былой воодушевляющий настрой у нее пропал, а вместе с ним постепенно иссякало всяческое желание поддерживать с ним беседу. Лета не помогала ему с переводом и не делилась своим мнением. Лишь кивала и говорила однозначные «да» и «нет». Девушка обхватила себя руками, словно в надежде спрятаться от кого-то, внимательно наблюдала за музыкантами и слушала их игру. Пели фольклорные песни. «Жених Луны» — красивая, но печальная легенда, преобразованная в мелодию с текстовыми вставками исполнительницы заставила остальные, посторонние голоса стихнуть. Жених Луны был обречён пропасть на целый век. Так и не дождавшись своего возлюбленного, Луна отправилась ввысь, чтобы исполнять свой долг, каждый день наблюдая за тем, как тот, забыв ее, счастливо жил с другой. Ей было очень тяжело, и оттого серебристое мерцание становилось сильнее. Пение сопровождалось небольшой экспозицией с артистами, уже успевшими отличиться при первом представлении. Невероятной красоты актриса, изображавшая Луну, медленно исчезала на фоне дыма. На ее место вышла группа юношей. Темноволосые поджарые и обтянутые чем-то, сродни шкур животных, они били в барабаны и ходили по кругу. Контраст барабанам составили флейты. На сцену опять выставили Луну, но на этот раз яркое светило изображала не актриса, а огромный самодельный шар, обшитый тканью или вырезанный из специальной бумаги. Он повис над сценой, медленно меняя расположение от одного края к другому. — Вы верите в Лупо Маннаро? Лупо Маннаро или по более привычному слуху иностранцев начерию оборотни отсылали к ещё одной старой легенде. Не только в Атрани, но и по во всей Италии ходили жуткие истории про проклятых волков, которые скрывались среди людей и совершали ужасные бесчинства под покровом ночи. Решив взбодрить зрителей, артисты намеревались разыграть одну из страшных историй. На сцене развернулось небольшое представление, в котором главными действующими лицами как раз и оказалась группа Лупо Маннаро, которые встретили на своем пути молодого священника. Священник пытался спасти свою жизнь и загнанный в тупик, отбивался от одного из оборотней. Луна сверкала и слепила ему глаза, но в решающий момент он схватил деревянное распятие и нанес удар. Актер, игравший одного из Лупо Маннаро, скинул с себя шкуру, медленно опустился на колени, затем лег на спину, завыл, а после уже по-человечески прошептал: — Спаси... Бо. Мрачные декорации сменились, точнее, много реквизита поспешно убрали, чтобы подготовить место для конкурса урожая. Люди стекались ближе к сцене, чтобы записаться на участие в каком-нибудь из конкурсов. Лета выпрямилась, как струна, и совсем отошла от Скамандера, пройдясь мимо небольших групп, не открывавших взоров от происходящего на сцене. Тесей медленно последовал за ней, слегка отстав из-за местных, приносивших ящик с фруктами. К счастью, Лета не ушла далеко. Она остановилась возле лимонного дерева и лестницы, но не развернулась к нему, лишь произнесла: — Тесей, я хочу домой. Ты можешь остаться, не надо провожать меня. — Почему? Ярмарка ещё не завершилась, а ты хотела все посмотреть. Сейчас как раз начнутся конкурсы. — Рука Тесея легла на ее плечо, и Лета вздрогнула, будто столь незначительным дружеским прикосновением он обдал ее холодом. — Это же не из-за Яксли? — Нет... Но... Знаю, что это глупо, что я — трусиха, — Лета говорила так, словно пыталась оправдаться перед ним, — Но у тебя бывало такое чувство, что ты можешь все, а потом наступал момент, когда понимаешь, что всегда будет по-старому и от некоторых привычек никогда не избавиться? — она отступила назад, и рука Тесея повисла в воздухе. Карие глаза, застывшие, как у птицы перед полетом в бездну, прожигали его синие. Искали в них то, что помогло бы удержаться в воздухе. Тесей вздохнул, притупив взор. Руки невольно скрестились за спиной, и мысли, которые возникали в начале первого спектакля, вернулись к нему. Нагнетающие и дурные, подобные стае гаркающих ворон. У Леты сейчас были точно такие же глаза, как и у него когда-то. Хотелось добавить «давно», но ведь он несколько месяцев назад глядел на свое отражение в госпитале и пытался узнать в нем себя прежнего. Человека, который просыпался по утрам и не задумывался над тем, для чего он живет на этом свете. Конечно, ему прекрасно знакомо это гнетущее чувство, пожиравшее изнутри. Оно не давало лучам надежды пробиваться на пепелище его разбитого мирка и прорастать там душистым цветам, чей аромат бы вытеснил запах пороха. Он думал об этом часто, лежа на больничной койке или гуляя в саду с остальными вояками, и когда получал от матери письма, где она радовалась, что он цел, что он возвращается домой. Только оставался ли у него дом? Разве он не разрушил его, а заодно и себя, когда, поверив в собственный патриотизм, ввязался в ненужную войну? Захотелось побывать на месте родственников, которые служили в сороковых? Тесей в те далёкие минуты злился на всех и большего всего на себя. Его никто не понимал, а он не осознавал новый уклад своей жизни, в которой появилось полно сомнений. — Да, ты вряд ли... Впрочем, неважно, — его молчание затянулось, и Лета, приняв его за ответ, ступила на первую ступеньку. Ещё шаг, блеснула пряжка на туфле и словно дала ему сигнал к действию. — Лета, подожди! — громко крикнул Тесей, и она замерла на месте, недоумевая, почему его голос изменился, стал намного взволнованнее. Ремешок на одной из туфель не вовремя выскочил из пряжки, но Тесей заметил. Он давно отметил, что это было одной из ее частых проблем. Во время прогулок Лета часто останавливалась и завязывала ремешки, а те, как будто нарочно, вылезали. Несколько дней назад одна из туфель чуть не потерялась, и она долго сетовала, что это жутко неудобно, что она ненавидела, когда такое случалось. Тесей совсем не разбирался в подобного рода женских штучках, но Лета пояснила ему, что лишь такие модели туфель ей не натирали ноги. Он ловко оказался возле нее, как верный рыцарь, готовый на мгновение применить незавидную роль пажа. Лишь бы недоступная королева не скрылась в своих покоях, куда тому вход запрещен. Правда один раз он нарушил запрет, притащив ящик клубники, но то было крохотное исключение из правил. Тесей усмехнулся, когда пальцы ловко ухватились за ремешок и просунули его в золотую пряжку. Всего несколько месяцев назад он верил в то, что любил Оливию, но ради нее он никогда не опускался на колени, не подмечал такие мелочи, как туфли на ремешках, не пытался угадать марку цветочных духов и прочитать, что у нее творилось на душе. Оливия все свои недовольства излагала твердо и ясно. Оливия была олицетворением бесконечного праздника, в котором ему отвелась, казалось бы, главная роль, но на ее фоне он заметно мерк и становился лишним, когда предпочитал тень, где было тихо и глаза не щемило от блеска и роскоши. Лета же во всем походила на девушку, сбежавшую как раз таки из мира теней. Вернее, пытавшуюся сбежать, но всякий раз, будто встречая на пути препятствие, некий лабиринт Минотавра, возвращалась назад, теряла ниточку, которая вывела бы её к солнцу, и бродила между шипов, получая новые раны. Тесея притягивала ее добрая тень, но не за счёт жалости. Вовсе нет. Тесей ее полюбил. Вот так нелепо, очень быстро, но бесповоротно. Прошлый Тесей, наверное, поставил бы под сомнение внезапно зародившуюся симпатию к девочке из туманного прошлого. Но то был прошлый Тесей, который пропал навсегда. Теперешний Тесей любил Лету. Он отчётливо убедился в этом, принял за истину здесь и сейчас, когда растерянный взгляд несколько смущённо плутал по нему, ответно изучал и жаждал довериться. Хрупкую маленькую фигуру Леты освещали фонари, и это слабое сияние стало настолько дорогим, что не должно ни в коем случае погаснуть. Не из-за вмешательств разных мистеров Яксли, не из-за собственной неуверенности Леты, не из-за других ее тайн и ошибок, о которых он, вероятнее всего, не знал, но в скором времени разобрался бы с этим упущением. — Тесей, не стоило, — Лета кивнула на дорожную пыль, прилипшую к брюкам, и Тесей стряхнул ее. — Ты мне веришь? — вырвалось у него, и она робко и в то же время уверенно кивнула. — Пойдем со мной, подальше от всех. Лета сжимала его пальцы, и они шли, шли, шли, словно надеясь сбежать, скрыться за первой попавшейся дверью, которая привела бы к тому, что им больше всего недоставало. А что им недоставало? Они же уже были вдвоем?... Казалось, все жители стеклись на главную площадь и набережную, и пробраться сквозь их ряды было невозможно, но Тесей, научившийся ориентироваться, провел их коротким путем к ущелью, пролегавшим рядом с одним из храмов, название которого, он не запомнил. Каждый шаг давался легко, пусть и сопровождался пока что молчанием. Но молчание порою раскрывало гораздо больше, чем громкие слова. Лета не отпускала его руки даже в тот момент, когда они, преодолев все ступеньки, завернули в тупик, где по растрескавшейся стене разросся огромный плющ. Внизу палитра тихого моря перекрасилась в тёмно-синий, убаюкивающий цвет. — Вот и наступило время призраков, — шепнула Лета, оперевшись на небольшой каменный парапет, Тесей стоял рядом и им овладело жуткое желание закурить. — Почему призраков? — спросил он, потянувшись за портсигаром. Начинало смеркаться и холодать, яркие огни озаряли Атрани, а с восточной стороны хорошо виднелась вспыхивающая набережная, озаренная темно-янтарным светом, бросавшим свои отблески на водную гладь. — Есть одна легенда, — Лета поправила шаль, кутаясь в нее, порывы ветра рядом с ущельем ощущались сильнее. — Возможно, ты уже не слышал, что местные обходят стороной эту церковь. Сан-Микеле Арканджело долгое время служила братской могилой. Все из-за чумы. — Чума для средневековья, как бы печально не прозвучало, в порядке вещей, — Тесей закурил сигару, и дым неприятно защипал глаза. В последнее время он замечал, что стал реже курить. — Здесь, — он окинул взором закрытые ворота, — мрачнее, чем в Святой Магдалине, но прослеживается то же влияние барокко. Нет смысла бояться мертвых, они ничего не сделает, в отличие от живых, — последнее суждение прозвучало с явной долей скептицизма, и Лета лукаво взглянула на него. — Что? — Ничего, — она проскользнула у самого края парапета, но вернулась к нему. — Дашь мне сигарету, Тесей? — Ты же считаешь, что это дрянь, — Тесей усмехнулся, озадаченно глядя на неё. — С чего вдруг такое любопытство к моим вредным привычкам? Лета улыбнулась, и он протянул ей портсигар. Тонкие пальцы вытащили одну сигарету, он любезно щёлкнул зажигалкой, и она медленно, совсем не умело, приставила ее к губам. Для нее табак был слишком терпким, если и курить, то лучше из мундштука. В голове мгновенно, подобно видению, всплыл образ Оливии, она, вальяжно усевшись на веранде за столом, начищала серебряный мундштук, сама заправляла его и медленно покуривала. Ей казалось, что ореолы дыма составляли идеальной дополнение к ее образу светской послушной леди. — Я похожа на Грейс Келли из недавно отгремевшего нуара, — Тесей не был ханжой, но не мог в те моменты не признаться Оливии в том, что ему не нравится ее показное веселье и излишняя самоуверенность. Ведь за всем этим пряталась девочка из обеспеченной семьи, которой всю жизнь говорили, что она — алмаз самой первой пробы. Над ней вздыхали и тряслись, поэтому ей хотелось вырываться на вечеринки, становиться частью шумной компании, чтобы доказать всем, какая она необыкновенная. Лета тут же закашляла, чуть не выронив из рук сигарету. Дым защипал ей глаза, появилось несколько слезинок, и она стала отмахиваться от серых клубов свободной рукой. Со стороны она выглядела забавно, но в этом скрывалась особая доля очарования. Тесей успел пожалеть, что у него не было с собой фотоаппарата. Выражение лица Леты, невзирая на крохотное недовольство, вновь стало расслабленным, и это дорогого стояло. — Ты как? Все в порядке? — участливо спросил он у нее, Лета покачала головой. — Очередная моя глупая затея, — произнесла она, признаваясь, — мне сегодня так хотелось быть смелой, но я провалилась по всем фронтам, — она усмехнулась, оперевшись об парапет. — Неправда, ты отлично держалась, Лета, — Тесей одобряющие улыбнулся и вновь спонтанно его ладонь скользнула по ее плечам. — Яксли — не приятный тип. — Но из-за него я опять чуть не сбежала, — стояла на своем Лестрейндж. — Но не сбежала же, — Тесей, впрочем, не собирался ей уступать. — Потому что ты вмешался, — без упрека ответила Лета. Да, он вмешался. А разве могло быть по-другому? Сейчас Тесею хотелось взять ее за руку, и устроившись на скамье, расспросить обо всем. О Яксли, какую роль он сыграл в ее судьбе, о ее жизни до их встречи спустя годы, про то, что происходило ещё раньше. Но он прекрасно понимал, что не подходящее время для раскрытия карт. Откладывать на потом важные дела он не любил, но вынужден был, как и тогда в её доме, смириться и терпеливо ждать. Недалеко от них прогремело что-то, напоминавшее, выстрелы. Тесей по привычке обернулся, заметив как по уже ночному небу рассыпался хвост фейерверка. — Кстати, я так и не рассказала тебе, — Лета сама прикоснулась к его руке, разворачивая к себе. — Видишь башню Дзиро, — Тесей кивнул, по правде больше обращая внимания не на какую-то там башню, а на Лету. Он давно для себя отметил, ему нравилось наблюдать за изменениями черт лица. Особенно, когда она рассказывала о том, что ей было интересно. Мерцающие азартом глаза, пышные волосы, по которым блуждал свет тусклого старого фонаря и подрагивающая улыбка — все было невероятно трогательным и неуловимым. Она была бабочкой, которую невозможно было захватить в плен, лишь любоваться издалека. — Так вот есть одна мрачная легенда, — она специально сделала паузу, — о герцогине Альмафитанской. — Мрачнее, чем та, что была про оборотней и священника? — Тесей ласково усмехнулся. — Всё-таки в определенные моменты ты бываешь невыносим, Тесей, — ладонь Лестрейндж едва ощутимо стукнула его по плечу. — Ладно-ладно, давно уже надо привыкнуть, что ты просвещаешь меня в тонкости местного быта, — он перехватил ее руку, сжимая пальцы. — Из вас получился бы отличный экскурсовод, мисс Лестрейндж. — Так ты оказывается льстец!!! — Лета засмеялась, но Тесей продолжал с самым серьёзнейшим видом смотреть на нее. Лета ещё долго смеялась, но в конечном счёте Тесей всё-таки услышал историю о герцогине Джованне, которая после смерти мужа попала в ловушку родных братьев. Они, чтобы заполучить герцогство, заточили сестру вместе с детьми в башню Дзиро. Несчастная герцогиня стала свидетельницей смерти детей, слабые здоровьем малыши, не выдержав лишений, скончались от голода. Герцогиня продержалась дольше, но медленно сходила с ума, напоследок проклянув всех своих родственников, заставивших страдать ее чад. Ходили слухи, что весь их род вымер. Согласно местному обычаю иногда вблизи башни по-прежнему можно было услышать детский плач. Особенно в туманную и дождливую погоду. А по ночам молодым девушкам не стоило гулять возле башни, иначе возможность повстречать саму леди Джованну значительно возрастала. Джованна не нашла покоя, но не часто гневалась на местных жителей. Могла напугать, но не более. Поговаривали, что порою герцогиня открывала будущее той, кто увидев её, не испугалась. Но она всякий раз предсказывала беды, которые непременно сбывались. — Всегда удивляюсь, как люди умело продолжают сочинять легенды и пугают окружающих, — подытожил Тесей, — но все довольно печально. — Знаешь, моя мать... Бабушка говорила мне, что та рассказывала, будто встретила здесь Джованну, — внезапно проговорила Лета, когда они намеревались вернуться на площадь. — И якобы призрак сказала, что моя мать умрет из-за родов... Тесей не знал, что ответить. Сказать, что это простое совпадение — означало невольно обидеть Лету. Он ведь знал, что ее мать действительно умерла, когда родила мальчика, младшего брата Лестрейндж, который впрочем, недолго задержался в их бренном мире. Раньше Лета никогда не упоминала о своей матери, разве что вскользь. Он не знал про их взаимоотношения, но, наверное, как и любой ребенок, Лета тосковала по женщине, которая подарила ей жизнь. — Джованна сказала, что это расплата за греховную связь, — продолжала Лета, когда они спустились по лестнице и вновь оказались не оторванными от людей. Веселье и не думало прекращаться, а они превратились в пазл, дополнивший и без того огромную мозаику. — Мне жаль твою мать, — сказал Тесей, и Лета печально улыбнулась. В толпе Тесей распознал знакомый силуэт. Лоренцо, узнавший его, активно замахал рукой что-то выкрикивая и косясь на Лету, одобрительно подмигнул. Сам он активно отплясывал с девушкой, торговавшей лимонами на рынке. «Надо будет заглянуть к нему», — подумал Тесей, вспоминая, что обещал зайти и пропустить пару стаканчиков. Лоренцо как раз хотел приготовить несколько напитков ему в дорогу, чтобы Тесей похвастался перед родными и как выразился итальянец: «gli inglesi hanno un sole personale illuminato all'interno». Вспомнил Тесей и о совете недавно обретенного друга: съездить в Альмафи, городок у Салернского залива, находившийся чуть ли не в шаговой доступности от Атрани. Лоренцо говорил, что если ему невмоготу пешим способом преодолевать дорогу, то он мог договориться и ему дали напрокат простенький автомобиль или велосипед. Но не совершать же небольшое путешествие одному, когда рядом находилась очаровательная спутница? Впав в задумчивость, он проглядел, как Лете один из местных вручил какой-то небольшой пакетик. — Что это? — спросил Тесей. — Фрукты? — Нет, это... конфетти с белой глазурью и орехом, тот кондитер, — она кивнула в сторону уходящего старичка, — Он решил... В общем он подарил нам конфеты. — Как мило, — Лета принялась рассматривать вновь появившиеся на ночном небе фейерверки, что отчаянно пытались потеснить скопление звёзд. — Лета, ты не хочешь съездить в Альмафи? — она повернулась к нему, удивление проскользнуло в глазах, — Со мной? Ее ответ утонул в грохоте новых фейерверков и гомане голосов, но почему-то Тесей не сомневался, что она сказала «да».