Привет, мой любимый братишка

— Нет! Только не скорую, пожалуйста, — я улеглась в подушку и громко зарыдала, — только не в больницу, пожалуйста… — Тише… Все нормально, Маш. Прости меня, я правда веду себя не так, как это надобится. — Ты что-то от меня скрываешь… Твой непонятный укус, странное поведение, это не ты… — Я бы никогда в жизни тебе не изменил, — его голос дрогнул. — Я же тебе ничего не говорю про измену, — я взглянула на него своими заплаканными глазами из-под подушки, — я даже не это имела в виду…       Почему сразу про измену? Я ему верю, Гриша никогда не изменит мне после всего, что с нами было. — Я думала, ты подрался или поранился где-нибудь, к этому клоню… — непонятное жжение отозвалось в моей груди, — почему? — Что? — Гриша не смотрел мне в глаза. — Повернись ко мне. Почему ты сразу начал говорить про измену? Это не спроста, — я приподнялась и дернула его за плечо. Гриша так и норовился отвернуться от меня, не поддерживать зрительный контакт, дрогнул, когда я его тронула. — Обычно девушки начинают думать об этом, — начал он неуверенным голосом. — То есть все девушки думают одинаково — ты к этому клонишь? Или тебе есть что скрывать? — Я снова чувствовала, как начинаю плакать. Господи, после того как я сменила таблетки, мне теперь всегда хочется ныть. Даже от одного необидного слова. Я не была такой чувственной раньше. — Я не могу сейчас с тобой разговаривать, пока ты находишься в таком состоянии. Ты себе все додумываешь. У тебя какая-то мания, — Гриша говорил скомканно, непонятно, простыми предложениями, — когда ты успокоишься, мы с тобой поговорим. — О чем ты хочешь со мной поговорить? — Не унималась я. — Да все, блять, отъебись от меня.       Опешив от таких слов, я нахмурила брови и продолжила гнуть свою линию. — Извинись. — Нет! — вскрикнул он и резко вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью. Секунду спустя я услышала удар по стене, злой взвизг и молниеносное решение уйти из дома. Я понимаю, что он никуда не уйдет. Так и случилось. Пока я доставала сигарету, Гриша вернулся в дом и ушел в другую комнату. Покурив, я не стала здесь задерживаться.       Если он так общается со мной, значит это его истинное отношение ко мне. Пока я не услышу искренних извинений, пусть даже не подходит. Как он со мной, так и я с ним. С такими мыслями я медленно шла к своему любимому ларьку, к своей любимой продавщице, попутно набирая номер Ани, о которой в последнее время я вспоминаю только в плохих моментах. Она долго не отвечала мне, но позже я услышала сонный сиплый голос, с некоторым хрустом кровати и вздохами. — Алло? — Ты спишь? — Кратко спросила я. — Да. Что-то случилось?       Какая же наша странная дружба в последнее время… Раньше мы виделись чуть ли не каждый день, потому что живем от друг друга в нескольких шагах, часто пили пиво на лавочке, обсуждали ее парня, моего папу, над всем потрунивали и лишь изредка задевали какие-то больные темы, которые быстро заглушали бутылочкой пива и выкуренной сигаретой. Пить я стала меньше, курить — больше, а теперь и вовсе должна отказаться от всех пагубных привычек, чтобы не помереть быстрее, чем прогрессирует моя инфекция без таблеток. Я даже не знаю, как ей все рассказать. Аня знать не знала, где я находилась, почему не брала трубки, если, конечно, она звонила мне, что сейчас происходит, и очередное нытье о своем папе и Грише. — Мне многое тебе нужно рассказать… Не против, если встретимся на нашем месте? Я куплю нам пива. — Последний раз мы виделись точно также. Хорошо, сейчас быстренько оденусь и прибегу.       «Быстренько оденусь» — значит, минут двадцать в запасе есть. Я подошла к ларьку, обыденно посмотрела с ехидным взглядом на окошко и постучала, готовясь умиляться с любимой продавщицы. Но резко окошко открылось старым дедом, нахмуренным, с газеткой в руках. — Мне две бутылки короны и пачку винстона компакт, пожалуйста. Как обычно… — Девушка, мы не продаем ночью алкоголь. В законе прописано. Внимательно читайте, — он приготовился закрывать окошко, но я поставила руку. — Стойте… А где Нина Петровна? — Умерла, где она. Приезжая, что ль?       Я опешила. Больше моей бабушке детства нет. Я задумалась на несколько секунд, буркнула и решила по привычке характера нагрубить. — Имейте уважение, вы о человеке говорите, а не мешке мяса. Выразите хоть сочувствие. И продайте пиво за упокой. Новый продавец — не значит новый владелец, быриком, — я нахмурилась и скрестила руки на груди. — Ишь какая! Иди отсюда, или твоим родителям расскажу, чем ночью занимаешься! — Дед хлопнул окошком и приглушил свет, чтобы я больше не долбилась к нему в его убежище. — Мне двадцать пять! — Крикнула я и вышла из ларька. Постояв, покумекав, я пнула ногой по ларьку, выразив всю свою злость, и набрала еще раз Ане. — Паспорт возьми. — В смысле? — Много смыслов знаешь? Возьми паспорт, что непонятного? — Ладно-ладно, не кипятись, — и она отключилась, видимо, чтобы поторопиться.       На несколько секунд пролетели в моей голове мысли, что все кардинально меняется. Вплоть до продавщицы в ларьке. Я не реагирую уже на смерть, как что-то сверхъестественное, конечно, жалко, но для меня это стало уже как нормой, обыденностью. Присев на бетон, я достала последнюю сигарету и закурила, задумываясь о бытии жизни, как в свои двадцать. Для меня тогда был огромный шок, когда кто-то выходил замуж, рожал ребенка. Как это — учились в одном классе, а теперь своя семья. Сейчас я не удивлюсь, если кто-нибудь из них помрет. Ну, понятно. Ясно. Из-за чего померла? Наркотики? Неудивительно. Вокруг все меняется, и надо к этому привыкать, ибо я буду переживать так из-за каждой мелочи. Как только я дошла до середины сигареты, на горизонте показалась Аня, и я уже чувствовала, как она пытается поторопиться на мои вести. Наверное, она ожидает, что я расскажу ей о ссоре с Гришей или наоборот о каком-нибудь хорошо проведенном вечере, или как я готова к универу, выслушаю ее отношения с Адамом, но для нее у меня ой какие нехорошие новости. — Привет. Оставь половину, — Аня протянула руку, чтобы взять сигарету, — а че тебе не продали? — Нина умерла. Теперь там какой-то старый хрыщ, — я фыркнула. — О Боже! — Анна сильно удивилась, — жалко-то как. — Да похрен, — усмехнулась я, — померла она, родится другая. Не ссы, есть кому наших детей будущих обслуживать. — Кстати, об этом… — Аня выкинула бычок и присела рядом с ней, — сначала я расскажу, а потом ты, — она улыбнулась во все тридцать два, пытаясь совладать со своим секретом. — А у тебя хорошая новость или плохая? — Ну… Для тебя плохая, для меня хорошая. Давай сначала ты. — Неет, давай-ка уж ты. Начнем с хорошего, — я попыталась улыбнуться. — Я беременна. Третья неделя, — и Аня запищала от радости, — наконец-то!       Я приподняла брови и передо мной сразу же образ беременной Ани. А рядом этот хиплик Адам. А потом картина, как они зачали ребенка. Боже мой… — Воу. Поздравляю. А че сигарету куришь? — Пока можно. Со следующей недели бросаю. Ну, попробую. — Давай бросай, а то с водянкой родится, — я засмеялась, — поздравляю, правда. Адам знает? — Да, безумно рад.       Теперь мне стало не по себе. Рассказывать ей о своей болезни — не самый лучший вариант, но если уж заинтриговала, то должна рассказать. — Это… классно… Но у меня есть некоторые проблемы. — Опять? — Она закатила глаза, сделала последний затяг, прищурила глаза от попавшего дыма и кинула куда подальше сигарету от нас. — Все куда серьезнее, чем обычно. Начнем с малого: Гриша сам не свой, у него странный укус на шее, непонятное поведение, а еще он со мной впервые сегодня был очень и очень груб, что ему несвойственно. Завуалировано послал меня и обматерил, а потом с грохотом попытался свалить из дома. Все потому что я стала интересоваться его состоянием… — Я наконец вздохнула, после такого монолога, — чуть более среднее: про папу так и ничего неизвестно, Гриша будто бы и забыл, что смерть отца нам не ясна. Будто бы потерял детективный интерес и ажиотаж, который был у него вначале, так что мне теперь сложно двигаться одной в этом деле. А почему сложно — это третья новость, самая тяжелая. — Маш… Не томи… — Аня сидела с выпученными глазами и не понимала, что от меня ждать. — У меня гепатит. Думаю, знаешь, что это такое… Из-за алкоголя развилась острая инфекция, и теперь я сижу на таблетках, чтобы не помереть. Время от времени я буду желтеть, блевать кровью, не ходить подолгу в туалет, падать в обмороки, ложиться в больницу… Самое страшное, что мне поменяли таблетки от биполярки, и теперь я вообще не в своей тарелке. Ну, знаешь… хочется творить страшное. И говорить тоже. Сейчас я вроде как подуспокоилась, но разговор с Гришей был далеко не разговором… — Маша… — Аня не могла сказать и слова, — это… это жесть. Мне даже сказать нечего. Пиздец, одним словом, — она выдержала паузу, — и что теперь дальше?.. — Знала бы я, — загадочно посмотрев вдаль, как это бывает в фильмах, я усмехнулась, — я, черт возьми, даже не знаю, что будет завтра! У меня никогда такого не было! — Моя ухмылка перекатилась в смех, а предложения стали более эмоциональные, — вдруг я завтра умру? И все! Жизнь закончена, так и не начавшись! Мне двадцать пять лет, а у меня смертельное заболевание, умерший в загадочных обстоятельствах отец и очень странная любовь, которую я слишком долго не чувствовала. Я ведь теперь даже в Грише не уверена. А он мне казался таким… таким своим, слишком комфортный для меня человек. Теперь я и его боюсь. Как боялась раньше мужчин.       Я расплакалась, продолжая смеяться. Аня покосилась на меня, как на дурочку, а то, в принципе, и есть. Закрыв глаза рукой, я смахнула слезы, просморкалась на асфальт и посмотрела на нее своими заплаканными глазами. — Маша, просто отдохни от всего. Хочешь, мы куда-нибудь съездим? У тебя не смертельное заболевание, понимаешь? Тебе просто надо пить таблетки, не переживать, завязать с алкашкой… Понимаю, трудно, но придется. — Я не алкоголичка… Я не алкоголичка… — повторяла я, отрицая понятое еще до больницы, — я же не нажираюсь в стельку каждый день, не ухожу в запои… — Я тебя так не называла. Поехали? Заграницу, загород, выбирай, куда хочешь. С Гришей или без — это решать тебе. — Я не знаю, как отреагирует мой организм на климат. Это тоже сопутствующий фактор.       Аня сгорбилась и отвернулась от меня. Она долго думала, пялясь в одну точку, шевелила губами в разные стороны, грызя щеки и губы изнутри, — так Аня справлялась со стрессом. Я более менее успокоилась и положила свою руку ей на плечо. — Я пойду домой. Лягу спать. Не бери в голову, что я сказала. Это все мои бушующие нервы. Все будет хорошо, — я всхлипнула, — надеюсь, твоя беременность будет проходить удачно. — Ты так говоришь, будто прощаешься… Не делай с собой ничего, прошу… — Аня тоже всплакнула. Видимо, наш диалог повлиял на ее и так гормональное настроение. — Кто знает, что со мной будет. Надо говорить теперь это каждый день, — я обняла ее и встала с привычного бетона, который раньше терпел только мои пьяные выходки и громкий смех. Теперь я сижу и как самый несчастный внутренний ребенок плачу о жизни, даже не запивая это алкоголем.       Чувство, будто я шла до дома вечность. Что будет завтра… Этот вопрос будто бы засел у меня в голове. Свет в моей комнате, как и во всем доме, не горел, луна освещала тротуар и дорожку около дома, мою машину, выглядывавшую из гаража. Открытое окно в моей комнате свидетельствовало или о работающем Грише, или об отсутствующем. Набрав полную грудь чистого летнего воздуха, я зашла в дом, последний раз взглянув на улицу.