***
Старая пластмассовая кукла стоит на коричневом комоде, жёлтые яркие обои, которые режут глаз, пол без покрытия, от чего осенью, зимой и весной невозможно ходить без обуви, больше ничего (никаких игрушек, компьютеров, планшетов) — это моя детская комната. Мама говорит: «Нужно радоваться, что эта комната у тебя хотя бы есть. У меня вот в детстве это было роскошью». Детский покой прерывает громко открывшаяся дверь. Смысл своей комнаты в том, что в неё не может зайти кто угодно и когда угодно, но, видимо, моя мама так не считает. Я смотрю на неё полными любви глазами. Я чиста, я честна перед собой, и душа детская искренне любила. Когда-то… Мама, облокотившись о косяк двери, оглашает свой пьяный указ: — Мамочке за водочкой сбегай, — локоть на секунду соскальзывает, но женщина успевает умело вывернуться и возвращается в изначальную позу. — Помоложе нас с тётей Людой будешь, — протягивает помятые двести рублей.****
— Сыночек мой, — нараспев тянет мама непротрезвевшим до конца голосом, потянувшись ко мне и стараясь поцеловать в щеку. Я лишь уворачиваюсь, испытывая желание поскорее выйти на свежий воздух.****
— Мама, ты мне кого-то напоминаешь… — очень тихо шепчу я.***
Ещё в детстве мне мерещились ложные воспоминания. Ложные? Не знаю, но я же точно не сыночек. Я дочка.***
Мама, ничего не отвечая, кидает в меня эти ненужные по детским меркам бумажки и уходит обратно на маленькую кухню с тусклым освещением. Заляпанная непонятно чем клеёнка с цветочками на столе, голый карниз лишь с висящими металлическим колечками (и то не везде). Штор там и в помине не было. Деревянное окно с облупившейся по бокам побелкой, за которым завывает страшная ночная метель, а в глазах ребёнка — фурия с горящими глазами или только одним тусклым глазом, так как на улице горел лишь один периодически мигающий фонарь, и то из-за вьюги был виден только маленький огонёк. Такое было моё детство. Я подняла деньги с пола и направилась в круглосуточный ларёк. В карман лёгкой курточки положила варежки и деньги. На улице холодно, где-то минус тридцать. Один фонарь даёт о себе знать, и я, поддавшись предательской темноте, поскальзываюсь и сажусь прямо на попу. Больновато, холодновато, но надо вставать. Вытаскиваю из кармана серые (когда-то белые) варежки и направляюсь дальше. Вот и ларёк — ещё один маленький огонёк во тьме. Быстро забегаю внутрь и сразу же ощущаю размораживание всех моих конечностей. Не обманывайтесь. Это только поначалу приятно, а потом всё щиплет, ужас. Полноватая кассирша Ира меня узнаёт и сразу подаёт голос: — Сашенька, неужели? Ты чего так поздно? Я с недоверием смотрю на застеклённую полку с алкоголем. — А меня тут мама послала, — рука автоматически лезет в карман, — за… Нет! — Что-то случилось, Сашенька? — басом, но заботливым и добрым, спрашивает женщина. — Я денежку потеряла, — на глаза наворачиваются слёзы. Тётя Ира тоже настораживается. Она знает. Знает, что моя мама за это может сделать всё, что угодно. — Я испортила маме праздник! — истерично повторяю я несколько раз. В эту ночь я не вернулась домой. Ночевала в ларьке. Лавка была неудобной, зато в магазинчике было тепло. На утро, вернувшись домой, я обнаружила спящую маму. Она не искала меня. Она забыла. А может, мне это и на руку?***
Мужчина по-доброму посмеивается и говорит: — Тебе сегодня повезло. Сердце на секунду заливается обидой. — Почему это? — хмурю брови. — Это какая-то насмешка? Арсений Сергеевич молча берёт меня за руку и куда-то ведёт, а сердце отбивает лезгинку. Я чувствую тепло его руки и что-то необычное внизу живота. Это и называют бабочками? Мне не нравится. Да уж, сердечко поёт мне об обратном. Хоть у меня и перехватывает дыхание от осознания происходящего, я выдавливаю из себя вопрос: — Мы куда идём? — попытки сделать серьёзный голос превращаются в какую-то размазню. — В мой кабинет. Всё же я пересиливаю размазню внутри себя и возвращаю руку из его владений, хоть и сразу после этого чувствую себя необоснованно виноватой. — Я и сама идти могу, — прозвучало немного смущённо. — Да-да, я вижу, что ты у нас самостоятельная, — умилённая происходящим улыбка на лице преподавателя говорит об обратном. Вот мы и в его кабинете. Ничего необычного. Арсений Сергеевич с улыбкой победителя достаёт свою сумку, а оттуда вытаскивает торт, но не пятнадцать сантиметров диаметром, а внушительных размеров. Глаза мужчины бегают то на торт, то на меня. Видимо, он оценивает мою реакцию. Но я не понимаю, как на это нужно реагировать? Он же не отдать мне его собирается. Это было бы странновато. Просто решил похвастаться, что у него есть, а у меня теперь нет? Это ещё страннее… — Купил, хотел на наших занятиях во время чая. Это ведь уже традиция, — Арсений хихикает. Видимо, у него сегодня хорошее настроение. Может, это шанс нормально сдать историю искусств? — Но, видно, тебе сейчас он нужнее, — протягивает мне торт в красочной коробочке. — Вы серьёзно? — вот теперь я могу искренне обрадоваться. Смотрите сколько влезет на мою реакцию. Я улыбаюсь шире, чем должна бы была. — Это круто, правда круто. Вы меня спасли, — совершаю неловкий жест, чтобы обняться, но тут же останавливаю себя. Это учитель, так нельзя. К тому же моё сердце сразу выдаст меня, я уверена. — Кто бы ещё спас меня от опоздания? — Намёк понял, — Арсений Сергеевич сразу меняется в лице. Становится более серьезным, — скажу, что задержал. — Спасибо, вы мой спаситель! Была бы моя воля, я бы расцеловала его прямо здесь. Не только от счастья, но и от… От того, что он с ума сойти, какой красивый. Нет, ну вы видели эту всеобъемлющую харизму и артистизм? Всё, хватит восхваления. Ощущение, будто это уже перебор. — Ты чего так смотришь? — Арсений Сергеевич наклоняет голову на бок. — Такой красавчик? Это да, иногда от меня не оторвать взгляд, — и поправляет волосы. Ничего себе, такой его стороны я ещё не видела. Красавчик, да, но так об этом говорить… — Я просто задумалась, а вы, — подступаю я на шаг ближе к нему, — себе в любви не отказываете, да? — говорю медленно и уверенно. — Кхм, кхм, — отступает на шаг назад, — Конечно, почему нет? — кажется, уши преподавателя немного краснеют, — К-кстати… Этот торт только тебе. Мой тебе подарок. Не делиться, поняла? Быстро же ты с темы на тему перескочил. В голове у меня сейчас только одно: «Засмущался, засмущался, как мило.» Неужели его так легко выбить из колеи?