Дурацкий учитель истории искусств

Растёкся морем тусклый свет. Я в пустоту скажу: «Привет…». На стенке тикают часы, А я жду утренней росы. Большая стрелка всё летит, А маленькая лишь стоит. И скоро утро, скоро три. Прошу я время: «Ты замри И не иди хотя бы час». Смотрю я в зеркало. Анфас. Всё так же тикают часы. Приблизился уж миг росы. А я опять смотрю в окно, Но там всё так же, лишь темно.

Совершенно нелогично, неестественно для меня, но я встала ещё до рассвета. Нет мочи больше смотреть этот сон. Как замкнутый круг, необычные, болезненные воспоминания терзают меня, повторяясь каждый раз, когда я вижу… Когда я вижу Арсения Сергеевича? Я расхаживаю по комнате, с каждым шагом все больше погружаясь в пучину своих размышлений. Мои глаза уже не наблюдали окружающие меня вещи. Разрастался рассвет, заливая маленькую комнатку нежной оранжевой пенкой. Я рассуждала вслух: — Мы плачемся отражению, жалеем себя, так как не имеем интересной жизни; говорим, что должно произойти что-то важное, имеющее хоть какое-то значение, не зная, не думая, что у значимого события могут быть две стороны монеты, и они абсолютно разные: одна сторона может позволить дышать, дышать свежим воздухом, обновляя свою бренную серую жизнь, а другая убьёт — и если не физически, то морально, так не лучше ли, чтобы все осталось как было, как есть, чтобы остаться наблюдателем? Неужели мне и правда не стоит влезать во все эти воспоминания и новые отношения? В любом случае, для начала мне нужно разобраться с флэшбеками, а потом уже начать встречаться. Стук в дверь. Я буквально просыпаюсь от размышлений. В комнату, будто в свою, врывается Кристина: — Опоздать хочешь, малыш? Подхватывая рюкзак и телефон, я, обходя Кристинку, быстрым шагом направляюсь к выходу, но не тут-то было. Соседка хватает меня за плечо. — Я для кого чай заваривала? — Кристина разворачивает меня на себя. — Да и не так ты сильно опаздываешь. Первой парой идёт история искусств. Наш добряк тебя точно не убьёт за опоздание, — берёт меня под руку и ведёт на кухню. Ага… Добряк, да ещё и сексуально озабоченный. Но, по сути, она права. После вчерашнего он точно не сможет меня убить. Могу хоть к половине пары прийти, а он и слова не скажет. Пакетиковый чай, на удивление, приятный на вкус. По кухне разливается малиновый аромат. — Кстати, вы ж потрахались? — резко начинает Кристина. Не успев проглотить чай, я выплёвываю его, широко раскрыв глаза от удивления (или, лучше сказать, «от ахуения», потому что этот вопрос и правда, мягко говоря, интересный). — Кто? Мы? — возмущение прямо лилось из моего рта (или это был чай?). — Ну а кого вчера ни живую ни мертвую привёз на ахуенной тачке ахуенный мужик? — соседка дико улыбается и аж чуть подрагивает в предвкушении интересной для неё (неизвестно почему) информации. — И да, я знаю, что это наш историк, но он же ахуенный. — Ахуенный, ахуенный… Что, других слов не знаешь? — А может, и не знаю, тебе-то что? Ты лучше рассказывай, чё там у вас, — Кристина выдвигается вперёд, словно змея, и ставит локти на стол, совершенно забывая про свой уже остывший чай. Я ведусь. Во мне просыпается та самая часть сплетницы, которую мы все так тщательно скрываем. Глаза загораются игривым огоньком, и я начинаю: — Он спросил: «Попробуем?». — Попробуем? — вопросительно изгибает бровь соседка. — Мне кажется, он предложил мне встречаться… — я мечтательно закусываю губу. — Если, конечно, я всё правильно помню. От одной этой мысли сердце взрывается, вызывая тяжёлое дыхание и бесконечный спектр эмоций. Странно всё это, ведь любовь — это работа, и она не может прийти так быстро и быть такой яркой. Так я думаю. — Ты ведь согласилась? — у Кристины в глазах тоже загорается пламя. Такого она ещё не слышала. Преподаватель и студентка… — Если нет, то ты полнейшая дура. — Но как… Как я могу? — я не успеваю до конца изложить свою мысль. — Очень просто. Любишь его? — Я… — Ну не жмись, давай точный ответ, — соседка почти начинает закипать. — Думаю, да. Да, люблю. Мы молчим. Я и сама не верю, что призналась хотя бы сама себе. Кристина такого не ожидала. Да, она спрашивала, но явно не ожидала такого ответа, просто подшучивала надо мной, как и всегда. Я смущённо встаю и иду к выходу, захватывая сумку. — Это плохо, что я ей даже «пока» не сказала, но, с другой стороны, как бы это звучало? Ни так ни сяк. Да ещё и ущерб моей нервной системе, правда? — я подхожу к университету и рассуждаю себе под нос. Меня обгоняет черная машина. Она блестит на тёплом весеннем солнце, как шерсть чёрной пантеры, и будто издаёт рык, проезжая мимо. Я вздыхаю. Кажется, она мне знакома. Вдруг тело на секунду цепенеет, и воспоминания окутывают разум. Машина Арсения Сергеевича… Какая-то компания друзей обходят меня, странно посмеиваясь над тем, что я с каменным лицом стою уже около тридцати секунд. Эти тридцать секунд ой как пригодились бы мне сейчас. Звонок. — Чёрт… Я всё ещё на первом этаже, а аудитория на четвёртом. Коридоры постепенно начинают пустеть, и становятся видны лучи солнца, копьями проходящие сквозь старинные окна. Я, чуть отдышавшись за дверью, гордо вхожу в аудиторию, чувствуя, что в этот раз мне точно ничего не будет. — И кто на этот раз решил прервать пару и обратить на себя все внимание? — говорит преподаватель, устало оборачиваясь, и тут же замирает. Глаза Арсения Сергеевича сразу приобретают более мягкий отлив. Мужчина будто расплывается при виде меня. Внутри меня торжествует победа, но на лице лишь холодная гордость. Выдавливая из себя максимум мужественности и серьёзности, Арсений Сергеевич произносит: — Садись, — и отворачивается обратно к доске, начиная опять агрессивно стучать мелом по доске, пытаясь хоть что-то донести до (по его мнению) бестолковых студентов.