Хрустит, гремит и пляшет

Она была довольно впечатлительной даже для маленького ребенка; что ни страшилки от старших— все превращалось во что-то мерзко ползущее следом по коридору ночью. Чем больше впитывала маленькая губка, тем явнее для нее становились давно замазанные надписи мертвецов Дома. Еще когда запах молочного родительского уюта не покинул девочку, она смело считала это простыми детскими фантазиями. Однако, чудеса любят детей, а дети— чудеса. Ее привлекло то, что творил Дом и, вскоре, он принял ее, чтобы рассказывать новые сказки, порой и самые ужасные, схожие с немецкими про принцесс. Она наблюдала за Мавром с параллельного конца волейбольного поля: уродливое нечто плыло по коляске, захватывая своим течением очередной сальный бутерброд. Взгляд Кузнечика выражал то же негодование и покорное уважение к вожаку. Мальчик красиво вписался в правила дома: никогда не копает до сути, восхищенно принимает любые его законы и самые бессмысленные обряды. Девочку раздражал тот самый мешочек под майкой, но волей-неволей она понимала, что отбери его у мальчика— и утечет вся магическая сила. Поэтому бережно относилась ко всему, что составляло мифологию Дома. Поверишь в нее— и она тут же станет преследовать тебя по пятам. — Вот ты никогда не задумывался, почему Мавр и Череп враждуют?— придавая себе бесстрастный вид, девочка повернулась к другу. Тот испуганно захлопал глазами. — Вот же ты опять! Не обязательно знать все, поверь! — От того Вонючка и бесится из-за моего прихода! — Вонючка бесится, потому что ты ему понравилась, и ему просто нужно с тобой поспорить! --------------------------------------------------------------------------------------------------------- Первые июньские недели были неприятно знойными, поэтому у ребят впереди было достаточно времени раздражаться от любой мелочи, устраивать непродолжительные потные стычки и обессиленно ворчать. Девочке хватило одного такого дня, чтобы изменить для себя целый мир.                         — Маленькое Хамло. За день это прозвище облетело весь Дом, включая и затхлые «бункеры» воспитателей. Так и происходит, когда прозвище дает вожак. Пусть кличка была отнюдь не из приятных, но теперь Хамло причислялась к «детям черепистов» и так свезло, что к самому «ребенку» Черепа, а это значит, что никакие « колбасные крестовые походы» ей не угрожали. «Как привязалось, так не отвяжется!»— сметанно довольно подтрунивал Вонючка, узнав, до чего довела навязчивость его знакомой. Весь Хламовник строго-настрого был уверен, что новенькая не пойдет внаглую допрашивать Черепа, почему началось их противостояние с маврийцами. Ответа на свой вопрос журналистка так и не получила, но ушла с другим подарком, от которого у Кузнечика заскрипел узелок на мешочке. Не зная, радоваться или плакать, он с кривой улыбкой топал на месте, что очень позабавило Волка. —У тебя тотальное неуважение к тому, что строилось годами!— взахлеб воспевал ее постоянный оппонент за очередной словесной перепалкой. Место споров теперь уже переместилось в столовую. —Разве мой интерес к подноготной не показывает искреннюю любовь к истории дома и его обитателям?!– вся малышня покрылась мурашками. Комната Спортсмена демонстративно закатила глаза, однако сам белобрысый краем уха улавливал все выкрики спорящих. Волк порекомендовал заткнуться, в противном случае Вонючке бы опять прилетел выговор от нянечек, а новоиспеченное Хамло отправили бы за девчачий стол. --------------------------------------------------------------------------------------------------------- « Пишут и стирают, пишут и стирают. Стирают-то понятно кто, еще чуть-чуть, и их вовсе заколотят. Чтобы не писали. Пишут и стирают…А пишет? Пишет-то кто?! » Шел четвертый месяц в доме и уже двенадцатый день, как Хамло с поличным пыталась поймать неизвестного оконного вандала. Окна второго этажа никто не любил. Они открывали вид на Наружность, поэтому их постоянно исписывали до последнего квадратного сантиметра. Надписи разного содержания: какие-то демонстрировали весь богатый запас ругательных «глаголо-прилагательных», какие-то неумело признавались в любви, какие-то выдавали расписание некого « Лунного боулинга» на третьем, «Барсучих сплетен» у телевизора и «Густых медитаций » в комнате у Выдумщика. Однако, сколько не спрашивай, а среди старших и младших не было никакого Выдумщика, место возле телевизора по тому расписанию занималось картежниками, а про «Лунный боулинг» знают только из рассказов Седого, когда тот был еще совсем крохой. Кто-то хранил память о давно исчезнувших событиях, признавался в любви исчезнувшим людям и ворошил ветхую память Дома. А может, и сами мертвецы напоминали о себе, не считаясь с его несправедливым правилом подвергать забвению ушедших. Девочке было очень обидно и за Выдумщика, за невежливого Зубоцераптора, исписавшего все окна матерными частушками и за «Дорогую Ромашку», так и не узнавшей, кто же ей признался в чувствах. И «Мелкое Хамло» сидела. Сидела и выжидала той секунды, когда ей раскроется вся правда. И боролась со страхом в одиночку сидеть в темном коридоре, но все старания шли напрасно и девочка засыпала прямо под « засадным столом» . Ей нужен был союзник, сменщик, тот кто не даст заснуть, и разбудит в любой момент, тот, с кем не страшно сидеть ночью в холодных стенах безлюдного коридора. Большой и сильный. Но Спортсмен смело послал ее куда подальше, и теперь Хамло выкручивалась одна. Первые признаки того, что в Дом отправили ее не «просто так» проявились на пятом месяце заселения, когда в середине лета она перестала играть в волейбол с ребятами. Резкий упадок сил в детском теле дал тревожный звоночек. Когда юная пора сама по себе требует и догонялок, и скакалок— трудно не заметить совершенно апатичного ребенка. Душа требовала пуститься во все тяжкие, но физически это стало тяжело. С быстро прогрессирующей миалгией её незамедлительно переместили в Могильник. От таких новостей даже нелюбимого Волка пробрала дрожь. Какими бы не были между ними разногласия, ему было жаль Хамло, поэтому коллективно было решено организовать вылазки. Так и началась пора походов к больным в палаты. К сожалению, вскоре лавочку прикрыли в какой-то день не спавшие на посту мед-сёстры, и теперь приход Хламовника ограничился одним днем в неделю. В это время в Могильнике царила тишина и спокойствие, похоже, что детям повезло выписаться из него к периоду летней суматохи; ни выкриков младших, ни затяжных сигаретных нитей старших. Лежи себе, да отдыхай, до поры, до времени. А пора и время настали именно тогда, когда в ее голове ярким пятном отпечаталась копна бордовых волос. Этот яркий всплеск постороннего, не могильного цвета вдохнул жизнь в серые реабилитационные дни девочки. Она не могла сказать точно, были ли это волосы: медсестры так быстро тащили ее мимо палат, что этот объект успел выделиться лишь своей нестандартностью в белом Могильнике. Да, пускай это было бы шмотком крови на белоснежной подушке— это воодушевило девочку и напомнило, что в этом крыле она надолго не задержится. Ведь в мире еще так много других, живых цветов. Что правда, то правда— медикаменты дали свои плоды, и в скорейшем времени, ребенок был отпущен обратно на славу детским шалостям.