***
курапике было трудно, трудно постоянно. он продолжал переживать из-за потери своей семьи, ему часто снились кровавые кошмары, заставляющие синяки под его глазами расцветать фиалковыми оттенками. и тогда леорио просто решил быть рядом. паладинайт начал держать курапику за руку, когда видел, что его тревога нарастает. начал чутко спать, прислушиваясь к каждому звуку, и как только слышал тяжелое дыхание куруты, вновь пережившего во сне что-то невообразимо противное, леорио шел к нему и обнимал, стараясь хоть так забрать часть чужих страданий себе. сначала получалось, можно сказать, сносно. и вот, курапика со временем все больше стал полагаться не только на себя, но и на паладинайта тоже. он начал доверять ему свои тайны, сначала незначительные, но позже все более глубокие и большие. и леорио принимал их такими, какие они есть. одними секретами не ограничилось. однажды, после одного из самых серьезных и ужасных кошмарных снов, курута вновь спрятался в теплых объятиях леорио. и в первый раз заплакал. нет, зарыдал. подвывая и глотая соленые слезы, бегущие по щекам в безудержно быстром и сильном потоке. не сдерживая больше себя, курапика цеплялся за чужую одежду и умолял никогда не бросать его. леорио, чуть удивленный, но все такой же до смерти любящий, обещал не уходить. он и вправду не собирался. с курапикой всегда хорошо. было, есть и будет. рядом с ним сердце перманентно цвело самыми прекрасными и свежими цветами, красивыми настолько, что не верилось самому себе. правда тогда паладинайт не мог быть уверен, что его горячо любимый друг чувствует то же самое, потому не позволял себе больше, чем уже делал. лишь продолжал обнимать, дыша в чужую тонкую шею и поглаживая своей громадной ладонью светлые колосья волос куруты. в ту ночь стало яснее и легче. курапика сам потянулся за поцелуем, таким долгожданным и необходимым. и леорио не успел ничего спросить, как уже обнаружил свои губы на губах куруты. закрыть глаза и поддаться моменту показалось тогда наилучшим решением, потому еще несколько минут паладинайт не мог оторваться от внезапно появившегося нового увлекательного занятия. после, не подняв взгляда ни на секунду, курапика уткнулся носом в его плечо и крепко уснул, вымотанный эмоциональной встряской. леорио думал полночи о том, что же это было. попытка спастись от истерики? секундный порыв, о котором позже курута будет жалеть? признание в ответных чувствах? размышлять больше не пришлось, когда на утро курапика вновь поцеловал леорио, после густо покраснев. это было на него совсем не похоже, но кто был паладинайт такой, чтобы из-за этого смутиться? — мы еще не умывались, — лишь сказал он, отстранив от себя куруту, — не противно тебе? — радуйся, что я решился, — с укором ответил ему юноша, — прости за вчерашнее, я не смог сдержать себя, и все такое… и вообще, если вдруг я ошибся в своих выводах по поводу твоих чувств ко мне, то скажи сразу. я не хочу тебя напрягать еще и этим. — во-первых, тебе не нужно извиняться передо мной за свои эмоции. во-вторых, в своих расчетах ты как всегда прав. было настолько очевидно, что ты мне нравишься? — да ты словно открытая книга, леорио. для меня уж точно. после этих слов курапика сбежал от паладинайта в ванную, дав тому время самостоятельно над всем поразмыслить. однако думать не хотелось. в голове была абсолютная пустота, поигрывающая отголосками счастья и удовлетворения. и леорио, глупо посмеявшись сам не придумав над чем, хвостиком потянулся за ушедшим возлюбленным. когда он возник за его спиной, курапика лишь протянул ему зубную щетку с уже намазанной на нее пастой. со стороны куруты открытые жесты бытовой заботы были редки, потому леорио с широченной улыбкой принял то, что тот сделал только что, в душе понадеявшись, что вскоре подобное станет радостной обыденностью. после того дня курапика навсегда прописался на левой стороне кровати паладинайта. хотя теперь это была их общая кровать. тут они регулярно занимались… всяким. смотрели фильмы, пачкая все вокруг крошками от вредной еды (ну, сорил скорее леорио своими загребущими ручищами). читали книги наперегонки (курапика побеждал каждый раз без исключений). играли в видео-игры, подаренные гоном и киллуа. и иногда, конечно, подолгу целовались, не желая отлипать друг от друга. леорио слишком нравилось сжимать тонкую талию куруты в своих руках. курапике просто нравилось не стесняться и отпускать себя. он был тем еще провокатором. постоянно лез на колени паладинайта, смущая его. вечно касался своими холодными пальцами всех особо чувствительных мест: шеи, ушей, волос, плеч. и, несмотря на прохладу чужой кожи, леорио каждый раз либо таял, либо впадал в жар. в первом случае он долго тискал курапику, нежничая до такой степени, что последний даже начинал раздраженно отваживать от себя огромного прилипалу. во втором же паладинайт выпускал свою нетерпеливую и вспыльчивую сущность наружу, позволяя ей творить все, что захочется. он кусал тонкую шею куруты, оставляя на ней следы, тягал его за волосы, заставляя чувствовать свое не на шутку разыгравшееся желание, лез под одежду, царапая бледную кожу. и курапика сходил от такого леорио с ума в считанные секунды. и тогда они оба снимали с себя всякие маски, полностью отдаваясь нахлынувшим чувствам. каждый раз было хорошо настолько, что сдерживать такие редкие в их союзе слова любви под конец просто не представлялось возможным. да и нужно ли было это?..***
— еще рано, — недовольно протянул курута, уткнувшись носом в подушку, — зачем разбудил меня? — с днем рождения, вообще-то, хотел поздравить. если намереваешься продолжать спать, то пожалуйста, — леорио мягко и беззлобно манипулировал, просто из нетерпения в очередной раз задарить курапику подарками и задушить в своих объятиях, — но я не думаю, что мои губы смогут подождать твои. — замолчи. у тебя не получается со мной флиртовать, — курута перевернулся на спину и направил взгляд на возлюбленного, — сейчас встану. паладинайт победно улыбнулся и, потрепав курапику по голове, смылся на кухню. очевидно, зажигать свечки на праздничном торте. каждый год день рождения куруты начинался абсолютно одинаково, но тот вовсе не был против. наоборот, счастье захлестывало его такой мощной волной, что порой невозможно было сдержать слезы. он наконец-то не был один. его наконец-то принимали таким, какой он есть. его любили такой безмерной любовью, о какой даже не пишут в книгах. и он любил. наконец-то любил. войдя на кухню, курапика увидел радостного леорио, держащего в руках торт. шоколадный, их общий любимый. воткнутые в десерт свечи ярко горели, отражаясь в очках паладинайта. знакомая картина, но никогда не смеющая надоесть. — загадывай желание и задувай. — призвал леорио. курапика подчинился и опустил веки, тут же принимаясь думать над тем, чего же ему хочется. без всякого удивления он пришел к выводу, что у него уже все есть. ему и вправду больше ничего не нужно. — хочу завести котенка, — взболтнув первое, что пришло в голову, курута погасил свечи своим дыханием. — эй, не нужно же говорить вслух! — вспыхнул вместо только что потушенного пламени леорио. — то есть ты отказываешься от моего предложения? — ну, не то чтобы… я даже не задумался, просто сказал. — ты как всегда, — курапика дал паладинайту щелбан, после поцеловав его в лоб в качестве извинения. отставив торт в сторону, леорио крепко обнял куруту, вновь поздравляя с праздником. кошмары все еще никуда не пропали. плохие мысли продолжали несмотря ни на что крутиться в голове и отравлять мироздание. но леорио теперь всегда был рядом, ровно как и обещал. жизнь стала проще, но не намного — трудности так и преследовали, никак не собираясь отцепляться. по крайней мере, теперь они могли справиться с ними вместе.