сцена после титров

Ванда нахмурилась, услышав тихий, мягкий стук в дверь. Никто не знал, что она была здесь. Совершенно. Даже Клинт. Который обычно был в курсе, где она находилась. Нет. Она не винила его. Но он винил себя. И даже не смотря на то, что Ванда уже несколько раз говорила Клинту, что ему не за что просить прощения ни у неё, ни у Елены, ни у самой Наташи, он всё равно смотрел на Ванду глазами полными вины и ненависти к себе. А после Уэствью, после всей этой счастливой сказки построенной на невыносимой боли и лжи, Бартон просто закрылся. И, возможно, Максимофф должна была сказать ему, что всё нормально, он может с ней говорит и не переживать, что она ненавидит его. Но всё на что хватило Ванду это сообщение: «Всё нормально. Надеюсь скоро свидимся. Я пока залягу на дно, мне нужно подумать». Клинт его прочитал и сказал, что он понимает всё и извинился. Снова. И всё. Максимофф подошла к двери, готовясь защищаться, если что. Но открыв её застыла. Прохладный норвежский воздух ворвался внутрь дома. Но Ванда даже не поёжилась, когда холодный ветер коснулся её кожи, пробираясь под футболку и мягкие спортивные штаны. Хотя, кажется, её трясло. Иначе как объяснить лёгкий звук от ударов колец на левой руке об ручку двери. Перед ней стояла Наташа. Наташа Романова. Усталая Наташа Романова. Её погибшая девушка Наташа Романова. — Наташа?.. — Ванда невольно думает, что, скорее всего, спит. Или это иллюзия созданная её магией. Или ещё что-то. А не настоящая, живая, любимая рыжая девушка. — Слышала, ты решила махнуть в Норвегию, — Наташа как-то неуверенно улыбается, словно не зная, как начать разговор или боясь, что Ванда накричит или захлопнет перед ней дверь, и вдруг Ванда думает, что эта неуверенность, неловкость совершенно не идёт Романовой. — Я... — начала было Максимофф, но замолчала, не зная, что и как сказать, не зная, как объяснить, что происходит с ней здесь и сейчас. Ванда даже самой себе не могла сказать, что она чувствует. Слишком много сильных обескураживающих эмоций, которые обрушились на неё, стоило ей открыть дверь. Шок. Недоверие. Непонимание. Злость. Страх. Ужас. Удивление. Надежда. Радость. Любовь. — Найдётся местечко для меня? — Романофф как-то по родному мягко улыбается, вынуждая Максимофф выйти из транса. — Я влюбилась в эту страну, ещё когда мы с тобой бежали сюда в прошлый раз. Только ты и я, тогда. — Только ты и я, сейчас, — едва слышно шепчет Ванда, притягивая Наташу ближе к себе и обнимая её так, словно от этого зависит вся её жизнь. На самом деле от этого и зависела вся её жизнь. От объятий Наташи. От её поцелуев. От её тихого «я люблю тебя, милая» на русском. Ванда Максимофф зависела от Наташи, как от воздуха.