Свой среди чужих

      Сотрудница паспортного контроля бегло осматривает их документы, кивая. Они держатся хорошо, полностью вжившись в роль простых бизнесменов, которых через девушку проходило ежедневно не по одному десятку, хотя Олег периодически с переживанием косится на красивый профиль Разумовского, опасаясь, что тот поведёт себя подозрительно из-за нервов. Ну а в качестве их документов Олег уверен полностью — Граф его ни разу не подвёл.        На их лицах лежит тень постоянной тревоги, и в бездушном белом электрическом свете аэропорта это прослеживалось очень хорошо. Людей вокруг много, они торопятся, встречаются и слёзно прощаются друг с другом, но что-то здесь кажется Олегу до подозрительного неправильным, как будто так быть не должно. Это чувство так неприятно скребёт где-то в рёбрах, и Волков не может его стряхнуть, как бы не старался. Он очень хорошо, прямо собственной кожей чувствует, что всё вокруг картонное, ненастоящее, только они здесь живые люди посреди восковых фигур.        — Цель вашей поездки? — наконец спрашивает девушка, поднимая на мужчину в чёрном безжизненно-тёмные глаза, чтобы получить заученную реплику об отпуске в Европе. Говорит Серый, ему люди доверяют охотнее. Он дополняет фразу приветливой улыбкой.       Олег забирает паспорта с билетами, тут же уводя Серого от стойки. Боковым зрением Волков отмечает несколько неуместных силуэтов, так странно обращённых прямо к ним. Олегу кажется, что на лбу у него появилась испарина. Выравнивая темп ходьбы, стараясь не быть слишком быстрым или слишком медленным, он заводит разговор ни о чём, чтобы отвлечь Серого. Кажется, Волков сокрушается из-за отсутствия курилки на территории аэропорта.        — Молодые люди, пройдёмте.        — Конечно, в чём дело? — подавляя внутренний страх, похожий на проглоченный лёд, спрашивает Олег. Он чётко осознаёт, что перед ним не охрана, а полицейский.        — Серёжа, — спокойно просит он, не переставая следить за своим выражением лица и мирно улыбаясь мужчине, который остановил их, — займи следующую очередь, я скоро подойду.       Рука Волкова плавно заползает во внутренний карман пиджака, чтобы отдать Разумовскому его билет. Волков ещё слабо надеется, что, возможно, Серёжа сможет уехать один. Но тут же начинается страшная суматоха, сопровождаемая ударом по лицу, мужчина не успевает ничего сообразить кроме того, что кулак полицая впечатался ему прямо под глазом. Олег некоторое время он не может сфокусировать взгляд. Под крики гражданских служба охраны обнажает оружие.        — Без сопротивления, — Олег хватается за лицо, — Руки за голову, — Волков слушается, понимая, что не сможет ничего исправить, находясь под прицелом десятка спецназовцев, — Морду в пол! Быстро! Обыщите рыжего.        — У нас нет оружия, — почти рычит Олег, когда один из полицейских наклоняется и толкает его ногой.       Серый молчит, пока его грубо ощупывают, и даже не замечает, как один из обыскивающих на секунду заползает ему в карман без намерения что-то там найти. Длинные, золотисто-рыжие пряди скрыли его лицо, но Сергей просто шокировано смотрит в неподвижную фигуру на полу перед собой, не ощущая ничего. Серёжа полностью в своих мыслях и с содроганием думает обо всём, что ждёт их теперь… Олег загнанно дышит, прижимаясь щекой к холодному полу, ему хочется унять боль от явно проявляющегося синяка. Волков сожалеет, что не может обернуться на Серёжу и хоть как-то успокоить его. Разумовский ведь так боится снова оказаться под прицелом. Задержание проходит в сумбурности и спешке, на каждом лице видно, что их всех ожидает хорошая премия за эту поимку. И даже это сильнее злит Олега.

***

      Допрос тянется уже третий час. Но в своём затуманенном сознании наёмник думает, что возможно и четвёртый или даже пятый. Он сбился со счёта, отвечая на одни и те же в сущности вопросы и даже начал раздражаться, хотелось придушить этого мента напротив, накинув ему на толстую шею цепь от наручников. Да и заплывший глаз совсем не располагает Волка к тому, чтобы стать более сговорчивым.       Давили на него и монохромные серые стены со слепящим освещением из-за которого становилось не по себе. А ещё бесконечная череда вопросов. Они без конца повторялись, словно у следователей пластинку заело, или просто были издевательски похожи между собой настолько, что Волкова одёргивали, насмешливо напоминая, что менять показания стоило раньше. А Олег не хочет отвечать на все эти вопросы, он хочет быть уверен, что с Серёжей всё в порядке.        — Хорошо, что ты сообразил сотрудничать с нами, — говорит мужчина крайне неприятного вида, сидя напротив и окидывая Олега изучающим взглядом, — Может, хочешь рассказать что-то о заказчиках? — в протоколе плавно заполняется ещё одна строка, — может, срок скостят… Не знаю пока что.       Дверь в комнату для допросов раскрывают с такой силой, словно её хотели выбить. У Олега внутри словно завязывается узел, перекрывая кислород, он даже не дышит несколько секунд, провожая суровым взглядом вошедшего. Гром же смотрит с вызовом, гордо, зная, что не предавал Волкова и немного морщится, видя, как тому досталось на задержании.        — Прокопенко разрешил, — просто рапортует восстановленный в должности майор мужчине, ведущему допрос, — поприсутствую.        — Как скажешь, майор.        — Ну так что? — вопросительно кивает полицейский, — Заложишь друзей? Терять тебе больше нечего, — полицейский складывает пальцы в замок прямо на двух папках, где покоится дело, и рассуждает дальше почти доброжелательно, — И мы их возьмём, чтобы не куролесили по городу. Ну так?       Взгляд у Волка тяжёлый, тяжелее, чем обычно; это взгляд уставшего, почти истощённого морально человека, которого загнали в угол. Игорь смотрит с внутренним волнением за слова бывшего друга, пока секундное послабление не заканчивается и Волков снова не расправляет плечи с таким видом, будто вопросы здесь задаёт он. Игорю неприятно думать о том, что Олег может показать на него, тем более, у Олега есть на то причины.        — Граф и Царевич. Авторитеты уже лет двадцать, с ними считаются, — Олег не испытывает угрызений совести, ибо Царевича он бы убрал рано или поздно сам, а Граф мог стать неудобной фигурой со временем, этаким серым кардиналом, — оба сидели в девяностых.        — Когда я смогу увидеть Разумовского? — словно тут же забыв о показаниях, спросил он с интонацией не то приказа, не то просьбы. Если этот человек вообще умеет просить. Игорь тихо выдыхает, так же стоя в углу комнаты.        — На суде, если свезёт. У него тоже хороший срок нарисовался. Где ж вы спелись…       Олег прыскает со смеху, пожимая плечам, будто у него спросили что-то очень забавное. Откидываясь на неудобную железную спинку стула Волков с оскалом выдаёт что-то на арабском, и интонация явно говорит, что это не хвала доблестной полиции города на Неве. Ему сейчас хуже, чем когда-либо в жизни, не было даже суда, а Волков уже готов отсчитывать дни до появления Шуры. Быть пойманным, знать, что не способен действовать, а только ждать — так неправильно, по мнению мужчины.       Он тихо, хрипло посмеивается, пока Гром и допрашивающий обмениваются непонимающими взглядами. Да, такое поведение встречается, но в этом случае кажется до абсурдного неуместным. Гром сбивает кепку на затылок, раздувая ноздри. Доверия к Волкову у майора не осталось.        — Разумовский не убивал, — Олег облизывает пересохшие губы, ловя взгляд напряженных голубых глаз, — Ни-ког-да. Это был я, в любом случае. Вопросы? Товарищ майор, вы куда? Может, хоть на суд придёте? — в странном веселье спрашивает Олег, наблюдая за тем, как Игорь с кулака распахивает дверь, удаляясь.

***

      Судья почти не опускает взгляд в их сторону. Да и зачем? У него есть чёткая инструкция, согласно которой уголовные дела оправдывать не стоит. Тем более настолько скандальные и взбудоражившие общественность. Приговор даже не требует долгих размышлений.       Олега нервирует количество журналистов в зале, периодически он отправляет в их сторону мрачные взгляды из-под сведённых бровей. Они жадно хватают каждое слово адвоката, каждый его жест и даже стараются заснять реакции подсудимых, но оба не выражают абсолютно ничего интересного для издательств. Под щелчки камер Олег подходит ближе к решётке, словно дикий зверь в зоопарке.        — Если прения окончены, то мы удалимся для обсуждения приговора, — тучная рука берётся за деревянный лакированный молоток. Удар решит многое.        — Мои показания не учли, — снова требовательный тон, каким подсудимые обычно не говорят, — к убийству Сумарокова причастен только я.       Он говорит спокойно, уже понимая, что Разумовский поиграл в героя. Как полный дурак взял вину на себя, хотя был уговор свешивать всё на Волкова, которому всё равно нечего терять. Одним убийством больше — одним меньше. Репортёры тут же устремили всё внимание на Волкова, надеясь написать хорошенькую статью о «самом гуманном суде в мире». Он наградил их холодным взглядом.       Разумовский сидел в соседней камере, на холодной лавке, забившись в угол и закрыв волосами лицо. Тонкие запястья мирно покоятся на коленях. На происходящее ему абсолютно плевать, его игра закончилась. Стресс последних дней истощил его настолько, что Серый потерял любую надежду на счастье и свободу для Олега. Дрожащими руками Серёжа схватился за прутья, словно вот-вот упадёт от недостатка сил.        — Это связано с заключением тюремного психиатра, предоставленного защитником?        — Да, Разумовский считает себя виновным из-за галлюцинаций, — ни один мускул на окаменевшем лице Волкова не дрогнул, пока он говорил. Он стоял совсем неподвижно, и, как статуя, не моргая, глядел на судью. Лишь запястья, скованные железом шевелились, поскольку наручники больно вписались в кожу, и Олегу не терпелось избавиться от них.       Судья и присяжные удалились из зала в гробовом молчании. Ожидание длиною в самый долгий час в их жизни мучало обоих, пока охрана с трудом отгоняла навязчивых журналистов, так и норовящих что-то выспросить у Олега. Но тот только кинул их тяжелым взглядом и удалился к тонкой перегородке, отделяющей обвиняемых друг от друга.       Испуганный Разумовский почти подбегает, что неожиданно, учитывая, как он вёл себя всё это время. Он почти в ужасе от осознания, что это последний раз, когда они видятся, и кажется, что он не сможет насмотреться на него. Старается запомнить каждую морщинку , оттенок тёмных глаз, его брови, вздёрнутые в скорбной, почти извиняющейся эмоции. Мол, прости, тебя не сберёг.        — Любимый, — всеобщее внимание вынуждает его пренебречь русским языком, но в этот раз парень будто понимает, что ему сказали, — мы встретимся, я клянусь. Подожди, — притихшим голосом он снова переходит на русский. — Будь сильным.       Руки в шрамах с трудом проскальзывают между прутьев решётки, чтобы обхватить растерянное лицо. Трогательное и абсолютно потерянное. Серому очень страшно лишиться опоры и защиты. Ярко-синие глаза медленно задёргивает поволока слёз.        «Волкову Олегу Давидовичу назначить наказание по статье сто шестьдесят восьмой в виде штрафа в тридцать тысяч рублей. По второй части статьи двести двадцать второй в виде шести лет лишения свободы. И по сто пятой статье уголовного кодекса Российской Федерации в виде пожизненного лишения свободы.»        «Разумовскому Сергею Викторовичу назначено наказание по статье двести двадцать восьмой в виде четырёх лет лишения свободы. И по статье двести сорок первой уголовного кодекса Российской федерации в виде штрафа в сто тысяч рублей. В связи со смягчающим обстоятельством в виде невменяемости по двадцать первой статье уголовного кодекса тюремное заключение будет заменено на принудительное лечение.»