Непреклонный Ворон

      — Прости, что помешала тебе. — Изуми пришла в себя меньше чем через час, и я сидел рядом с ней в медпункте, чувствуя ответственность за произошедшее.       — Что? — Я слегка удивился таким словам пробуждения.       — Ты ведь гений, Итачи-кун. У тебя всё наверняка было под контролем, а я из-за своих эмоций тебе помешала. — Определенно её выводы были логичны, в отличие от высказываний тех парней.       — Нет, это я должен тебя поблагодарить. — Она смутилась и покраснела.       — Спасибо. — Её улыбка на секунду всколыхнула что-то в груди, но я не успел понять из-за мимолетности мгновения. — А ты давно практикуешь гипноз? Если не хочешь, не отвечай, я всё понимаю, мы же…       — После смерти отца. — Она ответила раньше, чем я закончил говорить. — В день той аварии. — Я впервые слышал о потерях Карателей не из статистических данных, а из первых уст. — Ой, ты наверно не так мог подумать, мой папа работал на станции, он не Учиха, это мама. — Наверно я слишком сильно нахмурился, и она смогла понять ход моих мыслей. — После этого мы переехали вместе со всеми сюда.       — Прости, но я не уследил за связью с… трагедией и техникой гипноза. — Я старался подобрать слова, потому что не совсем понимал, сколько человек скорбит в таких случаях и когда он сможет спокойно говорить на эту тему.       — Это сложно объяснить. — Почему все говорят одно и то же? — Отец умер на моих глазах, он защищал меня. — Она продолжала улыбаться, но её губы задрожали, а на щеках появились соленые дорожки. — Во время похорон меня всё время мучила вина, что я была недостаточно сильна, чтобы защитить себя сама, что если бы не я, он бы был жив. — Я просто слушал, не в силах ни поддержать, не вынести оценочные суждения произошедшему. — Для гипноза нужно познать весь спектр эмоций. — Это я знаю, и я их все понимаю. — Прочувствовать и пропустить через себя. В том числе и сильную утрату, беспомощность и невозможность что-либо изменить.       — Прости. — Она вытирала слезы, а у меня ком в горле застрял. — Я не должен был заставлять тебя переживать это снова. — Какой же я узколобый дурак!       — Ничего, всё нормально. — Она шмыгнула носом, и я, собрав всю волю в кулак, протянул ей руку. Несколько долгих секунд она просто смотрела на мою ладонь, но потом всё же протянула свою, несмело пытаясь ответить на предложенное рукопожатие. — Будем дружить. — У меня наверняка покраснело лицо, но зато теперь она улыбнулась по-настоящему.       Возвращаясь домой, я обдумывал полученную информацию и теперь всё становилось понятно. Чем больше разных эмоций я пропущу через себя, тем лучше, но как быть с утратой? Как объяснить эмоцию так, чтобы её почувствовал другой, если до этого он не знал о её существовании? Никак. Ни Шисуи, ни отец мне здесь не помогут. Вот только загвоздка в том, что я не хочу испытывать эту эмоцию. Неужели она нужна? Почему нельзя начать без неё? Я не хочу терять что-то, что мне очень дорого настолько, что я потом буду плакать. Это глупость!       Резкий порыв ветра сорвал лепестки сакуры, закружив спиралью их опавших товарищей. Вынырнув из собственных размышлений, я увидел неспешно идущих мне навстречу родителей и Саске, что радостно вертел головой, семеня маленькими ножками. Это моя семья, и я не желаю узнавать чувство утраты.       — Ни-и! — Чистый, звонкий голос брата раздался по всей улице, едва он увидел меня.       Мама учила его называть меня «о-нии-чан», но пока ему было проще обращаться ко мне так. Я думаю, это делает его лишь ещё более очаровательным. Он растет так быстро, и самое замечательное в нём — это взгляд, полный неподдельной радости и счастья, что загорается при виде меня. Так заразительно, что на душе становится тепло физически.       — Не беги слишком быстро, Саске. — Его походка ещё неуверенная, поэтому я ворчливо предупредил, продолжая улыбаться.       — Ты Учиха Итачи? — Мама успела ухватить брата за маленькую ладошку, а вот отец остановился, глядя на того, кто стоял за моей спиной.       Разворачиваться абсолютно не хочется, но я просто обязан это сделать, иначе как мне стать сильнее? Правая сторона его лица скрывалась под тонкими бинтами, а сам он был одет во всё чёрное, словно шел с траурной церемонии. Его левая рука, как акцент, притягивала внимание, так как была облачена в белую рубашку и торчала на виду по самое плечо, не попадая в рукав верхней одежды.       — Действительно…       Я смотрел в его левый глаз, что буквально впился в меня, как голодный клещ в свою жертву. Что-то в нем не так. Я продолжал молчать и наблюдал, ведь это было впервые, когда я увидел действительного темного человека. Нет, цвет его кожи был светлым, но он будто излучал нечто зловещее, холодное и ужасное. Он сам был тьмой.       — Ты отмечен печатью несчастья.       — Несчастья? — Голос не дрогнул, но я готов поклясться, что меня по голове ударила крупная капля дождя, хотя на небе не было ни облачка.       — Полосы на твоём лице. — Мгновенно в памяти всплыли слова Некобаа, и то, как жестко осадил меня отец, едва я попытался рассказать о том, что меня беспокоило. — Несчастья будут преследовать тебя всю жизнь. — Нельзя слушать. Первое правило ментальной защиты — не позволять навязывание мнений и мыслей извне. Я проиграл. Он будто знает куда бить. Кто он вообще такой? — У меня есть вопрос, для такого гения как ты. — Я молчал, ожидая того, что мне скажут дальше. Родители держались в стороне, значит этот человек знаком им, и, судя по тому, сколько в нём силы, он как-то связан с Карателями. — Ты на необитаемом острове, вместе с десятью людьми, у вас нет медикаментов и кто-то подхватил болезнь, что легко передается и убьет вас всех до того как помощь подоспеет. Если решение принимаешь только ты, что ты сделаешь?       Я же не обязан отвечать? Это тест? Но на что? Может это вступительный экзамен? Захотелось обернуться и найти поддержку у родителей, но разве так поступают взрослые? Несколько секунд ушли на анализ происходящего, ещё пара секунд на обработку вопроса и вспоминание материала на тему меньшего зла. Ответственность на мне…       — Больной умрет в любом случае. Спасти оставшихся девятерых это приоритетная задача, значит, мне придется избавиться от угрозы.       — Однозначный ответ. — Он впервые улыбнулся, но это выглядело ещё более жутко. Что-то липкое расползлось в грудной клетке, и если бы я не знал, что передо мной человек, то сейчас я бы подумал, что заключил сделку с самим дьяволом. Медленно он склонился ко мне, не разрывая контакт, и мне отчаянно захотелось попятиться. — Буду ждать того дня, когда мы встретимся снова.       Едва он развернулся и отправился неспешным шагом дальше, как я услышал родителей. Чем дальше уходил мужчина, тем светлее становилось вокруг, вот только у меня внутри беспокойство свернулось маленьким клубком и поселилось где-то рядом с желудком.       — Итачи? — Мама, вероятно, меня окликнула не в первый раз, и я несколько раз моргнул, прежде чем обернуться к ним.       — Что он сказал тебе? — Отец выглядел настороженным и немного злым.       — Кто это?       — Шимура Данзо, он работает напрямую с правительством. — Судя по недовольному тону, к отряду отца он не имел никакого отношения, и занимались они разными делами. Эти глупые слова о том, что я буду приносить другим лишь несчастья, окончательно испортили этот день, но и поговорить об этом с родителями я не могу. Впервые мне захотелось помыться только после общения с человеком.       Сразу после выпуска меня зачислили в частную старшую школу, в специальный класс, что готовил к будущей работе непосредственно с правительством Японии. Параллели выпускали будущих юристов, дипломатов, инженеров-механиков и переводчиков. Точнее дисциплины были построены таким образом, что после выпуска легко можно поступить в Токийский университет по выбранному ранее направлению. Как правило, здесь обучались те, кто с детства или определился со своим призванием или кто решил идти по стопам своих родителей, поэтому эти люди мне были близки по духу, у нас у всех были мечты и планы.       — Ваши баллы, рекомендательные письма и выбранная специализация позволяет разделить вас на группы, для индивидуальных занятий. — Я снова оказался самым младшим из двадцати одного человека, но учителей это не волновало, никто даже не смотрел в мою сторону. — Я называю фамилии и номер вашей подгруппы, а вы встречаетесь со своим куратором за дверью.       После церемонии нас познакомили с классным руководителем, и что-то мне подсказывало, что только у нашего класса не было стандартного знакомства с представлением себя. Я надеялся закончить старшую школу за год, поэтому многое зависело от куратора и индивидуального плана разработанного им.       — Итачи Учиха, Инари Шинко и Тенма Изумо, подгруппа номер два, ваш куратор Миназуки Юки. — Я на секунду зажмурился, выдохнул и поднялся со своего места, покидая класс вместе со своими знакомыми незнакомцами. Только бы всё обошлось. Я вообще рассчитывал на индивидуальные занятия, а не командные.       — С сегодняшнего дня, после основного блока уроков, вы трое будете заниматься под моим началом. — Внешность нашего куратора казалось слишком обычной. Короткие темные волосы, обветренное лицо, словно он вернулся недавно из теплых стран, густые брови, растрепанные и перетягивающие внимание от круглых как у рыбы глаз. Нос слишком крупный, вероятно не раз сломанный, толстые губы, но непропорционально маленький рот. — Некоторые занятия будут носить практический характер и от слаженности вашей работы будет зависеть результат, поэтому вы должны стать единым целым и научиться сотрудничать. — Ему было около сорока, и твердой походкой он уводил нас на школьный двор, вероятно для того чтобы оценить нашу подготовку в деле. — Доверие, это ключ…       — Да пошла она ваша командная работа! — Едва мы вышли на улицу, как Тенма встал и скрестил руки на груди. — В нашей команде этот — из клана, что чуть не разнесли Японию. — Я сокрушенно покачал головой, ожидая подобного, ведь это тот самый чудак, что пытался заставить меня извиниться. И что он забыл в моем классе? Может у него отец тоже работает в какой-нибудь секретной организации?       — Слышь, может ты свою пасть захлопнешь? — Единственная девушка в нашей команде была ровесницей Тенмы и, похоже, далеко не робкого десятка. — Ты со школы ноешь про этот бред, заканчивай и повзрослей уже. — Я её даже не помнил, но внезапно проникся уважением, хотя бы за то, что она умела отделять личное от рабочего.       — Заткнись! Ты просто гайджин! — С этим трудно было спорить, она явно не японка, хотя бы потому, что её разрез глаз был другим, а цвет волос напоминал пепел. Две длинные тугие косички топорщились, отчего она выглядела забавной, а не устрашающей. — Ты не понимаешь моих чувств, и ты меня бесишь!       — Мы переехали три года назад, но знаешь, я не робот и чувства у меня такие же, как у любого другого человека, так что не делай себя особенным! — Она скривила губы и прищурилась, точно так же складывая руки на груди.       — Может вы прекратите? — Куратор несмело попытался остановить эту перепалку, и вот тут я понял, что попал очень сильно. У него нет авторитета!       — Все девчонки из кожи вон лезут, чтобы выслужиться перед смазливыми парнями!       — Чего? Это ты на что намекаешь? Ему семь, а мне тринадцать! Я, по-твоему, в него влюбилась?       — Я не про любовь говорю, а про внешность, дура ты набитая! — Вся эта ситуация меня настолько разочаровала, что я невольно вздохнул, и это как на зло заметил Тенма. — Ваше высочество испытывает недовольство? — Ох, нет, ему определенно хочется выпустить пар на ком-то, но я не дам ему такую возможность. И почему я надеялся, что здесь всё будет по-другому? — Чего молчишь?       — Возьми пример с Итачи-куна, и помолчи хоть немного! — Я проигнорировал и высказывание Шинко, обращаясь напрямую к куратору.       — Если сегодня только знакомство, и мы закончили то, ради чего собрались, то я могу идти? У меня ещё дополнительные занятия. — Занятия были на самом деле, но через несколько часов, однако я не хотел находиться в этом эпицентре шума ни минутой больше.       — Пожалуй да, ты можешь идти. Завтра после уроков встречаемся в спортзале, не забудь спортивную форму. — Я поклонился сначала Миназуки, а затем своим новым «напарникам», так как правила приличия никто не отменял.       — Я с тобой не договорил, ублюдок. — Едва я отправился к воротам школы, как заголосил Тенма.       — Это я с тобой не договорила! — Шинко, судя по звуку, отвесила этому идиоту подзатыльник.       Дальше явно будет только хуже, и этот год будет гораздо тяжелее предыдущего. Почему мне достался именно этот остолоп? Апрель выдался теплым, и я решил вытряхнуть из головы все лишние мысли прогулкой по парку. Скамейка нагрелась от солнечных лучей, и я бездумно наблюдал, как маленькие птички прыгают по асфальту в поисках пищи. Серые, забавные пернатые странно выкручивали головы, словно вопрошая у меня, не принес ли я угощение? Может попросить родителей завести котёнка? Иногда наблюдая за чем-то, в чем полно жизни я чувствовал умиротворение и странную тихую радость.       Был бы сейчас здесь Шисуи, мы могли бы сходить пострелять в тир, одному это абсолютно не казалось веселым. Мой лучший друг отправился в первую командировку в другую страну и его стремительный рост в работе будоражил во мне легкую зависть. С другой стороны, это здорово, что у меня есть тот, кого я хочу догнать. Прямо на центральной аллее я заметил знакомую фигуру, что медленно брела не с другими крикливыми подростками, а в одиночестве.       — Тоже тяжелый день? — Едва Изуми подошла ближе, витая в своих мыслях, как я заговорил с ней. — Ты домой? — С тех «посиделок» в медпункте прошло уже много времени и я оказался действительно рад её увидеть.       — Ой, Итачи-кун! — Она вздрогнула и нервно хихикнула, заправляя прядь за ухо. — Да, домой, меня избрали старостой класса, поэтому всё так затянулось. А у тебя как прошло? Уже начались индивидуальные занятия? — Мы с ней одного возраста, и она тоже ещё слишком юная для средней школы, вот только в отличие от меня, ей не разрешили сдавать выпускные экзамены досрочно.       — Нет, простое знакомство и распределение. — Я подстроился под её шаг, и мы побрели по аллее вместе, к нашему кварталу.       — Повезло с командой? — Конечно, она была в курсе и индивидуальных занятий с куратором, и о том, что это вообще за старшая школа такая. Нам всем это объясняли ещё с детского возраста, поэтому с ней мне не нужно было выдумывать что-то, и я мог говорить начистоту.       — Нет, это просто ужасно! Я рассчитывал, что вообще обойдусь без команды. — На этой части фразы она засмеялась, прикрывая улыбку сжатым кулаком. — Не смешно, мне достался этот кретин, на которого ты тогда напала ради меня.       — Эй! Я не нападала, ну в смысле не специально и не ради тебя! Точнее не то чтобы это не ради тебя… — Она опустила голову и замолчала, жутко покраснев. Картина показалась мне такой милой, что уже я не смог сдержать смех, отчего она обиженно вскинула на меня свои большие глаза.       — Прости, прости. Ты просто очень милая.       — А ты ужасный! — В этот раз мы хохотали вместе и хоть мы не сказали ничего смешного, настроение у нас стало гораздо лучше. Со стороны мы наверняка стали похожи на обычных, громких детишек, что сейчас возвращались домой.       — Как твоя практика по гипнозу? — Она скривила губы от досады, и мой вопрос явно пришелся не к месту. — Мне пока так и не разрешили практиковаться. — Я попытался разбавить обстановку, но она лишь вздохнула.       — Тем не менее, ты уже поступил в старшую школу, ты и без этого гений. Мне даже иногда страшно представить каким ты станешь сильным и недосягаемым когда изучишь гипноз. — У меня от такой похвалы даже кончики ушей стало печь.       — Да брось ты, вот если бы познакомилась с…       — Тебе не кажется, что в последнее время от наших взрослых исходит такая страшная аура. — Я не успел договорить про Шисуи, как мы дошли до герба Учих, что знаменовал начало нашего квартала. Изуми встала, словно боялась переступить невидимую черту и заговорила тише прежнего быстро осматриваясь по сторонам.       — Ты слышала что-то плохое? — Я сглотнул и сам заговорил тише.       — Нет. — Она поджала губы и стала подбирать слова, словно была неуверенна. — Я будто чувствую, мне не обязательно слышать.       Вероятней всего её база знаний уступала моей, поэтому ей было сложней анализировать увиденное, но, уже начав практиковать ментальные практики, ты будешь подсознательно считывать эмоции, стремления, желания. Она не понимала своей силы, того что уже могла, а я мог только завидовать этому и основываться лишь на голых фактах. Несправедливо. Нельзя давать сильное оружие тому, кто не умеет с ним обращаться, это может навредить.       — Что тебя напугало? — Я взял её ладонь и сжал в знак поддержки, пытаясь придать ей немного уверенности. Она не должна бояться своих возможностей, иначе просто навредит себе и поставит неосознанно блоки.       — Взрослые думают о неприятных вещах, они копят злость. — Да, всё так, эти простые слова гораздо правдивее, чем заумные речи специалистов, что я читал в книгах. Я это тоже чувствовал, пусть и не так остро, пусть только по формальным признакам, но всё началось ещё тогда, когда нас переселили сюда.       — Знаешь, Изуми. — Я продолжал держать её за руку и медленно направился к домам, едва заметив, как за деревом мелькнула тень. — Лучше пока не говори о недовольстве взрослых ни с кем, кроме меня. Хорошо? — Отец раз в неделю ходит на собрания Карателей и по возвращению он напоминает мне кипящий чайник, не хватало, чтобы Изуми неудачно сказала что-то кому-то в такой момент. Человеческие чувства очень сложны, но ещё сложнее увидеть их грань, вот где понадобиться настоящее искусство.       — Если ты так говоришь, то хорошо. — Мы дошли до развилки в тишине, и просто поклонившись друг другу на прощание, разошлись в разные стороны, каждый оставаясь в своих мыслях.