Инородный элемент

              В моём мире существовала шутка: человеку рассказывали про стакан, до половины налитый водой, а он должен был сказать – стакан наполовину полон или стакан наполовину пуст. Моя жизнь в Эсгароте напоминала этот несчастный стакан, и от меня требовалось решение – как дальше жить. Я могла сказать, что стакан наполовину полон – я нравлюсь гному – и уехать с ним в Синие Горы. Родить ребёнка, если повезёт. А когда красота и молодость увянут, возможно, превратиться в старуху, которая никому не нужна. Я могла выбрать, что стакан наполовину пуст – и остаться в Эсгароте, переехать в Бри, вернуться в Шир. Выйти за фермера или кузнеца – здесь я вздыхала, вспоминая, что Торин тоже кузнец. Возможно, родить детей. Окончить дни уважаемой женщиной или всю жизнь кусать себе локти, что упустила мечту. Я могла ошибаться. Моя жизнь не напоминала стакан. Где-то ходит мой неповторимый, с которым мы узнаем друг друга. Мы можем встретиться в Эсгароте, по дороге в Синие Горы, переехав в Бри или в Шир. Или не встретиться никогда. Или встретиться, но не узнать. Я могла ошибаться. Моя жизнь не напоминала стакан. Я могла отправиться в новые земли, прыгнуть со скалы, переплыть море или в нём утопиться, стать сама кузнецом. Или мой выбор ни на что не влиял - мне было суждено умереть, лишиться ног или рук, ослепнуть от оспы. Когда я это поняла, решила ничего не решать. *** Едва гномы заняли дом и осмотрелись, в дверь моей каморки постучал Двалин, пришедший сказать, что Торин ждёт у себя. И, глядя на моё растерянное лицо, произнёс: «Велел передать, что ждёт чистой и в платье». Как видите, Его Величество дал мне службу и место в жизни, а я оказалась слишком горда, чтобы их принять. Закрыв дверь, села на пол, языком нащупав дырку от зуба: прежде Торин не требовал, а просил. И не посылал Двалина, как в лавку за мясом. Победило благоразумие – куда идти и что делать. В таверну? Будет то же самое, ещё и синяков понаставят. В служанки – тоже. А чему я полжизни училась на родине, здесь было не нужно, прав был Фили. Как я в тот миг пожалела, что отказала ему! Никаких чувств, обоюдный расчёт. Потом стало легче, мозг опять заработал. Может, с Торином будет неплохо. Может, Фили снова захочет. Может, получится скопить денег и пойти учиться. Может, крутить Оина на врачевание… Как вообще здесь заработать? Где искать клиентов? Как быть? Позднее я разберусь. А пока умыться, влезть в платье. Радостные – почему? – жители Эсгарота принесли тёплых вещей, среди них было платье, после известия, что в отряде есть женщина. Снятое не иначе как с подростка, потому что подходило по росту и после пережитых лишений село в груди. Платье было шерстяное, длинное, с наивной вышивкой у шеи и рукавов. Я представляла, как девочка сидит у окна, тычет в ткань непослушной иголкой, мечтая себя украсить, а платье у неё отнимают и отдают неведомой тётке. Или она сама отдала платье? Была в числе тех, кто плясал на площади и бил в тарелки? Тайну радости горожан, пока непонятную, предстояло постигнуть. Поправить волосы, накинуть на плечи платок. Глубоко вдохнуть и сойти вниз, не желая узнать, хорошо ли сидит новый наряд. *** Когда я отворила дверь, взгляду предстала уютная, едва ли не семейная картина. Торин сидел у очага в новой чистой рубахе и мягких войлочных сапогах, положив ноги на резной брусок, а склонившийся над ним Двалин выстригал ему ус. В комнате было тепло и душисто: пахли можжевеловые ветки, подброшенные для благоуханья в камин, и я подумала, как мало знаю. Я видела гнома в бою да походе, а он, оказывается, умеет жить. На сундуке стояла миска с водой, лежали ножницы, щипчики, гребни и прочие инструменты, назначение которых, по-видимому, состояло в том, чтобы сделать мужчину красивым. Я вспомнила, что доспехи и оружие гнома, пока их не забрали эльфы, были великолепны. Одежду ему шили из тиснёного бархата, что выглядел не так броско, как вышивка золотой нитью, но стоил не меньше. Его седельные сумки, упряжь, пони... друзья – всё было высшего качества, но не бросалось в глаза. И вот меня ввели в круг любимых вещей. Двалин оставил усы и бороду, взялся за волосы, одной рукой ловко приподнимая волнистые пряди и быстро укорачивая их взмахом бритвы. - Круглый, - по обыкновению кратко, не поворачивая головы, сказал он. – На сундуке, для ногтей. И я поняла, либо делаю, что велят, либо… Впрочем, решение я принимала сама. Какое-то время мы сосредоточенно работали, молчание прерывалось замечаниями Двалина, подсказывающего, как применить тот или иной незнакомый предмет. Несмотря на оказанную огромную честь, я не могла поднять глаз. Руки Торина были мозолистые, такими руками можно гордиться. Однажды, уже после войны, я видела мозоли на пальцах Тауриэль – от тетивы, не спасали перчатки – с тех пор отношение к ней стало лучше. Затем Двалин собрал срезанные волосы и ногти – по гномьим поверьям в них сохраняется сила владельца, бросил в огонь. Убрал инструменты, подхватил миску с водой и, чуть ли не поклонившись, вышел за дверь. Мы остались вдвоём. *** С тех пор, как мы высадились на берегу, и я сказала ему «люблю», а он мне - нет, утёк, казалось, целый век. Перво-наперво гном взял меня на руки и, ткнув пальцем в рот, нашёл ранку в десне: - Я сделаю тебе новый, сапфировый или бриллиантовый, как сама захочешь. Он растерялся. Гномов учат, как обращаться с супругой – уважаемой женщиной, живущей по заветам старейшин, рожающей освящённых Махалом детей. Как быть с женщиной неуважаемой, которая, тем не менее, нравится, он не знал. Я слезла с его рук, закрыла дверь на запор. Потеря красоты похожа на потерю невинности – и то и другое не замечаешь, пока не лишишься. Зато потом понимаешь, что порченый товар теряет в цене, и учишься беречь, что имеешь. Поэтому его внимание было приятно. На берегу после бочек Оин нас осмотрел. Впрочем, осмотр был беглым, так как сумка с лекарствами осталась у эльфов. Все оказались живы-здоровы и без переломов. То, что в сутолоке бочки я приняла за хруст колена, был злосчастный зуб, и на тот момент я осталась счастлива, что это так. Бильбо простудился в холодной воде. Его усадили поближе к огню. Никто ни с кем не нянчился и не утешал. И только теперь, проведя больше суток на твёрдой поверхности, я поняла, как у меня всё болит. Прежде я бы постеснялась показаться мужчине в подобном обличье – бёдра залеплены синяками, рёбра расцарапаны в кровь. Сейчас подобных мыслей не возникало – не разденешься сегодня, завтра будет не перед кем. Стянула платье, сняла сорочку и нижнюю юбку, попросила гнома подняться и принялась сама раздевать. И остановилась, когда увидела, что он вовсе не рад. Не знаю, побитое ли тело его так остудило. Он, конечно, знал, что женщины вообще и человеческие в особенности не так выносливы, как он. Но, думаю, только теперь воочию убедился, чего его приключения стоят. Или совесть его заела. Что он гном и король, а развлекается, как человек. Не знаю. Но только он завернул меня в мою же снятую юбку да и отнёс спокойно в постель. В ту ночь я захотела от него ребёнка. Это было самое тоскливое чувство на свете. Мы лежали, он гладил меня по волосам, а я раздумывала, как дёшево стою. Другим надо, чтобы замуж позвал или хотя бы пообещал любовь до гроба, мне достаточно, чтобы пожалел. Зато ближе к утру мы вспомнили, что я умею читать. Гном принёс со стола два клочка бумаги, бросил мне на колени: - Прочти. В первом торговец жаловался на бургомистра, что тот неправдой отобрал у него скобяную лавку. Во втором женщина, вдова гончара, молила исцелить королевским прикосновением больного ребёнка. - Ты вправду лечишь детей наложением рук? - Нет. Конечно, нет. И спросил, чью просьбу уважить. - Ничью. - Почему? - Первое – совсем смешно, - я помялась, неуверенная, что мои представления совпадают с его. – Пока бургомистр у власти, лишь его решения имеют законную силу. - Закон от богов, - поправил гном. – Править должен король. Любой – эльф, гном, человек – может призвать короля, если у него нет своего. Но ты права. Ссориться с бургомистром сейчас ни к чему. Что с женщиной? - Ей нужен лекарь, не король. Он кивнул: - Будешь разбирать письма. Из Железных Холмов сразу мне. От бургомистра и важных сановников тоже, - он поднялся взять и показать образцы, - узнаешь по бумаге и гербу на сургуче. В случае сомнения разрешаю вскрывать. Остальное – по усмотрению. Поняла? - Ваше Величество! Ещё задолго до замка эльфов я принялась скучать по печатному слову. Это была неизвестная ранее скука. Скука по новым лицам, по новостям. Скука по непрочитанным книгам. Даже Торина я держалась отчасти потому, что с ним можно поговорить. Фили был самонадеян, Кили – непроглядно глуп. Считал, что слонов не бывает, раз он их не видал. - Ммм… ты веришь в слонов? – лёжа на груди гнома, подбираясь к волоскам внизу его живота. После случившегося хотелось его отблагодарить. - Малышка, я видел слона. Его привезли из-за моря и водили по главной улице Дейла. Он съел сотню морковок и сделал на площади огромную кучу. Я засмеялась, и юбка сползла. Глаза гнома сверкнули – влечение никуда не делось. - Что тебя мучит? Переложи на меня. Давай, я тебя соблазню? Меня судить некому. Вся вина будет на мне. - Глупенькая, - улыбнулся он. – Каждый гном сам отвечает за себя перед Махалом. И потом повторял, когда Дис упорно зазывала в дом девушек из Железных Холмов, а я, скрепя сердце, признавала, что они не виноваты, что не пошли с ним в поход. Даин им запретил. «Каждый гном свободен. Он отвечает за себя перед Махалом. Узбад не может запретить взрослому гному, мужчине или женщине, следовать за королём». - Мне уйти наверх? - Там холодно, как в конуре. Та комната для приличий, я не хотел, чтобы ты там жила. - Если тебя станут судить, - сказала я, - зови меня. Я приду к твоему Махалу и скажу, что видела от тебя только добро. - Не придёшь, - прищурился он. – Людей в Палатах Ожидания нет. - А я не человек. Люди не проваливаются в другие миры и не влюбляются в гномов. - Малышка, - вздохнул он. – Ты не представляешь, как бываешь права. *** Так и повелось. Утром к нему приходил Двалин. Я пряталась за пологом кровати. Хотя Двалин был одним из немногих, кто нас одобрял, и даже передал мне уход за королевской бородой. Потом Балин с докладом. Я к тому уже одевалась и уходила на кухню. Конечно, гном недолго играл в благородство и скоро мы принялись вновь заниматься любовью. На сей раз всё было иначе. Он был страшно неопытен, но очень старался. Я так и не поняла, был ли у него кто до меня, а если и был, то кто – гном, человек? Он упомянул, что была невеста. «Славная девушка. Погибла в Горе». - Ты её любил? - У нас как, - усмехнулся он, - женщин мало. С кем сложится, ту и люби. Встречались при родителях, по галерее прошлись. Все так живут… Потом была женщина, человечка… очень красивая, совсем, как ты… - Что с ней стало? - Она была замужем, а теперь, верно, уже умерла… - Я бы хотела встретить тебя тогда, - его слова напомнили мне о скоротечности собственной жизни. – Какой ты был? - Дурак я был, малышка, полный дурак. Столько дров нарубил. Не надо тебе такого встречать. В отношении меня он не был столь же любезен. - Сколько у тебя было мужчин? – со смесью любопытства и брезгливости, когда я выпустила его член изо рта. - Достаточно. (Никого. Ты первый и единственный). - Зачем ты это делала? - (Ни зачем). Развлекалась. (Ждала тебя). Гном взял меня за горло и несильно встряхнул: - Изменишь мне, я его убью. - А меня? – облизнув пересохшие губы. Мелькнула нехорошая мысль, что соперник ему здесь только Фили. – Меня тоже убьёшь? Он равнодушно отпустил пальцы: - Нет. Тебя не смогу. Он стал ужасно ревнивым. Часто подолгу выспрашивал, что я делала в течение дня. Невольно напомнив мне Фили и его ревность в походе к каждой палке, отмечавшей путевую милю. Однажды взъелся на хоббита, что тот предложил мне по возвращению из Горы вернуться в Шир. «У нас на границе с Бэкландом живут люди. Может, тебе понравится среди них». - Прекрати! – шипела я, наслушавшись «хоббит-пройдоха» и «я так и знал!». – Он ничего подобного не имел в виду. Бедный Бильбо всего-навсего пригласил меня пожить в его поместье на первых порах. Это заставляло меня с сомнением отнестись к предложению уехать в Синие Горы. С каждым днём я всё больше понимала, что гномы, какими бы приветливыми они ни показались в походе, не принимали в свои ряды тех, кто не гном. В походе мы были на поверхности, все равны, а там, где начиналось их царство, правили другие порядки. Это помогло переоценить поведение Торина и, конечно же, Фили. Второй в Эсгароте менялся на глазах, как-то незаметно повзрослев. Он по-прежнему бегал за девками. Приходил позже всех, нередко пьяным, засыпанным блёстками, с запахом резких духов (однажды я не выдержала и обнюхала одежду Торина на предмет тех же духов. Следов не было, или он их лучше скрывал). Но взгляд, каким он смотрел на дядьку, уже не был щенячьим. Можно сказать, в глазах Фили Торин сверзился с высоты своей непререкаемости – боюсь, не без помощи вашей покорной слуги – и ему предстояло заново её завоевать. Зато я поняла, что Торин многим рискует, поддерживая отношения со мной. Мне стали ясны «комната для приличий», просьбы покидать его покои, убедившись, что в коридоре никого нет, и то, что за пределами спальни мы с ним не говорим. Последнее бы соблюдалось, даже если бы мы были женаты. У гномов женщин мало, и те, кому повезло, стараются не возбуждать зависть в других. При сторонних супруги держатся так, словно едва знакомы. Но я об этом не знала, и его холодность меня сильно задела. Как я буду жить в Синих Горах? – беспокоилась я. – Сидя в четырёх стенах, всеми незамечаемая, не с кем словом перемолвиться? А родится ребёнок – его также отвергнут? Просто потому, что не гном? О деньгах я не волновалась. Торин был богат, и не раз высказывался о возможности меня обеспечить. Ребёнка бы он содержал. Только кому это нужно. Неудивительно, что в один прекрасный день я оказалась на улице. К моему горлу был прижат нож, в глазах стояли слёзы, а в голове вертелось - «Милый, прости» и «Какая же я была дура!»