Инородный элемент

              Правду говорят, беги – не беги, а от себя не убежишь. В Эсгароте я вновь вернулась к тому, что имела в своём прежнем мире. У меня был дом, который мне не принадлежал. Мужчина, который со мной спал, но, как мне казалось, меня не любил. И человеческое общество, которое меня не принимало, но и не отвергало – ему просто было на меня наплевать. Дома я могла придумать себе оправдание – если бы обстоятельства сложились иначе. Если бы у меня была другая семья. Если бы мне повезло. Если бы я имела таланты. Но вот обстоятельства изменились, причём так, как и помыслить-то не получалось. А я оказалась там же, где и была. Напрашивался вопрос – если обстоятельства изменились, а я – нет, может, причина не в них, а во мне? Кое-что, однако же, переменилось. Мужчина, с которым я спала, был мной любим. У меня была общность – отряд, – к которой мне отчаянно хотелось принадлежать, и чьё порицание я воспринимала остро и горько. И… у меня мог родиться ребёнок. Не важно, желала я сама того или нет. До Ривенделла об этом думалось туго. Я мечтала вернуться в свой мир и была готова за это платить, в том числе телом. Конечно, так крутиться – хорошего мало. Но я думала – перетерплю. А вернусь, подлечусь, если требуется, и избавлюсь от последствий. Жизнь, знаете ли, не всегда спрашивает, чего мы хотим. Никто на меня в итоге не покушался. Фили предлагал жить с ним, но то было дело далёкого будущего, а о будущем я не загадывала. Да и одна из причин, по которой я его отвергала – дети от него, нет, никогда. Хотя он был бы хорошим отцом… Потом близость случалась нечасто. У Беорна, пару раз на полянке, в лесу. Организм мой бунтовал, женские дни вернулись лишь в Лихолесье, и я надеялась – каюсь! - на авось пронесёт. Но в Эсгароте надеяться на авось стало опасно. Я попробовала решить проблему так, как привыкла – сама, не обсуждая с мужчиной – и обратилась к врачу. Этим в нашем отряде заведовал Оин. - Дочк, а дочк? – поприветствовал он. - Чего не заходишь? Чего забыла совсем? Мне было так стыдно показаться старику на глаза, что даже мазь для Айли я варила сама, по памяти, из нутряного жира, взятого на кухне. «Твоя непутёвая ученица может кому-то помочь – это ли не награда для старца». Половина отряда со мной не общалась, половина – терпела, но и те, и другие делали вид, что я сплю в своей комнате и ничегошеньки не происходит. Часто я ловила на себе взгляды, которые словно бы вопрошали: «Что ты, чужая женщина, делаешь с нами? Мы помогли тебе, наш король привёл тебя в человеческий город. Ты нам не нужна, уходи и живи собственной жизнью. Почему ты всё ещё здесь?» Почему я здесь? Этот вопрос я задавала себе каждый день и не находила ответа. Торин меня охранял, кормил и был неизменно заботлив. Предложил: - Когда всё закончится, поедешь со мной в Синие Горы? - А жениться надумаешь, куда меня денешь? – затаив дыхание, спросила я. Мне хотелось, чтобы он ответил: «Я никогда не женюсь, потому что люблю только тебя». Он и ответил: - Я никогда не женюсь. У моих друзей нет сестёр, а женщины из клана, отказавшегося меня поддержать, я не возьму. - А… Я закрыла рот, и разговор отложился до лучших времён. Поэтому ласковый тон старика едва не заставил меня зарыдать. - Оин, ты со мной говоришь? Почему? - Девочка, - вздохнул он. – Я – лекарь. Я видел много смертей. А когда видишь смерть, научаешься ценить жизнь, какой бы она ни была. Я и орка заштопаю, если увижу. На поле боя – добью. А после – заштопаю. Этого не все могут понять. Но, услышав, зачем я пришла, погрустнел. - Я не знаю таких средств, - быстро ответил он, подтвердив подозрение, что в серьёзных разговорах обходится без глухоты. – А если бы знал, тебе не сказал. Детей посылают боги, не нам это решать. - Ах, боги! – вскипела я. – Хорошо. Тогда они пускай и отвечают. А то ишь, как удобно устроились. Как посылать – так боги, как расхлёбывать – так человек. И у двери обернулась: - Я не такая, как ты. Орка штопать не стану. Он натянуто улыбнулся: - Махал создал меня лекарем, а уже после гномом. Ты, получается, гном больше, чем я. На том и расстались. Однако разговор о богах засел у меня в голове. О богах когда-то много рассказывал Гендальф. Но его боги, высокие и прекрасные, далёкие от земной жизни, меня не прельщали. Они пировали в огромных чертогах и должны были спуститься к последней битве со Злом. Эльфы надеялись до этой битвы дожить. Мне же, человеку, чей срок ограничен, было всё равно, что произойдёт при скончании времён. О богах также говорил Торин. Торина я уважала. Как бы ни относился ко мне, уважала всегда. Его бог был трудолюбив и заботился о своих подопечных. - Я поняла, почему люди постоянно заходят в тупик, - однажды сказала я после одного особенно тяжёлого посещения Айли. - Люди ждут счастья. А жизнь – это не счастье. Это работа. - Верно, - похвалил гном, оторвавшись от письма, которое я ему подала, и посмотрел каким-то новым заинтересованным, невиданным ранее взглядом. – И в чём твоя работа? - Я не знаю. - Как не знаешь? Как это возможно? - А вот так, - пожала плечами я. – Люди никогда не знают. Верят, надеются, но точно не знают. Может, для этого как раз и нужны? - Ты хочешь сказать, - он разгладил лоб, словно решил какую-то важную, неясную для него раньше проблему, - вы живёте так, как живёте… - Убиваем, грабим, насилуем? - …просто потому, что не знаете, как вам быть? - Ну да. Гномы людей презирали. В этом я не раз убедилась с тех пор, как поселилась в Озёрном. Даже Торин, который старался судить справедливо, нет-нет да и говорил такое, что я только диву давалась. У нас на дворе был дед, оставленный хозяином в доме. Первые дни я на него не смотрела – надо было привыкнуть, где кухня и где кладовые, откуда брать воду – впечатлённая вонью под городом, я гоняла бедного Кили к мосту – да приноровиться к печи. Потом мы с ним подружились, если так можно сказать. Гномы хоть и морщились при моём появлении, а от работы по дому это не избавляло. «Ловко у них получается, - удивлялась я. – Человека для них, то есть меня, как бы нет, но дело для этого человека найдётся». Город выделял отряду продукты, иногда давал мелкие ссуды (предполагалось, что их оплатит Даин из Железных Холмов). Бомбур, как и в походе, главенствовал в кухне, а мы с Бильбо вертелись у него на подхвате. И скоро я поняла, что наши слуги – дед да внучка, называют меня «хозяйка». Остальные с ними не заговаривали. - Поди, передай человеку, чтобы дрова наколол да воды нагрел, мыться будем… - Скажи девчонке почистить рыбу. Рыбу-то она чистить умеет? - Наверно, да. - Пускай принесёт два фунта муки… И я шла к деду просить о дровах, а потом сажала внучку за чистку рыбы. Вот они и решили – хозяйка. И когда однажды увидела, что у деда трясутся руки и он раз за разом ухает мимо полена, забрала топор: - Дедушка, что вы. Оставьте. И на крышу больше не лазьте. Свалитесь оттуда – костей не соберём. Мне ещё пришлось уговаривать его сесть к очагу и обещать, что не расскажу хозяину–купцу, который платил ему жалованье и которому принадлежал дом. Потом пошла к Торину: - Дед наш во дворе… - Что тебе до него? – недовольно спросил он. Не впервой я замечала в нём холодность, когда говорила о людях. - Старый он, тяжело ему. И суставы болят. Всю жизнь прорыбачил в холодной воде. - Зачем взял работу, если не может её выполнять? Я едва не вспылила, но вспомнила, что Балин наш был весь седой, однако в отряде ему никто скидок не делал. И объяснила: - Работу взял, потому что сын утоп. Внучка сиротой осталась – надо кормить. - Что же он за человек? Если к старости друзей не нажил? Если в беде некому помочь? Я нахмурилась: - Друзей он нажил. Купец взял его на двор, потому что старик всю жизнь в его рыбной артели ходил. И сын его, когда утоп, на купца работал. Хотя сам видишь, от деда проку мало, а от девчонки того меньше. Он помолчал. Потом сказал, что велит Фили и Кили помогать старику. В другой раз гном дал мне медяк: - Возьми парней, и сходите на рынок. Купи себе, что сама захочешь. Я отдала монетку Айли за сведения о Барде-вышнике. Обо всех она рассказывала охотно, а дошла до него, заупрямилась. Бард оказался легендой. Король из грязи. Местные на него молились. Особенно те, кто ничего слаще ухи не едал. «Купит ведь вина на эти деньги, как пить дать, купит. Вот и толку, что я его не приносила. Что я сделала – добро или зло?». Вечером Торин спросил: - Почему ты ничего не купила? Я виновато его обняла: - Я отдала монету девочке-нищенке. Помнишь – которую привязали к столбу? Он покачал головой. Не стал расспрашивать, где я встретила девочку. Не стал уточнять у парней. Я за это почувствовала к нему благодарность. Только сказал: - Малышка, это люди. Они всегда бедствуют и голодают. Сколько я их не встречаю – среди них всегда горе и слёзы. Ты зря потратила деньги – все голодные рты не накормишь. Потом смягчился: - Но у тебя доброе сердце. Я прижалась губами к его руке. Мучаясь совестью, что Айли купит вино. «Ох, мой свет. Даже слишком доброе, как я посмотрю». *** Так и жили. Гномы в ожидании продолженья похода, да я – пустое место, получеловек. Вечерами, когда гномы сидели в трактирах, а дед шил у очага сети, у меня была возможность подумать. Где она, та заветная точка, в которой человек чувствует, что не зря топчет землю ногами. Выходило, лишь в раннем детстве, когда я себя не осознавала, да в дни похода, который тоже словно выпадал из всех времён и миров. Теперь я понимала, что ради этого похода каждого из нас выдернуло из привычной среды. Гномов – из гор. Хоббита – из его Шира. Меня – вообще с другого конца Вселенной. Только Гендальф ради похода ничего не менял – его жизнь и так проходила в бесконечных походах и разъездах. Но он, как всегда, отсутствовал – я уже начинала сомневаться, не приснился ли он – и мнения о догадках высказать не мог. Иногда я думала – слишком гладко всё получилось. Неужели это просто случайность? Теперь, зная гномов получше, я понимала – свались я с неба в другое время в другом месте, меня бы не взяли в отряд. Упади я перед входом в селение в Синих Горах, даже бы внутрь не пустили. Помогли бы, конечно, гномы – не орки, да отправили к эльфам в Линдон или к хоббитам в Шир. Торин никогда бы меня не узнал. Может, вышел бы полюбопытствовать, что за женщины падают с небес в его горах, и спросил, тёплую ли мне дали одежду и хорошо ли накормили. А потом ушёл и забыл. Встреться мы в Эреборе, когда он был наследным принцем, или в степях Эриадора, пока он вёл свой народ, махал кайлом в забое и пахал на людей, он бы не допустил до себя. Что-то должно было произойти с гордым гномом, со всем гномьим народом, чтобы однажды они вылезли из подземелий, согласились принять в отряд чужака из соседнего Шира, а там уже и я подоспела. Один чужак есть – со вторым будет легче. И зачем? Чтобы пройти весь поход, лечь в постель, а потом уехать жить в Синие Горы? Впервые в жизни я подумала, что любовь – это совсем не то, что я искала. Любовь, возможно, указатель, сигнал, что всё идёт, как надо. Но это – не самоцель. Да и была ли любовь? В Эсгароте Торин начал меняться. Характером он стал суше и твёрже. В общении с товарищами исчезла былая сердечность, даже с Двалином он теперь больше переглядывался, чем разговаривал, что, кажется, тот вполне понимал. Исчез проскальзывавший в нём юношеский задор. Теперь это был взрослый мужчина. Очень-очень взрослый и очень серьёзный. Спокойный, рассудительный, уверенный в себе. Занимающийся делом, для которого был предназначен и которое хорошо знал. Редкие, но яркие вспышки гнева, которые он старался скрывать от окружающих, но при мне выплёскивал, говорили, что под внешним спокойствием что-то бурлит. И этот новый Торин безумно меня интересовал. Порой меня посещали странные мысли – что я благодарна судьбе за возможность узнать его с разных сторон. «Если он когда-нибудь женится, - думала я: он утверждал, что не женится, но как можно верить, – она не сможет узнать его целиком. Поход закончится, и она не узнает, какой он настоящий. Как так можно? Не будет знать!». И тогда я думала, что любовь – это знание. Не страсть, не влечение и не огонь – понимание, что перед тобой за мужчина, и что он может дать. От мужчины я плавно переходила к богу. Когда в любой момент можешь зачать ребёнка, а вокруг только и разговору, что о богах, невольно начнёшь вспоминать своего. Любовь к богу, получалось - знание о боге. То, чего в моём мире достоверно не существовало. Неудивительно, что мы не знали, что такое любовь. «Слепцы! – думала я о людях Эсгарота. – Рядом с вами живут гномы и эльфы. Это ли не возможность изучать божество». Людям я не доверяла. Как показал мой мир, они были способны изобрести кучу ненужных вещей, но в главном вопросе – вопросе о смысле жизни, за всю историю существования не продвинулись дальше покрытых шерстью предков. По-прежнему ответ на вопрос – "как жить?" звучал – "каждый решает сам". «Зачем? - думала я. – Зачем, дорогие люди, вы мне нужны, если всё, что по-настоящему меня в жизни волнует, я могу сделать сама?» Вот и были в своём мире такие глупые цели – жить не хуже других; купить сапоги; не расстроить родителей слишком ранним уходом. Я вспомнила всех мужчин, в которых была влюблена. Всех. У каждого попросила прощения – они были мне не нужны. То, что я принимала за влюблённость, было желанием найти смысл жизни. Но в том мире смысла не существовало. Все в нём были равны, все одинаково неслись сквозь потоки времени к смерти, только одних это полностью устраивало, а других забыли спросить. «Что ты творишь? – спрашивала я у своего бога. Я не знала, слышит он меня или нет, но необходимость высказать всё, что накопилось, назрела. – Нельзя выплёвывать из себя живых людей, а потом бросать их на произвол судьбы. Какой же ты тогда Отец? Сука ты, а не отец. Врагу такого не пожелаешь». Другой раз я думала: «Может, тебе просто скучно? Летаешь там в своих хлябях небесных, не с кем поговорить. Вот и пошёл разрождаться». Это было даже понятно. «Если тебе действительно одиноко – приходи, посидим». Никто, разумеется, не пришёл. Кусты при моём появлении не воспламенялись. Ослицы, которых я иногда встречала на улицах Эсгарота, не пытались со мной заговорить. С небес не раздавался глас Всевышнего, дабы я могла выпендриться и вместо богатства заказать себе мудрость*. Бог, если он был, с удовольствием наблюдал, как я корчусь у него на сковородке, лишая того, что люди зовут простым человеческим счастьем, и не давая намёка, зачем ему понадобилось меня создавать. Я решила жить, как живётся, и терпеть, пока хватит прочности и сил. Постараться быть нужной тому, кому хотелось быть нужной, и внутренне готовиться, что это завершится ничем. И всё пустяки, если бы не возможный ребёнок. Имею ли я право его хотеть? В какой мир приведу? Что смогу дать? Опыт моего творца показал – нельзя создавать человека, если не можешь объяснить, зачем он, хотя бы себе. И я стала готовить условия для расставания, хотя расставаться совсем не хотелось. Гномы, хоть и смотрели, как на пустое место, а казались семьёй. Мужчина, хоть не говорил о любви, но был любим. Единственный урок, который я вынесла из этой истории – когда после долгих поисков встретишь «своё», готовься, что окажешься совершенно ему не нужна.