Инородный элемент

              Однако время шло, и надо было что-то решать. В один из вечеров гном вызвал меня к себе и показал письмо, которое тут же при мне свернул и залил сургучом. - С этим письмом, - проговорил он, прилагая оттиск кольца королевского рода, которое всегда носил при себе, - тебе будет нужно добраться до Синих Гор, если я не вернусь. Я позже скажу, как это сделать. Потому что одна до Синих Гор я добраться, конечно же, не могла. Проще всего было обратиться к Даину. Это оказалось также сложнее всего. "Кто она, Торин? - вопрошал он в ответ на послание Торина, в котором тот просил прислать отряд стражников, чтобы меня охранять. - Как я объясню своим воинам, почему они должны с ней пойти?". Унизительность положения стала невыносима. "Я тебя не виню, - писал Даин. И на этот раз, чтобы не оскорбить родича, он выбирал самые мягкие выражения из всех, - один Махал знает, сколько тебе пришлось пережить. И если нашлась та, которая скрасила трудные дни, кто я, чтобы тебя судить". Дальше он предлагал дать мне денег и нанять в сопровождающие людей, которым Торин решительно не доверял. В общем-то правильно. Женщина. Одинокая. Без покровителя. Вероятность, что им же нанятые люди оберут меня до нитки и бросят в лесу, была выше, чем вероятность добраться до Гор. Я ничего об этих думах не знала. Торин тщательно скрывал свой позор. Позор не в том, что сошелся с женщиной недостойного рода. За это он вины не ощущал. Гном и впрямь многое пережил и считал, что жизнь ему задолжала. А позор в том, что ничего не может дать и защитить. - Если бы ты мне сказал, - упрекала его позже я, - если хотя бы намекнул, как я тебе дорога, мне было бы проще все пережить. - Да как я мог! - взорвался он. - Король без народа, без благословения Махала. Я даже не мог привести тебя в свой дом и сказать: "Моя". Только ночью, крадучись, спрятавшись ото всех, словно вор. Было еще кое-что, о чем он размышлял, мечтая заманить меня под землю - войдя в его царство, наружу я бы уже не вышла. "Торин, если ценишь эту женщину, отпусти ее. Люди не созданы для жизни под землей. Человеческие рудокопы страдают, если проведут в шахте несколько дней. Женщинам должно быть тяжелее". Причина в том, что выживаемость подземной крепости зависит от тайны - расположения коридоров, воздушно-световых шахт и воды. Кроме того, у гномов много других секретов, которые они охраняют от эльфов и людей. Гость, пущенный дальше внешних укреплений, вынужден либо жить в крохотной комнатке и никуда не выходить, либо навечно остаться внутри. К слову, когда мне понадобилась кормилица для ребенка - гномьи младенцы едят больше людей, а гномки рожают редко, и никто не мог помочь - ее привели с поверхности, завязав глаза, и держали под стражей. Потом также, завязав глаза, увели. Хотела взять с собой Даннике - ее дед погиб под обломками Эсгарота, она осталась одна - Торин предупредил: "Девочка не сможет вернуться к людям. Хочешь ей такой жизни? Хотя служанка тебе будет нужна". Пришлось ограничиться надзором за ее жизнью в приюте и алмазом в приданое, когда возраст настал. И об этом Даин писал: "Брат мой, никак ум твой омрачился под гнетом ответственности, если просишь, чтобы я приютил эту женщину, дал ей кров, пока ты выполняешь свой долг. Наши паровые устройства испугают ее. Люди не выносят смог и раскаленный пар. Случайно она может увидеть то, что не предназначено для ее глаз. Ты мудрый правитель, скажи, неужто подвергать себя опасности из-за нее? А как я объясню вверенным, кто она? Она не невеста тебе и не жена. Нет, брат мой, лучше вам расстаться, пока не поздно. Сам знаешь, сердца наши несвободны и открывать их следует с большой осторожностью. Засим прощаюсь. Высылаю фунт серебра, получишь у Бранна. Молю Творца нашего, чтобы наставил тебя. Твой любящий брат". Письмо было писано на Всеобщем, потому что Даин, вопреки обыкновению, стремился вложить в него душевность, коей кхуздул не обладал. Но получил обратное. Торин, разозленный напоминанием, что нечто омрачило его ум - а после сомнений Элронда в Ривенделле сочетания "ум" и "омрачило" в его присутствии было лучше не произносить - укрепился в мыслях, что все в этом мире враждебно. Поэтому когда я встала на колени и произнесла: - Милый, - следовало употребить "господин", все приличные женщины так обращались к мужчинам, - если ты не вернешься, я останусь здесь, - решил, что это очередной заговор против него. - Ты поедешь, куда я скажу! - рявкнул он. - И пробудешь там, сколько нужно. А не захочешь, спеленаю и привяжу к седлу! Я вылетела из комнаты с трясущимися руками. Вечером собрала вещи, села на кухне, принялась ждать. Дори обошел дом, запер двери, улегся внизу. На кухню не заходил - зачем? Слуги никуда не денутся. Женщина тоже. Рядовых гномов злило, что из-за меня кто-то один должен был вечерами оставаться в доме и ждать остальных. Они бросали монету. Это называлось - охранять. Будь я гномкой, они бы передрались за честь оставаться со мной. Ко мне бы относились с почтением, радовались за короля и старались ему угодить. Но я ею не была. Поэтому отношение колебалось от вежливо-равнодушного, когда Торин в доме, до откровенно равнодушного, когда его нет. Оставшийся проверял ставни и двери, тушил лампы, подбрасывал дров в камин и пил в одиночестве либо заваливался спать, чтобы встать среди ночи и впустить остальных. Колокол на городской башне пробил один раз. Это означало наступление темноты. Торин со товарищи возвращались после двух ударов или, как говорили в народе, вторых колоколов. Третьи знаменовали рассвет. Я это знала, поскольку ждала его по ночам. Он приходил пьяный, но никогда не бывал вдрызг. Лез целоваться, пока я снимала с него сапоги. Шептал несуразности - "Малышка, ты такая гладенькая вся. Ну просто вся!" - падал на кровать в одежде и еще умудрялся стребовать себе любви. А утром вскакивал раньше меня. Случались и другие ночи. Когда он метался по подушке и стонал сквозь зубы: "Они не со мной". В такие ночи мне казалось, что он одержим. Говорил, что его никто не любит. Что эльфы смеются над ним, а товарищи по отряду не верят, что он войдет в Эребор. Я пыталась его утешать. Потом заметила, что он успокаивается, если рассказать о себе. В его жизни отсутствовало понятие "равный". То есть то, что душевные устремления другого разумного существа имеют для мира то же значение, что и его. Думаю, его до известной степени очаровывало, что я не считаю себя ниже, чем он. - Почему ты ушла от родителей? - удивлялся он. - Они были жестокие люди? Они били тебя? Морили голодом? - он перечислял увиденное в людских селениях, которое его ужасало. - Они не нашли тебе мужа? Последнее меня рассмешило. И объяснило, что несмотря на терпимость, какую гномы проявляют в отношении своих женщин, считают, что родители должны подталкивать дочерей к определенному "нужному" пути. - Мои родители прекрасные люди, - улыбалась я. - Они любили меня и заботились обо мне. И всегда старались дать мне лучшее из того, что могли. - Тогда почему ты ушла? - Потому что захотела. Вот этой цепочки - сделал потому, что захотел - у него не существовало. Я со своей стороны удивлялась, зачем он со мной. Нетрудно было заметить, что гномы во всем ценили порядок. Потому меня здесь и не принимали. Их не волновало, хороший ли я человек. Я могла быть прекраснейшей женщиной в мире - но я была бесполезна. Не могла стать королевой, не могла родить наследных детей. Торин отмалчивался. К сожалению, он сам тогда решал вопрос, нужна ли я, а если да, то зачем, и никак не мог мне помочь. Существовало еще предупреждение Даина - ценишь, отпусти. Неудивительно, что он на меня накричал. Я крадучись подошла к двери и, налегая всем телом, сдвинула засов. Гномы его подточили и смазали жиром на свою голову, чтобы ходил бесшумно. Пора. Как часто я представляла, что выйду одна-одинешенька в темную ночь. В темную, потому что днем двор был полон народу, и никто меня не выпускал. Не то, чтобы мне запрещалось покидать дом. В этом проявлялась двойственность гномов. Они и своим женщинам на словах ничего не запрещали, но стоило бедняжке самостоятельно что-либо предпринять, и ее окружали таким неусыпным надзором, что ни чихнуть свободно, ни вздохнуть. Ничего странного, что некоторые девицы втайне радовались, узнав о смерти отца, и отказывались вступать в брак. А если вступали, то под гнетом долга богам. Нет, я выходила из дома туда, куда Торин разрешал, с сопровождающими, которых он назначит. Пару раз ходила в город. Но не на рынок с Бомбуром, продукты закупать. Меня интересовала бытовая сторона этого мира. Я хотела знать, как торговаться, как выбирать мясо, как следить, чтобы продавец не обсчитал. Шиш вам. Все, что действительно нужно для жизни, в обществе гномов закупали мужчины. Мне дозволили поглядеть ткани, постоять с некоторой натяжкой вблизи косметической лавки - гномы считали, что сурьмить брови и благоухать розами очень распутно - и выбрать какие-то пояс и серьги. Последнее стало вершиной нелепицы. Фили бился за серебро с изумрудами. "Тебе очень пойдет" - "О да, месить тесто в изумрудах мне очень пойдет". Наконец, когда он почти доказал торговцу, что его ювелир ничего не смыслит в ювелирном деле, и снизил цену вдвое, я сказала, что не стану это носить. - Это потому, что не золото? - вскипел он - золото мы позволить себе не могли. - Нет. Потому что глупо разбазаривать деньги на то, к чему я равнодушна и без чего можно прожить. - Госпожа мудра, - пропел торговец. И по выговору я поняла, что он дейлец, так чисто он говорил. - У меня есть позолоченная бронза с вставками из хрусталя. Весьма прелестно, весьма. - Это не госпожа, - рыкнул Фили, - а мой младший брат, - по улицам меня водили в мужской одежде, закутав в плащ, обернув лицо тряпками и накинув на лоб капюшон. - И не смей предлагать кхузду дешевый металл. Через два года, когда Эсгарот был разрушен, а потом отстроен вновь, и полным ходом шло восстановление Дейла, в честь ежегодного праздника по поводу гибели дракона мне было позволено выйти наружу в сопровождении госпожи Дис и свиты женщин знатных семейств. Градоначальник Дейла перекрыл площадь, чтобы гномьи женщины, закутанные в парчу и меха, могли посетить лавки и никто им не помешал. До этого все товары нам доставлялись внутрь Горы. Я зашла в ювелирную лавку и встретила этого старика. Поседевший и постаревший, выбеленый временем, он также стоял за прилавком в окружении тускло мерцавших камней. Я заказала самое дорогое ожерелье. Госпожа Дис оскорбилась. "Не хватало, чтобы люди судачили о Короле-Под-Горой, будто у него мало своих ювелиров", - сказала она. Но я думала, нам не стоит кичиться. Я всегда с удовольствием вспоминала день в Эсгароте и торговца, который по-своему, по-купечески, старался нам с Фили помочь. Еще мы ходили к прачкам. Вот тут уж не знаю, зачем Торин меня отпускал. Прачечные, расположенные на берегу, не считались местом неприличным, но молодых женщин туда не водили. Прачки все были пышные, румяные, с распахнутыми на груди телогреями и оголенными по локоть руками. А если они работали в пристройке, где от бочек с горячей водой валил пар, еще и подтыкали юбки до колен. Вероятно, Торин хотел показать, как живут женщины, вынужденные сами зарабатывать себе на жизнь честным трудом, чтобы я больше ценила мужчин. Меня впечатлило. У прачек были красные руки и обветренная, грубая кожа от бесконечного стояния в любую погоду у кромки воды. Здесь же на берегу играли их дети. Матери отвешивали им подзатыльники, чтобы не мешались под ногами, перекрикивали лай собак. Но они были счастливы. Радовались снегу и солнцу. Любезничали с Фили. Кричали мне: - Эй, малец, откройся, дай на те поглядеть. Это был обычный мир, замешанный на телесной силе. Женщины рожали детей и работали дома. Мужчины производили основные блага и подчинялись другим мужчинам, которые сильнее их. Прачек и белошвеек жалели. В них шли бесприданницы и те, чей муж пил и бил. Швеи быстро слепли от работы над слабой свечой. Прачки стирали руки в кровь. И все равно большинство из них, кто помоложе, оседали в Веселом поселке или ночами отирались в тавернах, предлагая себя рыбакам - денег, заработанных честным трудом, не хватало ни устроить будущее, ни прокормить себя и детей. По сравнению с ними моя жизнь была великолепна. Меня берегли. Бомбур всегда давал работу по силам. Кормили с общего стола. Где-то день на третий городской жизни произошел случай, который сильно меня поразил. В тот день на столе была курица - редкий дар. И мне на кухню вернули две куриные ножки. Я прикинула, как разделить два на три - потому что голодными у меня оставались я и двое слуг - сняла мясо с костей, порубила и в таком виде добавила в суп. Отправив ложку в рот, дед странно на меня поглядел, и с тех пор мы с ним подружились, если можно назвать дружбой разговоры старого рыбака с самим собой у огня перед неизвестной женщиной чужого народа. Даннике стала приветливее и показала тайный ход - спуститься к лодке, перейти на лодку соседа, спрыгнуть на мостки и оказаться в проулке, примыкающем к соседскому дому. Все мои вылазки к Айли случались через этот путь. Потом были расспросы Бильбо, как опытного слуговладельца. Во время которых он сказал - прискорбно, что кто-то один живет лучше прочих, но такова жизнь. В Шире у него были две горничные из числа дальних родственниц, что не сумели выйти замуж. Они были счастливы помогать в таком шикарном поместье, как Бэг-Энд, что за вопрос? И да, наша кухня поставлена безупречно, он бы не стал ничего менять. После - беседа с Бомбуром. Когда он доказывал, что от белой муки и мяса, особенно от мяса, у слуг случится понос. Потому что люди своих слуг так не кормят. Они будут долго мучиться, а затем умрут в страшных корчах. И говорил так уверенно, что я усомнилась - а вдруг и впрямь умрут? Но на мое предложение узнать у самих слуг - желают ли они есть мясо и белый хлеб? - выругался, швырнул оземь повязку с головы, символ хозяина кухни, и заявил, что не может творить яства в условиях, когда каждая букашка указывает ему, как быть. История дошла до Торина, и он слушал ее, прикрыв глаза рукой - верный признак того, что он едва-едва сдерживает смех. Вопрос о том, почему я не захотела покупать серьги, занимал его и то больше, чем происшествие с похлебкой слуг. Наконец он отпустил разгневанного Бомбура, предварительно сделав ему знак глазами - "Это женщина. Дай им мяса. Сделай, как она хочет, уважь меня" - и потер усы: - Малышка, если ты станешь вести мой дом, я разорюсь. - Ничего, - серьезно сообщила я. - У тебя есть сестра. Она, верно, точно знает, кому сколько отсыпать и отмерить. С этого дня я и принялась размышлять о том, чтобы уйти. Это не значит, что собиралась прям завтра бежать. Я не была дурой и прекрасно понимала, что одной, без подготовки, без поддержки - а то и с возможным ребенком - мне в новом мире не прожить. Но если до этого надеялась, что смогу устроиться в обществе гномов, то теперь пришлось признать - рожденный ползать взлететь не может. Гномьи женщины брали тем, что рожали здоровых детей. Гномы любят баять о мастерицах, кующих во глубине гор щиты и мечи. Это возвышает их в их глазах над людьми, которые бьют своих женщин и заставляют таскать корзины с бельем - не верьте! Нигде и никогда не встречала я ни одного гномьего воина с выкованным женщиной мечом. По той простой причине, что женщины гномов, как и у людей, слабее мужчин, и не в состоянии работать с металлом также великолепно, как гном. Женщины-лекарки? Не смешите меня. Чтобы быть лекарем, нужно самому собирать травы, некоторые ночью или на рассвете, пока не сошла роса. Как это сделает женщина, которой запрещено выходить из Горы? Как сможет женщина, которой не разрешено брать трупы с поверхности - а все удары дротиком, копьем и стрелой гном получает лишь вверху - научиться врачевать раны лучше мужчин? А сделать перевязку и смазать ожог и так с детства умеет каждый гном. В этом смысле Оин, обучая меня, не раскрывал секретов мастерства - он лишь показывал то, что и так знают все. Женщины-торговки? Которые не знают, что сколько стоит снаружи, потому что никогда не видели рынков людей? Женщины-вышивальщицы, чье мастерство зависит от того, какую пряжу купит их брат? Увы. Женщины гномов ценны для них тем, что рожают новых гномьих мужчин. Если они не берут их силой, то лишь потому, что верят - от насилия не появится крепких младенцев. А я изначально была неполноценной. Хоть силой бери, хоть по любви. Но и решиться на уход тоже непросто. Я была влюблена и не готова бросить любимого в трудный момент. Он мог погибнуть, и мне хотелось провести последние дни рядом с ним. И одновременно они ничего мне не давали - одни лишь потери. Какая-то ужасная, страшная жизнь.